Текст книги "Красный космос"

– Ну, где он там застрял? – нетерпеливо спросил Расим. – Может, сбегать, подсобить?

– Справится, – возразил Петр Степанович. – Давай-ка мы с тобой до дюз прогуляемся. Посмотрим, так сказать, дареному кораблю в дюзы. Ты как, Жора?

– Не возражаю. Я до другого конца прогуляюсь. Там и встретимся.

Петр Степанович и Расим запрыгали направо, а Георгий Николаевич – налево. До связи с «Циолковским» оставалось двенадцать минут, и он представлял, какой фурор произведет его сообщение. Вся база тут же изъявит желание набиться в оставшиеся «Луноходы», оседлать «роверы», нацепить заплечные реактивные рюкзаки, а тем, кому средств передвижения не достанется, то и просто пешком запрыгать в сторону Эльбы.

Георгий Николаевич посматривал на указатель наручного магнитопеленгатора. Когда он обогнул то, что походило на киль ракеты, стрелка, до того уверенно указующая на инопланетный корабль, дернулась и отклонилась. Багряк осторожно постучал по стеклу, но стрелка на место вернуться отказалось. Выходило так, что ЛМА и находка слегка не совпадали в пространстве.

«А что, если источник мощного магнитного поля вовсе не корабль? – мелькнуло у Георгия Николаевича. – И что, если он упал здесь потому, что тоже хотел обследовать ЛМА?»

Багряк внимательно посмотрел в ту сторону, куда указывала стрелка, и ему показалось, что он что-то там видит. Он решил пока ничего не говорить Петру Степановичу и Расиму и легко запрыгал прочь от корабля, словно огромный, нелепый кенгуру – фирменная манера передвижения космистов-старожилов в мире пониженной гравитации.

Там оказался раскоп. Когда-то отсюда извлекли чертову уйму лунного грунта, чтобы добраться до чего-то, походившего на гладкую черную плиту. Ошибки теперь не было. Стрелка магнитопеленгатора указывала именно туда – в раскоп, на плиту.

И вдруг Георгий Николаевич почувствовал, что в окружающем пространстве нечто изменилось. Он осмотрелся. Вроде бы все как и было. Мертвый лунный пейзаж. Резкие тени. Серые скалы. Поднял голову и ничего не увидел. То есть вообще ничего. Звезды исчезли, их закрыла чернота. Затем чернота взорвалась брызгами, вскрылась изнутри множеством шевелящихся отростков, которые обрушились на поверхность и лежащий корабль, сметая, разрушая, корежа.

Один из отростков упал прямо перед Георгием Николаевичем, и он с ужасом разглядел подрагивающую синеватую кожу, изрытую жадно шевелящимися присосками. Щупальце медленно извивалось, ворочалось среди обломков обшивки инопланетного корабля.

– Нет, – прошептал Георгий Николаевич и сделал шаг назад, – нет, нет…

Но дыра в некропространство продолжала расширяться, словно огромный зев, желающий поглотить удивительную находку, а вместе с ней и находящихся рядом советских космистов.

Академика Ефрема Ивановича Антипина называли «Человек эпохи Возрождения». Называли многочисленные ученики, соратники и недруги. И даже Председатель Совета министров СССР как-то обмолвился по поводу академика: «Ну что вы хотите? Это же человек эпохи Возрождения!»

Огромный, красивый, дьявольски обаятельный, с раскатистым басом и ревербирующей «р», он не шел, а шествовал по коридорам многочисленных институтов, лабораторий, издательств, музеев, словно комета в окружении многочисленной свиты, состоящей из учеников, горящими глазами взирающих на учителя.

Ефрем Иванович начинал утренний обход с Института палеонтологии, затем перемещался в Институт геологии, а оттуда, ловко достав белый халат из пухлого портфеля, нести который почтил бы за честь любой из учеников, но который академик никому не доверял, устремлялся в гулкие коридоры Института перспективной медицины, вслед за которым нырял за глухие двери Лаборатории биологических проблем, оставив снаружи переминающихся с ноги на ногу учеников, которым, ввиду септичности, не дозволялось входить внутрь, где Антипина уже ждали прорезиненный халат, маска, стерилизаторы, наборы инструментов, и он, кивнув коллегам и ассистентам, немедленно включался в сложнейшую операцию по спасению чьей-то жизни.

Наскоро выпив стакан почти кипящего чая, Антипин все в том же окружении учеников двигался в Музей древних форм жизни, где на месте руководил установкой очередного окаменелого чудища, привезенного им из Гоби, и пока рабочие при помощи все тех же учеников крепили к свисающим с потолка цепям огромные кости, Ефрем Иванович присаживался где-нибудь в сторонке, доставал из бездонного портфеля пухлую рукопись и принимался с невероятной скоростью ее править.

С невероятной же пунктуальностью он появлялся на заседаниях Академии наук, где, обложившись папками, блокнотами, ручками, карандашами, делом доказывал, что и ему присуща способность Гая Юлия Цезаря, по преданию умевшего одновременно писать, слушать, говорить.

После заседания он торопился в Совет министров, где его с распростертыми объятиями ждали многочисленные комиссии и подкомитеты, консультационные советы и группы, а также приемы у министров, заместителей министров, председателей комитетов, желавших получить у светила советской науки неоценимую помощь в решении очередной сложной народнохозяйственной задачи.

Когда же на улицах Москвы сгущалась тьма, а ночное искусственное светило еще не вспыхивало над городом, Ефрем Иванович широко шагал к станции монорельса, и поезд уносил его далеко за город, где расположились комплексы Центрального управления полетами, откуда держалась связь с орбитальными поселениями и комплексами, городами на Луне, многочисленными околоземными спутниками, межпланетными автоматическими станциями.

Огромные белые шары локаторов выступали из густоты лесов шляпками гигантских грибов, а здания ЦУПа были разбросаны по столь огромной территории, что между ними курсировали электромобили. Один из таких электромобилей и доставлял Антипина, окончательно растерявшего свою дневную свиту, в его очередной рабочий кабинет с расстеленными по столу и полу картами звездного неба, лунной и марсианской поверхностей, щедро утыканных булавками и флажками.

Как только дверь кабинета хлопала, извещая о появлении хозяина, до того пустые коридоры внезапно наполнялись людьми в белых халатах, комбинезонах и даже кожаных штанах и куртках космистов. Люди заполняли кабинет, раскладывали принесенные папки, рулоны бумаги, портативные вычислители, немилосердно трещавшие от отсутствия в них смазки, доставали из карманов трубки и сигареты, а заодно и пепельницы, дабы наполнить кубатуру кабинета плотной завесой табачного дыма, а заодно и громкими голосами жарких споров.

Когда спал Ефрем Иванович и спал ли он вообще – никто не знал.

Но, но, но.

Как и у каждого Моцарта был свой Сальери, а у каждого Максвелла – свой демон, так и у Ефрема Ивановича имелся собственный недобрый гений, извечный антипод, тот самый хлад, что соседствовал с пламенем, тот самый лед, в который обращалась вода.

И звали этого человека Петром Александровичем Казанским.

Петр Александрович хотя и не носил высокого неофициального звания человека эпохи Возрождения, но вкупе с вполне официальными, как то – академик, профессор, лауреат государственных премий, почетный член зарубежных научных обществ и академий, имел еще одно, не менее официальное – Генеральный конструктор Арктики. И в этой ипостаси он железной рукой руководил грандиозным проектом преобразования заполярных областей СССР, превращения их из ледяных пустошей в зоны если не курортные, то вполне комфортного проживания и уверенного земледелия.

Подогрев Гольфстрима и прокачка его к арктическому побережью Советского Союза, размещение термоядерных источников тепла, что новыми многочисленными солнцами нависали над когда-то безжизненной тундрой, строительство купольных городов, выведение передовыми методами мичуринско-лысенковской генетики растений, которые в кратчайшие сроки должны были наработать необходимый для уверенного земледелия слой чернозема, возрождение мамонтов и шерстистых носорогов – в лаконичном и далеко не полном изложении круг вопросов, который курировал и реализовывал Генеральный конструктор.

Какое бы мнение и по какому бы поводу ни высказывал Ефрем Иванович, у Петра Александровича оказывалось собственное и, как нетрудно предположить, ровно противоположное. Какую бы статью на научно-популярную или народнохозяйственную темы ни публиковал Ефрем Иванович в газетах «Правда», «Труд», «Красная звезда», журналах «Наука и жизнь», «Техника – молодежи» или даже «Пионер», незамедлительно в том же либо в ближайшем номере появлялась скромная врезка рубрики «Другое мнение», а то и целая статья, в которых Петр Александрович выражал иную точку зрения, веско, аргументированно, но не без иезуитской едкости к «безудержному полету неуемной фантазии», как он это именовал, своего коллеги.

Вот и сейчас, в вестибюле Зала заседаний Академии наук СССР, что располагался на одном из верхних этажей колоссального Дворца Советов, архитектурного шедевра Иофана, Щуко и Гельфрейха, столы с разложенными книгами воочию являли собой единство и борьбу таких ярких противоположностей, какими являлись академик Антипин и академик Казанский. Ибо на столах в изобилии лежали свежие, только отпечатанные, пахнущие типографской краской книги, авторами которых являлись эти в высшей степени уважаемые люди.

– Что вам, молодой человек? – спрашивала продавщица с улыбкой. – «Великое Кольцо» или «Арктический посев»?

И молодой человек, пришедший, как нетрудно догадаться, послушать доклад своего учителя Ефрема Ивановича Антипина, брал со стола книги, осторожно их листал, словно пытаясь удостовериться – автор Е.И. Антипин, чей очередной научно-фантастический роман опубликован в популярной серии «Библиотека приключений и научной фантастики» издательства «Детгиз», и его великий учитель, академик, профессор, – одно и то же лицо. Затем молодой человек протягивал магнитную карту, расплачивался и уносил с собой драгоценную добычу – нередко в двух экземплярах.

– Ефрем Иванович, Ефрем Иванович! – слышалось от книготорговых столов. – Автограф, пожалуйста! Автограф!

– Ну, что тут у нас, – раскатистый и рокочущий бас Ефрема Ивановича раздался в вестибюле, и он, как всегда окруженный учениками, словно Аристотель, вышагивающий под сводами древнегреческой Академии, подошел к книгам, принял от страждущего раскрытый томик, достал из кармана ручку и широким почерком надписал «Мечтайте!» и подписал. – А это что за новый труд? – Антипин взял со стола скромно притулившуюся книжку. – Ба, уважаемый Петр Александрович тоже разродился очередным опусом! Хм, «Арктический посев…» так, так, так…

– Интересуетесь? – раздался рядом тихий, вкрадчивый голос.

Ефрем Иванович оторвался от книги и посмотрел на согбенного человека с суковатой палкой вместо трости и академической ермолкой на седых кудрях.

– Здравствуйте, Петр Александрович! – поклонился и расшаркался академик Антипин перед своим альтер эго. – Как ваше здоровье?

– Здравствуйте, Ефрем Иванович, – ответил академик Казанский и язвительно добавил: – Не дождетесь. Вы, я вижу, вновь предались безудержным и беспочвенным мечтаниям, уважаемый коллега. – Петр Александрович указал подбородком на книгу.

– Да, – кратко ответствовал Ефрем Иванович. – Предался.

– И куда вас на этот раз занесло?

– На десять тысяч лет вперед, Петр Александрович. Захотелось, видите ли, представить – чем и как будут жить наши далекие потомки, описать их путешествия в космическом пространстве, контакты с далекими братьями по разуму. Впрочем, я вижу, и вы детской литературой балуетесь? – Ефрем Иванович потряс раскрытой книжкой.

– Балуемся, балуемся, – сказал Петр Александрович. – Не без этого. Дети и юношество – благодатный материал, чтобы вложить в них настоящую мечту, – академик Казанский сделал ударение на слове «настоящую». – Потому и носит мой опус подзаголовок «Роман-мечта». Да и заглядываем мы всего лишь на несколько лет вперед. Держим, так сказать, ближний прицел. У вас космические корабли на… на… этих, как его…

– Анамезонных моторах, – подсказал Антипин.

– Вот-вот, на безответственной и ничем не подкрепленной фантазии, а у нас всего лишь трактора на термоядерном ходу – идеальная машина для суровых условий Арктики. У вас Великое Кольцо объединенных разумов, а у нас всего лишь пахота на вечной мерзлоте, да выпас мамонтовых и носорожьих стад. Вы зовете молодежь туда, куда она не сможет попасть никогда, если только кто-то не изобретет эликсир бессмертия, а мы зовем молодежь во втузы, в мастерские, на заводы, в Арктику, куда она может попасть хоть завтра, получив в школе аттестат зрелости.

Но тут беседу двух корифеев прервал звонок, означавший, что заседание вот-вот начнется и что участникам следует поспешить в зал и занять полагающиеся им места вокруг огромного круглого стола, концентрическими кругами от которого расходились ряды амфитеатра для почетных гостей, студентов, молодых ученых и просто интересующихся последними достижениями советской науки.

Председатель негромко ударил молоточком по стоящему перед ним гонгу и объявил:

– Уважаемые коллеги и приглашенные, слово для доклада предоставляется академику Ефрему Ивановичу Антипину. Прошу вас, Ефрем Иванович, на трибуну.

– Благодарю вас, Алексей Ермолаевич, – поклонился Председателю Ефрем Иванович, – за предоставленную возможность донести до уважаемых коллег весьма важную информацию. Полгода назад на Луне вблизи станции «Циолковский» произошел трагический инцидент, в результате которого погибли три члена лунной смены. По официальным каналам сообщили, что причиной стала неисправность «Лунохода-4», на котором наши космисты обследовали кратер Эльба, а точнее, так называемую «Лунную магнитную аномалию» – предположительно выход на поверхность протуберанца железных руд с показателем намагниченности около восьми гауссов. Однако реальная подоплека трагического инцидента по нашей просьбе была на некоторое время закрыта от широкой общественности. Но сегодня я готов полностью раскрыть имеющуюся у нас информацию.

В зале зашумели. Академики склонялись друг к другу и о чем-то перешептывались. В амфитеатре некоторые, особо нетерпеливые, даже привстали на своих местах, дабы лучше разглядеть возникшее на демонстрационном экране изображение.

– Как мы теперь понимаем, – продолжил Ефрем Иванович, – источник сильнейшего магнитного поля располагался вблизи космического корабля, прилунившегося или упавшего на лунную поверхность несколько сотен тысяч лет назад.

От столь поразительного известия некоторые из академиков тоже вскочили со своих массивных кресел, перегнулись к стоящим перед ними экранам телевизоров, дабы близоруко рассмотреть расплывчатое черно-белое изображение.

– Инопланетный корабль выглядел следующим образом. – Ефрем Иванович чиркнул световой указкой по экрану, на котором появился рисунок тушью – странного вида асимметричная загогулина, которой было сложно подобрать хоть какую-то земную аналогию. Словно из какого-то сложного механизма извлекли странного вида деталь.

Ефрем Иванович продолжил:

– Следует уточнить, что источником сильнейшего магнитного поля оказался не сам корабль. Вблизи находился раскоп, на дне которого располагалась опорная плита, которая и являлась пресловутой ЛМА. Плита также имеет искусственное происхождение, но ни ее назначения, ни какое отношение к ней имели инопланетяне, выяснить пока не удалось. Но была высказана гипотеза, что плита являлась лишь основанием для чего-то еще и что именно это инопланетяне демонтировали и погрузили на свой корабль.

И хотя академик не уточнил, кому принадлежала эта гипотеза, ни у кого в зале заседаний не возникло сомнений, что именно Ефрем Иванович ее и выдвинул.

– К сожалению, в результате инцидента корабль был разрушен. В нашем распоряжении оказались только фрагменты его обшивки и свидетельские показания выжившего члена экспедиции. С его слов и восстановлен первичный вид находки. За эти полгода проведена огромная работа по изучению фрагментов инопланетного корабля. Подробный доклад о результатах физико-химического анализа будет представлен уважаемым академикам завтра утром, но уже сейчас можно сказать, что с подобными технологиями мы до сих пор не сталкивались. Откуда мог прилететь корабль и с какой целью? Конечно, здесь мы погружаемся в область гипотез, но некоторые факты все же склоняют к мысли, что мы имеем дело с цивилизацией, чей дом находится в Солнечной системе.

– Марсиане? – спросил седовласый академик.

– Венера? – предположил его более моложавый коллега.

– Фаэтон, – ответил Антипин, чем вызвал очередной взрыв шума как в зале, так и на галерках. – Именно так, коллеги. Планета, которая когда-то существовала на орбите между Марсом и Юпитером, пока приливное действие гиганта не разрушило ее и не превратило в пояс астероидов. Вероятно, угроза гибели их планеты и заставила жителей Фаэтона отправить корабль к Земле, а вполне вероятно, и к другим планетам земной группы – Марсу и Венере. Невозможно установить, что произошло с кораблем, оставшимся на Луне, – поломка или попадание метеорита. Но, исходя из нашей гипотезы, следы цивилизации Фаэтона следует искать на Венере или Марсе, причем именно Марс нам кажется более вероятным местом, куда могли переселиться жители погибающей планеты.

– Почему вы считаете, что гипотетические жители гипотетического Фаэтона совершили гипотетический исход именно на Марс, а, скажем, не на Землю? – тихий голос академика Казанского прервал Ефрема Ивановича.

– Ко времени гибели Фаэтона Марс представлял вполне пригодную для колонизации планету, то есть обладал плотной атмосферой и водой. По его поверхности текли реки и даже плескались моря, как это неопровержимо доказано нашими автоматическими станциями. Но вы правы, уважаемый Петр Александрович, мы пока блуждаем в лабиринте зыбких гипотез. Поэтому суть нашего предложения в том, чтобы в самые сжатые сроки организовать и послать экспедицию на Марс. Ее основной задачей должен стать поиск следов цивилизации Фаэтона, которая когда-то могла колонизировать эту планету. Кроме того, это станет огромным вкладом в наши знания о других планетах, не говоря уже о том, что будет организован постоянный форпост человечества на Марсе.

– Позвольте, уважаемый Ефрем Иванович, – приподнялся со своего места руководитель экономической секции Академии. – Экспедиция на Марс – дорогое удовольствие. Бюджет Академии наук сверстан на пятилетку и в нем заложено финансирование арктического проекта. Откуда вы предлагаете взять дополнительные средства?

– Предлагаю выйти с ходатайством в Совет министров об изменении статей бюджета Академии, – хладнокровно сказал Ефрем Иванович. – Ввиду внезапно открывшихся обстоятельств. Считаю, мы должны сместить приоритеты Академии с близлежащих целей на более перспективные.

– Что вы предлагаете конкретно, Ефрем Иванович? – спросил Председатель.

– Предлагаю урезать расходы на арктический проект и направить эти средства на организацию марсианской экспедиции.

Академики ошеломленно молчали, переглядывались друг с другом. На галерках крикнули: «Браво! Вперед, на Марс! На Марс!»

– А ведь я этого ожидал, – раздался тихий голос Петра Александровича. – Я ожидал, что мой арктический проект не оставит в покое наших смелых мечтателей, которые не задумываясь предпочтут журавля в небе синице в руках. Уж поверьте, Ефрем Иванович, если бы не этот гипотетический корабль на Луне, то вы бы откопали в Гоби динозавра с дыркой от пули в черепе и объявили о необходимости организации экспедиции к Проксиме Центавра, откуда в мезозойские времена прилетели инопланетные охотники на динозавров. А если бы не нашли череп, то отыскали что-то еще, потому как вам претит сама мысль о том, что ближние и практические цели, которые уже в ближайшие годы принесут советским людям новые и неисчислимые богатства, которые создадут крепкий фундамент для окончательной фазы перехода от социализма к коммунизму, которые…

Петр Александрович говорил и говорил все тем же тихим голосом, но от этого нисколько не страдала неопровержимость его аргументов. Он с методичностью иезуита-теолога вбивал гвозди в то, что хоть как-то могло бросить тень на саму идею о существовании высшей божественной силы.

И когда он закончил говорить, Председателю ничего не оставалось как только поблагодарить Ефрема Ивановича за интересный доклад, который несомненно будет изучен самым внимательным образом, а статьи расходов на исследования по данной тематике будут заложены в бюджет Академии в следующей пятилетке.

Удар молоточка по гонгу закрыл собрание.