Текст книги "Алмазы Карибского моря"

Глава 7
В Днепровских плавнях

Низовой ветер отворачивал нос лодки от берега, не давая ей приблизиться и укрыться в зарослях. И лишь когда дядька Шовкун отобрал у Быкова весла и приналег на них, они с шорохом врезались в камыши и, продравшись сквозь них, вошли в узкую протоку.

– Учись, сынок, – сказал Шовкун. – Пока я жив.

Был он старше Быкова лет на десять, но предпочитал вести себя так, будто был почти что старцем, наставляющим неразумного юнца. Получалось не обидно, а забавно. К тому же Петро Шовкун как нельзя лучше годился на роль инструктора, который не только покажет, как строить лодку-чайку, но и обучит всяким казацким премудростям и тонкостям.

Весла в его руках действовали сами по себе, легко и свободно, будто не требовали ни малейшего напряжения. Его лоб был закрыт длинным белым чубом, а рот спрятан за такими же белыми густыми усами. Он носил темно-синюю рубаху в мелкий цветочек и просторные джинсы. Из сандалий торчали коричневые пальцы с выпуклыми желтыми ногтями.

– Давай дальше я, Петро, – предложил Быков, которому было неловко сидеть в лодке без дела.

– Тут дорогу только я отыщу, – сказал Шовкун.

Они пропетляли между полузатопленными островками, чудом не зацепились за черную корягу, похожую на тарантула. Наконец, Петро завел лодку в небольшое круглое озеро, затянутое зеленой ряской. За кормой тянулся темный след, изломанный, как трещина, затягивающийся прямо на глазах. Белые лилии и желтые кувшинки покачивались на зеленой поверхности, влажно поблескивая на солнце. Ряска лежала так плотно, что по ней запросто прыгали лягушки. В камышах завозилась спугнутая цапля и притаилась, пережидая, пока люди проплывут мимо. Все было как сотни и тысячи лет назад.

Быков проследил за шелестящим полетом двух сцепившихся стрекоз и сказал:

– Все меняется. Кроме природы.

– Ты про что? – спросил Шовкун, хмуря лоб под сивым чубом.

– Плавни, дядька Петро. Они, наверное, такие же, как во времена Запорожской Сечи.

– Да что ты говоришь, парень! – усмехнулся Шовкун. – Перво-наперво, места звались эти Великим Лугом, вот. А во-вторых, не было им тогда конца-краю, не то, что нынче. Тут все было протоками, заводями и озерами покрыто. На тысячи верст.

– Редкая птица долетит до середины Днепра, – пробормотал Быков.

Из озерка они попали на речной простор с островами, поросшими вербами и похожими оттого на плавающие стога.

– А ты не смейся, – пробормотал Шовкун. – Во времена Гоголя так оно и было. В древности и подавно. Еще Геродот про наши места писал. Гилея они прозывались, слыхал? А Днепр был у него Борисфеном, то есть рекой, текущей с севера.

– Римляне ее окрестили Данапарисом, – сказал Быков. – Вот и получился Днепр.

– Почему Данапарис? – заинтересовался дядька Шовкун.

– Река богини Дианы.

– У славян красивее звучало. Славутич.

– Согласен, – сказал Быков.

– Великая река, – подытожил Шовкун. – Жаль, загубили к чертям собачьим. Как перегородили Днепр, так все, приплыли. Кончился Великий Луг. Столько речек исчезло, столько живности перемерло. Только клаптики жалкие и сохранились.

Он имел в виду лоскуты прежнего Луга. Быков не случайно выбрал эти места. Сначала была идея переместиться в Томаковские или Марганецкие плавни, но потом решили остановить выбор на Червоногригорьевке, куда можно было ездить из города, тратя на дорогу не больше часа в день.

Находясь на разведке в селе, Быков и познакомился с Петром Шовкуном, местным следопытом, историком-самоучкой и знатоком казачества. Он хранил в своей голове сведения, которых не вычитаешь в Интернете. Например про то, что жителей поселений Сечи, разбросанных по всему Великому Лугу, называли «лугарями» и «камышатниками».

– Здесь сушим дуба, – решил Шовкун, подгоняя лодку к берегу, свободному от камыша.

– Чайку строят из сухого дуба? – деловито поинтересовался Быков.

– Ну ты и бестолковый, парень! Сушить дуба – значит лодку вытянуть на берег. Дуб – човен, понял?

– Понял, дядька Петро. Човен.

– Так-то лучше.

Они ступили на травянистую сушу, продрались сквозь заросли, поднялись на пригорок и стали озирать окрестности.

– Днипро – батько, – продекламировал Шовкун по– украински, а Сичь – маты, ось де треба вмыраты.

– Кто автор? – поинтересовался Быков.

– Народ. И я в том числе.

Походив по берегу, Шовкун удовлетворенно кивнул. Повел перед собой рукой и сказал:

– Лучше места не сыскать. Сюда можно и лес подвезти посуху, я дорогу покажу. До шоссе недалеко, но безлюдно, так что никто не станет вокруг шастать и тырить, что плохо лежит. Плотников я найду, только чтобы с оплатой задержки не было. Иначе бросим все к чертовой матери и разойдемся, сами тогда стройте.

– Насчет оплаты не беспокойся, – заверил его Быков.

– Кто еще позаботится, как не я.

Шовкун согласился строить чайку не сразу, сперва допытавшись про намерения незнакомой компании. Особенно его смутило то обстоятельство, что казацкий корабль понадобился американцам для того, чтобы плыть в Америку.

– Про ту историю с отбившейся чайкой я что-то такое слыхал, – молвил он, задумчиво скребя затылок. – Интересно проверить. Но почему американцы? Мы сами, что ли, пальцем деланные?

– Деньги, – сказал Быков.

– По-твоему, все за деньги продается, парень?

Шовкун спросил это таким тоном и с таким видом, что стало ясно: сейчас упрется, и потом его уже с занятой позиции не сдвинешь. Ни долларами не соблазнишь, ни уговорами не переубедишь. Есть люди, которые, если заупрямятся, то потом ни за что на попятный не пойдут, даже себе во вред. Шовкун принадлежал именно к этой категории.

– Дело не в деньгах, – сказал Быков. – Вернее, не только в них. В Америку с бухты-барахты не попадешь. У них границы действительно на замке, не то, что у нас. Майкл берется все уладить. У него какие-то связи в нужном департаменте. Внесем нужные фамилии в реестр – и вперед.

– Мою тоже вносите, – сказал Шовкун тогда.

– Погоди, – напрягся Быков. – Насколько я понял, ты будешь отвечать только за строительство, а поплывем мы сами…

– Если вы такие самостоятельные, то и стройтесь тоже сами.

– Пойми, дядька Петр, я не начальник экспедиции. Такие вопросы Майкл решает.

– Вот пусть и решает, – отрезал Шовкун. – Как надумает, так скажешь.

Больше он эту тему не поднимал, не желая проявлять излишней заинтересованности, но было видно, что он ждет ответа и сгорает от нетерпения. Просто склад характера не позволял Шовкуну суетиться. Он свое слово сказал, теперь дело было за другими.

– Помнишь, мы обсуждали возможность твоего участия в плавании? – спросил Быков, когда они осмотрели место будущей верфи и сели под ивой заморить червячка.

– Маразмами не страдаю, – гордо ответствовал Шовкун, похоже, подразумевая что-то вроде миазмов.

– Ты плывешь. Если не передумал. Все-таки дело опасное.

– Я опасностей не боюсь, сынок. Я скуки боюсь. Той тоски смертной, от которой или в гроб ложись, или водкой заливайся. Мужику занятие нужно. У баб хозяйство и дети, а нам дело подавай. Я для себя Сечь нашел. Она меня захватила всего без остатка. Хочешь, парень, правду тебе скажу?

– Давай, дядька Петро, – подзадорил Быков.

Шовкун заговорил не раньше, чем дожевал ломоть хлеба, накрытый салом, и допил молоко из полуторалитровой пластиковой бутылки.

– Если бы вы мне отказали, я бы все равно чайку взялся строить. И даже даром. Сам не потяну, поскольку такое дело немалых затрат требует. А мечта во мне давно живет. – Он приложил ладонь к сердцу. – Очень хочется чайку на воду спустить и самому прочувствовать, каково это. Казаки через моря, почитай, каждое лето ходили, а я все на лодчонке по плавням кружу. – Шовкун вытер усы и губы пучком травы. – Даже парус ставил, но тут особо развернуться негде. Все рвусь по Днепру спуститься, да жинка не пускает. «Перевернешься и утонешь, дурень старый», – говорит. А я плаваю, что твоя щука.

– В море штормы бывают, – обронил Быков. – Не говоря уже об океане.

– Но ты ж не погиб?

– Как видишь.

– Вот и я не погибну, – решительно заявил Шовкун. – Чем мы хуже наших предков? Они смогли, значит, и мы тоже сможем.

– В этом я с тобой согласен, – улыбнулся Быков. – Целиком и полностью.

– Оставайся сегодня ночевать, парень. Костерок от комарья разведем. У меня про казаков историй – вагон и маленькая тележка. И литр первача припрятан. Посидим, поговорим. Знаешь, что такое казак? От слова «казать», то есть рассказывать. У меня все деды и прадеды из этих мест. Вот гляди. – Шовкун достал из кармана небольшую, причудливо изогнутую трубку с серебряным мундштуком и крышечкой. – Это люлька самого атамана Сирко. Я вообще-то не курю, но под первач иногда табачком балуюсь. Дам и тебе подымить.

Быков почувствовал почти непреодолимое желание принять предложение. Но он опасался, что, поддавшись искушению, проснется с больной головой, а то и закурит по-настоящему, как несколько лет назад. Пришлось срочно подыскивать повод для отказа.

– Не могу, – вздохнул Быков. – Меня партнеры ждут. Я должен им сообщить, что ты согласился. Потом будем доски искать, инструменты и все необходимое. Отплыть нужно не позже сентября, чтобы по теплу по морям пройти. Осенью заштормит так, что мало не покажется.

– У тебя мобильник есть, – напомнил Шовкун, проницательно глянув из-под чуба.

Можно было сказать, что батарея разрядилась, но это было бы явной ложью, которая обидела бы Шовкуна.

– Твоя взяла, – махнул рукой Быков. – Остаюсь. Позвоню своим, пусть без меня шевелиться начинают.

– Это дело. Тогда будем, парень, рыбу ловить. Без ухи вечерять – себя не уважать.

– А удочки?

– Удочки кругом растут, выбирай любую. А снасти всегда со мной.

Проплыли они до какой-то особой заводи, сели в лодке спинами друг к другу и принялись рыбачить. Черви в банке с землей были у Шовкуна заранее припасены. Он хотел блеснуть перед приезжим удалью и поразить его уловом, однако клевало почему-то больше у Быкова, так что победа осталась за ним.

– Везучий ты, парень, – буркнул Шовкун. – Меня еще никто в рыбалке не обставлял.

– У тебя, небось, место прикормлено, дядя Петро. Тут у любого дурака клевать будет.

Благородный жест Быкова успокоил Шовкуна.

– Место и впрямь знатное, – самодовольно хмыкнул он и повез Быкова по водяному лабиринту.

Выбравшись на сушу, они нарвали диких яблок и ягод для утреннего «чаю», как называл Шовкун компот. Набрали валежника, развели костер на черном пепелище возле уютного шалаша, подвесили котелок с варевом, а сами сели и приняли по первой.

Закусив яблочком, Шовкун тут же налил по второй, а сам разговорился. Рассказывал о водяных и русалках, о несметных сокровищах, спрятанных казаками в этих местах, о предках и волшебных травах, о наживках для рыбалки и службе в армии. Там и уха подоспела, обжигавшая глотку не хуже самогонки. В свою очередь Быков поведал Шовкуну о странах, где побывал, о встрече с морским змеем и блужданиях в Бермудском треугольнике, о поисках затонувшей Атлантиды и непроходимых амазонских джунглях.

– Говорю же, везунчик ты, Дима, – произнес Шовкун с нескрываемой завистью. Мало того что любимым делом занимаешься, так тебе еще и платят за это.

– Теперь и тебе повезло, Петро, – напомнил Быков, отбросив несколько заискивающую приставку «дядька».

– И то верно. Как думаешь, не обманет этот твой Майкл?

– Не должен.

– Хочется верить. А то если я полгода неизвестно где проболтаюсь, а потом с пустыми карманами вернусь, моя Оксана мне чуприну выскубет. Ты женат?

– Нет, – ответил Быков. И вспомнил про Джейн.

Ему вдруг страстно захотелось вернуться в Никополь и хотя бы мельком повидать американку. Он представил себе, как вваливается в квартиру, пропотевший, пропахший дымом и сивухой, и велел себе не рыпаться. К тому же он не имел права мечтать о Джейн. Она принадлежала другому.

– Что так? – спросил Шовкун, раскуривая трубку с аппетитным присвистом. – Не встретил девушку подходящую? Или…

Не договорив, он подозрительно скосил глаз. Быков от души расхохотался:

– Меньше телевизор смотри, Петро. Традиционная у меня ориентация, традиционная, не бойся.

– Никто не боится. – Шовкун несколько раз с наслаждением затянулся душистым дымом и передал трубку Быкову. – Что может «голубой» против настоящего мужика сделать? Они только сюсюкать могут. Так ты из принципа холостой?

– Все как-то не доходило до женитьбы, – сказал Быков и помрачнел.

Вспомнилось вдруг, как много хороших девушек он потерял, как часто спешил куда-то вместо того, чтобы остепениться и зажить спокойной, размеренной жизнью, построить дом, завести семью, окружить себя близкими людьми и милыми сердцу предметами.

Неужели он так и будет мотаться по свету до конца дней своих, как перекати-поле? А потом? Когда глаз станет не тот, сноровка пропадет, мышцы одряхлеют? Заказы закончатся, выйдет фотограф Быков в тираж. Засядет один в своей холостяцкой квартире и будет сувенирами любоваться, былые подвиги вспоминая. Только молодым и красивым женщинам он будет уже не нужен, ибо им тоже подавай молодых да красивых. Такова мрачная правда жизни.

– Наливай, Петро, – попросил Быков, возвращая дымящуюся трубку.

– Э, да ты, брат, зажурився, я вижу, – протянул Шовкун.

– Есть немного.

– Ну, мы кручину сейчас прогоним, Дима. Горилка – наипервейшее средство против нее.

Неустойчивые пластиковые стаканы наполнились ядреным первачом. Мужчины выловили из мисок по куску вареной рыбы, посолили круто и выпили, крякнув одновременно. Огненный шар взорвался в желудке Быкова, горячая жидкость побежала по жилам. В голове стало хорошо и пусто, мир слегка размылся перед увлажнившимися глазами.

– Ночь, гляди-ка, – произнес он с некоторым удивлением. – А я и не заметил. Звезды какие…

– Крупней наших во всем свете не сыщешь, – похвастался Шовкун.

– Неправда, Петро. В горах ночное небо ближе, в океане – ярче. Но здесь оно особое, неповторимое.

Они умолкли, слушая комариный звон и кваканье лягушек. Бутылка опустела. Костер погас. Шовкун подбросил хвороста, навалил сверху дровишек и свернулся рядом, накрывшись брезентовой курткой. Быков полез в шалаш, повозился на пахучем сене, распугивая полевок, и понял вдруг, что, несмотря на выпитое, сейчас не уснет. Выбравшись наружу, он осторожно вытащил из руки Шовкуна остывшую трубку, прикурил от уголька и стал пускать дым, уставившись в огонь.

Языки пламени исполняли для него дивный, завораживающий танец, знакомый еще первобытным людям. Если не вдаваться в подробности и не всматриваться в детали, то можно было запросто представить себя, сидящим у костра в скифском стойбище, или среди чумаков, или в лагере киевских дружинников. Всхрапывают во сне и переступают с копыта на копыто лошади, негромко судачат о чем-то товарищи, кто-то матерком запустил, кто-то песню затянул. Вон в небе звезда чиркнула, нужно скорей желание загадать. Какое? Простое. Чтобы не сложить буйную головушку в походе, а воротиться домой целым и невредимым, родителей обнять, детишек приласкать, любимую вволю потискать.

Эх, скорей бы! Ночь темна, неведомая птица орет дурным голосом, беду накликая. Трубка погасла, костер тоже слабеет, на отдельные огоньки рассыпаясь. Надо бы дровишек подкинуть, да сил нет. Сморил сон, сморил окончательно. До шалаша уже не доползти, слишком далеко. Придется так спать, сидя. Нет, лучше лежа.

Быков мягко повалился на землю, подтянул колени к груди, подложил кулак под голову и захрапел.

Глава 8
Держаться на плаву!

Это был не Майами-Бич. И не Багамы. Песчаный пляж, на который приехали наши друзья, представлял собой песчаную полосу на берегу Каховского водохранилища, которое в Никополе принято называть «морем». Это было сильное преувеличение. Свежий ветер, дующий с востока, был не в состоянии взволновать поверхность по-настоящему. Водоем, он и есть водоем, как ты его не назови.

Взору открывался не многолюдный городской пляж с пивными шатрами и биотуалетами, а почти безлюдная песчаная полоса. Пустынность пейзажа нарушалась лишь отдаленными фигурками рыбаков, какой-то одинокой собачницей да редкими велосипедистами и бегунами, то и дело возникающими на фоне деревьев.

– Как вам местечко, господа? – спросил Максим, обращаясь к спутникам, выбравшимся из машины.

Это был тот самый знакомый Майкла, который обещал набрать команду для экспедиции. Приятный молодой человек в радужных очках, белой футболке и ярких шортах. Высокий. Чисто выбритый и, что необычно, с гладко причесанными волосами и идеальным пробором – прическа, которая, как полагал Быков, канула в лету еще десять или пятнадцать лет назад. Спортсмены, привезенные Максом для знакомства, были либо взъерошенными, либо острижены слишком коротко, чтобы пользоваться расческами. Пока что они держались в стороне, проявляя удивительную дисциплинированность для штатских парней.

«Спортсмены, – напомнил себе Быков. – Приучены к командной игре и подчинению тренеру. Хотя разве Максим их тренер?»

– Хорошее место, – согласился Майкл, осматриваясь. – Сможем спокойно поговорить, без помех.

– И шашлычки поедим, – подмигнул Максим. – Помнишь еще, что это такое? Или окончательно перешел на барбекю в своей Америке?

– Что такое «чачли-чки»? – тихо спросила у Быкова Джейн, которая постепенно училась улавливать отдельные русские слова.

– Куски мяса, жареные на огне, – пояснил он, с неудовольствием отметив, что взгляды всей «великолепной семерки» устремлены на американку.

Он вспомнил, что, скорее всего, она предстанет перед ними в купальном костюме и ощутил приступ ревности. Потом подумал, что эти парни будут пялиться на Джейн несколько месяцев кряду, и расстроился еще сильнее.

– Я не голодна, – сказала она. – Сейчас только утро. Кто ест жареное мясо по утрам?

– Мы, – пожал плечами Быков. – Еще и пивом шашлыки запиваем. В любое время суток.

– Это не полезно, – покачала головой Джейн.

– Скажу тебе больше. Это вредно. Но чертовски вкусно.

Беседу пришлось прервать, потому что начался процесс знакомства. Макс представлял парней по одному и делал долгие перерывы, давая возможность запомнить имена и внешние черты новых участников экспедиции. Всего их, как уже говорилось, было семеро. По удивительно удачному стечению обстоятельств, они профессионально занимались греблей и работали в местном яхт-клубе инструкторами, охранниками или спасателями.

«Как по заказу», – подумал Быков недовольно. Не нравились ему эти типы, тем более что Джейн поглядывала на них с интересом и даже немного кокетничала. Подавая руку парням, она улыбалась и говорила на ломанном русском языке, что ей очень приятно. В ушах Быкова это звучало двусмысленно. Он поймал себя на том, что хмурится и сердито кусает отросший ус.

Его немного удивило, что не все парни загорели дочерна, но он решил, что те, что побледнее, работают в охранной службе. Всем было около тридцати лет, плюс-минус три года в ту или иную сторону. Все приехали в шортах и майках, обвешавшись очками, сумками и мобильниками. Головной убор не носил никто. На большинстве были пляжные шлепки с открытой пяткой, хотя присутствовали и кроссовки.

Запоминая будущих напарников, Быков старался подметить какие-то особенности их внешности и поведения, чтобы облегчить себе задачу.

Вадим напоминал шкаф с человеческими ногами и головой. Она, в отличие от квадратного торса, была совершенно круглая, с маленькими оттопыренными ушами. Губы у него были такие тонкие и бледные, что рот походил на затянувшийся шрам.

Рядом с ним постоянно держались двое: Гена и Толян. Первый не вышел ростом, зато отличался шириной плеч. Второй походил на молодого откормленного бычка с томными глазами и кудлатой челочкой на широком лбу.

Остальные четверо были примерно одинакового роста и различались разве что особыми приметами. Это были хорошо сложенные парни с незапоминающимися, словно бы смазанными лицами. Юрия можно было узнать по нашлепке родимого пятна на щеке. Валентин постоянно ухмылялся. У Жеки никогда не просыхали ноздри, хотя он не сморкался и не чихал. Самвел облысел в раннем возрасте и брил голову, хотя очертания его плеши были все равно видны на голубоватом черепе с запавшими висками.

Пока Макс и Майкл обсуждали какие-то вопросы, отойдя от остальных на расстояние слышимости, парни занялись установкой раскладных мангалов. Было заметно, что это занятие для них привычное и приятное. Одни споро доставали из багажников бумажные мешки с углем, другие носили ведерки маринованного мяса, готовили шампуры и раздавали желающим холодные банки пива.

– Пойдем плавать, Дима, – предложила Джейн.

– Давай, – согласился он.

Они подошли к краю песчаной полосы, остановившись у волнующейся кромки воды, где Джейн начала снимать платье через голову, но зацепилась то ли медальоном, то ли волосами и застыла так, укрытая тканью, но раздетая до бикини снизу. Быкову невольно захотелось заслонить ее, когда он увидел, с какой жадностью следят за ней парни. На лице обернувшегося Майкла возникло не просто недовольное, а гневное выражение.

– Эй, что ты там возишься? – крикнул он.

Джейн что-то поправила, что-то одернула и, наконец, избавилась от платья. Купальник на ней был зеленовато-бирюзовый, гармонирующий с загорелой кожей. Сложена она была безупречно. Быков вспомнил, что опять успел набрать килограмм пять совсем уж лишнего веса и втянул живот.

Они вошли в прохладную воду сначала по колено, постояли рядом и двинулись дальше. Песчаное дно под ногами было гладким и плотным, из-под ступающих по нему ног поднимались мутные облачка, похожие на дым. Быков поежился на свежем ветру. Он собирался окунуться сразу, чтобы не демонстрировать ту предательскую робость, которая охватывала его всякий раз, когда приходилось лезть в холодную или хотя бы просто прохладную воду. Джейн, заметив, как он наклонился и подался вперед, тоже вытянула руки вперед.

Но прыгнуть они не успели. Мимо, окатив их брызгами, с гоготом пробежали трое парней и нырнули, всплеснув телами на мелководье. За ними осталась вспененная полоса потревоженной поверхности. Быков натянуто улыбнулся, как бы отдавая должное молодому задору новых товарищей.

– Странно, – произнесла Джейн, следя за ними.

– Что? – не понял Быков.

– Только один из них хорошо плавает.

– И что с того?

– Они ведь имеют дело с байдарками, яхтами и вообще много времени проводят на воде.

Осталось лишь отдать должное наблюдательности американки. Она все подметила правильно. Если вырвавшийся вперед пловец рассекал воду более или менее приличным кролем, то двое остальных демонстрировали, если так можно выразиться, доморощенные стили. Юрий (кажется, это был он) плыл саженками, нелепо поворачиваясь всем телом и головой, почти не продвигаясь вперед, несмотря на массу движений и вложенную в них энергию. Самвел (легко идентифицируемый по голому яйцеобразному черепу), тот вообще демонстрировал какую-то позорную смесь женского брасса с плаванием по-собачьи.

– Они охранники, – пояснил Быков. – Секьюрити.

– Понятно, – сказала Джейн и окунулась первой.

Быков легко догнал ее и поплыл рядом.

– Хорошая вода, – обронил он, повернувшись к ней.

– У нее отвратительный вкус, – поморщилась американка.

– Обычная речная вода.

– Я привыкла к морской. А эта напоминает мне наводнение в Китае. Плавай сам, Дима. Я выхожу на берег.

Когда она повернула обратно, к ней с двух сторон пристроились Самвел и Женя (а не Юрий, как показалось вначале) и сопроводили до берега, где все трое остановились и принялись непринужденно болтать на смешанном наречии. Буркнув под нос словцо, которое он не стал бы употреблять в присутствии Джейн, Быков поплыл вдаль.

Надеясь, что она наблюдает за ним хотя бы краешком глаза, он развил крейсерскую скорость, работая не только руками, но и ногами, превратившимися в подобие гребного винта. Тело прямое, лицо опущено вниз и поворачивается только для того, чтобы схватить ртом воздух, а выдох делается в воду. Руки опускаются и поднимаются с ритмичностью мельничных лопастей. Падая вниз, каждая ладонь как можно дольше тянется вперед, чтобы рассекать водную толщу перед головой и плечами.

Быков плавал хорошо и знал это. Он освоил кроль еще в восьмом классе, когда каждый второй урок физкультуры стал проводиться в бассейне. Через полгода его заметил тренер и предложил проплыть стометровку на время. Результат оказался такой, что тренер щелкнул языком и пообещал Быкову как минимум призовое место на юношеской олимпиаде или даже золото в будущем, если тот будет заниматься ответственно, целеустремленно и самозабвенно.

Последующие месяцы стали испытанием на прочность. Тренер, оказавшийся серебряным призером, увидел в Быкове возможность остаться в большом спорте и не просто натаскивал его, а учил его всему тому, что знал и умел сам. Очень скоро они выполнили все юношеские разряды. В неполные пятнадцать лет Быков плавал так, что будущее его казалось предопределенным.

Но потом он сломался. Ему надоело проводить на дорожке свободное время, а потом блевать отвратительной хлорированной водой и ходить с красными глазами и вечно заложенным носом. В один прекрасный (смотря для кого) день тренер не дождался его в бассейне. Он все никак не мог отказаться от мечты и начал преследовать Быкова повсюду, то суля ему славу и золотые горы, то угрожая сгноить на подводной лодке, когда придет время служить в армии. Получив серию твердых и все более раздраженных отказов, тренер исчез из жизни Быкова, который сделал для себя два очень важных вывода.

Первое. Никогда не слушай тех, кто уговаривает тебя заняться тем, чем ты не хочешь заниматься. Жизнь у тебя одна и принадлежит она лично тебе, а не тренерам, друзьям, родителям и даже любимым. Все они утверждают, что хотят тебе блага, но на самом деле преследуют свои собственные интересы, даже если не осознают этого. Поэтому научись говорить «нет», как бы тебе ни хотелось сделать приятное своим близким. Пойдя на поводу у других, ты потеряешь не просто свободу, ты потеряешь себя.

И второе. В любом деле можно достичь определенного прогресса, если приложить достаточное количество усилий и времени. Однако из этого не следует, что дело – ваше. Можно неплохо бегать, кропать вирши и играть на саксофоне, однако это еще не значит, что вы прирожденный легкоатлет, поэт или джазмен. Любимое занятие всегда сопряжено с ощущением счастья, пробивающегося сквозь любые наслоения раздражения, усталости и неуверенности в себе. На самом деле мы всегда чувствуем, когда занимаемся своим делом, которое захватывает нас без остатка. Чтобы не упустить его, нельзя отвлекаться на пустяки и обманчивые приманки.

Усвоив эти правила, Быков в конечном итоге стал тем, кем хотел и мог быть – востребованным, оригинальным и хорошо оплачиваемым фотографом натуры, повидавшим весь мир. Что касается плавания, то прежние задатки бесследно исчезли, но отработанные навыки сохранились, что позволяло Быкову плавать лучше разных самоучек. И он с наслаждением молотил руками по воде, не сбавляя скорости, пока…

Бом! Удар головой был столь неожиданным, что Быков хлебнул воды и беспорядочно забарахтался на поверхности, пытаясь сообразить, во что врезался.

– Смотреть надо, – сказал ему Самвел.

Это столкновение произошло, когда Дима, который заплыл достаточно далеко, возвращался на берег.

– Извини, – пробормотал Быков, откашливаясь.

– Ты мне чуть башку не разбил, – сказал на это Самвел.

Его крупный нос, миндалевидные темные глаза и рисунок проступившей щетины выдавали его кавказское происхождение.

– Я извинился, – сказал Быков.

Они плавали нос к носу, на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Самвел сплюнул в воду и задиристо спросил:

– У тебя глаза на затылке?

– Нет, – лаконично ответил Быков.

– На заднице?

– Где твои глаза были? Ты ведь меня тоже не видел.

– Не гони волну, – процедил Самвел. – А то утоплю, как котенка.

– Попробуй.

Неожиданно ладонь кавказца опустилась на макушку Быкова и заставила его окунуться по брови. Поскольку произошло это именно в тот момент, когда он отвечал, то в рот и горло снова полилась вода. Вынырнув, Быков с хрипом втянул в себя воздух. Понаблюдав за ним несколько секунд, Самвел ткнул его прямыми пальцами под ребра грудной клетки. Солнечное сплетение откликнулось на это ошеломляющей болью. Утративший способность дышать, Быков забился на воде, с трудом удерживаясь на поверхности. Сквозь боль, сквозь воду в ушных раковинах и помрачение в голове до него доносилась монотонная, невыразительная речь Самвела:

– Я могу убить тебя прямо сейчас. Мы далеко, нас с берега плохо видно. Скажу, что у тебя судорогой ногу схватило. Я пытался тебе помочь, но не смог. Ты пошел на дно, и я тебя не удержал. Хочешь?

Даже если у Быкова хватило бы сил на то, чтобы хотя бы отрицательно помотать головой, он ни за что не стал бы этого делать. Глупое чувство гордости не позволяло. Отяжелевшее тело упорно не желало держаться на поверхности, хотя приступ боли немного ослаб, и уже получалось двигать под собой ногами.

– Ладно, живи, – разрешил Самвел. – Но предупреждаю. Ты нам не нравишься.

– Кому? – просипел Быков, обретший способность говорить.

– Нам всем. Тебе не надо оставаться. Уезжай. Мы без тебя поплывем.

– Я сам решу, что мне делать.

Произнеся эти слова, Быков на всякий случай дал задний ход, потому что еще не чувствовал себя готовым к борьбе в воде.

– Ты не понял, – сказал Самвел. – Мы все равно без тебя поплывем, по-любому. Так что не нарывайся на неприятности. – Он приготовился отплыть и уже ложился на воду, когда задержался, чтобы добавить: – Американцам можешь не жаловаться. Я скажу, что ты американку поиметь грозился, и я решил тебя проучить немного. Короче, держи язык за зубами. И сваливай, сваливай. Не тупи, иначе пожалеешь.

Завершив тираду, Самвел устремился к берегу, сильный, быстрый и опасный, как акула.

Быков сделал пару глубоких вдохов и ринулся вдогонку, преодолевая болезненные ощущения в груди. Давно уже он не плавал с такой скоростью. Поравнявшись с Самвелом, он прибавил ходу. Несколько секунд они шли вровень, а потом Быков начал все дальше вырываться вперед. В конечном итоге Самвел выдохся и был вынужден сбросить скорость, безнадежно отстав.

– Ты отлично плаваешь, – похвалила Джейн, когда, стараясь не шататься, он вышел на берег.

– Стараюсь.

Ноги не слишком хорошо держали Быкова, и он был вынужден сесть на песок.

– Шашлыки на подходе! – крикнули от мангалов. – Готовность номер один!

– У вас был какой-то конфликт? – спросила проницательная, как все женщины, Джейн.

– Нет, – помотал головой Быков. – Мы договорились устроить состязание.

– У тебя глаза красные.

– Это от воды.

– Нет, – возразила она, присев на корточки. – Сосуды лопнули от перенапряжения. В следующий раз будь осторожней, ладно?

– Ладно, – кивнул он. – В следующий раз.