Электронная библиотека » Михаил Пыляев » » онлайн чтение - страница 9


  • Текст добавлен: 22 ноября 2013, 18:21


Автор книги: Михаил Пыляев


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +6

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

Шрифт:
- 100% +

«Г. Столыпин находящуюся при Московском Вашего Императорского Величества театре труппу актеров и оркестр музыкантов, состоящий с детьми их из 74 человек, продает за сорок две тысячи рублей. Умеренность цены за людей, образованных в своем искусстве, польза и самая необходимость театра, в случае отобрания оных, могущего затрудниться в отыскании и долженствующего за великое жалованье собирать таковое количество нужных для него людей, кольми паче актрис, никогда со стороны не поступающих, требуют непременной покупки оных. Всемилостивейший государь! По долгу звания моего, с одной стороны, наблюдая выгоды казны и предотвращая немалые убытки театра, от приема за несравненно большее жалованье произойти имеющие, а с другой стороны, убеждаясь человеколюбием и просьбою всей труппы, обещающей всеми силами жертвовать в пользу службы, осмеливаюсь всеподданнейше представить милосердию Вашего Императорского Величества жребий столь немалого числа нужных для театра людей, которым со свободою от руки монаршей даруется новая жизнь и способы усовершенствовать свои таланты, и испрашивать как соизволения на покупку оных, так и отпуска означенного количества денег, которого ежели не благоволено будет принять на счет казны, то хотя на счет Московского театра, с вычетом из суммы, ежегодно на оный отпускаемой».

Бумага эта была подана государю 25 сентября 1806 года; император нашел, что цена весьма велика, и повелел г. директору театров склонить продавца на более умеренную цену. Столыпин уступил десять тысяч, и актеры, по высочайшему повелению, были куплены за 32 000 рублей.

Из этих артистов в свое время пользовались успехом следующие актеры: И. П. Кураев – очень талантливый комик; А. И. Касаткин – певец и актер того же амплуа; Я. Я. Соколов – певец-тенор, замечателен был в опере «Иосиф» и в «Водовозе»; Лисицын – комик невысокого комизма особенно хороший в ролях дураков и шутов; Кавалеров – в роли слуг; из актрис: Баранчеева, хорошая в ролях благородных матерей и больных барынь; Караневич, которая, по словам С. П. Жихарева, роли молодых любовниц превращала в старых; упоминавшаяся уже выше г-жа Насова, водевильная актриса с превосходным голосом, чистая натура; Бутенброк, недурная певица, и сестра ее Лисицына, на роли старух – обе были очень талантливые актрисы; последняя выдвинулась случайно. Во время представления «Русалки» игравшая роль Ратины Померанцева внезапно была поражена ударом на сцене. Кто-то сказал, что молодая Лисицына, еще неопытная актриса, может заменить ее; актер Сандунов убедил ее согласиться сыграть за нее и сам разрисовал дебютантке лицо сухими красками так, что она долго плакала от боли, и когда надела костюм, то ее сестра и другие товарищи приняли ее за Померанцеву и с участием стали расспрашивать о здоровье. Лисицына мастерски провела свою роль и с тех пор стала любимицей публики.

Существует предание, что крепостных актеров публика не особенно любила и не так усердно посещала Петровский театр, где играли они.

Рассказывают, что вскоре после покупки труппы император Александр I смотрел игру актеров и она ему не понравилась. Государь заметил заведовавшему театром Нарышкину:

– Твои артисты совсем испортились.

– Когда же, не может быть, ваше величество, – отвечал остряк Нарышкин, – как им испортиться, когда они играют на льду.

В то время под театром помещались погреба с винами.

Впоследствии, когда был выстроен Большой театр в Москве, граф Ростопчин говорил, что это хорошо, но недостаточно; нужно купить еще 2000 душ, приписать их к театру и завести между ними род подушной повинности, так чтобы по очереди высылать по вечерам народ в театральную залу: на одну публику надеяться нельзя.

По постройке Большого театра главнокомандующим в столице был генерал-фельдмаршал граф И. В. Гудович. Русские артисты нашли в нем самого ревностного покровителя – им были увеличены оклады и даны многие льготы; граф сам имел своих актеров, и особенно хорош был его оркестр музыкантов.

При Гудовиче на театре вошло в обыкновение со сцены после первой игранной пьесы извещать публику о следующем спектакле.

Этот обычай был принят в старину, когда еще не печаталось афиш. Обыкновенно выходили с анонсом первые актеры с тремя поклонами и говорили:

«Почтеннейшая публика! В следующий (такой-то день) императорскими российскими актерами представлено будет….», а если возвещался бенефис, то объявление оканчивалось: «Такой-то артист ласкает себя надеждою, что почтеннейшая публика удостоит его своим посещением».

В Петербурге в это же время, в управление театрами князя П. И. Тюфякина, было заведено, что артист, возвещавший о спектакле, был одет не иначе, как в башмаки и с треугольной шляпой. Рассказывают, что, когда началась война 1812 года и французский актер Дюрень явился на сцену с обычным анонсом, сказав: «Господа, завтра мы будем иметь честь дать вам» и пр., увидел, что в зале всего сидит один зритель, и то, кажется, должностное лицо, а потому тотчас же переменил начало речи и сказал: «Месье, завтра мы будем иметь честь…» – закрыть спектакли, распустить труппу и т. д.

В Москве играли по 31 августа, но с первых чисел июня, т. е. со времени объявления войны, у подъездов театра виднелись две кареты, не более – дворянство уже не посещало театра, ходили только одни купцы.

При графе Гудовиче в театре было отменено интересное для артистов «метание кошельков» на сцену. Про этого главнокомандующего Москвы ходило много анекдотов. Гудович был нрава горячего, правил строгих, любил правду и очень преследовал порочных; видом он был угрюм и неприступен; но в кругу друзей и домашних ласков и приветлив.

По словам князя Вяземского, он крепко стоял за свое звание. Во время генерал-губернаторства его в Москве приезжает к нему иностранный путешественник; граф спрашивает его, где он остановился. – «У моста Маршалов». – «Кузнецов, вы хотите сказать, – перебивает граф довольно гневно, – в России только один маршал – это я». – «Гудович говаривал, что с получением полковничьего чина он перестал метать банк сослуживцам своим». – «Неприлично, – продолжал он, – старшему подвергать себя требованию какого-нибудь молокососа-прапорщика, который, понтируя против вас, почти повелительно вскрикивает “атанде”».

В Москве он был настойчивый гонитель очков и троечной езды и принимал самые строгие меры благочиния против злоупотребления очков и третьей лошади. Никто не смел являться к нему в очках; даже в посторонних домах случалось ему, завидя очконосца, посылать к нему слугу с наказом: нечего вам здесь так пристально разглядывать, можете снять с себя очки.

Приезжавшие в город из подмосковных в телегах и в колясках должны были, под опасением попасть в полицию, выпрягать у заставы одну лошадь и привязывать ее сзади.

Заменивший его граф Ростопчин не гнал очки, и, хотя и говорил в одной из своих афиш, что он «смотрит в оба», это, однако, не помешало ему просмотреть Москву, хотя и по обстоятельствам, от него не зависевшим.

В описываемую нами эпоху в числе барских театров славился в Москве Дурасовский. У этого так называемого тогда «евангельского» богача в его имении Люблине было все, включительно до пансиона для дворянских детей с учителем-французом, неизвестно для какого каприза заведенного.

По словам мисс Вильмот35, когда она раз посетила театр этого барина, на сцене и в оркестре его появлялось около сотни крепостных людей, но хозяин рассыпался насчет бедности постановки, которую он приписывал рабочей поре и жатве, отвлекшей почти весь его наличный персонал, за исключением той горсти людей, которую успел собрать для представления.

Самый театр и декорации были очень нарядны и исполнение актеров весьма порядочное. В антрактах разносили подносы с фруктами, пирожками, лимонадом, чаем, ликерами и мороженым. Во время представления ароматические курения сжигались в продолжение всего вечера.

О другом таком же барском театре князя Хованского, анекдот из жизни которого мы привели выше, нам известно, что на нем ставились целые оперы с балетами.

Князь Хованский сам был известен как симпатичный поэт; его песенка в свое время обошла всю Россию и, кажется, посейчас живет в памяти деревенских девушек и горничных. Кто из нас не слыхал милую песенку про «незабудочку»:

 
Я вечер в лугах гуляла,
Грусть хотела разогнать,
И цветочков там искала,
Чтобы к милому послать… и т. д.
 

Спектакли у князя ставились с большим уменьем и разборчивым вкусом. Смерть князя Хованского оплакивал Карамзин в стихах («Друзья, Хованского не стало»), У князя Хованского жил известный шут, или дурак, Иван Савельич, которого знала вся Москва. Этот Савельич на самом деле был преумный и иногда так умно шутил, что не всякому остроумному человеку удалось бы придумать подчас такие смешные и забавные шутки. Хованские очень любили и баловали его – для него была устроена особая одноколка и дана в его распоряжение лошадь; он в этом экипаже езжал на гулянья, которые бывали на Масленице и Святой. В летнее время он появлялся на гулянье под Новинским в своей одноколке: лошадь вся в бантах, в шорах, с перьями, а сам Савельич, во французском кафтане, в чулках и башмаках, напудренный, с пучком и с кошельком и в розовом венке, сидит в своем экипаже, разъезжает между рядами карет и во все горло поет: «Выйду ль я на реченьку» или «По улице мостовой шла девица за водой». Выезды Савельича очень забавляли и тешили тогдашнее общество. После Хованских Савельич в Москве жил в доме Е. С. Ивашкиной (урожденной Власовой, по первому мужу – Шереметева), супруги обер-полицеймейстера в первой четверти XIX столетия. Савельич в 1836 году был еще жив; под конец своей жизни он сделался комиссионером и нажил состояние. Однажды, обязавшись чихнуть на каждой из двадцати ступеней, он добросовестно вычихал себе дом у одного богатого причудливого московского вельможи.

В числе барских театров в Москве в конце царствования Екатерины II был очень недурной у графа П. С. Потемкина, внучатного брата знаменитого князя Таврического.

Смерть владельца театра36 от отравы в свое время произвела в Москве немало толков.

Бантыш-Каменский говорит, что кончину графа тогда приписывали посещению, будто бы сделанному ему страшным Шешковским37 и вызванному внезапным желанием исследовать дело о поступке его в 1786 году в Кизляре с персиянами.

Дело это помрачает имя П. С. Потемкина коварным и жестоким поступком. Двое из братьев Али-Мегемет-хана, хищника персидского престола, бежали от его преследований; первый успел укрыться в Астрахань, а второй приближался морем к Кизлярскому берегу. Потемкин отказался принять его под предлогом, что Россия в мире с Персией.

Но изгнанник, преследуемый по пятам неприятельскими кораблями, решился с отчаяния войти в Кизлярский порт. Комендант Кизляра послал ему навстречу лодки, наполненные солдатами, которых беглецы радостно приветствовали. Но только что солдаты взошли на корабль, как бросились на персиян, перерезали, передушили и перетопили их всех и разграбили несметные сокровища, увезенные на этом корабле принцем, который сам погиб в волнах.

Дело это почти десять лет оставалось безгласным, несмотря на общую его известность, но наконец нашли нужным поднять его, ввиду того, что Россия, воюя с Персией, приняла на себя защиту прав принцева брата Сали-хана, спасшегося в Астрахани и жившего в России забытым, пока он не сделался нужен, как предлог для войны с Персией.

Над Потемкиным было наряжено следствие – вся Москва заговорила об этом скандале; Потемкин сделался очень болен. Жена его, красавица Прасковья Андреевна (урожденная Закревская, род. в 1763 г., ум. в 1816 г.), растрепанная, простоволосая, с воплем и слезами приходила к Иверской поднимать образ Богородицы и несла его к себе в дом молебствовать по улицам Москвы. Жена Потемкина славилась своей красотой и пользовалась восторженною любовью князя Таврического.

Когда в 1789 году при главной квартире его, рядом с военным штабом образовался, к удивлению России, другой – женский, то в числе лиц последнего, как говорит П. П. Бекетов38, Прасковья Потемкина занимала первое место.

Современники сохранили для потомства имена этих патриоток, облегчавших воинские труды светлейшего. Это были: П. А. Потемкина, гр. Самойлова, кн. Долгорукая, гр. Головина, кн. Гагарина, жена польского генерала де Витта. Энгельгардт в своих «Воспоминаниях» говорит, что жене Потемкина «его светлость оказывал великое внимание». Это внимание доходило у него до боготворения. Вот как выражал Потемкин страсть «к сударушке своей Парашеньке»: «Утеха моя, сокровище бесценное, ты дар Божий для меня, – писал он ей. – Целую от души ручки и ножки твои прекрасные, моя радость… Дурочка моя умненькая, je vous porte dans mon coeur…

Жизнь ты моя, тобою моя жизнь приятна, бесценная, ангел, которым сердце мое наполнено… Я, видя тебя благополучною, буду счастлив и в архиерействе подам мое благословение; облачась пребогато, скажу к тебе: да победиши враги твоя красотою твоею и добротою твоею. Знаешь ли ты, прекрасная голубушка, что ты кирасиром у меня в полку! Куда как шапка к тебе пристала, и я прав, что к тебе все пристанет. Прости… целую ручки ангельские» («Рус. Стар.». T. XIII, 1875 г.).

Возвращаясь к другому Потемкину, мы видим, что он, обвиняемый в грабеже и убийстве, впоследствии издал стихотворение: «Глас невинности». На это стихотворение явился колкий и ядовитый ответ – «Возражение на “Глас невинности”». Подобных возражений было еще три: одно из этих сатирических посланий приписывали Державину, последнее, по выражению Болотова, «летало всюду в Москве и читано было многими».

В Москве тогда говорили, что жадность Потемкина доходила до того, что он променивал косяками людей и солдат на косяки горских лошадей и овец, которые ему были нужны. Он не жалел своих соотечественников отдавать в неволю ради своей корысти.

К делу Потемкина примешивали еще генерала Гудовича, командира кубанских войск и рязанского наместника. Преследуемый такими неприятными слухами, Потемкин думал даже оставить Россию и поступить на службу австрийского императора. Молва в Москве еще приписывала Потемкину смерть князя П. М. Голицына, молодого полковника, красавца, охранявшего дорогу от Казани к Оренбургу и нанесшего первый удар Пугачеву. Но последнее обвинение неверно: Голицына убил Шепелев на дуэли, как тогда говорили, «изменнически заколол». Шепелев был женат впоследствии на одной из племянниц князя Потемкина.

По поводу этой дуэли ходили следующие толки. В бытность Екатерины II в 1775 году в Москве на балу Голицын был замечен государыней; увидав его, она сказала: «Как он хорош! Настоящая куколка». Эти слова его и погубили.

П. С. Потемкин воспитание получил в Московском университете в первые годы его основания. Быстрая служебная карьера его начинается в первую турецкую войну; здесь он получил чин гвардии капитан-поручика и Георгия 4-й степени.

В 1774 году он был произведен из бригадиров в генерал-майоры и назначен начальником двух секретных следственных комиссий – оренбургской и казанской, действовавших по делу о пугачевском бунте. Потом, как мы уже упоминали, он был в Москве в числе судей над Пугачевым. За начальство в южных окраинах России он получил Анненскую ленту, затем Александровскую и камергерский ключ. В 1783 году он приводил к присяге покорившихся России крымцев и убедил царя Ираклия Кахетинского и Карталинского принять русское подданство, за что получил Владимирскую ленту и чин генерал-поручика. С 1784 года он был наместником Саратовским и вместе с тем Кавказским. Несмотря на сильную протекцию своего могучего родственника, он в эти годы лишился благосклонности Екатерины и жил в Москве, где и считался одним из первых в числе недовольных правительством.

По словам Бантыш-Каменского, Потемкин отличался неустрашимостью, умом, образованием, любил заниматься словесностью, знал в совершенстве отечественный и многие иностранные языки. Из произведений его пера известно более десяти напечатанных книг, в числе которых три драмы в стихах: «Россы в Архипелаге», «Торжество дружбы» и переводная «Магомет», трагедия Вольтера. Из неизданных произведений Потемкина: «История о Пугачеве» и описание кавказских народов. Потемкин имел двух сыновей: Григория Павловича, убитого под Бородином, и Сергея Павловича, умершего в 1858 году, известного любителя искусств, литературы и театрала; оба они умерли бездетными и род Потемкиных пресекся.

ГЛАВА VIII

Театры в Нескучном и Кускове. – Богатство Шереметевых. – «Дом в уединении». – Наталья Долгорукова. – Описание Кусковской рощи. – Шереметевский театр. – Славное его прошлое. – Посещение Кускова императрицей Екатериной II. – Характеристика графа П. Б. Шереметева. – Село Останкино: посещения этого села императором Павлом I. – Богатство обеденного стола. – Император Александр I в Останкине. – Историческая судьба актрисы графа Шереметева. – Граф Н. П. Шереметев. – Романическая любовь его. – Приезд императора Павла в Останкино. – Брак графа Шереметева. – Смерть графини и трогательная печаль графа. – Благотворительность графа Шереметева. – Село Троицкое графа Румянцева. – Празднество в нем. – Прием императрицы Екатерины II. – Исторические воспоминания о Троицком.

Но кто славился в доброе старое время в Москве своим театром и актерами, то это граф Шереметев. Театров у графа было три: один в Москве и два подмосковных – в Кускове и Останкине; в Кускове помимо постоянного театра существовала еще воздушная сцена в саду из липовых шпалер с большим амфитеатром; впрочем, такой «воздушный театр» был еще в Нескучном, селе Д. В. Голицына. На «воздушном театре» давали не только дивертисменты и водевили, но даже большие комедии, трагедии и балеты. Загоскин об этом говорит: «Я очень помню, как однажды в проливной дождь дотанцовывали на нем последнее действие “Венгерской хижины” почти по колено в воде».

Кусковский театр был первый из русских барских театров; он был несравненно богаче тогдашнего Московского. Этот театр надо считать рассадником наших сценических талантов конца XVIII столетия. Стоял он у одного угла рощи; еще в пятидесятых годах нынешнего столетия видно было обветшалое здание его с фронтоном и порталом.

На этот некогда знаменитый Кусковский театр, видно, не жалели тогда золота, которое еще в упомянутые годы блестело из-под пыли и паутины. Три яруса лож и особенно авансцена были отделаны со всею роскошью и грандиозностью итальянской архитектуры. Театр был выстроен в полгода французским архитектором Валли; год постройки его нам неизвестен, смутно известно только, что его начали строить перед Рождеством и окончили к Петрову дню, ко дню ангела графа Петра Борисовича. Спектакли у Шереметева бывали по четвергам и воскресеньям, на них стекалась вся Москва, вход для всех был бесплатный.

Ввиду этого обстоятельства тогдашний содержатель московского частного театра Медокс обратился с жалобой к главнокомандующему Москвы князю А. А. Прозоровскому на графа Шереметева, говоря, что он платит условленную часть своих доходов Воспитательному дому, а граф отбивает у него зрителей.

Кусково, по преданию, получило свое название от куска, которым граф Петр Борисович обыкновенно называл свою родовую собственность, небольшой участок земли, где были дом, главный пруд, сад и село.

Вся земля кругом принадлежала князю А. М. Черкасскому, и в сравнении с его огромным имением, которое составляли почти все ближние села и деревни, окружавшие Кусково, действительно оно было кусочком. Когда граф Петр Борисович женился на единственной дочери князя Черкасского, то все его поместья – Перово, Тетерки, Вишняки, Вылонь, Жулебино и Останкино – перешли в род графов Шереметевых. Княжна Черкасская, помимо этого, принесла мужу в приданое более 80 000 душ крестьян.

Молодая графиня провела детство в Вишняках и очень любила их; она не хотела забыть родину, и молодой граф исполнил желание своей супруги: выстроил для нее на своем куске дворец и назвал его Кусковым; дом был построен по плану архитектора Валли.

В этом доме в одной комнате стены были из цельных венецианских зеркал, в другой – обделаны малахитом, в третьей – обиты драгоценными гобеленами, в четвертой – художественно разрисованы не только стены, но и потолки; всюду античные бронзы, статуи, фарфор, яшмовые вазы, большая картинная галерея с картинами Рафаэля, Ван Дейка, Доминикино, Корреджио, Веронезе, Рембрандта, Гвидо Рени; большая часть картин была, впрочем, по смерти графа в 1788 году вывезена в Петербург и часть в Останкино; в некоторых комнатах висели люстры из чистейшего горного хрусталя.

Замечательны также были в кусковском доме огромная библиотека и оружейная палата; в последней было редкое собрание древнего и нового оружия: английские, французские, испанские, черкесские, греческие и китайские ружья, дамасские сабли, оправленные в золото и осыпанные драгоценными камнями, турецкие ятаганы, шашки и проч. В числе конских приборов было седло Карла XII, доставшееся вместе с его скакуном графу Борису Петровичу в Полтавском сражении.

В спальне покойного графа висел неоконченный его портрет, писанный пятнадцатилетнею его дочерью; смерть помешала кончить его, и неутешный отец не хотел, чтобы чья-нибудь рука коснулась работы милой его дочери. Других портретов его было здесь несколько: один – работы Гротта, простреленный десятью пулями; другой – в парадной столовой и также прострелен пятью пулями; рядом с ним – прорезанный портрет графини, жены его. Эти три испорченные портрета остались памятником пребывания здесь французов в 1812 году. По преданию, граф П. Б. очень не любил французов и был враг тогдашней французской философии.

В саду Кускова было 17 прудов, карусели, гондолы, руины, китайские и итальянские домики, китайская башня, наподобие нанкинской, с колоколами – граф называл ее Голубятней, каскады, водопады, фонтаны, маяки, гроты, подъемные мосты.

Теперешний дом и сад Кускова – только остатки прежнего великолепия: нынешний так называемый «гай» или роща возле театра был некогда превосходным английским садом, с такою обстановкою, что граф и его гости предпочитали его дому и французскому саду.

В этой роще стоял летний дом графа Петра Борисовича, где он постоянно жил в неприемные дни и где принимал своих друзей. Дом этот назывался «домом уединения».


Н. Деляпьер. П. Б. Шереметев в парадном облачении обер-камергера. 1770-е гг.


В этом домике жил граф, когда лишился милых сердцу жены и дочери, и оттуда выходил только для приема знатных гостей, иногда Екатерины и других государей. Только тогда он являлся еще истинно русским вельможею, и иностранные принцы с изумлением описывали его пиры; но, возвратясь в свой домик, в свое уединение, он снова был отшельником, верным памяти о сердечном счастии. Жена графа была красавица; она обладала такими роскошными локонами, что еще в бытность фрейлиной императрицы Анны ей одной позволялось носить их при дворе.

Дочь графа Петра Борисовича была невестою графа Никиты Ивановича Панина. Говорили, что отец был вдвойне огорчен как потерей дочери, так и горестию своего друга по ней. Тоска и чувствительность графа, можно сказать, была отличием всех Шереметевых. Кто не знает славной страданиями Натальи Долгоруковой, самоотверженная любовь которой к своему мужу увековечена в наших преданиях старины!

По преданию, княгиня Наталья Борисовна пришла из Сибири прямо в Кусково ночью, в темный осенний вечер, перешла сад и подошла к дому; но в нем все было заперто. Бедная путница с ребенком на руках едва дошла до дома священника и там провела ночь. Через несколько недель княгиня была уже при дворе и в милости. Екатерина возвратила ей все, что некогда потерял муж ее.

Позднее многострадальная приняла схиму и жила в Киеве в монастыре под именем старицы Нектарии. Княгиня Наталья, по преданию, бросила свое обручальное кольцо в Днепр и постриглась в монахини в одежде фрейлины с Екатерининскою лентою через плечо.

Сын ее, по семейным преданиям, был самым суетным, мелочным и тщеславным человеком и едва не попал в большую беду: он затеял заговор и хотел возвести на престол Ивана Антоновича при содействии родственника своего, князя М. И. Долгорукова, точно такого же тщеславного человека; по рассказам, последний у себя в преогромном деревянном доме имел на подмостках раззолоченный трон, на котором и сиживал, и редко в присутствии гостей сходил с него.

Существует рассказ, крайне, впрочем, сомнительный, будто бы он посещал в Шлиссельбурге Ивана Антоновича в одежде афонского монаха.

В «доме уединения» в 1810 году, помимо графа, жила еще Анна Николаевна – калмычка, весьма важное лицо в Кускове.

С 1810 года дом этот жадные опекуны стали отдавать внаймы, и его нанимала для летней дачи, прельщенная преданиями старины Кусковского театра, известная актриса Е. С. Сандунова; весною 1812 года нанял было его купец 1-й гильдии Чертков, но отказался из опасения сырости, затем в июне нанимал М. Ф. Бестужев за 500 руб. и также отказался из опасения сырости; уже в июле явилась придворная актриса Сандунова и давала 350 руб. ради упущенного времени, но опекуны, ценя дом в тысяч 50 и более, рассудили отказать «политическим образом», а в самом деле потому, что она жила с мужем в разводе; состояние ее было неизвестно, и опасались «неблагопристойных компаний».

Судьба спасла Сандунову от последующей встречи здесь с французами, а ограбленный ими дом был вскоре сломан (см. очерк П. Бессонова).

На конце рощи было небольшое озеро под названием Локасино; искусственная река соединяла его некогда с другими небольшими озерами; через рукава этой речки живописно перекинуты были красивые мосты с раззолоченными перилами; один из них вел в глубину рощи, к так называвшемуся «убежищу философов», или в Тентереву деревню, в красивый домик с зеркальными стенами, полами и плафоном, наполненный тысячами редкостей.

Недалеко от этого дома было другое здание под названием «Метрея»; это был небольшой скотный двор, куда приводили графу напоказ его любимых коров. У опушки «гая», недалеко от нынешней Гиреевской рощи и дороги в Косино, бил фонтан; в пятидесятых годах в этом гаю стояла еще «беседка тишины» и курган.

Беседку окружал некогда искусный лабиринт, а на кургане стояла статуя Венеры; возле нее была «Львиная пещера»; здесь на лаврах лежал лев, под ним была латинская надпись, и здесь же хранилась плита с допотопными окаменелостями, найденная в окрестностях Кускова.

Недалеко отсюда был знаменитый стог сена; при приближении к нему замечалась оригинальная беседка в виде русской избы, в которой за дубовым столом на тесаных скамьях сидели двенадцать мужичков в праздничных нарядах и в интересных позах и пили водку. Это была группа восковых фигур, которая называлась «пьяною компаниею». П. Бессонов говорит, что эта группа не изображала русских мужичков, а иностранцев, что тут были восковые фигуры какого-то «Вилиуса», «турка», еще «господина без печали, веселого брата», затем «француза» и доктора «Бамбаса вместе с дамой». Судьба этих кукол была самая печальная: портной Иван Пучков и обойщик Нефед Никитин в ночное время перебили их, отшибли им головы и руки, обобрали их платье и продали в Москве. Позднее опустошение этого «Шомьера» довершили мыши и всепожирающее время.

Также на идущей мимо театра во Владычино дороге, на том месте, где теперь мост через канал, прежде был так называемый «потаенный фонтан», и стоило только шутнику отвернуть кран, как на бедного, проходившего через мост, лился проливной дождь.

Говоря о бывшем великолепии Кускова, нельзя не вспомнить и о старинных его угодьях. К числу их принадлежала и та роща, которая теперь известна под именем «Зверинца»; зверинец был в окружности до трех верст; еще заметны теперь два пересекающихся под прямым углом в средине леса проспекта и видны следы каменной башни, служившей сборным местом охотников, но уже нет следов построек настоящего зверинца, где содержались разных пород звери: черные американские, серые русские и сибирские медведи, лоси, лисицы и проч. Стада оленей ходили свободно; их считалось до 600 голов; остатки этих стад выведены отсюда в 1809 году, и зверинец уничтожен. Охоту графа составляли обыкновенно сорок псарей, сорок егерей, сорок гусаров и т. д. – всего по сорок.

Но охота графа принимала иногда более огромные размеры, и тогда театром ее делались все окрестности; сотни наездников и амазонок, благородных гостей графа, цвет тогдашней аристократии, множество богатых экипажей, блестящих ливрей, лихих скакунов в раззолоченных уборах – все это составляло прекрасную картину, напоминавшую охоты Генриха IV в Булонском лесу или королей английских в Виндзоре.

На другой стороне сада, против грота и итальянского дома, возвышалось двухэтажное здание в мавританском вкусе под названием «эрмитажа»; построен последний был архитектором Валли; в этом здании из нижнего этажа в верхний была машина, поднимавшая на стол 16 кувертов; низ здания был занят тремя буфетами; здесь сервировали стол и приборы, и каждый отдельно поднимался наверх. Здесь был также подъемный диван, поднимавшийся наверх вместе с гостями.

Наверху «эрмитажа» граф по часам сиживал один, и никто лишний не мог войти туда: все подавалось и принималось машиной. Также необыкновенно богаты были кусковские оранжереи, теплицы, но лучшие деревья перешли к Шереметевым от Черкасского; здесь были бесценные лавровые и померанцевые деревья огромной величины, считавшие уже при графе П. Б. несколько столетий своей жизни.

Оранжереи, теплицы и грунтовые сараи Шереметева снабжали фруктовыми отводками все окрестные поместья и много способствовали развитию плодового садоводства не только под Москвою, но и во всей России.

Для лавровых деревьев были сделаны особые двери или проломы до 18 аршин в вышину; таких лавров и померанцев было трудно найти даже на юге; некоторые деревья доходили до 18 аршин высоты, кадки вместе с деревом весили до 150 пудов; для перенесения их с места на место требовалось до ста человек, но на катках их сдвигали с места 60 рабочих; деревьям по счету слоев одного высохшего дерева приходилось с чем-то 400 лет; по оценке, сделанной во время опеки над малолетним наследником Шереметева, каждое дерево ценилось 10 000 рублей ассигнациями.

На месте нынешнего оранжерейного здания, где уцелела старая домовая церковь, стоял первый дом владельцев, за которым в память Петровской эпохи и для собрания воедино голландских памятников сооружен был дом – «Голландский» (1749).

Этот дом был весь выложен внутри изразцами или плитками самого разнообразного рисунка, с мраморным полом, украшенный по стенам множеством картин с голландскими видами, фламандской школы, рисовавшими домашний быт.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации