Текст книги "Офицерский крематорий"

Глава 7
«Еще увидимся!»

С утра зарядил мокрый снег, сменяющийся дождем. На дорогах – месиво из подсоленного песка, слегка приправленного реагентами. Тут не Москва, тут со снегом и гололедом борются по старинке. Я закрываю глаза и мысленно перемещаюсь на двадцать лет назад: мне нужно перейти дорогу, и я, перекладывая школьный портфель из одной руки в другую, с нетерпением жду, когда проедет спецмашина, разбрасывающая песок. Открываю глаза – та же самая картина.

Можно сказать, я не торопился, однако к ресторану подошел с запасом.

«Грот Луперкалии» закрывался в 23.45, чтобы этот чертов персонал успел «подбить бабки» и вынести сор из избы до полуночи. Откроется дверь черного хода, и за порог шагнет служащий – из тех, кого знала здесь каждая собака. Я с опаской поглядывал на целую свору из десятка собак, продолжительный взгляд хотя бы вот на эту суку, и поджарый, закаленный в бесконечных поединках, голодный, как волк, вожак бросится защищать ее, тогда мне точно несдобровать.

Уже первый час ночи, ее первые минуты. Дверь открылась, и в проеме появился парень лет двадцати пяти. Была бы у меня камера, у меня мог бы получиться живописный снимок: ночь, тусклый свет из проема подчеркивает фигуру человека с мешком в одной руке и зажигалкой в другой – и все это фон, центральная же часть снимка – освещенное огоньком зажигалки, искривленное лицо с прищуренными глазами и черной полоской губ, в уголке которых – готовая загореться сигарета. Сохранив этот ночной граффити в своей памяти, я шагнул навстречу служащему, держа одну руку в кармане пуховика, вторую подняв к голове, салютуя этому человеку двумя пальцами.

– Чао! Я пришел к Карло. Он ничего не говорил про меня?

– Нет, – ответил он, и сигарета в его губах переместилась вверх-вниз.

– Тебя зовут… – Я выдержал классическую паузу.

– Орсо.

– Точно, Орсо! Как я мог забыть! И Карло, и Витторе говорили о тебе что-то лестное, уже не помню.

Дальше случилось то, на что я не рассчитывал: Орсо отошел в сторону, давая мне дорогу. Оставив его за спиной, я вторгся на территорию чужого государства… Однажды я уже проходил этим коридором – мимо раскрытых дверей кабинетов, через стерильную кухню-операционную, к ширмованному входу в зал ресторана. Эти извилистые и прямые сохранили информацию обо мне, и зеркала на них недоверчиво кривились: «Ты, и без охраны?»

Я увидел Карло, едва отшуршали за моей спиной жалюзи. Итальянец стоял за стойкой – один, что мне было на руку. Он поднял на меня глаза, когда я перешагнул черту, которую мысленно провел точно посередине зала. Надо отдать итальянцу должное, он повел себя достойно. Ни тени смятения, я уже не говорю о страхе, как будто он сидел в танке, а не стоял за барной стойкой.

Я же приблизился к нему, схватил за грудки и рванул на себя:

– Кто ты такой, Карл? Это ты подсыпал наркотик в вино?

Меня задела пассивность итальянца – по моему разумению, он должен был кипеть, как масло на сковородке. Я тряхнул его еще раз, схватив его за руку и отшагивая от стойки. А когда он оказался на ней, как рыба на разделочной доске, я снова шагнул вперед и, надавив рукой на горло, намертво зафиксировал его в лежачем положении.

– Какой наркотик ты мне подсыпал? Кто тебе приказал? Почему я?

Мне пришлось проглотить имя Риты, для начала нужно было выяснить, почему выбор пал на меня, и уже от этого плясать дальше.

– Я не знаю, о чем ты говоришь? – прохрипел Карло.

– Отпусти его! – неожиданно прозвучал у меня за спиной чей-то голос, и в следующее мгновение мне в затылок уперся ствол. – Отпусти его и положи руки на стойку, или я вышибу тебе мозги. Presto!

Я узнал по голосу управляющего, а подняв глаза на зеркальную витрину, увидел его, вооруженного дробовиком. Витторе Кватроччи поймал мой взгляд в отражении зеркала и выразительно поиграл узкими, будто выщипанными бровями.

– Ты завелся так из-за моей блевотины на своих штанах? – усмехнулся я.

– Руки на стойку!

– Это я уже слышал. Но не услышал звуков, которые издает механизм постановки на взвод.

– Что ты там говоришь?

Если Витторе взвел курок, соображал я, то на ходу или на бегу, судя по скорости, с которой он примчался на выручку Карло. Но так может поступить профессионал, управляющий же, на мой взгляд, впервые угрожал оружием и делал это, как дилетант: прижал ствол к моему затылку, это вместо того чтобы держать меня под прицелом на расстоянии и лишить меня возможности провести контрприем. Он нарушил сразу два правила: одно – из инструкции по хранению и применению огнестрельного оружия, другое, неписаное – не поднимай оружие на человека, если не сможешь выстрелить.

Все это в пару мгновений пронеслось в моей голове. Я отпустил Карло и резко повернулся к Витторе, вынося согнутую в локте руку. Я сделал все правильно, если бы не этот мой блок – схлопотал бы порцию дроби. И хорошо, что Карло не встал со стойки, а продолжал корчиться на ней, как угорь на сковородке. Дробовой заряд разнес часть витрины как раз в том месте, где должен был бы оказаться официант. В следующую секунду я, слегка контуженный оглушительным выстрелом, правым боковым отправил Витторе в нокаут.

Карло скатился за стойку и распластался на усыпанном стеклом полу. Я перепрыгнул через барьер и с ходу ударил его ногой в грудь – скорее с досады от того, что миссия моя провалилась: грохот выстрела, звон разлетевшихся бутылок, крик персонала не оставил мне времени даже на «горячий» допрос, мне не хватило этого «момента истины».

– Еще увидимся, Карл! – пообещал я официанту.

В прошлый раз я покинул это заведение через центральную дверь. И в этот раз не стал искушать судьбу: продираться через вооруженную ножами и тесаками поварскую братию, а дальше натурально запирать себя в тесном проулке, кишащем бродячими собаками, – это дело Стивена Сигала. Дверь была заперта на модерновый засов, и открыть ее было делом секунды. Еще мгновение – и я глотнул свежего морозного воздуха. Из ресторана я унес ноги, оставив там предостережение: «Еще увидимся!» – и об этом Карло сообщит полиции.

Глава 8
«Кажется, я нажил друга»

– … Хочешь найти убийцу Риты?

Он спросил это тоном: «Мальчик, ты был хоть раз в мужской раздевалке?»

Он – это редкозубое, пузатое существо, обладающее даром речи, с шеи которого начинались неизгладимые кружева колониального творчества. Вот в таком виде – в зимних полусапожках, в распахнутой дубленке и майке с треугольным вырезом – он был ходячей рекламой пилюль от воспаления зева и миндалин. Мне показалось, пилюля, которую невозможно было подсластить, сейчас растворится в его желудке и окажет действие на его острое заразное заболевание, колючая проволока на его шее эффектно распадется на куски, и он наконец-то вздохнет с облегчением.

Он действительно сглотнул, и его кадык привел в движение искусно выколотую на шее колючую проволоку.

Я поборол в себе желание спросить этого сказочного оборотня, что там дальше, под майкой? На помощь мне пришло мое неутомимое воображение. Ниже проволоки – забор, за которым видны крыши бараков, коптящая труба промзоны, над главным зданием которого завис вертолет с брошенной вниз лестницей, по которой, совершая дерзкий побег из колонии, карабкается этот живой мертвец.

– Ты вообще-то кто? – спросил я.

– Ты не в теме, поэтому так разговариваешь со мной.

– А что, по-твоему, я делаю? Разве не пытаюсь выяснить, кто ты?

– Ладно. Посмотри-ка, что у тебя на потолке?

Я попался на эту старую как мир уловку: поднял голову. И тотчас согнулся пополам от точного удара в печень. Моему гостю оставалось лишь добавить мне правой в челюсть. Что он и сделал, ударив меня сверху вниз. Я опустился на колени и мотнул головой. Я умел держать удары, но такая связка, когда тебе сбивают дыхание и встряхивают мозги, надолго выбивает из колеи.

– Собирайся. С тобой хочет поговорить один человек.

– Он тоже любитель распускать руки?

Толстяк хмыкнул. Он один в один походил на бородатого подонка из фильма «Отступники» с Леонардо ди Каприо и Мэттом Деймоном в главных ролях – мистера Француза (его играет Рэй Уинстон), для которого убить человека, что носом шмыгнуть.

Под его ободрительное молчание я стал собираться, в частности, сменил рубашку и освежился новым запахом от «Живанши», созданным исключительно для джентльменов. И ноты зеленого мандарина, розового перца, березового листа, белого кедра сплелись в обворожительную мелодию. Ее заглушил мощный ароматный аккорд, исходящий от моего гостя. Он принес с собой запах жасмина. Казалось, что это его природный запах, он не только родился под кустом чубушника, но и питался его листьями.

Что-то встревожило меня в этот момент, и я, соображая, что именно, взял паузу… Откуда родилась тревога, с воспоминания о криминальной драме, о смене рубашки или она родилась под аромат одеколона?.. Нет, не вспомнить. И я сдался, мысленно подняв руки.

Сопровождаемые тревожными взглядами дежурного администратора и портье, мы вышли на улицу. Толстяк вынул из кармана пульт-брелок. На гостиничной парковке дожидались своих хозяев «Фольксвагены», «Рено», «Тойоты», – отозвалась же на сигнал черная «Приора» с госномером 665. К этому человеку (если судить о нем по номеру его машины, он – недоделанный черт) нельзя было пришить формулировку, которая бы приоткрыла его сущность. Самоуверенность? Нет, не похоже. Все, что ему не доставалось даром, он брал силой, и это у него вошло в привычку. Те, кто говорил ему «нет, разумеется», позже шамкали беззубым ртом: «Да, канэшно». Те, кто не слышал одного голоса, позже затыкали уши от хора голосов таких же, как он, отморозков. Он приехал за мной, пренебрегая элементарной поддержкой. Смелость? Нет. Если заглянуть в глубину его глаз, там можно разглядеть темный угол, в который он загнал свой страх. Я видел десятки, сотни подобных взглядов, видел людей пострашнее его.

Я сел на переднее сиденье машины с иным, нежели минуту назад, настроением. Этот упырь прав: я не знаю, кто он, но и он не знает, кто я.

Ехали мы недолго, не больше четверти часа. Водитель перестраивался из одного ряда в другой, не включая сигнал поворота, как будто пальцы у него были сломаны, смотрел только вперед, ни разу не скосив глаз в зеркало заднего вида. Машина остановилась напротив здания в стиле ампир, и мне на миг показалось, что мы в Москве, на проспекте Мира. Да и моложавый человек в черном костюме будто прописался в центре столицы. Он дожидался нас в холле на втором этаже, куда нас доставил модерновый лифт – легко, незаметно, с едва различимым шелестом открывшейся двери и тихим голосом электронного звонка, известившего о прибытии.

Выключив телевизор пультом, незнакомец привстал с дивана, чтобы приветствовать меня рукопожатием.

– Присаживайтесь. Называйте меня Сергеем.

«Какого черта он вцепился в пульт?» – недоумевал я. Чтобы обменяться рукопожатиями и указать мне место, ему пришлось переложить пульт из одной руки в другую, теперь вот снова он держит его в «рабочей» правой. Пожалуй, прозвище Манипулятор ему подошло бы. С людьми он обращался так же, как с программами. Люди для него и есть программы. А может, все эти манипуляции – признак волнения? Скорее всего, он слегка нервничает…

Где-то в глубине здания едва слышно звучала музыка (я узнал Джорджа Бенсона). Без нее, подумал я, среда, в которой начинали развиваться события, была бы безликой. А так – в качестве заднего плана картины – она выделяла основные ее части.

Я глянул на своего сопровождающего. Тот устроился на красной тахте, что стояла возле окна, выходящего во двор, и занялся своими ногтями.

Сергей пододвинул мне пачку сигарет, на которой сверху лежала элегантная зажигалка: серебро и слоновая кость. Я отказался, вернув пачку на место (мы как будто разыграли начало шахматной партии):

– Не курю. Помешан на здоровье.

После той кошмарной ночи, которую я провел с трупом в постели, меня уже ничем нельзя было удивить. Однако начало выступления Сергея меня малость обескуражило:

– Сегодня я был в морге.

Я скрыл замешательство, кивнув в сторону толстяка:

– И вернулись вы уже вдвоем.

– Я бы не советовал вам говорить в таком тоне. Хотя бы потому, что он – ваш новый напарник.

– Тут кино не снимают? – распахнул я глаза.

– Тут, – легонько постучал ногой об пол Сергей, словно подавал кому-то сигнал, – возможно все. И раз уж вы заговорили о кино… Мне нравится одна фраза, она переходит из одного боевика в другой: «Я чихну, и вас не станет». – Он не дал мне ответить другой распространенной фразой и продолжил: – Сегодня я был в морге. Накануне пропала без вести моя добрая знакомая… Я опознал ее.

Да, подумал я, возвращаясь к предостережению Манипулятора, тут возможно все. Возможно, его слова об опознании кому-то послужили сигналом к началу травли. Но куда в этом случае приткнуть начальное обращение Сергея, указавшего мне на моего напарника?

– Я не думаю, что это вы убили Риту.

– Правда? Почему?

– У вас нет мотива. Полиция установила лишь обстоятельства и способ убийства…

Пауза. Которую я не стал заполнять.

– Я опознал труп, и это меня немного успокоило.

Его несуразная фраза немного взбодрила и меня.

– Сколько трупов вам нужно опознать, чтобы успокоиться окончательно?

– В полиции я ознакомился с вашими показаниями, и мне они показались достоверными. Анализ показал наличие в вашей крови сальвинорина-А. Он содержится в шалфее предсказателей, – попробовал объяснить Сергей. – Слышали о нем?

– Нет, – покачал я головой. – Но мне любопытно узнать, что это за штука, которой меня отравили?

– Это психологический галлюциноген, – ответил Сергей. – Входит в список Перечня наркотических средств, оборот которых в нашей стране запрещен. В нем содержатся и ядовитые вещества, так что ты запросто мог отравиться, – плавно перешел он на «ты». – А теперь – главное: на опознании я сказал, что это не та женщина, исчезновением которой я озабочен.

Прежде чем протянуть вслух «интересно», я мысленно протянул: «Ни фига себе!»

– А имя объекта вашей озабоченности полицейским вы назвали?

– Ты схватываешь все на лету. Я не ошибся в выборе: ты именно тот человек, который мне нужен.

– Так назвали или нет?

– Я не писал официального заявления. В полиции рады любым обращениям.

– Вы так и не ответили на вопрос.

– Не важно, каким именем я назвал свою якобы пропавшую знакомую, честно говоря, не помню…

Я не поверил ему. В этот раз – не поверил. По тому, как он выстраивал беседу (он словно собирал кубик Рубика), у него был аналитический склад ума и память была лишена изъянов.

– Важно другое, – продолжал он, поигрывая пультом. – Вечером того же дня я позвонил Павлову… Помните такого?

– Главное, чтобы он меня не забыл, – ответил я.

– Павлову я сообщил: моя знакомая нашлась.

На кончике моего языка вертелся вопрос: «Он вам поверил?» Есть ли у Павлова основания подозревать в чем-либо этого авторитетного, судя по всему, человека? Только тень подозрений. Главный подозреваемый, нагрузивший себя отягчающими обстоятельствами, по сути дела, совершивший побег, – это я, и следствие дорого даст за информацию о моем местонахождении. Так что другая информация, поступившая от «озабоченного исчезновением своей знакомой» Сергея, можно сказать, прошла по касательной. Майор Павлов, поглощенный мыслями о скорой встрече со мной, – из той же озабоченной категории. И у меня на душе стало еще тревожнее. Легко сказать: найти убийцу Риты, но это снимало все вопросы, в том числе и вопрос о побеге из-под стражи. Во всяком случае, он стоял на последнем месте.

Поверил ли Павлов этому человеку?

Верит ли Павлов мне?

Но кто я такой, чтобы довериться мне? И еще я – чужак для этих людей. Может быть, для Павлова интереснее довести до суда «гастролера», нежели местного преступника. Местные, они и есть местные, живут через дорогу, знают в лицо человека, который упрятал за решетку их близкого, и вот в это лицо выплескивается из банки серная кислота, и это – не самый худший вариант. Я рассуждал на эту тему, как человек, вечно сомневающийся, но иначе не мог. Судьба швырнула меня в этот край и, сложив руки рупором, крикнула: «Выживай!»

Я не мог забыть первые минуты после побега. Не радость захлестнула меня, не уныние. Сквозь кожу проросла волчья шерсть, и я превратился в волка-одиночку, а этот город ощетинился красными флажками. Я огрызался на них, не паниковал, я точно знал, что буду биться насмерть, до последнего вздоха, и те, кто рассчитывает увидеть страх в моих глазах, останутся разочарованными и постараются забыть обо мне, как о своем позоре, не вспоминая о моем несломленном духе.

– Как, говоришь, называется тот наркотик? – спросил я, ощущая его остаточное, но довольно серьезное действие. Если бы я облачил свои мысли в слова, Сергей приказал бы отвезти меня в местную психушку. И я, тронутый темой «Свой среди чужих, чужой среди своих», объяснился: – В тех краях, откуда я родом, после такого откровенного разговора обычно переходят на «ты».

Сергей промолчал. На его выразительном лице можно было прочитать все то, о чем я передумал за эту последнюю минуту, а на моем – что я пережил за последние дни, и наши шансы (а может быть, даже положение) уравнялись. По его мнению, у меня не было мотива убивать Риту: мы с ней были едва знакомы, а моя репутация начиналась со слов «боевой офицер, награжденный орденом «За заслуги перед Отчеством», оперуполномоченный Следственного комитета военной разведки, частный детектив».

Он не угостил меня кофе, я уже не говорю о глотке воды, но предложил мне в самом начале беседы отравиться никотином. Сергей был образцом негостеприимного человека.

– Ты хотел поговорить с официантом из «Грота»? Кросс поможет тебе решить и этот, и другие вопросы.

Кросс… Это громкое имя не подходило моему сопровождающему. И почему Кросс?

– Он что, – я кивнул в сторону толстяка, – специалист по кроссбриндингу или приторговывает спортивной обувью?

– Расскажешь ему про свои увлечения, – обратился Сергей к своему подчиненному. – Не здесь. Во дворе, может быть, – и включил телевизор, давая понять, что разговор окончен.

Мы с Кроссом подошли к лифту и стали лицом к лицу, как будто вознамерились протиснуться в кабинку боком. Кросс жег меня взглядом, разогревая, может быть, в качестве отбивной.

– У тебя шнурок развязался, – сказал я, глядя ему под ноги.

Он опустил голову…

Затащив бесчувственное тело в лифт, я из глубины кабины обратился к Манипулятору:

– Я напористый и доведу это дело до конца, даже если это кому-то не понравится.

– Таких найдется немало, – заметил он, не оставшись равнодушным к моему выступлению.

Толстяк пришел в себя по звонку лифта и, поднявшись с пола, потер подбородок – слабое место таких, как он, громил.

Я вручил ему утешительный приз: красивую фразу из «Фореста Гампа»:

– «Жизнь – как коробка шоколадных конфет. Никогда не знаешь, какая начинка тебе попадется».

Толстяк пришел в норму, глотнув чуть морозного воздуха, и мы сели в «Приору». У светофора, когда мы дожидались зеленой стрелки направо, Кросс вдруг сказал мне:

– Глянь-ка наверх.

– Спасибо, – отказался я. – Эту хохму я уже знаю.

– Глянь, я сказал! – потребовал он, не обращая внимания на протяжные гудки машин – наш свет уже загорелся.

Я поднял глаза. С рекламного щита на меня смотрел… Сергей. Теперь я узнал его фамилию – Карапетян и кем он собирался стать: мэром этого города.

– Как ты думаешь, – спросил я Кросса, – у него есть шансы?

– Он их еще не потерял. – Кросс, скорее, обращался больше к себе, чем ко мне.

Мне не обязательно было спрашивать самого Карапетяна, что для него победа на выборах, – на этот вопрос мне мог ответить и Кросс. Он пожал плечами, пошевелил губами.

– Победа для него – самое значимое событие. Как день рождения… матери.

– Иначе говоря, – развил я тему, – проигрыш – это смерть мамаши.

– Я этого не говорил.

Кросс лукавил. Подсознательно он именно это и имел в виду. Его ответ, как мне казалось, должен был послужить мне ключом к расследованию.

Не спрашивая разрешения, я включил магнитолу. В салоне зазвучала песня группы «ЧайФ»:

«Я не умею строить планы, да и гори оно огнем. Мир летит с катушек, а мы пока еще поем. Мне наплевать на этот мир, я сам в субботу чуть не сдох».

– Смени волну, – потребовал Кросс. – Мне не нравится такая музыка.

– Тебе нужно что-то конкретное? – удивился я. – Но зачем?

Он не смог ответить на это вопрос. И мы вместе слушали дальше:

«Это не политика, не театральный кружок. Какой-то доктор-буги дал нам этот порошок. Он сказал, что если вам херово, для блюза это хорошо. Предупреждала меня мама – как о стенку горох. О, мама, рок-н-ролл – мой выбор, этот выбор не плох».

Что-то в этой лирике перекликалось с моим бедственным положением: политика – это Сергей Карапетян, порошок – это наркотик, подмешанный мне в вино, херово – мне, хорошо – Кроссу за рулем, рок-н-ролл – моя профессия, и этот выбор не плох? Ни фига подобного!

«Предупреждала меня мама – как о стенку горох».

Я попросил Кросса остановиться у киоска Роспечати. Вернулся в машину с кипой местных газет, отобранных киоскершей по критерию «все о выборах мэра». И самой первой газетой, которую я развернул, была «Новоградская правда», а самая первая статья касалась одного из самых трагических для города событий: пожар в ГУВД, унесший шестьдесят жизней…