Текст книги "О чём вспомнил и размышлял. Книга первая. Края мои родные"

Канина горка
(Высота 247,3 м)

На Среднерусской возвышенности Европейской равнины России найдётся немало возвышений с абсолютной отметкой над уровнем моря и более 350 метров. Но в памяти жителей нашего села, практически не знавших географии и тем более рельефа далёких мест, навечно осталась высота с отметкой на топографических картах 247,3 м. Высотой её в наших краях никто и никогда не называл, этот ничем ранее непримечательный, хотя и большой, но всё-таки холм, был всегда и таким остался до сих пор под названием Канина горка. Расположенный примерно в полукилометре от восточной улицы села – Малаховки, в сентябре 43-го он дополнил наши представления о войне удручающей картиной потерь, понесённых нашими войсками при освобождении родной земли от немецко-фашистских захватчиков. Трагедия, разыгравшаяся здесь в августе 43-го, не оставила равнодушными ни малых, ни старых.

Вся Канина горка, особенно её макушка, восточный и южный склоны, была усеяна огромным числом разбитых и сгоревших наших танков, причём ширина этой трагедии была не менее километра. По ребячьим подсчётам танков было не менее шестидесяти, у меня же в памяти осталось число 70, которое услышал от старших. Подсчитать их было трудно из-за хаоса, царившего на огромной площади побоища: некоторые танки валялись на боку, у какой-то части боевых машин даже башни были отброшены на несколько метров, были разворочены двигательные отсеки, обнажена и разрушена трансмиссия, везде валялись траки гусениц, катки и другой металлолом. Невозможно описать словами эту удручающую картину: груды искорёженного металла, огромные воронки от взрывов то ли авиабомб, то ли крупнокалиберных артиллерийских снарядов, то ли противотанковых мин, а самой печальной «краской» на этой трагической картине были трупы наших солдат, навечно застывших по всей огромной Горке. Значительная часть павших находилась на западном и южном склонах. Винтовки были либо в руках, либо валялись рядом, патроны же из открывшихся подсумков в обоймах и даже россыпью были тут же. Их мы и забирали с собой. Автоматов было очень мало, может их уже собрали до нашего возвращения из эвакуации. В некоторых танках, особенно там, где находится люк механика-водителя, застыли в своём последнем рывке к спасению танкисты в обгоревших комбинезонах, со спекшимися волосами (видели и такое). По-видимому, какая-то часть танкистов так и осталась в искорёженных машинах, ибо выжить при такой силе взрывов было немыслимо. Может поэтому среди разбросанных по земле павших воинов, танкистов, отличавшихся своей формой одежды, было немного – преобладали гимнастёрки, были даже телогрейки, а на некоторых – шинели в скатку.

Немецкая траншея, проходившая почти по гребню высоты, была частично разрушена взрывами. В нескольких местах траншеи виднелись трупы немцев, в одном месте труп был прикрыт офицерским немецким плащом. Но это число убитых немцев не шло ни в какое сравнение с нашими потерями, видимыми по всей территории Горки.

Оборона немцев была очень продуманной и готовилась заблаговременно. Весь восточный и южный склоны были заминированы на большую глубину и все эти минные поля хорошо контролировались из отрытой для этого сплошной траншеи. Батареи противотанковой и крупнокалиберной артиллерии были размещены на защищённых позициях на окраине и непосредственно в селе (на Бутыренке и Страконке) и имели прекраснейшую возможность практически прямой наводкой поражать наши танки, преодолевшие минные заграждения на восточном склоне и появляющиеся на гребне. Именно на гребне и на восточном и южном склонах была основная масса разбитых танков.

Восточный склон Каниной горки. Он был весь заминирован. Почти по гребню холма немцами была отрыта сплошная траншея с пулемётными гнёздами. И на этот склон пошли наши танки и пехота

«Исследуя» территорию побоища, кто-то из бывалых солдат объяснил нам, ребятам, что наши танки зашли на минные поля и что мины установлены здесь в шахматном порядке. Вот так мы, не имевшие ни малейшего понятия о шахматах, уже знали, как нужно минировать местность в «шахматном порядке». О масштабах выполненной немцами работы по подготовке рубежа обороны может свидетельствовать тот факт, что разминирование местности, начатое в массовом порядке только в конце войны, производилось силами двух сапёрных рот около трёх лет. После разминирования всей территории, на которой застыли танки, начались работы по их разделке и отправке металлолома на Брянский сталелитейный завод (город Бежица).

За эту первую осень после возвращения из эвакуации, пока не было ещё снега, мы облазили не только территорию этого ужасного побоища, но и ближайшие окрестности. Мне до сих пор удивительно, что мы особенно и не боялись никаких мин. То ли это была детская бесшабашность, то ли Господь миловал неразумных сирот, уберегая семьи от потерь продолжателей рода. Не хотелось бы впадать в мистику, но факт остаётся фактом – подрывов на минах среди ребят практически не было. Страдали от других проделок, но об этом речь впереди. При «обследовании» всей территории вокруг села и далеко за его пределами мы нигде, я подчёркиваю – нигде, не увидели разбитых немецких орудий, танков, машин или повозок, кроме одного сгоревшего прицепа у Клинского рва. Как же так? Видя потери наших войск, мы интуитивно ожидали увидеть не меньшие потери и со стороны немцев. Но не было никаких потерь, если не считать несколько трупов в окопе на Каниной горке. И если бы не оставшиеся блиндажи, боеприпасы, стрелянные гильзы в местах расположения батарей, множество брошенных предметов быта, то можно было бы подумать, что немцев вообще здесь не было, а наши сожжённые танки есть следствие воздействия какой-то нечистой силы. Это был вопрос из вопросов, на который долго искал исчерпывающий ответ.

Выше я уже упоминал, что с юго-востока и юга наше село окружено очень глубокими и длинными рвами – Могольским, Орловиком, Бутыренским, Ященским, Липовком, Клинским и другими, более мелкими. Учитывая, что с северной стороны село прикрыто непроходимым для танков заболоченным бассейном реки Ревна, создавалась предпосылка, используя особенности рельефа местности, вынудить наши войска наступать в узком горле. Немецкие генералы, полагаю, прекрасно понимали стратегическую важность этих естественных преград и использовали природный фактор по полной. Конечно же, не для удержания какого-то села Ружное, а для прикрытия целого направления на подступах к Брянску. В перечисленных рвах были сооружены блиндажи, созданы запасы боеприпасов и оборудованы огневые позиции артиллерии и миномётов. А высота 247,3 как раз и оказалась тем горлом, через которое и предстояло протиснуться нашим войскам.

Западный склон Каниной горки и прилегающие к ней овраги. Сюда всё-таки прорвалась наша пехота, каким-то образом опередив танки, остановленные на гребне высоты противотанковыми минами и артиллерией немцев. Но многие из них, не дойдя до оврага, полегли под огнём противника, имевшего здесь мощные огневые точки. На склонах оврага потом и были захоронены павшие воины

Юго-западный склон Каниной горки, ныне заросший густой и высокой травой. Тогда, в 43-м, такой растительности здесь не было. Вдали просматривается Орловик и другие рвы. Непроходимость рвов для танков немцы учли при создании оборонительного рубежа, центром которого логично была выбрана высота 247,3 м. На этой территории особенно много было разбитых наших танков, в том числе и три танка КВ (ближе к Орловику). Именно здесь понесла наибольшие потери пехота. Орловик был превращён немцами не только в мощный рубеж обороны, но и в своеобразный арсенал, где остались после них огромные запасы противотанковых мин, снарядов для миномётов и других боеприпасов

В поисках ответа на жгучий вопрос о причинах больших потерь на подступах к селу, пришлось ещё раз перечитать мемуары советских полководцев времён войны, так или иначе причастных к организации боевых действий в наших местах. Хочу подчеркнуть, что никаких других письменных источников информации, проливающих свет на описываемые события, у меня не было. К моему великому сожалению по известной мемуарной литературе совершенно невозможно объективно оценить действия командиров и начальников по проведению тех или иных операций, в том числе и рассматриваемой здесь. А если не выявлены и не чётко изложены причины таких крупных поражений, то и научиться воевать с минимальными потерями практически невозможно. В мемуарах, как правило, содержится больше дифирамбов себе, чем объективной информации об упущениях и просчётах. Особенно это характерно для командования на уровне соединений и объединений.

Позволю себе процитировать «Воспоминания и размышления» Г. К. Жукова, относящиеся ко времени боёв по освобождению Брянщины от немецко-фашистских захватчиков в 1943 году: «Западный фронт вначале (с 12 июля 1941 года) наступал 11-й гвардейской армией генерала И. Х. Баграмяна, усиленной танковым корпусом и четырьмя танковыми бригадами. Действия войск этой группы поддерживались 1-й воздушной армией, которой командовал генерал М. М. Громов. Через несколько дней эта группа была усилена 11-й армией генерала И. И. Федюнинского и 4-й танковой армией генерала В. М. Баданова».

Вот такая огромная сила была привлечена на Брянско-Орловском направлении, но… К сожалению, «начавшееся наступление Западного и Брянского фронтов развивалось медленнее, чем предполагалось» (там же). И всё же, несмотря на ожесточённое сопротивление немцев войска фронтов упорно продвигались вперёд. 15 августа был освобождён Карачев силами 16-го гвардейского стрелкового, 2-го гвардейского кавалерийского и 1-го танкового корпусов, входивших в 11-ю гвардейскую армию генерала И. Х. Баграмяна и частями 11-й армии генерала И. И. Федюнинского.

Я неоднократно бывал в послевоенном Карачеве и могу свидетельствовать, что этот зелёный и ухоженный город (по воспоминаниям старожилов) был полностью разрушен и сожжён. Ещё в 1947—48 годах на месте домов (как правило, деревянных) были сплошные пепелища и только кое-где начали появляться домики, больше похожие на жалкие деревенские лачуги. Да и откуда было появиться городским домам при полном отсутствии строительных материалов, да ещё и потому, что в город стали перебираться сельские жители со своими понятиями об архитектуре. Но в это время уже начал работать колхозный рынок, конечно, с весьма скудным ассортиментом товаров. Возле рынка (находится и ныне на том же месте) мне запомнилась огромная воронка диаметром метров двадцать и глубиной около пяти метров. Даже и сейчас трудно представить силу этого взрыва, разметавшего всё вокруг.

Карачев. Рядом с городским парком установлены памятные знаки в честь освободителей города. Обелиск со схемой боёв при освобождении Карачева и портретами военачальников, командовавших войсками, принимавшими участие в освобождении города

Что же касается освобождения Брянска, то это событие произошло только через месяц, а виной тому в значительной мере стала трагедия, разыгравшаяся на Каниной горке, затормозившая наступление наших войск.

Как свидетельствует И. Х. Баграмян («Так шли мы к победе») «за Карачевом мы наткнулись на новый мощный оборонительный рубеж, прикрывающий подступы к Брянску… Попытка прорвать его с ходу не удалась. Пришлось остановиться и готовить новый удар. 5 сентября вражеский рубеж был сокрушён и через два дня войска 11-й гвардейской освободили город и железнодорожную станцию Навля». Брянск же был освобождён только 17 сентября 1943 года.

То, что за Карачевом войска Баграмяна «наткнулись на мощный оборонительный рубеж» может свидетельствовать только об отсутствии поставленной должным образом разведки и грубых просчётов командования, своевременно не остановивших войска, когда стало ясно, что они идут на верную гибель. Не жалели наши «прославленные» полководцы ни людей, ни техники. Только тупое «Вперёд! Взять, во что бы то ни стало!» и, может быть, не всегда с угрызениями совести, мол «на войне потери неизбежны».

Здесь я рассматриваю только мне лично известный «маленький» в масштабах советско-германского фронта эпизод, но, думаю, что он является очень показательным для характеристики стиля и методов управления войсками нашими военачальниками времён минувшей войны. Многие миллионы потерь наших отцов и братьев как раз и сложились из множества вот таких «каниных горок» на огромных по протяжённости и глубине фронтах Великой Отечественной войны. Нисколько не претендую на роль стратега, «видящего бой со стороны», многое из тех событий мне неизвестно, но, к сожалению, не могу согласиться с И. Х. Баграмяном, что «вражеский рубеж был сокрушён», ибо нет и не было никаких следов сокрушения – ни разбитой немецкой техники, ни убитых немецких солдат. Наоборот, всё свидетельствует о том, что нанеся нашим танковым соединениям огромные потери и остановив, таким образом, продвижение наших войск, немцы вывели свои войска и технику практически без потерь, по-видимому, в связи с общим ухудшением обстановки на советско-германском фронте из-за провала попытки ликвидировать орловско-курский выступ, а не из-за их «сокрушения» в районе села Ружное, между Карачевом и Навлей.

Имена павших командиров в боях за освобождение Карачева

на постаменте с легендарной «Тридцатьчетвёркой»

Вот такие грустные размышления не оставляют долгие годы меня, как невольного очевидца тех трагических событий, наряду и с другим, очень важным, по моим убеждениям, вопросом сохранения памяти не только о тех бедах, которые пришлось пережить, но, прежде всего, о людях, павших на полях сражений, может быть и не всегда осознававших идеалы борьбы с фашизмом, но, объективно, сложивших свои головы ради того, чтобы подобные ужасы для своих детей и близких не повторились в будущем.

В начале октября в селе появилась похоронная команда численностью человек двадцать пять пожилых солдат во главе с таким же пожилым и крикливым сержантом. С момента гибели наших бойцов прошло больше месяца, а это обидно долгий срок от момента смерти до погребения. Может быть у этих людей, уже прошедших часть своего пути в действующих войсках и видевших, возможно, не одну смерть, было много скорбной работы в других местах, не знаю. Знаю точно, что таких больших потерь, как на подступах к нашему селу, от Карачева до Навли не было. Хочу сказать о другом. Мы, ребятишки, видели, как обыскивались трупы, видели даже, как из кармана гимнастёрки одного погибшего воина была вытащена пачка тридцатирублёвых купюр (они были красно-оранжевого цвета), перерубленная наискосок осколком, но мы тогда понятия не имели, что у каждого солдата и офицера должен быть медальон с адресными данными родных. У всех ли павших они были изъяты, все ли они были включены в списки захороненных? Не знаю этого. Но точно знаю, что никакой братской могилы для захоронения не делалось. Трупы просто стаскивались в ближайший ровик и кое-как закапывались. И так по всей огромной территории. При этом никаких знаков – ни крестов, ни звёздочек или хотя бы колышков – не ставилось. А ведь время и обстановка уже позволяли произвести не санитарные захоронения, а в соответствии с воинским ритуалом или, хотя бы, по христианскому обычаю. Не задумывались организаторы таких погребений об огромном нравственном уроне для остающихся на земле и старых и малых, о зловещих семенах забвения павших, высеваемых в ещё неокрепшие детские сердца и души – неуважительное, нечеловеческое отношение к павшему как к отработавшему своё механизму, как будто он и не нужен был даже тем, кто лелеял долгое время надежду дождаться родного человека или, хотя бы, узнать место последнего упокоения, чтобы, когда представится возможность, поклониться его праху. Обидно и за погибших и за себя.

И только в конце 60-х, начале 70-х годов по инициативе бывших фронтовиков, в том числе и нашего соседа Сергея Васильевича Алёшина, при поддержке Карачевского военкомата и при участии учеников Руженской средней школы на самой высшей точке Каниной горки был сооружён обелиск, поставлена оградка, высажены деревья. А в самом селе, на Большаке, в старом Гринёвском саду, в эти же годы был сооружён и памятник тем, кто сложил свою голову на Каниной горке и в окрестностях села. Всего на памятнике значатся имена 178 павших бойцов и командиров – такова цена освобождения одного только села Ружное. На стелах же в память о павших наших сельчанах, установленных ранее, записаны имена 196 погибших жителей Руженского сельского совета. Перечисление имён произведено по улицам в порядке расположения на улице домов, живших там до войны сельчан. Сложив вместе эти два приведенных числа, можно представить себе количество оставшихся вдов и сирот. Разве можно забыть нам, оставшимся без отцов, братьев и сестёр, такие потери. Нет, никогда! Как нельзя забыть те лишения и невзгоды, которые нам пришлось пережить. Война – это страшная беда и ни один здравомыслящий человек не захочет впустить такую беду в свой дом.

Слава вам, павшие, вечная слава!

Спасибо организаторам и исполнителям монументальных знаков памяти павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины.

На левом снимке – обелиск на вершине Каниной горки, установленный по инициативе наших сельчан в конце 60-х годов. С этого места хорошо просматривается всё поле разыгравшейся в 43-м году трагедии. В 2013 году вместо этого «народного памятника» на средства нынешнего владельца всех бывших совхозных земель на том же месте появился новый (правый снимок)

Памятник воинам, погибшим на Каниной горке при освобождении села Ружное. На его мемориальных досках перечислены фамилии 178 солдат и офицеров

Памятник односельчанам, жителям Руженского сельского совета, погибшим в Великой Отечественной войне. На стелах перечислены фамилии 196 павших на полях сражений. Столько домов осталось без кормильцев, а сколько стало вдов и детей-сирот на территории только одного поселения? Разве можно смириться с такими потерями, разве можно простить фашистам эти злодеяния?

Фрагмент правой стелы, на котором перечислены имена погибших жителей нашей улицы Страконки, в том числе и моего отца Тимофея Михайловича, моего дяди Захара Михайловича, моего двоюродного брата Ивана Петровича, других родственников. Фамилии моего дяди Юрия Михайловича, погибшего в 1943 году на Курской дуге, здесь нет, так как он хотя и уроженец села, но задолго до войны уже был кадровым военным и поэтому в списках сельчан не значится. Списки погибших составлены не в алфавитном порядке, а по «географическому» расположению домов. Крайними на нашей улице, примыкавшей к Бутыренке, напротив церкви, жили Ходоровы и Власовы

«Находки» и потери на Каниной горке и рядом

Осенью 43-го наше ребячье сообщество довольно досконально «обследовало» и саму Горку и ближайшие к ней окрестности. Ранней весной 44-го года, когда были ещё там и сям непросохшие лужи от растаявшего снега, мы уже вновь вышли, босиком, на поиски патронов и приключений. Все трупы, в пределах досягаемости похоронной команды, были убраны и кое-как захоронены. На тех местах оставались лишь винтовочные и автоматные патроны, как правило, россыпью, да кое-где пилотки с запекшейся кровью. А раз есть патроны, то по мальчишеской логике они должны быть использованы. Примитивные способы заткнуть патрон в щель в большой деревяшке и затем с помощью гвоздя и молотка ударом по капсюлю заставить его «стрельнуть», перестали быть популярными, да и покалеченные пальцы требовали отказаться от таких забав. Часть патронов расходовалась и при стрельбе из найденного боевого оружия, даже в Бутыренском прогоне несколько раз устраивали стрельбу по мишеням из автомата ППШ, винтовок, но с прибытием похоронной команды, на которую, по-видимому, были возложены и обязанности по сбору оружия, такие вольности прекратились. Оружие растащили по домам, кто запрятал, а кое-кто из винтовок сделал обрезы. Обрез из немецкой винтовки целую зиму был и у меня, сделал его Мишка-Яёк, который потом презентовал мне и ракетницу, из которой можно было стрелять любым патроном – были бы подручные материалы: бумага, тряпки. Обрез я использовал для «охоты» на лисиц, коих развелось в те годы великое множество, а больше всего для показухи перед другими мальчишками. А ракетницу потом, по-моему, году в 46-м, у меня кто-то стащил. Наложенные ограничения на баловство с боевым оружием заставили искать другие способы «пострелять» – патронов ведь было много. Нет предела мальчишеской изобретательности, и вскоре было найдено «техническое» решение использовать пистолетные патроны. Обследуя разбитые танковые двигатели, обнаружили, что штуцеры топливной системы по внутреннему диаметру почти точно соответствуют диаметру пистолетного патрона. Укрепить всё это на самодельной рукоятке, приделать курок, боёк из обычного гвоздя, движимого силой резинки, вырезанной из найденного противогаза, было одним днём работы. Все комплектующие были, как говорится, под рукой. Поэтому стрельба у нас на улице велась довольно часто, что доставало много хлопот сержанту похоронной команды, метавшемуся в поисках стрелков из одного конца улицы в другой. Но и как всё под луной рано или поздно умирает, так и оружейное производство года через два заглохло и из-за дефицита комплектующих и боевых патронов и из-за, считаю это главным, понимания «оружейными мастерами» пагубности занятий и небезопасности создаваемых «игрушек».

К сожалению, были и другие, даже более опасные занятия, приводившие не только к травматизму и появлению калек, но и к смертельным исходам.

При обследовании Орловика мы обнаружили большие штабели ящиков с противотанковыми минами, даже без укупорки, сложенными просто кучей. Немецкая противотанковая мина – это круглая металлическая «тарелка» (так мы её обозвали) с двумя ручками. Взрыватель с фигурной чёрной пластмассовой головкой находился сверху «тарелки» и мы быстро научились их выворачивать и вворачивать. Несколько раз предпринимали попытки подорвать мины, скатывая их с крутой горки. К счастью, ни одна из мин не взорвалась, по-видимому, сила удара на взрыватель была меньше требуемого давления, создаваемого наезжавшей на неё тяжёлой техникой.

Но вот миномётные снаряды унесли не одну ребячью жизнь или оставили калеками без рук, без глаз, без ног. Любопытные ребята обнаружили, что если вывернуть из мины головной взрыватель, то из корпуса после некоторых небольших разборок можно извлечь порох в виде длинных макаронин – это и было конечной целью разряжания мины. А зачем были нужны эти «макаронины»? Да для баловства: зажжённая она взлетала с земли, описывала в воздухе невероятные кульбиты, что вызывало у ребятни восторг, а у взрослых ругань, так как горящие «макаронины» летели непредсказуемо и могли стать причиной пожара. Обычно взрыватели отворачивались руками легко и проблем с дальнейшей разборкой и извлечением пороха не возникало. Но на отдельных снарядах выкрутить взрыватель не удавалось и тогда некоторые «смелые» безумцы легко постукивали головкой о ближайший пень. Я при таких действиях отбегал подальше – откровенно боялся. Некоторое время такие «фокусы» заканчивались благополучно, но потом всё-таки «достукались». Однажды у пня собрались трое ребят, один из них, который повзрослее и, по-видимому, подурнее, стукнул головкой мины о пень и… был разорван на куски, второй остался без рук по самые плечи, третий – без глаза и с посечённым осколками лицом и туловищем. К сожалению, этот случай был не единственным. Не хочу судить погибших ребят, на их месте мог оказаться любой, в том числе и я, но только скажу – безотцовщина и бесконтрольность были тому виной в этой объективной реальности. Вот и получалось, что и отцы погибли от рук фашистов и дети гибнут и получают увечья от них же, т.е. фактически война ещё продолжалась. И она, эта война, продолжалась в наших краях ещё долго и после официальной победы.

Приведу здесь один глубоко врезавшийся в память эпизод продолжения войны с нами, оставшимися в живых. В один из погожих дней сентября 47-го или 48-го года, возвращаясь из школы, услышали грохот сильного взрыва и увидели взметнувшийся столб пламени и дыма за Малаховкой, в районе Кожанова дуба (этого своеобразного ориентира в нашем селе). Прибежав на поле, увидели страшную картину: разбросанные вокруг огромной воронки плуги, колёса, двигатель и другие узлы трактора «ХТЗ», производившего здесь вспашку. На краю воронки, истекая кровью, стонал тракторист с оторванными ногой и рукой, развороченным животом и только слышалось «пить, пить». Потом и эти звуки стали всё тише и тише. Какую медицинскую помощь могли мы в то время оказать этому растерзанному человеку? Даже воды и то рядом не было, да и «бывалые» не советовали при ранении в живот давать воду. А это был как раз другой случай, когда глоток воды не столько мог навредить, сколь успокоить угасающее сознание. Воды, конечно, принесли, но она уже не понадобилась.

Это поле после изгнания немцев обрабатывали уже два года подряд, правда, лошадьми, и никаких мин не выпахивали, но стоило взойти на поле трактору, как случилась беда. И вот как иногда случается в жизни: на этом тракторе рядом с трактористом на крыле над колесом сидел прицепщик (в те годы это был штатный работник, которому полагалось сидеть на плуге и регулировать глубину вспашки), ушедший от исполнения своих прямых обязанностей, как часто бывает, к товарищу поболтать. Взрывом он был отброшен метров на десять и в горячке или от естественного испуга смог подняться и добежать до Бутыренки к своему дому и там уже упасть без сознания. К счастью, он выжил и стал нормальным человеком. Не знаю, к какой категории отнести такое спасение – простое везение, или наличие всё-таки чудес на этом белом свете.

Не менее драматичный случай произошёл во время разминирования на самой Каниной горке. Для сбора извлечённых из земли противотанковых и противопехотных мин привлекались и местные жители с транспортными средствами (телегами или, как в этот раз, с санями). Мины свозились в одно место, почти на самой вершине и сбрасывались в кучу для последующего их уничтожения путём подрыва. Образовавшаяся пирамида была уже внушительных размеров и надо же было такому случиться, что в одной мине, по-видимому, по недосмотру сапёра и свозившего «урожай» деда, остался взрыватель и при сбрасывании мины так рвануло, что от деда, лошади и саней не осталось даже следов. Так что война для нас ещё продолжалась.

Ещё осенью, «обследуя» Канину горку, мы заметили стоявший на северо-восточном склоне по нашим понятиям совершенно целый танк, почти с полными баками горючего, с целыми гусеницами и с боекомплектом снарядов, не очень больших, как мне запомнилось, расположенных примерно на уровне пола. Внутри он был выкрашен белой краской и выглядел очень уж чистеньким. Почему-то у нас его окрестили английским. Снаряды мы не трогали до весны 44-го, когда в мае вернувшийся с фронта калека показал, как обращаться с пушкой и потом мы несколько снарядов выпустили значительно левее деревни Куприно, повернув предварительно, кстати, очень легко, башню. Но эту стрельбу нам вскоре решительно пресекли, и этот танк разделил ту же участь, что и остальные – был разделан на металлолом. Разделка танков на металлолом началась после разминирования всей территории, продолжалась более двух лет, а металл вывозился «студебеккерами» в Брянск. Эти американские автомобили нам хорошо запомнились своей непривычной для нас формой кабины и кузова, большой скоростью и грузоподъёмностью. Но больше всего, конечно тем, что мы пытались на них «прокатиться». Некоторые водители так резко тормозили, чтобы дать нам нахлобучку за влезание на ходу в кузов машины, что часто у нас были разбиты и носы и коленки. Другие же водители, понимая, что ребятня всё равно будет рисковать, останавливались сами, следовала команда «залезай» и с ветерком ехали уже до самой Горки. Всё-таки хоть какое-то развлечение для нас, обездоленных.