Текст книги "Йа-вывеска! Повесть о 1997—2006"

Не все удается описать так, как оно происходит в жизни. Но есть моменты, за точную передачу которых я ручаюсь. В конце августа Яна сидела в шезлонге на родительской даче. Не думала, не смотрела, не слушала, не читала. Разве что дышала. День за днем. Вставала в полдень, что-то съедала и сидела в шезлонге. После гиперактивности на работе – сверхпассивный отдых. Я потрепал ее по плечу.

– не мешай!

Как будто она чем-то занята. Да я же про тебя хочу рассказать…

– не мешай, тебе говорят. Дай отдохнуть.

Но!

– Уйди, собака.

Вот еще неожиданное заявление. Почему оно прозвучало.

– Я – кошатница!

Но ведь никто по-настоящему не знает Яну вне работы. В деятельности мы все как функции с заданными значениями и предсказуемым результатом, а вот в вакууме бездеятельности…

– И нечего знать. Я это я. Дача как дача.

Так рассуждать бессмысленно. Каждый может сказать. Что он это он, не зная себя. А с дачей вообще вопрос спорный. Есть огромное количество людей, которые никогда не пробовали этого отдохновения – «дача». И уже не попробуют. Конечно, это сложно представить ограниченным представителям…

– да, сложно. Да, я ограниченная. Доволен? – Яна произносила короткие фразы хлестко, не поворачивая головы. – Не могу представить, что нет дачи. – Повернулась ко мне. – И не хочу. У меня тоже родители не Рокфеллеры. И я слишком хорошо помню, что такое нищета. И не дай бог еще раз вспомнить. То есть я никогда туда не вернусь. В принципе. Ни за что.

Так, Яна! Говори! Хорошо…

– Я не пойму – ты сейчас чему угодно рад, что ли?

Любой штрих интересен.

– Да-а?! открой учебник, там много интересного. И проваливай!

Да, Яна, воистину, тебе только чай с удавами пить.

– Это не истина. Это чушь. Синицына сбрехнула. Все пойду посмотрю свежие ужасы. Отдохну от забот. Видишь до чего довел? Опять к телевизору потянулась. Все из-за тебя, идиота. Да-да, ты идиот. Круглый! То ест абсолютно правильной формы.

Ушла. И что вот сейчас делать. Описывать пустой шезлонг. Или следы на песке дорожки.

– Походи по участку, – раздалось бурчание из дома. – Может, найдешь что. Дальний угол, по-моему, самый живописный, как раз для тебя.

Да, ничего участок. И уголок живописный. Кусты свежепосаженные. Газон канадский. Но Яна-то на этом газоне не стоит.

– Может мне теперь и переодеваться вместе с тобой и в баню вместе ходить?

Нет. Ходить в баню с посторонней женщиной – это, конечно, безобразие. А вот процесс облачения во что-нибудь модное был бы вполне интересен.

– Какое модное! На таких, как я, ничего не шьют.

Да, тяжело Яне. Видимо, если она человек активный, то и расслабляться надо активно.

– Советовать все мастера. – Яна, судя по голосу, расслабилась, но мало. – Помог бы лучше. А действительно. Иди-ка сюда. Слушай, залезь в подвал. Посмотри. Там моих кошек нет?

Крышка подвала. Лестница. Темнота. Выключатель справа. Свет. Да какой же это подвал. Картошки нет. Одни стеллажи с барахлом. Это кладовка, но под землей. И ни одной кошки.

– А их там не могло быть. Пуховка, мелкая уже побывала и потеряла интерес. А Бархотку насильно не загонишь. Это я от тебя избавилась. Все, чао.

Яна захлопывает крышку подвала. Закрывает на щеколду. Подумала и для надежности придвинула кресло. Наконец-то расслабилась активно. Ничего способ.

– А что? Не жалко. По большому счету никого. Ни себя. Ни Христа распятого.

Потом собралась и уехала в Москву…

Где-то на МКАД есть точка, с которой начнется следующая часть нашего повествования. От неё около 19 километров до типографии в Подмосковье и столько же до типографии в Москве, расположившейся в одном из цехов простаивающего завода. Это небольшое пространство мы с читателями пройдём туда-обратно не один раз. Но путевых записок не получится. Просто каждая история происходит либо в типографии подмосковного города, либо – в столице. Могло быть и наоборот. Раскрыть каждую тему в двух словах не получается, постоянно хочется что-то добавить. Люди, машины, ссоры и лирика. Но большинство сюжетов связаны с процессом печати.

Какой производственный процесс! Здесь есть свои законы, свои праздники, свои преступники, свой уклад, своя философия. А уж язык! здесь нет «Запорожцев» и «Мерседесов» – но зато есть «Ромайоры» и «Гейдельберги», «Доминанты» и «Цирконы». Здесь стопа бумаги называется «спуском», а слово «форма» теряет своё абстрактное значение и становится тонким алюминиевым листом ценою в доллар, который может стать героем рассказа. Также как двухкрасочный «Доминант» или лист бумаги формата А3 и плотностью 115 гкв. м.

С точки зрения заместителя автора работа далека от идеала. Но чтобы стремиться к лучшему, нужно знать свои ресурсы и возможности. Ведь безвыходных ситуаций не бывает. По крайней мере, нашим героям они неизвестны. Однако и лучшие побуждения могут привести к забавным последствиям. Но об этом по ходу дела.

Первые три месяца на новом месте Сергею приходилось выполнять что ни попадя – соответственно чину подсобника. Перебирал неудачные тиражи, грузил и разгружал, загружал и разгрузил, стоял на простых станках, потом на резаке, вручную сверлил отверстия на бирках. Через полгода приставили к печатнику помощником, потом стал печатать сам. А вокруг текла обычная жизнь людей своего круга.

Здесь умеют жить и радоваться, а это много. Смех в работе как масло в механизме печатного станка. Не теряют своих горюче-смазочных свойств даже плоские повторяющиеся шутки. Глупо их забывать. Зачем пропадать добру. Лучше пустить новый листопрогон…

Яна вернулась через две недели. Откупорила подвал. Извинилась.

– Только молчи. Уматывай, если жизнь дорога. Хотя нет – стой. – она привычно улыбалась. Узнаю мою героиню. Забыла тебе сказать радостную новость. Меня тут сначала в больнице довели, но это неважно. А еще ты тут. Одна радость, что старого знакомого встретила. Сергея встретила. Помнишь такого…

Я-то помню, Яна, я все помню, многое знаю. А вот ты скоро забудешь. Хотя про эту встречу я мог тебе сказать еще две недели назад, если бы на свежем воздухе остался…

Почему тогда нельзя было переименовать станцию «Марксистская» в московском метро. Наверное, многие хотели бы. А нельзя. Поскольку это уже не вопрос личных пристрастий и не вопрос идеологии, а вопрос дизайна. Казалось бы, это не самая яркая станция, даже скромная, с неярким светом и массивными колонами. Но она стильная. Не хуже кольцевой «Комсомольской» и «Красносельской» с уникальностью их конструкций, не хуже высоких потолков «Маяковской» с мозаикой Дейнеки и необычного света «Новокузнецкой» с витражами из немецкого трофейного стекла. А то, что она не залита светом – таковы все довоенные подземные вокзалы.

Она монументальнее иного монумента. И та шрифтовая графика, которой написано темно-бардовое слово «Марксистская» уникальна. Ничего кроме нее на мраморных стенах представить невозможно. Эти буквы уже ничего не значат, они превратились в самостоятельные знаки, элементы дизайна, они организуют пространство, поскольку являются его частью. Сегодня подобные мелочи как-то не принимаются во внимание, а должны бы.

Глава третья. Сергей. Листопрогон. 2000—2001

Действующие лица:

сотрудники ООО «PRINT NEW LOOK»

Данила Андреевич, – генеральный директор небольшой московской типографии, не так давно бывший начальником полиграфического процесса. Балагур.

Инга, – его менеджер по работе с клиентами, в меру капризная и избалованная халявщица.

Марина, – без году неделя как верстальщица.

Юра, – печатник. Сильный профессионал. Сильно бурчащий профессионал.

Валя, – заведующий послепечатной обработкой. Ну, про этого и в тексте много.

Марат Мансурович, – резчик. Вы бы послушали старого татарина!

Сергей Васильевич, – старый знакомый, сначала подсобник, потом ученик печатника и печатник.

Петрович, – запойный монтажист.

Женя, – печатник, милейшей души молодой человек.

Володя, – ученик печатника. Вечный. Ленивый.

сотрудники ФГУП «ПОДМОСКОВЬЕ-ПРЕСС»

Андрей Витальевич, – директор подмосковной типографии, за глаза говорят «хохол».

Игорь – печатник 24 лет.

Саша – молодой печатник, вечно хмур.

Вера Альбертовна – занудная седая кладовщица.

Ольга – цеховой мастер, женщина одинокая.

Женька – резчица, крикливая матершинница, беременная, спасибо Игорю.

Валера – на макулатуре, небрит.

другие

Александр I – российский император начала XIX века.

Галина Уланова – великая балерина.

Словарь умных, специальных и просто незнакомых слов:

Верстка – процесс и результат. Компоновка изображений и текста для печати. Со своей логикой, со своим удобством, со своей эстетикой. Прикладной вариант дизайна. И она же – первая распечатка для корректора, который исправляет ошибки.

Географический справочник России – нечто резиновое.

Гений – в русском языке весьма значительное слово. Сегодня рядом с ним уживается такое слово как налоги.

Фура – железнодорожный вагон на автомобильных колесах. Внутри в футбол играть можно. Три тысячи ящиков яблок.

Старпер – надеюсь, расшифровывать не надо.

Манхэттен – остров, которому постоянно не здоровится в блокбастерах.

Тюк – в зависимости от необходимости: бумаги или по голове прикладом. Ни то другое нормальным людям как правило не требуется.

Старый Арбат – жуткое место.

Rocla, Рохля – марка телеги с ручным подъемником для производственных надобностей. Название уже стало синонимом просто слова «телега».

Спирт – в первую очередь химическое вещество из области органики. Используется как очиститель. Ввиду технической неразвитости российского народонаселения долгое время употреблялся в пищу.

Названия «Циркон», «Доминант», «Мультиграф», «Солна», «Гейдельберг» – марки печатных машин.

…Перед зеленой железной дверью Марина остановилась. Она еще раз твердит себе, что знает английский не хуже Шекспира, рисует с детства, танцует еще дольше, а системный блок компьютера разбирает и собирает вместо зарядки. При чем здесь умение танцевать – неясно, но для комплекта пусть будет. И не меньше трехсот долларов. Понятно, что отсутствие опыта является достаточной причиной для отказа, – да. И никакое свидетельство об окончании компьютерных курсов не поможет, потому что курсы эти ведут те же далекие от практики люди с отсутствием опыта. Но Марина надеется на лучшее. Типография в трущобах центра Москвы – последняя в ее списке.

После третьего звонка зеленая дверь впускает Марину, захлопывается за ее спиной и потенциальная верстальщица остается одна в грохочущем полумраке.

Типография еще не раскрутилась и цех явно для работы, а не для солидности. Все вперемешку: станки, столы. Куда не входили печатные машины, туда затыкали компьютеры. Белых стен, шкафов-купе, кондиционеров, повсеместно свалившихся на офисный люд в 2002 году, – ничего этого нет. Зато приятный естественный полумрак. Марина различает лишь островки рабочих мест под длинными лампами и только. Грохот механизмов все равно, что тишина и эту рабочую тишину даже неловко нарушать.

– Зараза! – печатник не глядя вжарил по большой красной кнопке, закурил, угодив спичкой в открытое ведро с краской, и пошел по направлению к Марине. Уже наступая ей на ногу, он открыл глаза, сообразил улыбку и поинтересовался, зачем она пришла. Чудеса! Оказывается «зараза» относилось вовсе не к ней. Она пошла за печатником.

– Данила, к тебе пришли, по поводу работы. Покупай другую машину. Стол опять не поднимается. Катушка полетела.

Данила повернул одну из голов. Другая так и не вынырнула из компьютера. Третья отчитывала мобильный телефон. Марина зажмурилась и снова открыла глаза. Да нет, человек как человек. Но трехглавый змей. Ну на то он и шеф.

Первая голова оказалась шикарно воспитанной, извинилась перед Мариной и предложила подождать в кожаном кресле. Вторая, не отрываясь от монитора, выслушала плач печатника и отчеканила:

– Поднимай вручную. Краску закончишь – снимай катушку. Я с Валентином ещё пять минут говорю, потом он поедет, закажет. И не кури в типографии. Ты тоже, – последнее относилось к своей же третьей голове, на что та, впрочем, не обратила никакого внимания. – Да, Валя, я тебя слушаю.

Валей оказался нескладный жираф лет двадцати пяти, топтавшийся рядом. Парень только и ждал, когда же ему вновь дадут слово, и тотчас воспользовался представившейся возможностью:

– Я и говорю, там очень хорошее помещение. Типография государственная и здание специально строилось. С грузовым лифтом, со всем добром. Цеха здоровые, потолки высоченные.

– Потолки мне и здесь не мешают, – отозвался шеф и в доказательство весело покачал третьей головой.

Эта голова понравилась Марине больше других, и ей захотелось попасть на собеседование именно к ней. По крайней мере, не к той, что вгрызалась в монитор компьютера.

– Потолки, да, ладно.… Но у них столько места пустует! В одном из цехов стоит фальцаппарат – и все! Ты такого не видел: с деревянными валами и полностью ручным приводом. Напрягись. Представь себе деревянный «Мерседес». Увидишь. Ради одного этого можно съездить. Там вообще половину вручную делают. Кстати, весь полноцвет можем мы перехватывать. Лишние заказы будут. Я сам этим…

– Сколько от кольцевой? – повела ухом строгая компьютерная голова.

– Девятнадцать километров…

– А от твоего дома, а, Валя?

Тут Валя увидел, что в пепельнице еще дымится окурок ушедшего печатника, принялся его тушить обеими руками и заодно поведал о том, что давно там не живет, а снимает квартиру в Москве, чем очень доволен и за что очень благодарен родной фирме, но все-таки денег мало и…

«Не-ет, – подумала Марина, – если ко второй голове, то английского я даже со словарем не знаю».

– Валя, у Инги в компьютере атлас, посмотри, где это.

– Да я знаю как туда ехать. – Валя присел на стол и потрепал шефа по плечу, избавляя от хлопот. Данила не понял…

– Валентин, Юра уже закончил. Займитесь машиной. Срок – три часа. Идите. – К Марине повернулась,… слава богу, первая голова. – Как вас зовут? Хорошо, Марина. Вас не затруднит распечатать мне карту, девятый лист. Ну да, принтер опять в лучшем мире, чем этот…

Все три головы принялись осматривать принтер. Пока задумчиво щелкали хвостом, выясняя, чего же он не работает, Марина вытащила себя из кресла. Кое-как добрела до компьютера. И зачем три месяца угробила. Надо было идти работать в летнее кафе официанткой. В тишине поплыли освещенные островки.

– Ага! – крикнула веселая голова и воткнула штекер.

Марина вздрогнула, тронула мышь, экран проснулся и…

Это был подарок судьбы. С экрана смотрел атлас автомобильных дорог города Москвы, лист №9.

На экран смотрела опытная верстальщица, закончившая полиграфическую академию в славном немецком городе Гейдельберге и свободно владеющая четырьмя языками. Да! чуть не забыл, на досуге она еще великолепно танцевала… Сейчас она как раз закончила перебирать любимый системный блок и обернулась к шефу.

– Ну что, распечатывать?

– Давай, – напротив Марины сидел абсолютно нормальный человек. Тридцатник. Высокий и мощный. Шеф уже обладал пузом, которое теряется в габаритах. Коротко стрижен. Глаза на широком лице небольшие. Он дослал бумагу в принтер и продолжил. – Полная рабочая неделя. С 9 до 19. Бывают переработки. Первый месяц – сто пятьдесят, второй – двести, в перспективе – триста. Если желание есть, я всему научу. Это несложно. У нас дружный коллектив. Даже празднуем иногда. Танцевать любите?

Марина благосклонно кивнула.

– Тогда второе задание. Считай сегодняшний день первым рабочим. Включайся сразу. Мы срочно набираем людей. А я еще модуль во все эти газетенки не дал. Нам нужны печатник, помощник печатника и подсобники. Набросай текст объявления и поставь наш телефон.

Второе нетрудное задание.

Это было в среду. В понедельник газета вышла. Сергей обвел объявление синей ручкой. Позвонил, приехал, переговорил с Данилой и вышел на работу. Подсобником. За 4000 рублей в месяц. Одновременно вышли еще двое: мужчина постарше самого Сергея и молодой парень. Видимо, Даниле не удавалось найти готовых специалистов за ту сумму, которую он мог предложить. Работа началась.

В типографии с каждым днем становилось все холоднее. Виною тому были, однако, не погодные условия, а новый резчик Марат Мансурович. Дело в том, что приходя на работу, он считал своим долгом обследовать всю типографию на предмет чистоты и порядка. А поскольку был он феноменально дальнозорким, осматривался еще из входных дверей, не раздеваясь. Получаса такого осмотра хватало, чтобы бумага простыла и начала чихать.

Переодевшись, он шел исправлять высмотренные недостатки. Затерявшиеся документы находили свои папки. Компьютерные мыши на столах Данилы, Инги и Марины вытягивались по струнке и драили коврики. Линейки утрачивали даже намек на погрешность.

О том, что вокруг его собственного резака царил идеальный порядок, даже говорить не стоит. Туда Марат Мансурович доходил в последнюю очередь. Потерю времени он нагонял достаточно быстро, хотя работал неторопливо. Подрез каждой стопы оканчивался неизменной присказкой:

– А все старпер Евстахий Трубыч.

…Марат Мансурович дошел до резака. Печатник посмотрел ему вслед, вынул из-под стола пепельницу и разложил ключи на свои законные места. Для надежности бросил взгляд на бланк заказа – там Мансурыч погрешностей не нашел. Замечание о сроках акклиматизации бумаги осталось без внимания как идущее вразрез с насущными потребностями…

Резчика где-то отыскал Валя, пока Данила был в отпуске. Связался с шефом по телефону, расхвалил Марата Мансуровича, и он был взят на работу.

Сегодня Данила вернулся. Загорелый, веселый, в шортах он сидел за компьютером и дрожал. Можно было подумать, что он сильно нервничает, просматривая документы. Инга постоянно ставила чайник и отпаивала шефа. Данила кликнул Валентина. Тот появился не сразу, с новой метровой линейкой в руках.

– Валя, где ты его нашел? Я еле прочел. Стаж работы – двадцать листов. Это же не послужной список, это географический справочник России. Три месяца в Удмуртии, три месяца на Гознаке, три месяца в Алма-Ате…

– Он очень хороший резчик. Разбирается. Когда-то инженером был.

– А проработает-то он сколько, ты не спросил?

– Марат Мансурович сказал, что такая линейка самая точная. Он такие приспособы выдумывает. Вчера пресс сделал.

– Валя, ты болен? Или голоден? Надо еще посмотреть, что это за Марат Мансурович. У него или самомнение, или с головой не в порядке. Ну кто еще, устраиваясь резчиком будет набивать резюме в двадцать листов. – Данила поежился от сквозняка, и вышеупомянутая пачка в его руке задрожала.

– Ну что ты, Данила. – Валя рассмеялся. – Это я набирал!

Данила перестал дрожать и исподлобья посмотрел на своего заведующего послепечатной обработкой. Да, за то время, что его не было, в типографии ничего не изменилось.

– Валя, скажи мне, пожалуйста, кем ты здесь работаешь? Ты… Тебе что, заняться больше нечем, а? Почему нам листовки вернули, не знаешь?

Валя чихнул. Сказать было нечего.

Пока он пересказывал этот разговор Марату Мансуровичу, обильно снабжая его комментариями, тот молчал. Потом оторвался от резака и сказал:

– Ты, Валя, ты послушай, что тебе скажет умудренный опытом татарин. В моей первой типографии был такой старый пердун, классический – Евстахий Трубыч. Ему было не так много лет, чтобы идти на пенсию, но видимо он считал, что до нее не так далеко, чтобы что-то делать на работе. Ты пойми: типография государственная и он ею руководил. Когда по области распределяли печатные машины, он даже из кабинета не вышел. Я это понял лишь через три месяца, когда стал «своим» на все сто. Ты послушай умудренного татарина: придя на работу, пока ты человек новый, тебя уважают, с тобой считаются, а как ты стал «своим», уважение уходит и уже ты должен считаться с тем, какие здесь беспорядки. Обычно это происходит за три месяца. Нет, ты знай, старый татарин Марат Мансурович своим не станет. А ну руки в карманы! – он заправил стопу плакатов в резак, выставил размер, подкрутил полмиллиметра, нажал обе кнопки и нож пошел вниз. – А все старпер Евстахий Трубыч. Где новая линейка?

Подошел Данила, взял лист из середины стопы и понес клиенту. Минут через десять работа застопорилась. Пробежала Инга. Крикнула что-то печатнику. Тот сорвался, не докурив. Прошелестел Валя… Заказчик хлопнул дверью и уехал. Цех как-то вдруг опустел. Марат Мансурович выключил резак и пошел посмотреть, что происходит.

У стола Данилы стоял весь наличный состав типографии. Перед ним на столе лежал свежий плакат, измятый с одного угла. Дело в том, что при тираже в 100 тысяч экземпляров должны были быть указаны лишь 50 тысяч. Шутка гения, уходящего от налогов. В итоге были проставлены все сто.

Данила распекал по очереди Ингу, верстальщицу, монтажиста, печатника. Больше всего доставалось верстальщице. Марина сама не могла понять, как она упустила это из виду. Но кто-то же должен был и проследить.

– Конечно, я. – Марат Мансурович прошел вперед. – Я и проследил. Это я сказал Марине, чтобы она поправила. Да, чуть не забыл, Марина, вот вам спирт.… Нет-нет. Протрите, пожалуйста, клавиатуру.

Марину тут же обозвали грязнулей и началось всеобщее ликование.

История с плакатом окончилась как нельзя лучше. Расчетливый клиент торговал очень бойко, так что вскоре понадобились еще двести тысяч, которые и были напечатаны, если верить бумагам, нулевым тиражом.

Месяц спустя Марат Мансурович неожиданно собрался увольняться. Данила с сожалением согласился и еще через две недели резчик ушел.

Незадолго до этого в одной государственной типографии со всеми почестями отправили на пенсию ее директора Евгения Терентьевича Трубина. Теперь каждое утро в дверь входил Марат Мансурович и осматривался. Через два часа после начала работы он устраивал перекур и шел поболтать с печатниками. Из его старых знакомых никого не осталось, что, впрочем, вполне устраивало умудренного татарина.

Сейчас он сидел в курилке перед раскрытым окном и разговаривал с заметно пузатой Женькой. Делился семейным опытом. Все печатники разгружали фуру с бумагой, которую привезли из воинской части, где она пролежала восемнадцать лет. Заказ был не самый важный, и даже краска на него шла соответствующая – десятилетней давности. Если еще учесть, что самому старшему печатнику только исполнилось двадцать четыре, конфликта поколений при печати явно было не избежать.

– А все старпер Евстахий Трубыч, – по привычке пробормотал Марат Мансурович. Женька, уже отчаявшаяся дождаться «своего» со смены, сделала непонимающие глаза. – Да ты не слушай меня. Что толку от старого татарина.

И резчик направился к рабочему месту.