Текст книги "Пробуждение силы. Уроки Грузии – для будущего Украины"

Вскоре после этого из-за коррупционного скандала с Эдит Крессон ушла в отставку вся Европейская Комиссия. Так что с коррупцией мне приходилось сражаться не только в Грузии, но и в Брюсселе. Я устраивал скандалы, я рассказывал эту историю журналистам из «Le Soir», пытался их заинтересовать. Они все записали – и ничего. Поэтому многие суды были отремонтированы некачественно. Когда я стал президентом, мы сами все сделали, уже на свои деньги, без так называемой помощи. Американская помощь расходовалась лучше, потому что это зависело от Барбары Сван, которая выбивала эти деньги у Вашингтона и тратила их правильно.

К сожалению, новая судебная система через какое-то время «сдулась». Не прошло и полугода после начала реформы, как начался экономический кризис и судьям перестали платить зарплату. Они месяцами сидели без денег, на них давила полиция и прокуратура. Некоторых судей шантажировали. Многие ушли, а остальные «легли» под систему.

Это единственная реформа, которую мы потом не смогли провести заново. Потому что она была дискредитирована. И это урок для Украины. Когда ты делаешь современную патрульную службу, и на этом останавливаешься, то ее очень скоро съест старая система.

И все же я считаю нашу судебную реформу первой правильной реформой на всем постсоветском пространстве, возможно, за исключением Эстонии. Такой радикальной реформы ни в одной сфере нигде в бывшем СССР не проводили. Президент Всемирного банка Вулфенсон пригласил меня читать лекции в Вашингтоне, где торжественно меня представил и сказал, что мы провели лучшую судебную реформу в мире. Я стал мировой звездой и пребывал в эйфории. А у кого в 29 лет лет от таких похвал не закружилась бы голова? Но на самом деле эта реформа потерпела крах из-за отсутствия политической воли.

Грузинские суды до сих пор в очень плохой форме. Так случилось, что мы потом реформировали все остальные государственные системы. Но судебная реформа была дискредитирована и поставленной цели не достигла. Чтобы провести ее заново, в Грузию надо приглашать иностранцев. И судьями назначать иностранцев.

В этом я вижу единственный выход. То же самое касается Украины. Назначать министрами иностранцев, я считаю не лучшей идеей, но вот судей, наверное, стоит, в том числе и этнических украинцев из других стран. Да пусть это будут хоть англичане. Так даже лучше – полностью независимые, с высокими зарплатами.

Первый урок, который должна извлечь из этого Украина, заключается в том, что нельзя делать реформы для ширмы, нельзя делать половинчатые реформы, нельзя делать реформы только одной системы. Можно начать с одной системы, но сразу перейти на вторую, третью. Невозможно реформировать маленький островок. Невозможно очистить маленькую часть моря. Очищать нужно все. Если ты проводишь реформу для вида, чтобы «продать» иностранцам, чтобы бросить «кость» реформаторам внутри страны, а сам ничего менять не хочешь, то все это вернется бумерангом. Система погибает, идея реформ дискредитируется, ты выигрываешь какое-то время, а потом оказываешься один на один с реальностью – время утеряно.

Второй урок я продемонстрирую на примере новой украинской полиции.

Думаю, ее просто затопчут. Я езжу по Одессе и вижу этих полицейских. У них ужасные здания, их не кормят, они вынуждены сами покупать себе шаурму или сэндвичи. Так долго не может продолжаться. Это важные детали. В Одессе им платят 8—10 тысяч гривен. Из Киева привозят в большом количестве офицеров, вынужденных вчетвером ютиться в одной комнатке, да еще и из своей зарплаты платить за это жилье. Так они долго не продержатся. Плюс они вынуждены работать бок о бок со старыми коррумпированными кадрами. Они выезжают из города и сталкиваются со старым ГАИ, у которого совершенно иной подход к работе и иные источники доходов. С одной фуры гаишник может получить больше, чем полицейский зарабатывает за месяц. У новых денег недостаточно, у старых – больше, и власть пока у старых еще есть.

Чтобы довести реформу до конца, нужно перестать красть, реформировать фискальную систему. Фискальная система должна высвободить достаточно денег, чтобы повысить зарплату, построить нормальные здания, а не кое-как отремонтировать старые. Мы в Грузии все время создавали для людей перспективу, повышали зарплату, кормили, давали премии, показывали их с лучшей стороны – и все время продолжали реформирование других систем. К одной реформированной системе сразу же добавлялась другая, третья.

Эка Згуладзе очень точно сформулировала это на Кабмине: проблема острая, лавина коррупции все снесет.

[▪]

В мой первый срок в парламенте мы активно сотрудничали с неправительственными организациями – например, с Обществом защиты прав землевладельцев. Его возглавлял Вано Мерабишвили, который после Революции роз стал министром внутренних дел и премьер-министром Грузии.

Шеварднадзе нам почти не мешал. На законы в Грузии никто не обращал внимания ни в советское время, ни в первые постсоветские годы. Зачем? Законы принимаются для лохов, страна живет в другом, параллельном измерении, которое не имеет ничего общего с законностью. Подумаешь, какие-то ребята пишут какие-то законы и проводят через какой-то комитет… Депутаты и чиновники заметили нас лишь после того, как поняли, что процессуальные законы, которые мы принимаем, влияют на работу исполнительной власти. Полиция работала грязно – кого-то ни за что арестовали, кого-то избили, кого-то выкинули из окна участка. Всякий такой скандал – а они происходили регулярно – был для нас поводом инициировать новые законы, которые усложняли бы жизнь чиновникам. Тогда они поняли, что это серьезно: тебя могут показать по телевизору как нарушителя закона.

Постепенно мы перетягивали на свою сторону гражданское общество. Несколько молодых журналистов были дружественно настроены к нам с самого начала. А 1998 году возник первый в Грузии независимый телеканал с серьезным подходом к делу. Канал «Рустави 2» принадлежал бизнесменам из этого провинциального города. Вскоре власти почувствовали угрозу и его отобрали. Тогда владельцы «Рустави 2» обратились ко мне за помощью. Я взялся за это дело, и Жвания меня поддержал. Мы нажали на судей и канал отстояли. Потом мы помогли отбить еще одну попытку отнять «Рустави 2». Канал начал вещать на всю страну. Туда перешли работать молодые журналисты из честных газет. В 2000–2001 годах он стал самым популярным и по-настоящему влиятельным. Интернета тогда не было, а газеты были малотиражными, люди их почти не покупали. Поскольку остальное телевидение было низкопробным, первый независимый телеканал захватил все телевизионное пространство.

В 2000–2001 годах на «Рустави 2» начали выпускать программу-расследование «60 минут», в которой в пух и прах разносили Шеварднадзе и его ближайшее окружение. Передача выходила каждую субботу. В это время жизнь города замирала. Из каждого окна были слышны позывные «60 минут», все стремились посмотреть очередной выпуск.

Когда Шеварднадзе осознал угрозу, он договорился с российским олигархом Бадри Патаркацишвили, чтобы тот создал канал-конкурент. Партнер Патаркацишвили Березовский сбежал от Путина в Лондон, и ему тоже нельзя было оставаться в Москве. Он договорился с Шеварднадзе, что создаст канал, который будет защищать власть от «Рустави 2», и переехал в Грузию.

Патаркацишвили вложил в свой канал «Имеди» огромные деньги. Ему удалось отобрать часть аудитории у «Рустави 2», но догнать лидера на том этапе не получилось.

В 1997 году гражданское общество объявило меня человеком года (в 96-м это звание присвоили Жвании). Что это означало, никто не знал. Но то, что ты человек года, ощущалось сразу. В те времена главный национальный канал транслировал заседания парламента, и люди это смотрели. Парламент был резко контрастным. Реформаторов там было даже меньше, чем в нынешнем украинском парламенте, но мы захватили в парламенте лидерство. Будучи в абсолютном меньшинстве, при нейтральном отношении Шеварднадзе, мы во многом заправляли этим парламентом. Мы начали проталкивать законопроекты и монополизировать трибуну. Мы были намного умнее и моложе наших противников – нам было по 25–27 лет.

Контраст был очевиден. В 1998 году на первой полосе The New York Times вышла восторженная статья, автор которой предсказывал, что я стану президентом Грузии. Шеварднадзе настолько огорчился по этому поводу, что пару раз во всеуслышание злобно пошутил на эту тему. И это запомнилось народу: Шеварднадзе меня боится.

Лидерами этого парламента были Жвания и я. Нас так с самого начала и называли: команда Жвании – Саакашвили. Формально я был всего лишь председателем комитета, но я был самый активный. И мы со Жванией начали перетаскивать к себе депутатов.

Когда Жвания убеждал меня участвовать в выборах, я сразу его предупредил, что к Шеварднадзе отношусь скептически. Меня так воспитывали, что я с детства очень не любил все коммунистическое и советское. Жвания попросил меня не распространяться об этом, тем более что дело я буду иметь с ним, а не с Шеварднадзе.

Шеварднадзе несколько раз собирал руководителей парламентских комитетов, но я под разными предлогами уклонялся от встречи. Видимо, это заметили, и меня пригласили к нему лично. Встреча продолжалась не долго, потому что я вдруг начал почти непрерывно чихать и кашлять. У меня была натуральная аллергия на этого человека. После этого мы почти не виделись. Когда Шеварднадзе уходил в отставку, он встретился со мной, Жванией и Бурджанадзе. «Нино, как ты могла так со мной поступить, ты в детстве сидела у меня на коленях, я дружил с вашей семьей, – сказал он и продолжил, уже обращаясь к Жвании. – Зураб, я привел тебя в политику, я тебя сделал человеком, как ты мог это сделать со мной?» Потом он повернулся ко мне и сказал: «К Мише у меня претензий нет, мы всегда друг друга недолюбливали и никогда не были близки».

Шеварднадзе не был слабым руководителем – он был частью коррупционной системы и не умел управлять иначе, чем через коррупцию. У нас был такой же феодальный уклад, как сейчас в Украине: кто-то назначает кого-то, тот назначает еще кого-то, и они между собой распределяют, где что можно украсть.

Главная параллель с Украиной заключается в том, что, как и при Шеварднадзе в Грузии, у госслужащих нет зарплаты как таковой. Это чисто феодальная служба: ты даешь чиновнику на откуп территории, с которых он «кормится» и кормит того, кто его на это место поставил. Вот это и есть феодализм.

В Грузии, как и сейчас в Украине, все были поделены на кланы. При такой системе президент на самом деле всегда очень слаб, потому что, хотя он во главе главного клана, он не один. Можно обратиться к другому примеру – не грузинскому. Мне рассказывал глава таможни Азербайджана, что у них, мол, все четко распределено. Я, говорит, куплю сейчас туфли в Тбилиси, а когда буду провозить их через границу, то заплачу таможенникам 50 долларов взятки, но 25 долларов на следующий день мне вернут. Он не может не давать своим подчиненным взятки, так как они за счет этих взяток кормятся. То, что он глава таможни, не имеет никакого значения. Это их надел, и это такса за проход их территории. Ты не можешь ничего спросить со своего министра, потому что он в ответ на это скажет: «А разве ты мне уже что-то заплатил?» Если да – то пожалуйста, имеешь полное право. Такую систему президент не контролирует, он просто получает дань.

Это абсолютно татаро-монгольская система: захватчики не развивали территорию, брали свое – и их больше ничего не интересовало. Она до сих пор существует в Украине. Все прикидываются, что мы имеем дело с госаппаратом, у нас есть важные иностранные советники, которые получают 10, 15, 20 тысяч долларов. Что они могут насоветовать чиновникам с зарплатой 100 долларов, которые, наверное, эти деньги и со счета никогда не снимают? Поэтому, кто бы ни советовал, всегда надо делать скидку на то, что мы получаем советы от представителей постиндустриальной эпохи для раннефеодальной, где они автоматически не могут осуществиться.

Естественно, семья Шеварднадзе была самой богатой семьей Грузии. Она владела самой большой мобильной компанией, контролировала Зестафонский ферросплавный завод. Племянник Шеварднадзе Нугзар монополизировал перевозку нефтепродуктов.

Самым крупным феодалом после Шеварднадзе был его министр внутренних дел Каха Таргамадзе. Он контролировал налоговую и таможню, а также контрабанду сигарет и наркотиков и другие подобные потоки.

Я поначалу наивно думал, что Шеварднадзе сам в этом не замешан, просто он слишком слаб и не хочет никого трогать. Я вскоре убедился, что это не так.

Экспорт ферросплавов всегда был черным бизнесом, никто никогда не платил никаких налогов. Когда я стал министром юстиции, мы его заблокировали. Для экспорта была необходима подпись министерства юстиции, а я не только не подписал, мы послали письмо на таможню, что все блокируем. Президент вызвал меня на разговор. Выяснилось, что это был бизнес отца невестки Шеварднадзе – по грузинским меркам очень близкого родственника. Я собирался просто рассказать Шеварднадзе, что за его спиной его же родственники занимаются очень плохими вещами, что это против всех законов, что бюджет теряет огромные деньги и он должен это остановить. Я надеялся, что у Шеварднадзе не будет другого выхода, даже если это ему и не понравится. Когда я пришел, там сидел этот его родственник и еще несколько министров. Шеварднадзе открыл собрание и потребовал, чтобы я объяснил, что происходит. Далее он молча наблюдал, как все на меня набросились. Через пять минут я понял, что это была постановка, что реально всем этим заправляет лично он, что он заинтересован в этой контрабанде. Это было для меня настоящим шоком. Даже после стольких лет работы с ним я вот так, напрямую, с такой коррупцией еще не соприкасался.

Я все равно отказался ставить свою подпись. Шеварднадзе был очень не доволен. Все закончилось большой дракой, потом они нашли способ сделать это все без меня.

Что представлял собой грузинский бюджет во времена Шеварднадзе? Фикцию. Когда я говорю, что при мне бюджет вырос в 11 раз – меня поправляют, не в 11, а всего в 8 раз. На самом деле живых денег в бюджете было гораздо меньше, чем на бумаге. Поскольку я был председателем городского совета Тбилиси, то хорошо знаю, что такое зачеты: в бюджете Тбилиси не было и четверти тех денег, которые были записаны в законе.

Тогда на меня начали давить. Государственные телеканалы, провластные газеты и журналы публиковали какие-то слухи. Все их информационные ресурсы работали против меня. Я опубликовал книгу, а они возбудили уголовное дело, как будто на нее были потрачены госсредства.

В Украине, кстати, я нахожусь в очень похожей ситуации. Мелкие укусы, подозрения. В прокуратуру поданы три «пидозры» на меня. Истерично собираются материалы для новых дел. Мои противники знают, что какие-то материалы там лежат, мы знаем, что они там лежат. Они специально сделали так, чтобы я знал об этом.

Когда я боролся с «ореховой мафией», меня обвинили в том, что я наношу ущерб бюджету, а ведь туда вообще не попадает ни копейки этих денег. Мои враги очень примитивны, а система, которую они защищают, не только примитивна, но и очень несправедлива, поэтому дело не может продвинуться дальше. Они могут угрожать, система может даже укусить, но зубы у нее уже не те. Система умирает. То же самое было в Грузии.

3
Революция роз

[▪]

Слова, произнесенные перед участниками митинга у муниципалитета Тбилиси в ноябре 2003 г.: «Если Шеварднадзе нужна революция, то он получит революцию!»

В сентябре 2001 года я подал в отставку с поста министра юстиции. Оставаться ширмой коррумпированной власти – это не по мне.

В Грузии разгорался политический кризис. 26 июля был убит известный журналист «Рустави 2» Гиорги Саная. Никто не верил, что это убийство не политическое. Впервые за годы независимости на улицы вышли тысячи людей с протестом против власти. Олицетворением всех бед считался министр внутренних дел Каха Таргамадзе.

Жвания выступил с инициативой: если уходит Таргамадзе, то и он покидает пост главы парламента. Когда в середине 1990-х Шеварднадзе привлек Жванию на свою сторону, тот был главой маленькой Партии зеленых и никакой угрозы не представлял. Однако Жвания смог привести в парламент очень много хороших людей и создать широкий реформаторский фронт, чего Шеварднадзе не ожидал. Поэтому он охотно принял такой вариант урегулирования ситуации.

На освободившееся кресло спикера претендовал бывший комсомольский вожак, которого поддерживал Патаркацишвили. Тот пытался подкупить депутатов. В парламент принесли три чемодана денег. Мы не могли этого допустить.

Из близких к нам людей Шеварднадзе мог принять только Бурджанадзе, которая была дочерью его ближайшего друга. Несмотря на ее связи с реформаторами она была его кровью и плотью, поэтому Шеварднадзе занял нейтральную позицию. С большим трудом, мы добились избрания Бурджанадзе. Для нас это стало большим успехом, хотя, в принципе, она не была реформатором. Все равно это было лучше, чем ставленник Патаркацившили.

После отставки с поста спикера Жвания сохранял пост главы партии Шеварднадзе и надеялся восстановить с ним отношения. Тот регулярно с ним встречался, улыбался ему и держал в подвешенном состоянии. Точно так же было с еще несколькими бывшими министрами. Им понравилось быть во власти. И они были слишком лояльны Шеварднадзе.

Я был гораздо более радикален. У нас было много споров со Жванией по этому поводу. У него был огромный офис в хорошем месте. У него были секретарши, много машин, охрана. Ему было, что терять. А у меня и у тех, кто меня окружал, ничего этого не было. В целом я все время говорил, что надо радикализироваться. Но большинство не было готовы к этому. Когда я сказал, что мы, возможно, создадим свою партию, Жвания возразил: «Ну как ты что-то создашь? У тебя деньги есть? У тебя денег нет! Ладно, мы тебе дадим на первое время 20 000 лари для партии». Это было около 10 000 долларов – достаточно много в бедной стране.

Мы назвали нашу партию «Национальное движение». Мы постоянно устраивали акции против незаконного строительства, против вырубки леса, против каких-то местных феодалов. Наша группа поддержки состояла из пятисот пенсионеров. Молодежь тогда вообще не была активна. Это свойство молодежного психотипа: молодежь подтягивается, когда происходит политическое обострение. И это нормально.

На нас смотрели косо. Все эти акции, радикальные лозунги… В Грузии тогда считалось, что это не работает. Нас называли сектой.

Мы сняли полуподвальный офис в ветхом доме. Денег хватило на несколько месяцев. В конце каждого месяца мы должны были платить 1000 лари. Потом мы все время ломали голову, где найти эти деньги. Каждый месяц мы скидывались на аренду и каждый месяц появлялся хозяин с недовольным лицом и угрожал нас выкинуть. У нашей партии не было денег вообще.

Никто не пытался нас купить, потому что мы считались радикалами, опасными, с нами нельзя было иметь дело. У Патаркацишвили были хорошие отношения с Шеварднадзе, но, как и все олигархи, он хотел иметь еще и лояльную оппозицию, поэтому он финансировал Жванию и партию «Новые правые» – крупнейшие оппозиционные группы на тот момент. Патаркацишвили считал, что монополизировал весь политический спектр. «Рустави 2» тоже нужны были деньги, а поскольку Жвания им постоянно помогал, то «Рустави 2» был на стороне Жвании. Так что серьезной медиа-поддержки у нас не было.

Когда меня спросили, какой американец будет у меня будет PR-советником, я ответил, что PR будут делать мне собственные ноги, а не советники. Мы не могли даже опросы проводить. А они постоянно опросы проводили, и по этим опросам у нас всегда был ноль. Думаю, они их просто фальсифицировали.

В 2002 году были муниципальные выборы. В правящей партии начался полный разброд, поэтому самую главную кампанию – выборы в городской совет Тбилиси – выиграли лейбористы. Это была очень популистская партия, которую финансировал Шеварднадзе. Их лидер Нателашвили по риторике и манерам был очень похож на Ляшко. Они вышли на первое место, а мы сразу за ними – на второе.

Мы победили еще в нескольких маленьких городах. К сожалению, там наши представители почти сразу перешли на сторону власти, потому что мы не могли держать фронт. Когда только начинаешь, твоя партия по определению оппозиционная, а местная власть не может быть в оппозиции, особенно в маленькой стране.

Когда мы зашли в горсовет, то думали, что ограничимся второй по количеству депутатов фракцией. Но тут Нателашвили, который по праву мог быть председателем горсовета, почему-то решил, что это ловушка и если он согласится возглавить горсовет, то его рейтинг упадет. Он ведь привык быть только в оппозиции – кричать и обличать. Полномочия у горсовета были ничтожные. Поэтому его расчет был более или менее понятен. Мы для него были опасными конкурентами, лучше уж отдать это место нам.

Так я стал председателем Тбилисского горсовета. Поскольку в Грузии тогда никто ничего хорошего не делал, тот факт, что в горсовете перестали брать взятки за разрешения, уже был большой новостью. У нас вообще не было денег, нечем было поддерживать партию, а тут приходит какой-то тип и говорит: «Дайте мне разрешение на строительство бензоколонки в центре города, и мы тут же заплатим вам 400 000 долларов». Мы, естественно, не взяли.

Почти всеми деньгами города распоряжалась мэрия, бюджет горсовета был мизерный, причем мы контролировали от силы 15 % этого бюджета. Несмотря на это мы начали ремонтировать крыши в многоэтажных домах. Я сам ходил на эти крыши, сам их делал. Все это показывали по телевизору.

Власти начали вставлять нам палки в колеса. Мы стали делать детские площадки. Поставим площадку, а они придут ночью и что-то сломают. Мы начали бесплатно выдавать учебники первоклассникам, а они арестовали члена горсовета от нашей партии, который эту программу изобрел. И держали его три дня, арестовав все учебники вместе с ним. Своими глупыми действиями они лишь добавляли нам популярности.

Мы ввели свой флаг, ныне это национальный флаг Грузии. Мы объявили его флагом города и водрузили на здание горсовета. Они пришли со спецназом его снимать. Этот флаг всем нравился, и никто не понимал, почему его нужно срывать? Возможно, дело было в том, что Шеварднадзе ездил на работу через главную площадь, мимо горсовета. Никто никогда не знал ни председателя горсовета, ни чем этот горсовет вообще занимается. И вот в этом здании засел радикал Саакашвили, а на крыше появился какой-то неизвестный флаг. И Шеварднадзе, видимо, сказал: «Что это за безобразие? Уберите!»

При мне горсовет показал, как нужно работать. Благодаря этому мы привлекли на свою сторону депутатов из других фракций, которые почувствовали, что перспектива на нашей стороне. Сначала у нас было 16 депутатов из 49, а к моменту Революции роз численность нашей фракции выросла до 40 человек. Я со всеми нашел общий язык. Мы много разговаривали, постоянно пытались вместе делать какие-то программы. Люди поняли, что за нашей политикой будущее и надо присоединиться к нам.

Национальный парламент не мог этого не видеть. Политический кризис углублялся, а мы выглядели лучше других, так как пытались что-то делать.

Мы стали центром притяжения и альтернативой власти. Превратились в маленькую власть, которая состояла из нескольких кабинетов и очень-очень скромных бюджетных средств. И когда начались парламентские выборы, мы контролировали горсовет. Он стал площадкой, с которой можно вести политическую агитацию и показывать, что сделано в Тбилиси, всей остальной стране.

[▪]

Выборы в парламент были назначены на 2 ноября 2003 года.

Наши противники сделали нам большую рекламу, все время нападая на нас.

Шеварднадзе слишком долго был у власти. В Грузии выросло целое поколение, которое не знало жизни без Шеварднадзе.

Мы были активнее всех. Свое видение развития страны мы старались донести до как можно большего количества людей. Мы шли в самые разные места, в том числе населенные этническими меньшинствами. В Марнеульском муниципалитете живет больше 100 000 человек, в основном азербайджанцев. Они всегда голосовали за власть. Мы зашли туда первыми из оппозиционеров. Власти стали устраивать провокации. Их «титушки» забрасывали нас камнями, поджигали нам машины, это все снимало телевидение. Каждый раз, когда они такое устраивали, это делало нам большую рекламу.

Аджария, где правил Аслан Абашидзе, была государством в государстве. Она признавала грузинскую власть только на словах. Абашидзе называл себя главой Аджарии, хотя в Грузии такая должность не была предусмотрена. Шеварднадзе туда церемониально наведывался раз или пару раз в год, и больше у него особых контактов там не было. Абашидзе принципиально не ездил в Тбилиси.

Там была полная диктатура, никто не мог и пальцем пошевелить.

«Пограничники» Абашидзе досматривали каждую въезжающую машину. Кто им не нравился, того просто не пускали. Я там был персоной нон-грата. И вот мы поехали в Аджарию всей партией. Я лег в пикапе сзади, сын руководителя нашей зугдидской организации Алик Кобалия прикрыл меня брезентом. Он уже проезжал несколько раз туда-обратно мимо «пограничников» на этой машине, и на этот раз ее не досматривали. Остальных партийцев, человек 300–400, мы завезли под видом туристов. И устроили в центре Батуми митинг.

У Абашидзе были свои «титушки» и свой «Беркут», который назывался отрядом особого назначения. И они не выдержали и через некоторое время просто жестоко избили большинство митингующих, разбили лица, человек 50 арестовали. Мы выбирались обратно какими-то тайными тропами… Но это увидела вся Грузия, и люди очень возмутились, так что после этого никто больше не смел делать такие вещи.

Из-за подобных действий властей у нас быстро выросла популярность, потому что мы оказались единственными, кто не боялся. В результате на выборах мы заняли первое место. Все остальные партии, которых в Грузии было много, так же, как и сейчас в Украине, соблюдали ритуал танцев с властями или просто были проектом власти. Все думали, что мы тоже будем сидеть в какой-то своей нише. А мы были группой абсолютно «без тормозов», но при этом порядочными и компетентными, с опытом работы во власти. В нашем списке было несколько бывших министров, бывших заместителей министров, губернаторов. У нас были депутаты с большим опытом работы в парламенте, авторы реформ – и люди это видели.

У Жвании была отдельная партия. Изначально у них было гораздо более высокие рейтинги, но они были умеренные. А мной пугали людей. Телевидение было на стороне власти, на стороне Жвании. Но телевизионщики не могли игнорировать того факта, что в Батуми за час избили 500 человек. Не показать это было невозможно. У нас маленькая страна, новости распространяются быстро, даже без Фейсбука.

В результате Жвания и Бурдажанадзе, которая шла с ним, получили всего 6 % голосов.

У нас был лозунг: «Грузия без Шеварднадзе». Я его позаимствовал у украинцев. Помните, «Украина без Кучмы»? Этот лозунг сработал, так как ни у кого не было ничего подобного. Все остальные шли с банальными лозунгами: «Поднимем экономику», «Разовьем производство», «Сократим коррупцию» и т. п. А мы четко объясняли: все проблемы от Шеварднадзе.

Мы заняли первое место. Все экзит-поллы давали нам 30 %. На втором месте была партия Шеварднадзе, на третьем – партия Абашидзе. И тогда власти решили пойти на жуткую подтасовку: вывели на первое место Абашидзе, на второе – Шеварднадзе и на третье нас.

И нарисовали нам 17 %.

Центральная избирательная комиссия «считала» очень долго. Поэтому мы начали уличные акции, сначала не очень многочисленные. Люди еще не теряли надежды. Выходили на улицы, потом опять брали тайм-аут. Когда избирательная комиссия объявляла очередную глупость, снова выходили. Параллельно шли переговоры политических сил.

Когда мы начали выходить на митинги, американцам это очень не понравилось. Представители американских властей через моих знакомых передавали, что мы должны немедленно прекратить митинги, так как это приведет к насилию и этим воспользуется Россия. Ну, это очень знакомо и по Украине. Мы все равно продолжали митинговать, но я держал американское правительство в курсе через моего друга в аппарате Белого дома Мэта Брайзу. Посол Ричард Майлз дважды устраивал у себя дома мои переговоры с госминистром, который тогда был главой правительства.

Американцы уговаривали меня согласиться на второе место. Они готовы были признать подтасовку, но, так сказать, частично. На что я им ответил: у нас первое место, с какой стати я должен соглашаться на второе? Ради сохранения страны аджарцев надо пропустить на первое место, отвечают американцы, иначе будет сепаратизм и Грузия развалится. Эдакие прагматические аргументы против демократии. Этот посол в своих донесениях писал: «сумасшедший Саакашвили и его друг „коккер-спаниель“ Мэт Брайза». Не хватало, чтоб я его послушался. Тогда Грузии вообще не существовало бы. Это прекрасный пример того, что нечего слушаться всех подряд. Где бы я потом нашел этого посла? Читающим лекции в каком-нибудь университете?

Мы не договорились.

[Революция роз ]

Они созвали парламент, объявили результаты. Нам нарисовали 3-е место. И тогда я поехал на крайний запад Грузии. Запад Грузии очень похож на Запад Украины – там самые радикальные люди, самые патриотически настроенные.

В Цаленджихе, что расположена между Сванетией и Абхазией, мы раздобыли автобусы. Этот прием я позаимствовал у сербов. До этого я был с поездкой в Белграде, где познакомился с Джинджичем и членами «Опоры». Одним из главных свершений этой молодежной организации было то, что они организовали поход из сельских районов Сербии на Белград. Мы решили устроить нечто подобное. Я начал с запада, а некоторых своих людей послал на восток Грузии. Мы сели в автобусы и двинулись на Тбилиси. Колонне, шедшей с востока, гаишники стреляли по колесам, что еще больше взбудоражило народ. Мы останавливались, разбивали лагерь, вокруг нас собирались люди, мы находили еще автобусы, люди сами платили за них. Потом садились и ехали дальше. Потом снова останавливались на ночлег и все повторялось, как в предыдущих местах. Все это заняло неделю.

Колонна автобусов с протестующими движется к Тбилиси

Власти не могли не впустить нас в Тбилиси. Под конец наша колонна представляла внушительное зрелище. Какой-то фотограф снял эту огромную освещенную колонну, которой не было конца и края, где-то в Мцхете, с горы, где церковь Святого Креста. В столице, как это часто бывало, как раз отключили электричество. Казалось, в город входит настоящая огненная армия. И это уже было в прямом эфире. Естественно, Тбилиси, который раньше был настроен скептически, уже «разогрелся» и встречал нас как освободителей.