Текст книги "Белый хрен в конопляном поле"

ГЛАВА 18,
в которой рассказывается о том, как возникают из ничего беспорядки, могущие привести к крушению державы

Многие еще, к сожалению, думают, что народное восстание, бунт, мятеж, беспорядки и волнения очень легко поднять и возбудить. Некоторые ученые вывели даже условия, при которых может возникнуть благоприятная для смутьянов ситуация.

Но жизнь показывает совсем другое.

Бывает, что бунтовать начинают как раз не самые бедные и угнетенные. Бунтовать принимаются как раз тогда, когда наступает жизнь довольно обильная и спокойная.

Потому что стоит хоть чуть-чуть снизиться уровню этой самой жизни, как человек немедленно звереет и готов за свое добро поднять на вилы и брата родного, не говоря уже о посторонних и незнакомых людях.

Пока по всей остальной Агенориде каталась туда-сюда война, жители Посконии потихоньку на ней богатели, продавая воюющим сторонам зерно, сало, пеньку и лес для строительства боевых машин и кораблей.

Теперь даже у самых бедных земледельцев после всех болярских и хворянских поборов и податей оставалось на прожитье.

Округлились лица, заблестели глазки, разогнулись спины. Стали с большим размахом справлять народные праздники, число которых росло с каждым годом.

Даже про старца Килострата позабыли, поскольку светлое будущее, вопреки его пророчеству, тихонько наползало на Посконию из завтрашнего, а то и послезавтрашнего дня.

Старец, оставшийся без привычных подношений, чуть ли не каждую ночь раскатывал по бездорожью в своем удивительном экипаже, грозно оттуда завывал, свистел, улюлюкал, грозил всяческими бедами, мором, трусом и гладом.

Да хоть заорись ты, старая ворона, – все нынче стало людям до пихты и до ели.

Вволю наработавшиеся и насытившиеся посконичи спали крепко и без привычных тревожных снов.

Так что воротившемуся Стремглаву пришлось бы до конца жизни без толку скитаться по родной земле, рассевая искры желаемого мятежа и ожидая, когда же из искры возгорится пламя народного гнева; хотя нет, его попросту бы повязали обманом в первом же попавшемся селе и сдали властям на верную казнь.

Но как раз в первом же попавшемся селе все и началось.

Село называлось Светлые Рубежи, поскольку располагалось близ условной границы, отделяющей посконские леса от уклонинских степей.

Село принадлежало болярину Самовзводу, здоровенному нестарому еще мужчине, тяжко страдающему, по его положению, мерцающей аритмией, сумеречным состоянием сознания и перемежающимся плоскостопием.

Сумеречный болярин Самовзвод то и дело закатывал непробудные пиры для соседей, ни в чем не знал удержу, месяцами пропадал на охоте и выписывал несметное количество иноземных лекарств, разлитых по бутылям и бочонкам. Особенно помогали страждущему володетелю неспанские устрицы и неспанское вино херес – кстати, вопреки названию, очень хорошее и вызывавшее у больного стойкую, с утра пораньше, ремиссию.

Свою болярыню Самовзвод уже давно вогнал в гроб («Приняла кончину моя голубушка за вас, мужичье неблагодарное!»), чтобы не мешала жить и лечиться. На память от болярыни осталось единственное дитя – дочь по имени Теребила, подверженная падучей, стоячей, вертячей, лежачей, кусачей, кипучей, могучей, никем не победимой и множеству иных болезней, хотя подлинной ее хворобой являлась обычная нимфомания.

Теребила давно созрела для замужества, но Самовзводу все было как-то недосуг, да и гордость мешала, поскольку был он не простой болярин, а порубежный, что по агеноридским меркам соответствовало маркграфу. Возможных женихов он то и дело отвергал – за худородство, за бедность, за незначительность недугов. С простым гайморитом или остеохондрозом к нему лучше было и не подступаться.

Но однажды среди многочисленных гостей затесался молодой хворянин Забалуй. Сомнительное хворянство его подтверждалось лишь жалкой недорогой справкой о хроническом педикулезе, хотя в качестве собутыльника и он годился.

Перезрелая Теребила подстерегла доброго молодца на сеновале. Мощью она удалась в батюшку, поэтому без труда сломила сопротивление размягченного хересом хворянина и до утра продержала его в плену, после чего коварный Забалуй сбежал по-стрижански, то есть не прощаясь. Только следы его чернелись на первом, быстро растаявшем снегу.

Юбки у болярынь и болярышень пышные, поэтому никто ни о чем так никогда и не догадался.

…Самым богатым в селе был, ясное дело, староста по имени Сиволап. Староста он был хороший, надежный, воровал в меру, соблюдал какие ни на есть правила. И от других требовал того же.

Обнаружив ранним утром на своем крыльце слабо вякающего младенца в коробушке, Сиволап возмутился:

– Да сколько можно?! Уже и так троих суразят чужих кормлю, так еще подбросили! Добро бы в голодный год, а то ведь рожи у народа трескаются, а все прибедняются! Ну, уж я эту мамашу выведу на свежую воду!

И, подняв подручных, пошел по избам искать виновницу, благо день был праздничный. Сиволапиха его вздохнула и принялась тем временем привычно обихаживать подкидыша.

Сиволап в поисках своих сильно не мудрил. Ежели у молодки либо девицы имеется в грудях молоко, а дитенка в наличии не наблюдается, то, значит, она и есть преступница.

Нравы в Светлых Рубежах простые, староста считается оком болярским, ему не возразишь. Сиволап ходил от избы к избе и, не чинясь, проверял всех подозреваемых, кроме столетних старух.

Светлые Рубежи – село большое. Слух о том, что староста бродит по домам и занимается огульным доением, побежал далеко впереди проверяющих. Люди стали собираться на площади посреди села, обсуждать случившееся.

И как раз в это же самое время в Светлые Рубежи въехали трое всадников – воин в иноземных латах, горбун на низеньком коньке и знатная, судя по одежде, красавица.

– Что тут у вас происходит, люди добрые? – спросил горбун.

– Да вот, изволишь видеть, староста молоко материнское ищет! – отвечали люди.

– Да на что ему молоко? Во младенчество впадает?

– Может, и так… Никого не пропускает, окаянный! Житья от него нет!

(Как бы хорошо ни жили люди, а постороннему человеку им всегда есть на что пожаловаться!)

Горбун глубоко задумался.

– А-а! – вскричал он внезапно. – Понял! Плохи ваши дела, ребята, конец приходит!

– Это почему же? – ужаснулись сельчане.

– А вот почему: великий князь новый налог вводит! Будете теперь материнское молоко в столицу бочками отправлять!

– На что же оно в столице-то?

– А вот на что: у великого князя в Столенграде народился младенец-полиглот, он уже придворных кормилиц подчистую присосал и орет не по-хорошему, еще требует! Всех подходящих баб согнали на княжий двор, а ему все мало. Вот и вышел указ, чтобы, значит, по всем селам и хуторам кормящих искать и гнать в столицу по этапу…

Поселяне заголосили.

Воин насупил и без того сросшиеся брови и тихо молвил:

– Ты чего несешь, Ироня? Кто же такому поверит?

– Помалкивай! Для тебя стараюсь! Это в ученом городе Плезире не поверят, а тут сойдет! – так же вполголоса отвечал горбатый.

– Таких младенцев не бывает! – возразил наконец кто-то из толпы.

– Еще как бывает! – упорствовал горбун. – Мало того, после кормления-то бабы помирают, поскольку младенец не простой…

– А какой же?

– А такой: это и не младенец вовсе, а Мироед маленький вновь на земле воплотился – молочка напьется, титьками закусит! Потом окрепнет, пойдет по белу свету всепоглощающим походом…

Мироедом люди давно уже только пугали малых детей – все знали, что сказочный Жихарь еще в старину так его в третий раз отделал, что неповадно будет снова вылезать, а тут – на тебе!

– Злосчастные мы! Пропали наши головы!

– Это верно! – орал горбатый. – Пропали, коли поддадитесь! Весь род людской пресечется! Вставай, честной народ! Над всей Посконией безоблачное небо!

– Чего ты городишь? Какое небо? Оно же все в тучах! – снова не выдержал горбунова вранья воин.

– Не мешай! Так всегда при мятеже кричать полагается! – ответил горбун.

К тому времени на площадь прибежал и встревоженный Сиволап.

– Разойдись! Не толпись! Кто тут народ мутит?

Народ дружно указал на мутящего его горбуна.

– Кто такие? – грозно вопросил староста.

– Мы-то – кто надо! – подбоченился горбун. – А ты – прихвостень болярский, народа мучитель! Не дадим на поругание жен и дочерей посконских! Сколько можно? Хватит, натерпелись! Не поддадимся Мироеду! Небось болярских-то дочек не трогают!

– Не слушайте их! – закричал Сиволап. – Они вас на бунт подбивают! Никто ваших жен и дочерей не мучит, это я их на молоко решил проверить, поскольку…

– А? Что я говорил? Все сходится! – радостно завопил горбун. – Все они заодно! Мало им кровушки нашей – молоко потребовалось! А нашим детям – голодной смертью помирать?

Никто такой судьбы своему потомству не желал.

– А тебе, болярин, стыдно должно быть! – укоризненно сказал староста, обращаясь к воину. – Уйми своего слугу! А не то сейчас с коней поснимаем!

– Это не болярин – это владыка ваш законный, король Стремглав Первый Посконский! Он ничем не болен, только здоров, чего и вам желает! Он нас поведет на столицу, Мироеда убивать! А начнем с вашего болярина!

Речи горбуна возымели, в конце концов, действие: кто-то огрел старосту добрым кулаком по голове, не помогли и пособники.

– Вот так! – похвалил горбатый. – Это дело! Вылечим болярина от всех болезней, а землю его разделим! Земля – селянам! Вода – рыбарям! Воздух – легким! Огонь – врагам! Кузни – кузнецам! Гончарни – гончарам! Бондарни – бондарям! Солеварни – солеварам! Сыроварни – сыроварам! Шароварни – шароварам! Богадельни – богаделам! Живодерни – живодерам! Винокурни – винокурам! Кумирни – кумирам! Швальни – швали! Пашни – пахарям! Голубятни – голубям! Гусыни – гусям! Сударыни – сударям! Княгини – мужикам! Героини – героям! Спальни – спящим! Готовальни – готовым! Наковальни – молоткам! Гордыни – гордым! Твердыни – твердым! Красильни – красивым! Цырюльни – цырюлым! Пустыни – пустынникам! Овины – овинникам! Подворотни – кому подвернется! Говорильни – ораторам!

Воин и красавица с изумлением глядели на горбуна, а он все говорил и говорил без передыху, обещая всем – все.

И от этих пламенных бесконечных речей появились откуда-то в толпе топоры, поднялись над головами вилы и косы, рожны и цепы, коромысла и лопаты, серпы и молоты, мечи и копья, луки и стрелы…

– Нет! – вскричал горбатый. – Мечи и копья, луки и стрелы в бою добудем!

Мечи и копья, луки и стрелы, будучи явно вымышленными, тут же исчезли.

– Посылайте гонцов в иные села и деревни! – продолжал горбун лютовать. – Всех оповестите! Всю Посконию подымайте! Мир хижинам – война стриженым! Мир хатам – война брюхатым! Мир избенкам – война шестеренкам! Мир землянкам – война лесбиянкам! Мир домикам – война гомикам! Мир саклям – война спектаклям! Мир ярангам – война каперангам! Мир чумам – война Кучумам! Мир вигвамам – война самым-самым!

По такому случаю – и весьма кстати – вдруг стало видимо далеко во все концы света. Вдали засверкала великая река Вобла, впадавшая в ядовитое Синильное море. Бывалые люди узнали и беспечальный город Кислородск, и мрачный Скелетовец, и Вышний Торчок, и Генеральные Воды, и степи Предсердия, и Черствые Леса, и Косогорье, и Обитые Пороги, и Чушкино Болото, и обильную вином Смуглянию.

– А то что такое? – допрашивал собравшийся народ старых людей, указывая на далеко мерещившиеся в небе и больше похожие на облака серые и белые верхи.

– То Воробьевские горы! – говорили старые люди. – Там бьют по ночам кровавые ключи, там в урочный день собираются седые воины и вспоминают прежние победы… Раньше звались те горы Жупеловскими, а как узнали, что настоящее имя Жупела – Воробьев сын, так и стали они Воробьевскими.

И, главное дело, по всем этим градам, весям, чащобам, болотам и лугам бегали туда-сюда люди, потрясая подручным инструментом и готовые решительно на все.

– Как это тебе удалось? – с ужасом спросил Стремглав у Ирони.

Вместо ответа горбун извлек из седельной сумки толстую потрепанную книгу на старобонжурском.

Это был перевод прославленного труда, принадлежавшего перу самого Кавтиранта Багрянорожего. Книга называлась «Как избавиться от соперников и самому стать императором, умудрившись при этом умереть в своей постели глубоким старцем».

Книга сия, будучи перетолмачена на все письменные языки мира, в свое время приносила империи Эбистос не меньший доход, чем чужие завоеванные земли. Мелкие царишки и князьки, одолев первые десять страниц, сразу же начинали возводить собственную империю, но вот ни у кого почему-то не вышло.

– А у нас выйдет, – сказал Ироня. – Во-первых, я всю книгу прочел до точки. Во-вторых, они же для себя старались, а я для тебя. Должно получиться. Думаю, у меня выйдет не хуже, чем у тебя в подвалах Чизбурга… Главное – огонек вовремя поднести.

ГЛАВА 19,
в которой, вопреки всему, действительно все удается, а также объясняется, как помазывают на царство и отчего золотуха всегда предпочтительнее поноса

…Впрочем, о Посконском Перевороте написано уже так много, что не стоит приводить здесь всех его подробностей и обстоятельств.

Желающие освежить память об этом славном событии могут обратиться к трудам древних и современных сочинителей: «Зарево над Воблой», «Обалденные дни», «Болярское лечение, или Хворянья погибель», «Хождение по трупам», «Железный потоп», «Белая братия», «Как достигалась цель», «Как добывалась соль», «Как унималась боль», «Как сочинялась быль», «Посконармия», «Человек с дубьем», «Первым идет Горбатый», «И на Диком океане…»…

К великому сожалению, все вышеуказанные сочинения созданы были отнюдь не по горячим следам событий, а много позже, когда в Посконии возродилась кое-какая грамотность.

Когда был без боя взят Столенград (княжеская дружина охотно перешла на сторону восставших), сразу же зашевелились соседи, у которых оказалось множество претензий на посконские земли.

Стремглав повел дружину к рубежам – защищать и отстаивать, а все хозяйство оставил на Ироню, поскольку от безгласной Алатиэли толку не было.

– Что же это за королева будет? – возмущался Ироня. – Как она собирается молчком царствовать?

– Ничего не поделаешь, – вздохнул Стремглав. – Я обещал сделать ее королевой – стало быть, должен исполнять. И вообще, нам обратной дороги нет. А ты смотри, чтобы зря столицу не разоряли. Сбереги, что можно еще сберечь…

Когда же победоносное воинство с песнями воротилось в столицу, оказалось, что в ней теперь нельзя найти ни болярина, ни хворянина…

– Вы что же, их всех перевешали? – с ужасом спросил Стремглав.

– Зачем только перевешали? – с достоинством возразил ему тощий мужичонка с козлиной бородкой и в долгополом кафтане. – Не только перевешали. Мы ведь не без понятия! Мы широко мыслим! Мы их и вешали, и жгли, и топили, и на кол сажали, и колесовали, и четвертовали, и шинковали, и пасынковали, и лущили, и дробили, и собаками травили, и медведями разрывали, и стрелами прободали, и ножами резали, и топорами рубили, и со стен сбрасывали! Народ от своих врагов подчистую отделался! Время такое без тебя, батюшка, было: тревожное, грозовое время! Кругом враги да изменники! Как же было им жить остаться?

– Ты куда смотрел? – набросился Стремглав на Ироню.

Тот стоял, потупившись, и, казалось, даже горбы у него увеличились, совсем пригнув к земле.

– А наместник твой, бесстрашный Ироня, не в себе стал! – оправдал горбуна козел-мужичонка. – Он как первый горящий терем узрел, так и давай хохотать! Мы так поняли, что по нраву ему это, – а значит, и тебе должно быть по нраву. Хохотал до тех пор, пока не сомлел. Полежит, отдохнет, очередной пожар увидит – и снова смеется одобрительно, покуда не упадет! А мы вашей воле не ослушники! Ты теперь у нас единственный и болярин, и хворянин, и всякое прочее начальство!

Стремглав схватился за голову.

– Что же я, дурак, наделал! Верно, правильно пел трубадур Бешамель: «О, не мечтай – мечта и сбыться может!» Царить мне теперь над развалинами, королевствовать над пепелищем…

– Что сделано, то сделано, – подал голос Ироня. – А по книге императора Кавтиранта – и вообще все правильно сделали… Но ты совсем-то уж не расстраивайся: боляре да хворяне в большинстве своем убежали за пределы державы. Будут там себе тихонечко заговоры плести, вторжение готовить, друг друга за твои победы виноватить…

Так все по его слову и получилось.

Если о походах и победах Стремглавовых написано много, то о том, как строил и ставил он свою державу, из старых книг узнать почти невозможно. Как-то не любят сочинители наши описывать долгие труды и повседневные заботы. Отговариваются тем, что им, видите ли, скучно.

Можно подумать, что читателям не скучно.

Из-за этой скуки и получается, что каждое поколение учится на своих собственных ошибках…

Но первым-то делом надлежало стать королем, хоть и мужицким. Надлежало, как тогда выражались, помазать Стремглава на царство.

Выражение это пошло вот откуда.

Во всякой агеноридской державе при смене владыки подданные принимались неистово спорить (или, по-бонжурски, заключать пари): станет или не станет претендент на престол монархом?

Так и говорили: «Помажем, что Стремглав (или Пистон, или Вертинант, или Муркок-баши) заделается нашим государем?» И, ежели соискатель своего добивался, то и величали его впоследствии помазанником.

Процедуру помазания должен был проводить самый знатный и уважаемый в стране человек.

Им, конечно, оказался старец Килострат. Стремглав лично ездил к нему в пещеру, уговаривал. Килострат кобенился для порядку, пенял, что в последние годы его едва не уморили голодом неблагодарные посконичи.

Помазание совершалось ночью – таков уж был обычай Килострата. Днем гроб на семи колесах не ездит: вы только представьте себе, что среди бела дня по дорогам разъезжают гробы на семи колесах!

Старец торжественно восстал из гроба прямо посреди площади, напротив бывшего княжьего терема. Стремглав подошел к старцу и смиренно преклонил голову.

– Что выбираешь – понос или золотуху? – громогласно вопросил Килострат.

Опять же по обычаю, помазанники агеноридские, взойдя на престол, обретали чудесное свойство лечить наложением рук одну из двух вышеуказанных болезней. Пошло это еще от первой бонжурской династии Косматых королей.

И Косматые короли, и преемники их, и преемники преемников, и вообще все престолопросители неизменно выбирали золотуху.

Потому что если выбрать понос, то ко дворцу будет не подойти: ведь далеко не всякий болящий успеет добежать до исцеляющих королевских дланей.

Кроме того, поносу все возрасты покорны, а золотухой страдают в основном дети – тут и собравшемуся народу умиление, и для монаршей безопасности выгода: от ребенка беды не ждут, он кинжалом не пырнет. Хотя, бывало, и карликов подсылали…

Стремглав не стал нарушать традицию, выбрал золотуху.

Килострат помазал его родной землей, спрыснул ключевой водой, обмахнул вольным посконским воздухом при помощи лопуха и слегка припалил королю бороду лучиной, занявшейся от живого огня.

Теперь было крепко.

Теперь Стремглав мог своей волей определять и раздавать земельные наделы своим сподвижникам, даровать им громкие титулы или обидные прозвища, казнить и миловать.

Он сразу же казнил козлобородого мужичонку, по мудрому Ирониному совету обвинив его во всех произведенных народом зверствах, и помиловал на радостях все остальное население Посконии.

– А тебе быть майордомом! – сказал он Ироне.

– Вот уж нет! – ответил Ироня. – Поищи дурака у тебя майордомом быть.

– Ну, коннетаблем, – уступил король.

– Не буду и коннетаблем. Ни маршалом, ни церемониймейстером, ни тайным советником, ни явным приспешником, ни кравчим, ни ловчим, ни постельничим, ни стольником, ни спальником, ни подстаканником, ни набалдашником! Дураков нет!

– Кем же ты быть желаешь?

– А вот как раз дураком быть и желаю. То есть шутом, паяцем, гаером, потешником, клоуном последним!

– Это почему? При твоих-то заслугах!

– Жить привык, вот почему. Короли же казнят и герцогов, и графов, про баронов уж молчу, и советников не милуют, и маршалов опале подвергают. А шутов никто не трогает, потому что это позор для владыки. Свои же засмеют. Только не вздумайте меня Рыгалетой дразнить, мало ли что горбатый!

– Хитер ты, старый товарищ…

– Тем и жив! – похвалился Ироня.

– Ты-то жив… А я вот – еле жив, и ума не дам, как теперь поступать. Что в книге Кавтиранта сказано?

– В том-то и беда, что ничего не сказано! Не дожил бедолага до преклонных лет, я в летописях узнавал. Оттого и книга его неполная…

– Что же с ним случилось?

– Обычное дело – родной племянник Полиамид зарезал и сам на трон империи Эбистос водрузился.

– Так, может, хоть он описал устройство крепкой державы? – не терял надежды Стремглав.

– Конечно, описал. Только не все. Его книга называется «Развал и схождение державы, или Как зарезать родного дядю ради восшествия на престол, а потом взять и сделаться владыкой мира».

– Так читай! – воскликнул в негодовании мужицкий король.

– Изволь! – откликнулся Ироня и представил пред королевские очи тоненькую тетрадку: – «Взять обыкновенный кухонный нож и мелко-мелко нашинковать…» Тьфу ты, дальше буквы плесенью поело! А все ты – торопился, заставлял в болотах ночевать! Да ты не расстраивайся, надежа, он недолго правил: его беглый солдат Бука Срамотянин, жены Полиамидовой полюбовник, собственными руками задушил, и вот он-то и правил мирно и покойно полсотни лет. И порядок при нем был!

– Так доставай же книгу, составленную этим отважным воином!

Ироня развел руками.

– Неграмотен был сей Бука, неграмотным и помер. Все, бывало, любил повторять: «Если прочтешь много книг, императором не станешь!»

– Да мне и не надо много! – в отчаянии вскричал мужицкий король. – Мне бы хоть одну, но толковую! Ты же сколько мне хвастался, что всю литературу подготовил и законспектировал!

– Эх, Стремглавушка! О том, как державу развалить и самому на престол воссесть, целые библиотеки написаны! А вот что дальше делать – тут уж каждый сам разумей…

Стремглав потянул меч из ножен:

– Ну, покуда ты еще не шут, а воин…

Воин Ироня шмыгнул под стол. Столешница была надежная, и карающий меч в ней застрял.

– Давай на бонжурский перейдем! – закричал Ироня. – А то на родном-то языке мы не договоримся никогда!

От такого неожиданного предложения гнев Стремглава оторопел и утих.

– Извольте, любезный, – молвил он по-бонжурски. – В вашем предложении, несомненно, что-то есть…

– Я не сомневался в его конструктивности, – сказал Ироня и вылез из-под стола, норовя, однако, держаться подальше от плененного деревом клинка. – Прежде всего обратимся к опыту самой Бонжурии – ведь при всех недостатках ее правителей эта страна умудрилась просуществовать немало веков…

– Основой бонжурской державы всегда был укрепленный замок, господствующий над окрестностями, – сказал король Стремглав. – У нас недостанет камня для такого количества построек.

– Возведем деревянные! – не замедлил с ответом горбун. – Коль скоро в Посконии, по мнению наших зарубежных друзей, существуют деревянные печи, отчего же не быть и деревянным замкам и цитаделям? Никого во всем мире это не удивит.

Стремглав задумался. Потом сказал:

– Кроме пожарных. Наш верный народ прискорбно небрежен в обращении с огнем.

– Будем крепить пожарную безопасность! – сказал Ироня.

– И где же мы найдем такое количество пожарных?

– Эти обязанности возложим на дружинников. Топор же и в бою топор, и на пожаре. К пике недолго приделать крюк – вот вам и багор. А шлемы у воинов велим делать конусовидные, с ручками, чтобы при нужде заменили ведра! Все гениальное просто, ваше величество.

– Если бы вдобавок еще все простое было гениальным! – вздохнул Стремглав. – А кто заменит ненавистных народу боляр и хворян?

– Мы восстановим эти сословия, государь! Только слегка изменим имена. Пусть будут, скажем, бояре и дворяне. То есть одну букву изымем, одну заменим. И новые имена заодно будут напоминать людям о славном прошлом…

– А если они сызнова примутся угнетать народ? – нахмурился король.

– Не примутся! – уверил его горбун. – Они же сами из мужиков! То есть из пейзан! Помня прежние страдания, они никогда не допустят повторения мрачного прошлого. У нас будет неслыханное, небывалое в мире государство – вполне бонжурское по форме и глубоко посконское по содержанию…

– Граф де Пинай… Маркиз Громилушка… – попробовал на слух новые звания мужицкий король. – Герцог Новокаргинский… Вид замка Стоеросовка… Не станут ли соседи смеяться над нами, мой бедный друг?

– Пусть только попробуют! Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает! Наши войска живо окоротят насмешника! Кроме того, вы владеете секретом чудовищной громобойной смеси…

Стремглав потупился.

– Увы, дружище, – сказал он. – Я до сих пор знаю только, что в ее состав входит селитра, – и все. После моего факела в подземельях Чизбурга не осталось ни крошки этого вещества. А в Посконии, пожалуй, с твоего попустительства не осталось ни одного грамотея – я уже не говорю об ученых.

Но для Ирони не было препон.

– Своим умом рано или поздно дойдем! – уверенно сказал он. – А покуда я буду рассылать мальчишек по болотам с особым заданием…

– Каким? – изумился Стремглав.

– Мальчишки станут поджигать болотный газ, – объяснил горбун. – Все равно это их любимое занятие. Грохоту и пламени будет предостаточно. Соседи же станут думать, что мы производим успешные опыты, и остерегутся. Кроме того, ведь и ваш венценосный брат Пистон Девятый дал клятву о ненападении, да продлятся его дни… А держава наша для острастки будет зваться Гран-Посконь!

Тут горбун так разошелся, что велел принести вина – вернее, браги, разлитой в фигурные бонжурские бутылки.

– Каков букет у этого бражоле! – воскликнул он, отхлебнув из горлышка, и скривился.

– Нет, я, пожалуй, предпочту совиньон, – сказал король, и горбун щедро плеснул ему в ковшик из той же бутылки.

Мутный духовитый совиньон несколько рассеял мрачные мысли и предчувствия мужицкого самодержца, но он все же попытался вытащить меч из столешницы. Только дерево было доброе, выдержанное.

– Твое счастье, шут гороховый, – сказал король. – Это надо же – Гран-Посконь!