Текст книги "Анизотропное шоссе"

Максим плотнее запахнул доху, поправил дыхательный аппарат и помахал краулеру. Плотные клубы пыли вырывались из под гусениц, крошечные песчинки ударялись в стекла защитных очков. Когда машина скрылась за барханом, Максим вернулся в купол. Если честно, ему было стыдно. Чуть-чуть стыдно, говоря точнее. И от этого «чуть-чуть» градус стыда еще немного подскакивал, но, к счастью, не до того деления, когда покалывание в пылающих ушах переходило в угрызения совести. Чего-чего, а угрызений Максим не чувствовал. Подумаешь! Один раз не поехал на раскопки. Делов! У него целых два железокерамических аргумента: во-первых, ничего сегодня на раскопках они все-равно не найдут, равно и завтра, но завтра Максим как свежий, крепенький огурчик будет на своем рабочем посту; во-вторых, сегодня решающий матч «Крыльев Марса» и «Лунного пахтакора».

Решающий!

Сегодня!

Конечно, матч можно посмотреть и в записи, но разве это сравнится с прямым репортажем?! И пусть играют команды в Лунограде, откуда сигнал до Марса идет десяток минут, ну так это ничего, смотреть и слушать будут не только на Луне, по всей Солнечной системе тысячи болельщиков прильнут к теле– и радиоприёмникам, невзирая на время, необходимое сигналу добраться до наиболее отдаленных баз и лабораторий. Даже на спутниках Нептуна болельщики будут слушать прямую трансляцию, которая долетит туда аж за четыре часа. Так что Максим находится практически в эпицентре встречи сильнейших команд Солнечной системы по хоккею. А хоккей, если кто не знает, – любимая игра всех космонавтов.

– В хоккей играют настоящие мужчины, трус не играет в хоккей, – пропел Максим, скидывая доху и сдирая унты. О том, что ему пришлось солгать товарищам о несуществующем недомогании, как симптоме легкой простуды и поводу к тому, чтобы провести денек в постельном режиме, он и думать забыл.

Как назло день на раскопках выдался суматошный. Бушевавшая накануне пылевая буря вывела из строя киберархеологов, которые прокладывали новую траншею. Интуиция, нередко подводившая Андрея, тем не менее подсказывала – именно в новом раскопе они имеют шансы наткнуться на следы Великой Марсианской Цивилизации. И тогда Сароян, высмеивающий все археологические находки, сделанные на Красной планете за последние пятьдесят лет, приписывая их причудливой игре естественных сил природы, должен будет раскаяться во всех прегрешениях перед марсианской археологией и перед академиком Ефимовым лично.

Ремонтироваться киберархеологи категорически отказывались – пыль что-то нарушила в системе управления и координации, отчего машины бестолкова слонялись по раскопкам, немилосердно закапывая проложенные траншеи и принимаясь их рыть там, где не предусматривалось никакими планами.

Андрей и Аглая большую часть дня бегали за обезумевшими машинами, а меньшую – от них, решивших, будто странные существа в мохнатых одеяниях представляют особый интерес для археологии. Вымотались жутко, но в довершение ко всем несчастьям, сделав, наконец-то, прозвон контуров управления и сверив с каталогом запасных частей, Андрей обнаружил – нужных модулей у них нет. Значит, придется останавливать раскопки до тех пор, пока запчасти прибудут с Земли, а до того пребывать в простое с неясными перспективами.

Грязные, уставшие, обездоленные, они ввалились в жилой купол, и первое, что увидел Андрей, – улыбающегося во весь широкий рот Максима, чья любимая команда с огромным трудом, но все же вырвала победу из рук «Лунного пахтакора». И вместо того, чтобы порадоваться столь скорому излечению прихворавшего товарища, Андрей взбеленился. Начальственной интуицией, обострившейся после треволнений дня, он понял – никакой болезни у Максима и не было, а имелся вопиющий факт симулянтства, за что в военное время наказывали высшей мерой. К несчастью, военного времени пока не объявили, а потому приходилось применять менее эффективные формы наказания – выговор и наряд вне очереди. Да и последнее, чего скрывать, в условиях торжества бытовой кибертехники, являлось условностью.

Аглая, покачав головой, Максима защищать не стала, но и Андрея поддержать не захотела, а отправилась в душ, а затем – в «девочковый клуб», как она про себя называла постирочный отсек. Максима Аглая не оправдывала, но понимала. Особенно после ЧП на раскопках. И закралась ей в голову мысль: что, если по случаю поломки основных киберов, Андрей объявит вынужденную приостановку раскопок? Тогда не нужно будет тащиться в поле под пронизывающий даже доху и термобелье марсианский ветер.

Настроение Аглаи улучшилось.

Лицо академика Ефимова на экране космической связи выглядело серым, морщинистым, изможденным. Андрей поразился изменениям к худшему, которые в нем произошли. Застарелая лучевая болезнь продолжала подтачивать казалось бы несокрушимый никакими недугами могучий организм Ивана Антиповича.

– Как наши дела? – спросил Иван Антипович.

«Наши дела хорошо!» – хотелось отрапортовать Андрею, глядя в глаза учителя, которые даже отсюда, из космического далека казалось присыпаны пеплом с трудом одолеваемой муки. – «Следы Великой Марсианской Цивилизации найдены! Как вы и предсказывали в многочисленных работах! Ваши оппоненты посрамлены!»

Ему очень этого хотелось. Очень. Но подобного он, к сожалению, сказать не мог. Ничего они не нашли в этой самой Обсерватории. Песок и камни. Камни и песок. Тут даже воды не было. Ни единой каверны, которая хоть как-то могла оправдать археологические раскопки, и за что в Теплом Сырте им сказали бы большое человеческое спасибо. Но язык не поворачивался признаться даже в том, что учитель и так знал из ежедневных отчетов.

Андрей понурил голову. Самое печальное, он понимал суть вопроса. Суть заключалась в простой вещи, без которой однако невозможны никакие археологические изыскания.

Вера.

Необходима вера, чтобы искать, просеивать тонны пустой породы, тщательно осматривать и анализировать тысячи камней, в которых, при большой фантазии, можно усмотреть материальные свидетельства исчезнувшей миллионы лет назад цивилизации… но именно что при большой фантазии и именно что усмотреть… Потому как тесты по методу академика Ефимова на микровкрапления, то есть мельчайшие остатки тех инструментов, которыми могли обрабатываться эти камни, неизменно давали отрицательный результат.

Шлиман верил, что отыщет Трою, и сделал величайшее археологическое открытие.

Да что Шлиман! Никто не верил, что на безжизненной, раскаленной Венере можно отыскать хоть какие-то следы существовавшей когда-то жизни. И только Иван Антипович Ефимов, тогда всего лишь скромный научный сотрудник Института космических исследований, верил. И нашел. После долгих, упорных поисков, оставив в черных радиоактивных песках проклятой Земли Иштар большую часть своего богатырского здоровья, за что и расплачивается до сих пор.

И вот Марс. И вот его лучшие ученики. Последняя надежда подтвердить теорию, которую академик разрабатывал многие годы, теорию «Пояса Жизни», охватывающего три планеты земного типа, а может и четыре, если включить в него Фаэтон, разорванный приливным действием Юпитера. И если бы удалось отыскать следы Великой Марсианской Цивилизации, то дальнейшие поиски перенесли бы в Пояс астероидов.

Но Андрей не верил.

Ничего не мог с собой поделать. Более того, он знал: потеряли веру и Максим с Аглаей. И не последнюю роль в прогрессирующем неверии сыграли эти чертовы бытовые киберудобства. Нет, конечно же, не тостер, не стиральная кибермашина, ни киберкухня и не тектотон-бариста явились главной причиной, но они ускорили процесс.

Академик продолжал расспрашивать. Но из его голоса ушло нечто очень важное и нужное Андрею. И только когда сеанс связи закончился, он понял – что именно.

Иван Антипович тоже больше не верил.

Не в свою теорию, нет.

В своих учеников.

Андрей долго сидел за столом, бездумно перелистывая дневник экспедиции. Потом выключил планшет, и с силой ударил кулаком по столешнице. А затем еще раз.

Утром Аглая застала на кухне драку. Точнее, драка еще не началась, но дело шло именно к тому, чтобы ею всё увенчалось. Андрей стоял перед Максимом, держа наизготовку молекулярный паяльник и брикет молекулярной канифоли, а Максим судорожно прижимал к груди полуразобранный тостер, издававший странные звуки, похожие на всхлипы напуганной собачонки.

– Что за шум, а драки нет? – поинтересовалась Аглая.

– Сейчас будет, – мрачно пообещал Андрей, подступая к Максиму.

– Ты не посмеешь! – завопил Максим и уперся спиной в холодильник. – Это ценный прибор!

– Даже не представляешь насколько, – ответил Андрей. – В нем вмонтирована крохотная деталька ка-пэ-два-у-эф-три, которая мне позарез необходима, и клянусь вот этим паяльником, – он воздел вверх руку, – я вырву ее из внутренностей этого проклятого тостера.

– Ну, в самом деле, Максим, зачем тебе тостер? – зевнула Аглая. – Гренки и на сковороде жарятся прекрасно.

– Вы не понимаете, не понимаете, – пробормотал Максим. – Он не просто тостер, он не просто…

– Кстати, Андрей, а для чего тебе эта самая капэ… как там ее? – Аглая приняла из рук тектотона чашку кофе и отхлебнула.

– Для того, что эта самая капэ абсолютно аналогична капэ, встроенной в киберархеологов, которая как раз и вышла из строя, – ответил Андрей, пристально следя за Максимом. – И если я ее сейчас получу, а я ее получу, – сказал он зловеще, – то на раскопках не потеряем ни единого дня из-за простоя.

– Не отдам, – упрямо сказал Максим. – Вытаскивай эту деталь откуда хочешь!

– Один модуль я почти вытащил, дело за вторым. Который в тостере.

Аглая забеспокоилась. Она поставила кружку на стол и внимательно осмотрелась. Больше ни один прибор из киберутвари не пострадал. Все выглядело целым, без следов насилия молекулярным паяльником.

– Андрей, – позвала Аглая, затем громче, так как тот не обратил на нее внимания, – Андрей, откуда ты взял еще один модуль?

– Пока не взял, там схема запутанная. Но возьму. Из стиральной машины, – небрежно сказал он. – Запас чистого белья у нас имеется, обойдемся без нее.

Аглая развернулась и бросилась в отсек, где стояла машина. Развороченные внутренности и тускло мерцающая лампочка аварийного режима подтверждали слова начальника экспедиции.

– Собери, – потребовала она, вернувшись на кухню. – Собери ее обратно и немедленно!

– Вы с ума сошли, – с изумлением сказал Андрей, поглядывая то на разъяренную Аглаю, то на испуганного Максима, все еще прижимающего к себе тостер, как щенка, которого хотят отвезти на живодерню. – Вы оба сошли с ума! Вы разве не понимаете, что без этих чертовых деталей мы провалим экспедицию? От нас ждут результатов… Всё научное сообщество ждет… Иван Антипович ждет… вы этого не понимаете?!

– Мы копаемся тут второй месяц, – сказал Максим, – и даже намека на результат не получили. Песок да камни. Ты сам не понимаешь! На экспедиции пора ставить крест. Нет здесь никаких следов Великой Марсианской Цивилизации. Нет! Ни единого! – голос Максима стал громче, дрожь из него исчезла. – И то, что наш любимый учитель академик Ефимов писал о ней, сидя в Ленинграде, не соизволив разок слетать на Марс, всего лишь игра досужего ума… если не сказать хуже… – лицо и уши Максима пылали, по всему было видно – он высказал наболевшее.

– Тебе напомнить историю археологии? – поинтересовался Андрей, еле сдерживаясь. – Говоришь – два месяца? А два года? Два десятилетия? Как тебе такие сроки? И это не на Марсе! На Земле, напоминаю тебе. Сколько лет Фролов искал Атлантиду? Ну-ка, напомни мне? И это при том, что Атлантида в академических кругах считалась мифом, сказкой, выдумкой Платона! А сибирские мегалиты? Аглая, подскажи этому любителю гренок – какую часть своей короткой жизни Гриневский убил, чтобы выйти на след гиперборейских поселений? Может, скажешь, у него были идеальные условия для раскопок? За полярным кругом, на дне океана?

– А сколько этих самых модулей в баристе? – вдруг спросила Аглая, разглядывая замершего в углу тектотона. – Ну, капэдвауфэтри? Только честно!

– Какое это имеет значение? – Андрей пожал плечами. – Это тектотон, а не какая-то стиральная кибермашина или тостер.

– Сколько? – Аглая требовала ответ. – Не желаешь отвечать? Отлично. Спросим у него. Эй, тектотон! Отвечай!

– Четыре модуля указанной вами маркировки, – прогудел тектотон. В кухне запахло свежесваренным кофе. – Однако изъятие даже одного модуля выведет меня из строя.

– Ничего страшного, – сказал Максим. – Без кофе обойдемся. Будем пить растворимый. Или чай заваривать.

– Зато белье сможем каждый день стирать, – подхватила Аглая, – и ходить во всем чистом, а не как поросята. Ну, начальник, что важнее? Гигиена или кофе? Которое, кстати, потребляешь в основном ты и в количествах, не рекомендованных космической медициной.

Андрей скрестил руки на груди и хмурился. Потом нехотя сказал:

– Хорошо, сегодня в поле не работаем. Приводите в порядок записи, полевые дневники, отчеты. Я постараюсь ускорить доставку запчастей.

Андрей снял наушники и с раздражением бросил их на стол, заваленный бумагами и залепленный многочисленными листочками, на которых отражалась история звонков по станциям и весям Солнечной системы. Наверняка в узле связи Теплого Сырта девушки-телефонистки его проклинали. Весь день, который следовало провести на раскопках, он убил на поиски посылки с этими проклятыми модулями КП2УФ3, будь они трижды неладны!

Луноградский зип-коллектор информировал: модули отгружены, номер отправления такой-то, но в неразберихе космических грузопотоков следы посылки то прерывались, то возникали в самых неожиданных местах. Андрею казалось, посылка живет собственной весьма насыщенной жизнью, решив посвятить изрядную ее часть облету внеземных поселений, при этом забираясь в столь отдаленные уголки, где и людей-то не наблюдалось, а функционировали полностью автоматизированные станции-тектотоны.

Впрочем, учитывая фантастическую скорость передвижения указанного отправления, которая на некоторых участках превышала скорость фотонных прямоточников, Андрей сообразил: никаких эволюций в межпланетном пространстве посылка, скорее всего, и не совершает, а покоится в каком-то коллекторе, и лишь ее цифровое альтер эго скачет из базы данных в базу. В лучшем случае модули уже доставлены в Теплый Сырт и дожидаются очереди на отправку археологической экспедиции.

О худшем Андрей старался не задумываться.

А вот о завтрашнем дне подумать следовало. Если судьба модулей не прояснится, придется извлечь их либо из стиральной кибермашины и тостера, либо… либо из тектотона. Который стоял тут же, в его закутке, услужливо подливая в чашку кофе. Пить кофе Андрей больше не мог, но упрямо продолжал отхлебывать, словно пытаясь насытиться перед неизбежным расставанием с любимым напитком. А ведь есть еще кофейные деревья в оранжерее! Которые споро подрастали в условиях пониженной гравитации, но до получения первого урожая еще ох как много времени. Им требовался тщательный уход, который обеспечивал тектотон. Но если его не будет…

Андрей скрипнул зубами и вновь напялил наушники. До завтра еще уйма времени. И он сделает все, чтобы разобраться в посылочном хаосе, творящемся на просторах Солнечной системы.

– Я могу чем-то помочь? – спросил тектотон, держа на вытянутых манипуляторах хромированный кофейник и фарфоровую чашечку.

Андрей ощутил укол раздражения, а затем раскаяния. В чем машина виновата? Лишь в том, что в ее внутренностях находятся крошечные детали, которые позарез нужны археологическим киберам и которые он, Андрей, всего лишь некоторое время назад не задумываясь извлек бы из тектотона, приведя того в негодность. Но сейчас… сейчас это казалось чудовищным поступком, словно ради общего спасения от смертельной опасности предстояло пожертвовать даже не собой, а товарищем. Который, к тому же, ничего не подозревает, ибо у него, Андрея, язык не поворачивается ему об этом сказать.

Да и что он может объяснить тектотону? И что тектотон должен понять? Он наверняка не раз и не два оказывался в ситуации, когда приходилось встречать опасность своим стальным телом, тем самым оберегая отважных первопроходцев. Но то были героические времена. А что сейчас?

Кончиками пальцев помассировав веки Андрей сказал:

– Завтра… то есть, уже сегодня мне придется тебя… остановить.

Тектотон ничего не ответил. И это было… это было как-то очень по-человечески… Члену команды сообщают: придется пожертвовать жизнью, а он в ответ не делает шаг вперед, как сплошь и рядом происходит в героических фильмах про космических первопроходцев, не салютует безмолвному ряду товарищей, произнося мужественным с хрипотцой голосом: «Служу человечеству!», в общем, ведет себя не как киногерой, а как и должен вести себя обычный человек, который боится смерти, но пересиливает липкий страх, дрожь в коленях, путаницу мыслей: «Как же так?! Где справедливость?! Почему именно я?!» И потому молчит, собирая силы и волю в кулак.

– Понимаешь… это не надолго… не навсегда, – заторопился объяснять Андрей. – В тебе есть детали, которые позарез нам необходимы… без них наша работа остановилась… важная работа, результаты которой очень ждут… – Андрей резко прервал сам себя, поняв что начинает лгать.

Кто ждет?! Академик Ефимов? Единственный в Институте космической археологии, кто верит – так называемая Обсерватория, нагромождение странного вида камней, обнаруженная в далекие времена первых высадок на Марс, на самом деле – зримый след Великой Марсианской Цивилизации. И лишь громадный авторитет Ивана Антиповича поддерживает мандат археологической экспедиции на Марсе, народный комиссар которого уже косо посматривает на археологов при каждом их посещении Теплого Сырта и намекает на разбазаривание необходимых фалангистам ресурсов на второ– и третьестепенные дела.

Если бы Андрей знал – трудно не только ему, он вряд ли испытал хоть малейшее облегчение. Разве что ощутил себя полным идиотом. Он смущался признаться тектотону, что того придется разобрать на запчасти, тогда как Максим, тяжело вздыхая и утирая щеки, прощался с любимым тостером, с которым пережил столько острых голевых моментов во время трансляций футбольных и хоккейных матчей, а Аглая, почти глотая слезы, гладила никелированный бок стиральной кибермашины, ставшей ей подружкой, с которой можно поделиться тем, о чем не заикнешься ни Андрею, ни Максиму, для которых она была не девушкой, а верным боевым товарищем, этаким Д'Артаньяном в юбке, которую она, к слову, уж и забыла когда в последний раз надевала.

Ночью Андрею приснилось, будто во время перехода к Теплому Сырту на экспедиционных краулерах у него в дохе отказала система подогрева, отчего он дьявольски мерз, хлопал себя по предплечьям, спрыгивал с пассажирского сидения на мерзлый песок и бежал за машиной, чтобы согреться. И в одну из таких пробежек сидящий за рычагами Максим дал ходу, краулер рванул, выбросив тучу песка, а когда Андрей все же преодолел пылевую завесу, то след машины простыл, зато на горизонте разливалось угрожающего вида чернильное пятно – предвестник бури.

С чудовищным усилием Андрей вырвался из тисков ледяного сна. В каюте стоял бодрящий морозец, а тонкое одеяло тепла не прибавляло. Мелькнула мысль: Максим, известный любитель моржевания и закаливания, что-то намудрил в терморегуляторе, однако характерное пыхтение охладителей отсутствовало. И вообще, в куполе царила настораживающая тишина. Будто чего-то не хватало. Настолько привычного, что Андрей затруднялся определить – чего именно.

Заставив себя выбраться из-под одеяла, встать голыми ступнями на ледяной пол, он закряхтел, пошарил на стуле в поисках одежды, которую там каждое утро укладывал сервисный кибер, предварительно ее почистив и погладив, однако ничего не нашел. Чертыхнувшись, Андрей включил ночник, еще раз убедился в отсутствии рабочего комбинезона, достал из шкафа махровый халат, единственную вещь, которую привез на Марс из дома, укутался в него, сунул ноги в подвернувшиеся запасные унты.

Тут дверь в каюту распахнулась, внутрь просунулась голова Максима с растрепанными волосами, он ошалело уставился на замершего Андрея, и хрипло сообщил:

– Ушли! Представляешь? Все до единого ушли! И даже купол как следует не задраили!

– Наказать, – застучал зубами Андрей, смутно соображая – кто ушел, куда ушел, и кто виноват в столь вопиющей халатности как тепловая разгерметизация жилого купола. – С занесением… в личное дело…

В полутемную каюту ворвался сноп яркого света:

– Вот вы где, – раздался голос Аглаи. – Уже знаете?

– Знаем, – отозвался Максим.

Фонарь высветил фигуру до сих пор ничего не понимающего Андрея, который в халате и унтах выглядел весьма потешно, но никто из товарищей даже не улыбнулся.

– Попробую запустить тепловые панели, – сказала Аглая. – И надо входной люк почистить от песка, а то так и будем весь Марс обогревать.

– Стоп машина, – сказал Андрей, прежде чем Аглая успела исчезнуть. – Еще раз и по порядку. Максим, начинай.

– Что тут начинать? – Максим пожал плечами. – Всё как в сказке. Знаешь такую? Скачет сито по лугам, а корыто по полям… вот они и скачут… тектотон твой, полотеры, киберкухни, стиральная машина, даже тостер скачет, хотя ему на что обижаться? Я ведь его… я ведь…

Андрей схватился за грудь, нащупал отчаянно стучащее сердце, словно пытаясь убедиться, что не спит, а вполне себе бодрствует, несмотря на творящийся вокруг абсурд.

– Ты хочешь сказать… хочешь сказать, что наша бытовая кибертехника… – он сглотнул, но всё же выговорил: – Исчезла?

Тысячи мыслей одновременно пронеслись в голове. И великолепным алмазом среди них блеснула такая: Марсиане! Пока они занимались раскопками несуществующей ВМЦ, инопланетные аборигены вели за ними пристальное наблюдение, а затем набрались храбрости, проникли в жилой купол и забрали с собой всю бытовую технику, как древние земные воришки. Вот только концы с концами не сходились в весьма привлекательной гипотезе. Зачем марсианам тостер? Или стиральная машина? А пылесос? Тектотон-бариста?

– Ушла, – мрачно поправил Максим, Аглая же вздохнула. Приставила фонарь к подбородку и скорчила физиономию.

– Как ушла? – Марсиане, тайком проникшие в их жилище, казались Андрею более достоверным объяснением, нежели ушедшая сама по себе бытовая техника. – У них же нет манипуляторов? – Почему-то этот аргумент показался ему самым убойным.

– Зато у твоего любимого тектотона они имеются, – сказала Аглая. – И краулер, как оказывается, он водить умеет. Умный такой кофеварочный агрегат. На все манипуляторы мастер, а не только к начальству подлизываться с чашечкой кофе, ах! – Последние слова она произнесла с неизбывной ядовитостью и театрально воздела очи горе.

– Они и сами хороши, – сказал Максим. – Нужно только в разъемы манипуляторы вставить и активировать…

– Феерическое, должно быть зрелище, – ответила Аглая. – Жаль, мы его проспали. С дрожью представляю себе крадущуюся по отсеку стиральную кибермашину на механических лапах.

– Аглая, – взмолился Андрей, которого холод пробрал даже не до костей, а до мозга костей, – я все понял… почти все понял… а теперь займись тепловыми панелями, хорошо?

– А я займусь чисткой и герметизацией кессона, – вздохнул Максим. – Повезло, защитная пленка сработала, воздуха не лишились.

Через час ситуация стала приходить в норму. Воздух прогрелся. Андрей так и не решился снять халат, хоть и походил в нем, как заявила Аглая, на марсианского Обломова, но дрожь из тела ушла, а изо рта не вырывались густые клубы пара. Пятна изморози на металлических поверхностях пока держались, но оставленные на столе кружки с водой оттаяли, и лишь кругляшки льда в них напоминали о царившем здесь морозе.

Без кубов и параллелепипедов киберкухни, холодильника, хлебопечек, скороварок, тостеров, блендеров, мясорубок кухня выглядела осиротело. А если точнее, казалось, на базе объявили срочную эвакуацию, и всю бытовую технику в спешке выдрали из предназначенных для нее мест, оставив неряшливо торчащие трубы и провода коммуникаций.

Поскольку чайник тоже дал дёру, пришлось воспользоваться штатной водогрейкой, отчего у чая оказался привкус, который не смогли забить ни крепкая заварка, ни извлеченный из запасников синтетический мед, лечебные свойства которого были весьма сомнительны, но Аглая настояла, чтобы они принимали его именно в профилактическом качестве, надеясь хотя бы на эффект плацебо. Шансы простудных заболеваний у всех членов экспедиции оставались весьма велики. У Андрея подозрительно першило в горле, Максим чихал, на щеках Аглаи расплывались красные пятна повышенной температуры.

– Мы плохо о них заботились, – сказала Аглая. – Не холили, не лелеяли. Они обиделись и ушли.

– Ты в своем уме? – осведомился Максим и чихнул. – Простите… но я еще ни разу на видел, чтобы киберы обижались на людей. Иначе первыми должны были сбежать киберархеологи. Вот кому от Андрея достается… апчхи!

– Почему именно от меня? – Андрей с отвращением засунул в рот ложку меда. Синтетическая сладость и технический привкус воды странно гармонировали.

– Потому что ты на них кричишь, будто их вина, что гипотеза нашего учителя не подтверждается, – Аглая тоже зачерпнула мед, но ложку так и не донесла до рта, с гримаской отвращения сунув обратно в банку. – Не могу я это больше есть, а это – пить… – звякнула отодвигаемая чашка.

– А они всё идут и идут, – пробормотал Максим.

– Хорошо, – Андрей встал. – Максим, разводи пары в краулере, мы отправляемся в погоню. Киберов необходимо вернуть. В пустыне они сгинут.

– Мы в ответе за тех, кого приручили, – сказал Максим и чихнул. – Слушаюсь, шеф.