Текст книги "Легенды об оружии бессмертных"

VII. Талисман

 
«Иди-Иди. Вперёд. Вперёд.
Покуда жизнь тебе позволит.»
Сломает или подберёт?
У каждого – свои мозоли.
Он жив, листочком тем храним:
верь иль не верь – им сберегаем.
Пусть стар, но он – неутомим:
корабль между берегами.
Этапы длинного пути,
его победы и потери.
Когда настанет час уйти,
метелью кончатся мистерии.
Случайно найденный средь нот
великого маэстро Верди
клочок бумаги… вновь блеснёт
полоской долгожданной тверди.
А тот… в блокадной белизне,..
чем он храним и сберегаем?
Как уцелел он в той резне,
плывя под теми берегами?
А может, это он хранит
людей своим волшебным даром?
Безмолвствует могил гранит,
молчит, гася в себе радары.
И если талисман и был,
то он и был тем… Ноют раны.
Он не смотрел на перст судьбы
в своём служенье филигранном.
И надо ли сейчас гадать,
кто пробуждает звуки эти?
В них растворяются года.
 
 
Ты слушай!.. Музыка ответит.
 

<2009/2010 – сентябрь 2014>

Комментарии

Главные герои поэмы

Дмитрий Дмитриевич Шостакович (1906 – 1975)

– советский композитор, автор 15-ти симфоний, 15-ти струнных квартетов, автор концертов для скрипки, виолончели, фортепиано, балетов, опер…

Артуро Тосканини (1867 – 1957)

– итальянский дирижер. Один из лучших дирижеров в истории. Один из лучших исполнителей музыки Джузеппе Верди. Трижды встречался с великим композитором. Хранил фрагмент его рукописи к опере «Фальстаф» в качестве талисмана. Руководил (неоднократно) оперным театром Ла Скала. Был антифашистом. Бежал сначала от режима Муссолини, потом от гитлеровского режима. С 1937-го года жил в Нью-Йорке и руководил оркестром Радио. Помнил все партитуры наизусть. Его дирижерская карьера продолжалась 70 лет.

Карл Ильич Элиасберг (1907 – 1978)

– дирижер. В годы войны, в августе 1942 года оркестр под его руководством исполнил в Блокадном Ленинграде 7-ую симфонию Шостаковича. Это исполнение стало историческим, а за мужество дирижер был награжден военным орденом «Красной звезды»

Эмиль Григорьевич Гилельс (1916 – 1985)

– один из величайших пианистов. В 1955-м году был первым советским музыкантом, прилетевшим на гастроли в США.

Седьмая «Ленинградская» симфония – симфония Дмитрия Шостаковича, начатая им в Блокадном Ленинграде, завершённая в Куйбышеве. Исполнена в т. ч. в Нью-Йорке оркестром п. у. Тосканини и в блокадном Ленинграде оркестром п. у. Элиазберга.

Историческая справка

В 1955-м году произошло невероятное событие – впервые в истории советский музыкант прилетел на гастроли в США.

Этим музыкантом был один из величайших пианистов – Эмиль Григорьевич Гилельс. Перед началом концертов он изъявил желание посетить резиденцию дирижера Артуро Тосканини.

Артуро Тосканини никого не принимал. За год до этого он окончил свою 70-летнюю карьеру и жил уединённо в поместье в районе Ривердейл, севернее Манхеттена, на берегу Гудзона в особняке, в котором когда-то жил Марк Твен.

По одной версии, Тосканини ушёл в отставку с поста руководителя Оркестра Радио ЭнБиСи в 1954-м году после того, как забыл ноту во время концерта (гениальный дирижер никогда не пользовался партитурой). По другой, он подал в отставку, чувствуя что его 17-летняя карьера на посту руководителя оркестра заканчивается и пошёл «Ва банк», надеясь что его отставку не примут. Но отставку приняли. Это было ударом для 87-летнего музыканта. Он «потерял» темп и… больше за дирижерский пульт не становился.

Тосканини улетел в Италию и принимал участие в постановках «Ла скала», но чувствуя, что силы оставляют его, вернулся в Нью-Йорк и, уединившись в своей резиденции, занялся приведением в порядок архива своих записей. Он и раньше следил за невмешательством журналистов в свою частную жизнь, а после отставки, вообще, никого не принимал. Для Эмиля Гилельса – гостя из России – страны, одержавшей победу в Войне с ненавистным дирижеру фашистским режимом, он сделал исключение.

Пианист приехал к нему в гости с семейной парой: с другим великим пианистом – Владимиром Горовицем (зятем Тосканини) и дочерью Маэстро.

Гилельс, зная о душевной травме старого музыканта, не собирался задерживаться, он планировал только засвидетельствовать почтение и уехать, но Тосканини попросил его остаться и все вместе они по просьбе Маэстро прослушали его старую запись, сделанную 13 лет назад, – запись 7-й симфонии Шостаковича. Тосканини очень гордился этой записью. Во время прослушивания он дирижировал невидимым оркестром и плакал. Все присутствовавшие плакали вместе с ним.

Тосканини был антифашистом. Он ещё с 20-х годов боролся с режимом Муссолини. Сперва он был вынужден бежать из Италии, потом из Германии, потом и из Австрии. Именно тогда он и оказался в Нью-Йорке и, после некоторых колебаний, согласился возглавить симфонический оркестр Радио NBC. (Как я уже писал, он прослужил на этом посту 17 лет. А в целом, великий дирижер простоял за пультом 70 лет).

В 1942-м году, узнав что Шостакович написал симфонию, начатую в Блокадном Ленинграде, Тосканини выразил желание продирижировать ею. Также желание сделать это высказал другой выдающийся дирижер – Леопольд Стаковский. Предпочтение было отдано Тосканини: то ли потому, что он был известный антифашист, то ли это был выбор самого Шостаковича.

Ноты доставили в США из Куйбышева (где жила эвакуированная из Ленинграда семья Дмитрия Шостаковича), пересняв многотысячелистную партитуру на микрофильм. Это был долгий и сложный путь: через Ташкент, Иран, Ирак, Египет… Далее информация немножко расходится. По одной версии, партитура приплыла в Нью-Йорк из северной Африки на корабле через Южную Америку в объезд минных полей и мест, грозящих встречей с немецкими подводными лодками. По другим, – на военном самолёте из Каира.

В любом случае, партитура прибыла в Нью-Йорк в середине лета 1942-го года. Тосканини выучил 80-минутную симфонию за 3 дня (может быть, за 5 дней). А после исполнения симфонии оркестром радио NBC – симфонию исполнили сразу несколько оркестров в США и странах Южной Америки. Вообще, симфония Шостаковича прокатилась по Миру волной, несущей огромный посыл, направленный на скорейшую победу над фашизмом.

Впервые исполненная в марте 1942-го года в Куйбышеве оркестром п. у. Самуила Самосуда, симфония была встречена… десятиминутным молчанием, настолько глубоким был эмоциональный шок у зрителей. Затем – в Москве. Затем – в Нью-Йорке (Тосканини). И затем – в блокадном Ленинграде 9 августа 1942-го года.

Это исполнение было самым настоящим подвигом. На тот момент, когда дирижеру Карлу Ильичу Элиазбергу доставили в 5 утра военным самолетом партитуру, в городе оставался только один оркестр, в котором из 105 музыкантов 27 уже умерло. Многие были при смерти, истощены, или находились на фронте. На момент формирования оркестра в распоряжении дирижера оказалось всего 15 музыкантов.

При непосредственном участии генерал-майора Дмитрия Холостова Элиазбергу удалось собрать (отозвать с фронта) необходимый состав оркестра. Шостакович подчеркнул, что симфонию нужно исполнять только в полном составе, иначе нет никакого смысла.

Первая репетиция, концерт в одном отделении воссозданного оркестра, проходила в промерзшем насквозь помещении театра. Музыканты надевали пиджаки и платья на ватники. Только Элиазберг был в манишке. Публика хлопала, но оркестр не слышал аплодисментов: все зрители хлопали в варежках. Музыканты могли только ощущать эмоции по раскачиванию леса рук.

После этой «пробы» оркестр приступил к репетициям симфонии Шостаковича целиком.

Премьера симфонии была намечена на 9 августа 1942-го года. На этот же день гитлеровское командование намечало окончательный захват Ленинграда и готовило банкет в ресторане гостиницы «Астория».

Российским командованием была разработана специальная операция «Шквал». Батареи Армии под командованием генерал-лейтенанта Леонида Говорова заглушили артиллерию и авиацию противника на время концерта.

Симфония транслировалась всеми репродукторами Ленинграда и ее могли слышать бойцы, как советской армии, так и немецкие войска, стоящие на подступах к Ленинграду.

Тридцать лет спустя туристы из Германии признались Элиазберу после посещения ими концерта в Колонном Зале Ленинградской филармонии, что тогда, на фронте, услышав звуки симфонии, они осознали, что Германия проиграет войну. Если едва живые, окруженные со всех сторон врагами люди способны играть и исполнять такую музыку, то этих людей ни сломить, ни победить – нельзя.

Что ещё?

Пожалуй, отмечу ещё несколько моментов.

На этапе формирования оркестра, когда Элиазберг собирал музыкантов по всему городу, он однажды, фактически, спас жизнь ударнику Жуадату Айдарову. Жуадата сочли умершим и отправили в мертвецкую, а дирижер обнаружил, что в нём теплится пульс.

Поначалу музыканты кто как мог помогали друг другу вскарабкиваться на четвёртый этаж в помещение Радиокомитета, в котором происходили репетиции. Музыкантов, оставшихся в городе, призывали собраться по радио. Как я уже писал выше, многих отзывали с передовой. Адреса полевой почты собирали через друзей и родных и сообщали генералу Холостову, а он, порой, «именем (распоряжением) Сталина» откомандировывал музыкантов в Ленинград, в оркестр.

Кульминацией премьеры симфонии стала девочка, вручившая оркестрантам букет ромашек (по другой версии – астр).

И последнее. Шостакович начал сочинять симфонию на крыше Консерватории во время дежурства по тушению зажигалок. Сочинял он и во время прогулок по осеннему Ленинграду в моменты затишья между бомбежками. К 29-му сентября 1941-го года он закончил 3 части симфонии.

В ответ на многочисленные попытки и просьбы отправить его на фронт, семья Шостаковича была эвакуирована (особым приказом) сперва в Москву, а потом в Куйбышев, где и была завершена симфония в конце декабря 1941-го года.

По дороге в Куйбышев партитура симфонии была потеряна, но счастливым образом нашлась.

Тосканини всю жизнь носил с собой листочек, выпавший из партитуры оперы «Фальстаф» Верди, над которой работал молодой дирижер. Он трижды встречался с великим композитором лично, репетируя это и другие произведения великого композитора. Эти встречи были для юного дирижера подарком судьбы и огромным стимулом.

На листочке рукой Верди были написаны несколько строк о герое оперы. Тосканини спрятал листок в бумажник и не расставался с ним больше 70-ти лет до самой смерти. Он верил, что этот листок – талисман, охранявший его. Верил, что именно благодаря этому листочку он избежал гибели в фашистской Италии и Германии, что именно благодаря этому талисману его выдающаяся карьера продолжалась более 70-ти лет.

Также Маэстро хранил телеграмму Шостаковича с благодарностью за исполнение и запись симфонии в 1942-м году. (Диск с записью добрался до Дмитрия Шостаковича только в 43-м., год спустя).

Были и другие телеграммы от Шостаковича и журналы со статьями о том исполнении. Кстати, Тосканини исполнял и первую симфонию Шостаковича, тогда совсем юного и малоизвестного.

Умер Артуро Тосканини, не дожив совсем немного до девяностолетия, во сне, в начале января 1957-го года, в своей резиденции, засыпанной январским снегопадом.

А Дмитрий Дмитриевич Шостакович ушёл из жизни 9-го августа 1975-го года в годовщину исполнения своей самой героической симфонии.

Этот комментарий собран и обработан мною (Михаилом Мазелем) по мотивам многочисленных статей и публикаций.

Несколько важных дат

15 июля 1941 – Начало работы над симфонией

29 августа 1941 – Завершена 1-я часть

29 сентября 1941– Завершена 3-я часть

30 сентября 1941—Приказ об эвакуации Шостаковича

22 октября 1941 – Шостакович прибыл в Куйбышев

27 декабря 1941 – Шостакович завершил свой труд

5 марта 1942 – Премьера симфонии в Куйбышеве

29 марта 1942 – Премьера симфонии в Москве

2 июля 1942 – Партитуру доставили в Ленинград

19 июля 1942 – Премьера симфонии в Нью-Йорке

9 августа 1942 – Премьера симфонии в Ленинграде

Стихотворения

«Спасибо»

Рудольфу Баршаю

 
Разговаривать было опасно:
                                     смертельно опасно.
Но не страх был причиной молчанья
                                                  весенним тем днём.
Тишина… (не вино и не слово)
                                              казалась им красной.
Лишь коробка конфет украшала
                                        тот странный приём…
 
 
                            * * *
 
 
Человек приехал к Шостаковичу.
Просто так приехал,
                                    невзначай.
Человек приехал к Шостаковичу
                                                 не работать,
                                                     даже не на чай.
 
 
В цирк сходил с ребёнком… и приехал.
Предварительно, конечно позвонил.
Вроде люди ходят в цирк для смеха.
Человек же в цирке приуныл.
 
 
Прыгала собачка по роялю.
– Это что, простите, за сумбур?
– Рр-ав-в. Я Шостаковича играю.
Правда ли, весёлый каламбур?
 
 
«Дмитрий Дмитриевич,
                                           знаю,
                                               как Вам трудно…
…Я могу.
              Свободен…
                             Хоть сейчас».
Ехал он,
              не думая подспудно
для чего:
      так… помолчать.
                                      На час.
 
 
Человек приехал к Шостаковичу
в феврале иль раннюю весной,
несмотря на «Правду»,.. к Шостаковичу.
Год стоял тогда сорок восьмой.
 
 
                            * * *
 
 
…разговаривать было опасно
                               и с собственным эхом.
Они пили вино и молчали:
                                не рыбы, а глыбы.
И когда опустела бутылка,
                               гость встал, чтоб уехать,
а хозяин, пожав ему руку,
                           промолвил: «Спасибо».
 

11 – 12 июля 2012 года

Чтобы звук казался полным

Написано во время прослушивания исполнения первого скрипичного концерта Шостаковича…

 
Что-то слышится в тревоге.
Что-то чувствуется в страхе.
Шёпот выберет дорогу:
(он устал в «надежде» чахнуть).
 
 
Как бы молнии… без света.
Как бы вспышки… без разрядов.
Это – кровь снимает вето,
прикипая к звукоряду.
 
 
Раскачаюсь, словно палец,
одобряя скорый хохот.
Как изысканный скиталец
позабуду, что мне плохо.
 
 
Да!.. Иду навстречу грому.
Знаю, что не ожидали…
Знаю: не поддавшись дрёмам
не миную я баталии.
 
 
Барабаны любят трубы.
Ночь элегии подобна.
Боль прошедшая – сугуба
и…
  лекарственно съедобна.
 
 
Пульс пульсирует протестом
против ночи, против эха.
Скажешь «крест» – услышишь «presto».
Скажешь «смех» – услышишь «к спеху».
 
 
Не дробясь на пересуды,
в волосок сужаясь устьем,
два клубка, как два сосуда:
боль из боли, грусть из грусти.
 
 
Парадокс!… Я жажду грома.
Я прошу у неба молний.
Я готов отдать хоромы,
чтобы звук казался полным.
 
 
Чётко. Чётко… Славя хохот,
отбивает пульс чечётку,
славя жизни суматоху
с лёгкостью подстать походке.
В предрассветном небе пальцем
смело сделаю я росчерк.
Голый горизонт, как пяльцы.
Шаг мой делается жёстче.
 

10 марта 2013 года

Митя и Додик

Д. Д. Ш. и Д. Ф. О.

 
Здравствуйте, Митя. Треск.
                                       Здравствуйте, Додик.
Может быть завтра? Нет лучше сегодня.
Треск. Это рвётся в окно юный дождик.
С цифры двенадцать?.. Как будет угодно.
 
 
Вам непонятно? И мне непонятно…
Чуть побыстрее? Пункт тридцать четыре.
То от дождя расплываются пятна
и через треск проступают… Черты ли?
 
 
Просто беседа Давида и Димы.
Некое престо. Всё влёт с полуслова.
Пункт сорок восемь. Снега проходимы?
Пункт сорок девять…
                      (Тот треск промысловый?)
 
 
Да? Сто двенадцать.
                                  Не цифра, страница.
Чуть меньше «ре»… Треск: щепоткою соли.
Даже не пробуй: не посторониться
и… не припрятать треск на антресоли.
 
 
Магия цифр или таинство речи?
Меньше и меньше вещей нам в диковину.
Дождь повзрослевший, стуча не перечит
мыслям, что вдруг устремились к Бетховену.
 
 
Как его звали? Все знают, что Людвиг.
Как его звали друзья и родные
в узком кругу без торжеств и прелюдий
вечером с пивом, смеясь в выходные?
 
 
Дождь за окном созидает орнамент.
Гении… Гении – смертные люди.
Их нарекают, как нас, именами:
Пётр, Александр, Антонио, Людвиг…
 
 
К ним обращаются ласково мамы,
братья и сёстры, друзья и подруги.
«Знаешь, брат Пушкин»…
                                         Сознанье шаманит.
Полно… Не хмурьтесь. Я – не с перепуга.
 
 
Додик,..
           вот тут всё так быстро, как градом…
Очень? Ужасно. Особенно двести.
А в остальном – несказанная радость.
Будто я сам,.. пусть звучит неуместно.
 
 
Митенька, право, как будто Вы сами.
Додик, в каденции Вы – мой соавтор.
Треск… словно время меж их голосами.
Всё,.. убегаете? Значит, до завтра.
 
 
Додик и Митя. На «Вы», но с любовью.
Дождик пытается спрятать старенье.
Треск… и стекло от слезинок рябое.
Воздух наполнил процесс претворенья.
 

22 августа 2013 года

 
*) На самом деле слова о каденции
принадлежат не Д. Д. Ш., а А. И. Х.
 

Послание

…в свете недавних событий

 
Я слушаю Бетховена и Баха.
Не предадут они и не солгут.
Внимаю им я без стыда и страха.
Они, не зная сами берегут
от боли, что я прячу так неловко.
Я знаю с ними Верди, Шуберт, Брамс.
Вы не ведитесь только на уловку,
что «мёртвые не скажут одобрямс»,
и на уловку, что они бессмертны.
«Бессмертие» – в нём тоже некий трюк,
хотя я чувствую их всех буквально в метре
и слышу в темноте движенье рук.
 
 
Их больше. Больше. И они, во многом,
над пустотой за окнами с утра.
Они являются по одному, не в ногу,
пусть и не сберегая от утрат.
Пусть и не сберегая, но внушая
через сомнения… уже который век.
И переполнится той музыкой душа… Я
восприняв, ничего не опроверг…
 
 
Вновь слушаю Вивальди и Шопена,
и Шостаковича, вгоняющего в шок.
Я понимаю, что такое пена.
Она спадает за вершком вершок.
И не язык, и не слова пророков,
не свет, утерянный сенсеев прежних лет.
Лишь музыка – защитой от пороков.
Лишь музыка – мой проездной билет.
И пусть не всем я верю музыкантам:
послание – оно людей сильней.
Не гении – их детища… Атланты.
Пусть с этим небом нам потом больней.
 

12 марта 2014 года

Не сгоряча

 
Смотреть на мир ушами скрипача
и вслушиваться зреньем живописца.
Как хорошо страдать не сгоряча,
и понимая, что не повторится…
счастливым быть, а значит
                                                  печатлеть
и не упрятывать за скрепами печатей.
И если не сгореть, —
                                        упрямо тлеть…
Надеяться не веря в непочатье.
 
 
Вдохнув парфюм асфальта с сургучом,
храня любовь в дорожной перфоленте,
придя задуматься и дверь открыть ключом.
Спасибо, что я не индифферентен.
Ах ключ… Ах дверь… Ах детские мечты.
Прощания – начала возвращений.
Нам меж объятий девственной четы,
(меж «Зна» и «Ве») не мыслить о прощеньи.
 
 
Возможности простых пожатий плеч,
куда обширнее тоски с её изыском.
Ведь обращённого не может не припечь.
А для сравнения нужна лишь тень на риске.
Мы так слабы, но не про то печаль:
(пусть не во времени) приходит всё к началу
игры… Не сгоряча сорвав печать,
смотря и слушая мы держим путь к причалу.
 

18 июня 2014 года