Текст книги "Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2"

Он охотно принял эту идею, которая льстила его самолюбию и открывала возможность исполнения планов, не испытывая удачу, шансы которой он оценивал рискованными.

Миссия Нарбонна должна была послужить выяснению настроения и намерений Александра. Наполеон был полностью разочарован в своих ожиданиях: граф Нарбонн подтвердил, что нашел императора Александра в прекрасной форме, без признаков подавленности или чрезмерной болтливости[103]103
  Собственное выражение де Нарбонна. См. Pradt, с. 67.


[Закрыть]. В своем докладе, направленном в Дрезден, он отметил, что российский император настаивает на заявлении, сделанном его послом в Париже, и что он может согласиться на переговоры только после принятия предварительных условий[104]104
  См. Boutourlin, том I, с. 74 и след.


[Закрыть].

Пребывание Наполеона в Дрездене было отмечено встречами с прибывшими в этот город императором Австрии и королем Пруссии. Императора Австрии сопровождала супруга. Великий князь Вюрцбурга и большое число князей Рейнского союза дополняли это блестящее собрание. Пышные приемы и празднества по этому случаю продолжалось вплоть до возвращения де Нарбонна из Вильны, то есть до 28 мая.

На следующий день Наполеон неожиданно для всех покинул Дрезден и направился в Торн, куда он прибыл 5 июня, решив больше не откладывать кампанию из страха упустить по причине безрезультатных переговоров наиболее благоприятное время для проведения военных операций.

Через несколько дней после приезда в Торн, он распорядился отправить паспорта, запрашиваемые князем Kуракиным, и чтобы генерал Лористон отозвал свои.

Французские войска уже перешли Вислу и подошли к границам России.

Я не могу закончить эту главу без представления о расстановке военных сил, которые Россия, с одной стороны, и Наполеон со всеми своими союзниками, с другой, должны были задействовать в этой памятной кампании.

После присоединения Голландии и германских земель население Французской империи составило сорок три миллиона человек, без учета иллирийских провинций, в которых проживало полтора миллиона, и Королевства Италии, население которого насчитывало шесть миллионов четыреста тысяч жителей. Располагая, таким образом, людскими ресурсами, превышающими пятьдесят миллионов, Наполеону было нетрудно не только укомплектовать, но и увеличить свою грозную армию, которую он держал наготове, за счет обученных кадров.

Французская армия[105]105
  Найти достоверное описание состава русской и других армий можно в работе одного из адъютантов короля Пруссии г-на Плото. См. Plotho, Der Krieg in Deutschland und Frankreich in den Jahren 1813 und 1814. Berlin, 1817, 3 vol. in-8.


[Закрыть], которой предстояло отправиться в поход против России, состояла из солдат всех народов. Число французов, к которым относились жители всех объединенных провинций, оценивалось в двести тысяч человек.

Кроме того, в армии было сорок тысяч итальянцев, тридцать тысяч баварцев, двадцать тысяч саксонцев, четырнадцать тысяч вюртембуржцев, сорок тысяч вестфальцев и солдат из рейнской конфедерации, двадцать тысяч пруссаков, швейцарцев, португальцев, шестьдесят тысяч поляков и, наконец, тридцать тысяч австрийцев, которые представляли вспомогательный корпус. Все это, вместе с административными службами и множеством рабочих всех профессий, следовавшим за армией, составляло более полумиллиона человек. В частности:

299 батальонов и 251 французских эскадронов.

306 батальонов и 275 иностранных эскадронов.

Всего 605 батальонов и 526 эскадронов.

Учитывая, что каждый батальон насчитывает восемьсот человек, а эскадрон сто сорок, получается в итоге четыреста восемьдесят четыре тысячи человек пехоты и семьдесят три тысячи шестьсот сорок кавалерии, а также тридцать тысяч человек артиллерии. Всего пятьсот восемьдесят семь тысяч шестьсот сорок бойцов. В обозе армии следовало не менее пятидесяти тысяч человек. Артиллерия насчитывала 1344 орудия.

Эти силы, организованные в виде тринадцати армейских корпусов и четырех кавалерийских корпусов резерва, были разделены следующим образом:

Особый гвардейский корпус под командованием маршалов Лефевра, Мортье и Бессьера, в который входило тридцать два батальона и двадцать семь гвардейских эскадронов, а также двадцать два различных батальона и восемь эскадронов, что в итоге составляло объединение из пятидесяти четырех батальонов и тридцати пяти эскадронов.

Первый корпус, которым командовал маршал Даву, князь Экмюльский, включал в себя пять сильных пехотных дивизий под командованием генералов Морана, Фриана, Гюдена, Дессе и Компана, а также дивизию легкой кавалерии. Всего восемьдесят восемь батальонов и шестнадцать эскадронов.

Второй корпус маршала Удино, герцога Реджио, состоял из пехотных дивизий под командованием Леграна и Вердье, четырех швейцарских полков под командованием генерала Мерля и дивизии легкой кавалерии. Всего пятьдесят один батальон и двадцать эскадронов.

Третий корпус под командованием маршала Нея, герцога Эльхингенского, был сформирован из дивизий под командованием Ледрю, Разу и Маршана и вспомогательного вюртембергского корпуса. Всего сорок восемь батальонов и двадцать четыре эскадрона.

Четвертый корпус, сформированный из войсковых соединений, возглавляемых вице-королем Италии, состоял из дивизий Дельзона, Брусье, Лекки и Пино и дивизии легкой кавалерии под командованием генерала Гийона. В общей сложности пятьдесят семь батальонов и двадцать четыре эскадрона.

Пятый корпус под командованием князя Понятовского состоял из трех пехотных дивизий под командованием Зайончека, Домбровского и Князевича, а также дивизии легкой кавалерии генерала Каминского. Всего сорок четыре батальона и двадцать эскадронов.

Шестой корпус, который возглавлял граф Гувьон Сен-Сир, состоял из двух баварских дивизий под командованием Вреде и Дерога. Всего двадцать восемь батальонов и шестнадцать эскадронов.

Седьмой корпус, которым командовал генерал Ренье, был сформирован из саксонских дивизий Лекока и Функа. Всего семнадцать батальонов и шестнадцать эскадронов.

Восьмой корпус под командованием генерала Жюно, герцога д’Абрантес, состоял из вестфальских дивизий Таро и Окса. В общей сложности шестнадцать батальонов и восемь эскадронов.

Девятый корпус под руководством моего маршала Виктора, герцога Беллуно, включал в себя французскую дивизию Партуно, а также дивизии Дендельса и Жирара, состоящие из немецких и польских подразделений и кавалерийских бригад Делетра и Фурнье. Всего не менее пятидесяти четырех батальонов и шестнадцати эскадронов.

Десятый корпус под командованием маршала Макдональда, герцога Таранто, был составлен из польской дивизии под командованием генерала Гранжана, баваро-вестфальской бригады, а также двух прусских дивизий Йорка и Массенбаха. Всего тридцать шесть батальонов и шестнадцать эскадронов.

Одиннадцатый корпус, которым командовал маршал Ожеро, герцог Кастильоне, имел пять дивизий под командованием генералов Геделе, Луазона, Дюрюта, Депре и Морана, которые насчитывали не менее восьмидесяти трех батальонов и тридцати семи эскадронов. Он был предназначен для удержания линии Эльбы, Одера и Вислы, то есть для военной оккупации Пруссии во время войны.

Австрийский вспомогательный контингент представлял собой отдельный корпус под непосредственным командованием князя Шварценберга. Этот корпус состоял из двух батальонов гренадер, четырех венгерских и шести немецких пехотных полков, двух батальонов пеших егерей, трех батальонов пограничной пехоты, одного драгунского и четырех гусарских полков, а также двух полков шеволежеров. В общей сложности, двадцать семь батальонов и пятьдесят четыре эскадрона.

Первый резервный кавалерийский корпус под командованием графа Нансути состоял из шести полков кирасир, шести полков легкой кавалерии, а также двух полков польских улан и одного полка гусар. Всего шестьдесят эскадронов.

Второй кавалерийский корпус под командованием генерала Мoнбрена состоял из двух полков карабинеров, четырех полков кирасир, шести полков легкой кавалерии, полка польских гусар, вюртембергского полка конных егерей и полка прусских улан. Всего шестьдесят эскадронов.

Третий резервный кавалерийский корпус под командованием графа Груши состоял из трех полков кирасир, четырех полков драгун, пяти полков легкой кавалерии, а также двух баварских полков шеволежеров и одного полка саксонских драгун. В общей сложности шестьдесят эскадронов.

Четвертый резервный кавалерийский корпус под командованием генерала Латур-Мобура включал в себя четыре саксонских и вестфальских кирасирских полка и семь полков польских улан. Всего сорок четыре эскадрона.

В течение апреля эти огромные массы людей пришли в движение. Первый, второй, третий, шестой, седьмой и восьмой корпуса, а также первый и второй кавалерийские корпуса заполнили Пруссию и после перехода через Одер подошли к Висле. Четвертый и третий кавалерийские корпуса, вышедшие из Вероны, пересекли Тироль и вошли в Силезию. Поляки, составлявшие пятый и четвертый кавалерийский корпуса, собрались на Висле. Десятый корпус прошел формирование между Данцигом и Кенигсбергом. Австрийский контингент был сформирован в Галиции, в районе Лемберга. Гвардия Наполеона вышла из Парижа и направилась к Дрездену. Девятый корпус оставался в резерве между Эльбой и Одером. Одиннадцатый корпус приступил к формированию в районе Майнца.

В начале мая армия достигла берегов Вислы. Первый корпус подошел к Мариенбургу и Эльбингу, второй – к Мариенвердеру, третий – к Торну, четвертый и шестой – к Плоцку, пятый сосредоточился в Варшаве, восьмой – правее Варшавы, седьмой – в Пулавах, и гвардия прибыла в Дрезден.

Что касается сил России, то вот как они были организованы на 1 января 1812 года.

В Финляндии был сосредоточен корпус графа Штейнгеля, состоявший из двух драгунских полков и шестой, двадцать первой и двадцать пятой дивизий. В общей сложности 30 653 человека.

В Петербурге стоял корпус Его императорского высочества великого князя Константина, который состоял из гвардейской кавалерийской дивизии, из гвардейской пехотной дивизии, из двух гвардейских кирасирских и двух гренадерских полков линейной пехоты и одного полка линейной пехоты. Всего двадцать восемь тысяч пятьсот двадцать шесть человек.

В Лифляндии и Курляндии расположился корпус графа Витгенштейна из первой кавалерийской и подразделений пятой и четырнадцатой дивизий. В общей сложности тридцать четыре тысячи двести девяносто человек.

Корпус генерала Баговута, сосредоточенный в Виленской и Витебской губерниях, состоял из первой кирасирской дивизии, второй кавалерийской, а также первой, второй и седьмой дивизий, за исключением двух кирасирских и двух гренадерских полков. Всего сорок семь тысяч пятьсот двадцать человек.

В Гродненской, Минской и Могилевской губерниях стоял корпус генерала Эссена, сформированный из третьей кавалерийской дивизии, а также двадцать третьей, третьей и одиннадцатой дивизии без одного пехотного полка. В общей сложности сорок одна тысяча сорок пять человек.

На Волыни и Подолии стояла армия князя Багратиона, состоящая из второй кирасирской дивизии, четвертой и пятой кавалерийских, второй, седьмой, двенадцатой, восемнадцатой, двадцать четвертой и двадцать шестой дивизий. Всего сто четыре тысячи триста двадцать два человека.

На Дунае располагалась Молдавская армия генерала Кутузова, в состав которой входили шестая и седьмая кавалерийские дивизии, а также восьмая, девятая, десятая, пятнадцатая, шестнадцатая и двадцать вторая дивизии, за исключением восьми батальонов девятой дивизии. В общей сложности восемьдесят семь тысяч двадцать шесть человек.

В Крыму и вокруг него был сосредоточен корпус герцога де Ришелье, состоящий из восьмой кавалерийской и тринадцатой дивизий, а также восьми батальонов, переведенных из девятой дивизии. Всего девятнадцать тысяч пятьсот один человек.

На Кавказе стоял корпус генерала Ртищева, состоящий из драгунского полка и девятнадцатой дивизии. В общей сложности девять тысяч девятьсот двадцать восемь человек.

В Грузии располагался корпус генерала маркиза де Паулуччи, который включал в себя два драгунских полка и двадцатую дивизию. Всего двадцать три тысячи шестьсот сорок пять человек.

В Москве стояла вновь сформированная двадцать седьмая дивизия численностью в десять тысяч шестьсот сорок один человек.

Если добавить к численности упомянутых контингентов еще две тысячи четыреста семнадцать человек из учебных подразделений, четыре тысячи пятьдесят одного сапера, четыре тысячи восемьсот пятьдесят одного человека из артиллерийского резерва и, наконец, шестьдесят девять тысяч сто шестьдесят шесть человек из казарменных рот и инвалидных команд, то получим общее количество в пятьсот семнадцать тысяч шестьсот восемьдесят два человека, что составляло общую численность регулярных войск Российской империи[106]106
  См. Boutourlin, Campagne de 1812, том I, с. 104.


[Закрыть].

Среди всех этих больших приготовлений в Петербурге царил покой; здесь явно недооценивали реальной опасности приближающейся войны. На переброску русских войск в направлении границ смотрели как на меры предосторожности и необходимость демонстрации внушительной силы империи. Общество находилось в неведении относительно того, что происходило по ту сторону Вислы, так как все связи с герцогством Варшавским были прерваны и после отъезда императора в Вильну никаких зловещих новостей, предшествующих разрыву мирных отношений и нарушению спокойствия, в Петербург не поступало. Поскольку не было и никаких деклараций о начале военных действий ни со стороны Франции, ни со стороны России, то все были почти уверены в том, что император Александр своим посещением Вильны и приграничья хотел лишь укрепить существующий мир и обеспечить спокойствие своего государства путем переговоров по сглаживанию претензий, способных привести к нарушению границ его империи[107]107
  Сведения, которые получал Наполеон, о том, что происходило в Литве до того, как он перешел Неман, грешили неточностями, о чем можно судить по следующим отрывкам из рукописи барона Фэна, 1812, том I, с. 73 и 74.
  «Император Александр прибыл в Вильну 28 апреля… Он устроил самый радушный прием для литовских дворян. Особая щедрость была проявлена по отношению к его новым подданным из Польши. Польские князья Сулискоцкий и Любецкий были награждены орденом Св. Анны. Этого же ордена был удостоен граф Огинский. Стройновский назначен воеводой в Волыни, Огинский – в Минске, Карвицкий – в Подолье, Ваврецкий – в Вильне. Похоже, что яркий луч света, направленный в сторону Варшавы, осветил истинные цвета стягов, под которыми русские готовятся сделать еще один шаг в Европу. Ходят слухи, что император Александр собирается провозгласить себя королем Польши. Наполеон не может больше откладывать отправку своего посла а Варшаву, и т. д.
  Император Александр был любезен со знатью Литвы не более чем былые времена, когда он бывал в Вильне. Возможно, он засвидетельствовал ей больше доверия, но он неизменно проявлял свою любезность… Никогда ни в Польше, ни в Литве не существовало князя Сулискоцкого. Маршалок Виленской губернии г-н Сулистровский, о котором я упоминал во втором томе своих мемуаров, с. 370, был награжден орденом Святой Анны первого класса и стал первым литвином, назначенным на должность гражданского губернатора Минска. Однако все эти награждения не совпадают по времени с описанными событиями.
  Князь Любецкий, чьи таланты и личные качества были должным образом оценены императором Александром, получил несколько очень высоких наград, но это было намного позже, когда он был назначен членом Временного правительства герцогства Варшавского. Что касается меня, то кроме польских, я не имел никаких других наград, и никогда не стоял вопрос о моем назначении на должность минского воеводы, ни о создании этих трех должностей, поскольку император хорошо понимал, что не милости и личные награды могли бы удовлетворить наши амбиции и осуществить желания поляков… Слухи о том, что император собирается объявить себя королем Польши, могли распространяться; но никаких действий с его стороны на этот счет предпринято не было, и вплоть до своего отъезда из Петербурга в Вильну, он никому, кроме меня, не говорил о своих благих намерениях в отношении моих соотечественников.»


[Закрыть]. Эта уверенность укрепилась еще больше после того, как стало известно, что Наполеон послал своего посла графа Нарбонна из Парижа в Вильну, где находился император Александр, с предложениями, которые следовало рассматривать как дружественные и примирительные. Все это никак не вязалось с тем, что Наполеон двинул свои грозные армии к берегам Вислы, что отправив графа Нарбонна, сам он выехал из Сен-Клу в Дрезден, где ждал ответа, который должен был привезти посол, и что на следующий день после возвращения де Нарбонна, то есть 29 мая, он покинул Дрезден и отправился к войскам.

книга десятая

Глава I

Из-за болезни я смог выехать из Петербурга лишь через шесть недель после отъезда императора. В дорогу я отправился 6(18) июня.

Прибыв в местечко Румшишки, что в десяти с половиной милях[108]108
  Одна польская миля равна немецкой миле, или двум французским лье, или семи российским верстам.


[Закрыть] от Вильно, поздно вечером 9(21) июня, я был очень удивлен, заметив на противоположной стороне Немана, в герцогстве Варшавском, большие костры, а на этой стороне реки усиленные казачьи патрули. От станционного смотрителя я узнал, что костры появились три дня назад и со дня на день ожидается вторжение французской армии в Литву. Я не мог прийти в себя от неожиданности.

По прибытии в Вильну я отправил гофмаршалу графу Толстому записку с просьбой сообщить императору о моем приезде и спросить дальнейших распоряжений Его Величества.

Толстой ответил, что если я не устал с дороги, то император будет рад видеть меня вечером на балу, который в Закрете[109]109
  Загородный особняк в полумиле от Вильны, бывшая собственность иезуитов, который принадлежал генералу Беннигсену и позднее выкуплен императором.


[Закрыть] дают его адъютанты. Если я не смогу приехать на бал, Его Величество приказывает явиться к нему завтра утром в девять часов. После всего, что я видел и слышал в Румшишках, заявление про бал меня очень удивило. Я с нетерпением отправился в Закрет и, увидев там среди многочисленного собрания полное веселье, был поражен точно так же, как сутки назад, когда узнал, что французская армия находится столь близко от места расположения императора.

Его Величество принял меня со всей добротой и выразил удовлетворение моим приездом. Он не раз обращался ко мне с разными вопросами, и я не заметил никаких изменений в его настроении, хотя как я узнал впоследствии, ему стало известно, что французы уже перешли Неман.

На следующий день я получил сообщение, что император не сможет увидеться со мной в девять утра, поскольку ему необходимо подготовить несколько писем, но он приказал мне явиться к обеду.

23 июня на протяжении всего времени пока мы находились за столом император, как мне показалось, сохранял свое привычное спокойствие и поддерживал обычное настроение, но после обеда и его короткой аудиенции с князем Платоном Зубовым, когда он пригласил меня в свой кабинет, я нашел его задумчивым и сильно озабоченным. Он сказал мне, что был очень доволен своим пребыванием в Вильне и отношением к нему жителей Литвы, что я не обманул его, когда говорил об их усердии и преданности ему, что все они проявили желание поставить все необходимое для армии, и что он ответил им взаимностью, выразив свое доверие и назначив комитет из литвинов для распределения того, что землевладельцы должны были поставить, и это для того, чтобы не подвергать их обидам со стороны тех, кто отвечает за реквизиции для армии.

Император с большой теплотой сказал, что хотел бы видеть меня в Вильне раньше, что он очень огорчен из-за того, что я не смог следовать за ним, что он вынужден отказаться от ряда проектов, так как у него на это уже нет времени… Он считал необходимым поручить кому-нибудь редактирование газеты, которая будет печататься при штаб-квартире, чтобы разрушить впечатление, создаваемое в стране ложными сведениями наполеоновских эмиссаров и успокоить эмоции литвинов. Он добавил, что ему всегда претило применение подобных методов, которые он считал ниже своего достоинства, но он начинает сознавать в них необходимость, учитывая те существенные преимущества, которые извлекает из этого Наполеон. Сначала редактирование газеты император хотел поручить генералу Армфельдту, но потом решил, что было бы уместнее доверить это дело поляку. Он приказал мне призвать графа Людвига Плятера и передать ему, что Его Величество, рассчитывая на его преданность и усердие в интересах страны и будучи уверенным в его просвещенности и талантах, желает видеть его в штаб-квартире и поручить ему редактирование газеты на французском и польском языках.

В ту минуту, когда я собирался уходить, император получил донесение от передовых постов армии, которое, похоже, произвело на него сильное впечатление и, глядя в окно на ураганный ливень с градом, он, обернувшись в мою сторону, со вздохом промолвил: «Мои бедные солдаты, которые сейчас находятся на марше!»

Именно в тот момент я впервые узнал, что французы перешли Неман. Сообщая мне это, император добавил, что лед тронулся, что он не может себя упрекнуть в развязывании войны, что он сделает все, что подсказывает ему долг, и что он полон веры в Провидение, которое благословляет лишь добрые дела.

Я спросил разрешения у императора провести некоторое время в своих владениях в Литве и Белой Руси, прежде чем вернуться в Петербург. «Я очень надеюсь, – сказал император, – что перед отъездом в Петербург, вы навестите меня в штаб-квартире в Дриссе».

Проснувшись следующим утром, я узнал, что в три часа после полуночи император покинул Вильну, и это было заметно по общему оживлению в городе.

Чтобы иметь представление о том, что происходило, надо было видеть это зрелище. Все распоряжения на проведение эвакуации города выполнялись военными очень четко. Однако какая живая картина во всем городе! Здесь экипажи и коляски, обгоняющие друг друга, чтобы поскорее выбраться из Вильны, там – загромождающие проезды повозки, которые, выехав за городские ворота, быстро уносились прочь, опасаясь прихода врага. На всех площадях и перекрестках группы людей, взволнованно обсуждающие положение. Их лица оживлены либо из-за угрозы опасности, вызванной отступлением русской армии, либо от нетерпения встречи с поляками из авангарда Наполеона.

Трудности найти лошадей доставляли дополнительные волнения для тех, кто торопился с отъездом. Нанять лошадей было невозможно, поскольку почти все они были реквизированы для перевозки армейского снаряжения, и военные не стеснялись выпрягать лошадей из частных экипажей, стоявших наготове к отъезду из Вильны. Среди всей этой неразберихи мне припоминается дама, загнавшая лошадей на второй этаж дома, чтобы их не отобрали.

Самое сильное впечатление от начала войны и от причиненных людям неприятностей, когда все разом торопятся покинуть город, оставленный его защитниками, может получить лишь тот, кто сам испытал все это.

Мне пришлось пройти через эти трудности, но, в конце концов, друзья снабдили меня лошадьми, и через двенадцать часов после отъезда императора я покинул Вильну и по минской почтовой дороге направился в свое поместье, до которого было четырнадцать миль.

Выстроившиеся в две, а в некоторых местах и в три колонны коляски и разные экипажи загромождали путь и мешали продвижению вперед. В двух этапах от города стала слышна сильная канонада. Было понятно, что на расстоянии нескольких лье от места, где мы находились, идет бой, и мы предположили, что это в районе Новых Трок.

Все, что происходило вокруг, казалось мне каким-то сном, потому что, когда за десять дней до этого я выезжал из Петербурга, в столице империи никто не думал, что военные действия могут начаться так скоро. А когда было получено известие, что Наполеон отправил к императору Александру в Вильну де Нарбонна, всем хотелось верить, что дело закончится примирением. У меня открылись глаза на все происходящее после приезда в Румшишки, когда я воочию увидел в непосредственной близости французскую армию. Однако веселость и спокойствие, царившие на балу в Закрете, не давали основания предполагать, что мы находимся накануне вступления Наполеона в Вильну.

На следующий день после бала я узнал от самого императора, что французы действительно перешли Неман и что война неизбежна. Но так как военные действия были окутаны глубокой тайной и никто не знал истинных планов Александра и Наполеона, трудно было предположить, что русские могут оставить Вильну еще до того, как будет дано решающее сражение.

Упоминание императором лагеря в Дриссе и его внезапный отъезд из Вильны навели меня на грустные воспоминания и напомнили о том, что я слышал о плане военных действий, который обсуждался в Петербурге шесть месяцев назад, и реализация которого, к моему опасению, разворачивалась на наших глазах.

Не собираясь противоречить кому-либо и опровергать различные домыслы о причинах оставления Вильны и отступления российских войск без боя, я просто приведу факт, подлинность которого могу гарантировать.

После совета, который прошлой зимой проводил император с участием видных военачальников по обсуждению плана действий на случай вторжения французов в Россию, я встретился с генералом Армфельдтом, который выходил из кабинета Его Величества. Обращаясь ко мне, он сказал: «Мне жаль огорчать вас, мой дорогой граф, но в войне, которая грозит нам, поляков ждет много страданий. В случае агрессии со стороны французов императору было предложено вывести наши войска из Литвы вначале до укрепленного лагеря в Дриссе, а затем, если наполеоновские войска будут превосходить нас, – до старой российской границы. Мы намерены завлечь Наполеона и его армию в глубь страны, где ему не найти необходимых ресурсов. Мы хотим оторвать его от Парижа и сделать его коммуникации с Францией предельно растянутыми и затруднительным. Мы намерены выиграть время до приближения зимы. Нет сомнений в том, что армия Наполеона, завязнув в стране с холодным климатом и при нехватке продовольствия, понесет тяжелые потери в людях и лошадях, неизбежно потерпит неудачу и не сможет противостоять российским войскам, которые тем временем можно будет укрепить и организовать и которые, к тому же, будут сражаться с большой отвагой, защищая старые границы России».

Армфельдт назвал имя автора плана, а также тех, кто выступал против (он в их числе). Но генерал признал, что если хорошо подсчитать, то этот план является наиболее подходящим по сравнению с другими, потому что позволяет остановить неожиданный и стремительный поток, который невозможно сдержать с помощью дамбы на таком бескрайнем участке границ России от Курляндии до Галиции. Он добавил, что у этих границ будут стоять русские войска, и их отступление будет постепенным, с оказанием возможного сопротивления, но по мере продвижения вражеской армии вглубь территории, сюда будут подтянуты и сосредоточены российские дивизии, дабы дать решающее сражение у старых границ России, где все должно обеспечить им успех.

Армфельдт также сказал мне, что этот, похоже, одобренный императором план был не нов…. Много лет назад его предложил англичанин, который, выступая в роли консультанта относительно средств обороны равнинного государства, не располагающего укрепленными крепостями, как в Польше, решил, что наиболее эффективным станет отвод войск на сорок или пятьдесят лье от границ с одновременным вывозом или уничтожением ресурсов, которые враг мог бы найти в стране. То есть, создать, так сказать, пустыню и кучи золы между вражеской и обороняющейся армиями.

«К счастью, – добавил Армфельдт, император Александр слишком гуманен, чтобы пойти на такие крайности, но, мой дорогой, готовьтесь увидеть ваши владения разоренными, а Литву в плачевном состоянии. Эта война не обойдется без больших жертв, и вы знаете, что следует в чем-то уступить, чтобы добиться большего».

Все, что я раньше услышал от генерала Армфельдта, всплыло в моей памяти, когда я увидел первые шаги по отступлению русской армии. В Вильне к нам дошла копия обращения Наполеона к войскам по случаю перехода через Неман, в котором он объявил, что они вступают на территорию противника. Таким образом, он вступал в Литву не как освободитель и друг, чтобы объединить ее с герцогством Варшавским и создать Польшу! – Это заявление сильно напугало литвинов[110]110
  С обеих сторон с нетерпением ждали сигнала к началу военных действий. Никто не сомневался, что война неизбежна, однако официальных заявлений на этот счет не было. Наконец 10 июня 1812 года Наполеон публикует в своей штаб-квартире в Вилковишках следующее обращение:
  «Солдаты! Вторая польская война началась. Первая окончилась при Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия поклялась быть в вечном союзе с Францией и в войне с Англией. Ныне она нарушает свои клятвы. Она не желает дать никакого объяснения в странных своих поступках, пока французские орлы не отойдут за Рейн и не покинут своих союзников на ее произвол. Россия увлечена роком. Судьбы ее должны свершиться. Не думает ли она, что мы переродились? Или мы более уже не солдаты Аустерлица? Она предлагает нам бесчестье или войну. В выборе не может быть сомнения. Идем же вперед, перейдем Неман, внесем войну в ее пределы. Вторая польская война будет для французского оружия столь же славна, как и первая. Но мир, который мы заключим, принесет с собою и ручательство за себя и положит конец гибельному влиянию России, которое она в течение пятидесяти лет оказывала на дела Европы…»
  См. Boutourlin, История кампании 1812 года. Т. 1, с. 158–159.


[Закрыть].

Первые злодеяния, совершенные французами сразу после перехода Немана в некоторых поместьях, чьи хозяева были приверженцами Наполеона, поскольку видели в нем деятеля, способного возродить их страну, подтверждали, что обращение было воспринято дословно, и солдаты считали, что находятся во вражеской стране, где им все дозволено.

Разумеется, злоупотребления запрещались армейским руководством, и, вероятно, дисциплинированные и привычные к подчинению войска не были в них замечены, но от этого горе меньше не становилось. Сожженные деревни, разграбленные дома помещиков и издевательства над населением послужили сигналом к враждебным действиям, нагоняли страх на тех, кто жил рядом с границей, вынуждали людей поспешно покидать свои дома, тщательно прятать свое имущество или увозить с собой то немногое, что они могли уберечь от вражеского мародерства. Это бегство, сильно удивившее французов и вызвавшее гнев Наполеона, можно объяснить просто началом войны.

Я вернусь к этой главе, когда пойдет речь о причинах, объясняющих, почему литвины не встретили Наполеона с энтузиазмом, который он увидел у поляков герцогства Варшавского[111]111
  В конце этой книги я разместил заметки гражданина Литвы из Вильны, который в 1812 году, устав от постоянных упреков со стороны французского дипломата по поводу преданности его соотечественников императору Александру и вялого отношения к намерениям Наполеона, решил ответить ему этим беспристрастным письменным посланием, которое содержит достоверные и точные представления о Литве и литвинах. – См. Приложения, № 1.


[Закрыть].

Но вернемся к моей поездке. Ее описание необходимо, чтобы понять насколько быстрым было продвижение французских армий и в каком положении находились районы, через которые они проходили.

Приехав 14(26) июня в деревню Залесье, что в четырнадцати милях от Вильны, с надеждой провести здесь хотя бы несколько дней, уже на следующий день я узнал, что отряд французских гусар вошел в Ошмяны, расположенные на полпути от Вильны, а утром 27 июня, когда садился в карету, мне сообщили, что в Сморгони – в десяти верстах от деревни – уже появились уланы.

Добравшись до Молодечно, где находилось другое мое поместье – в восемнадцати милях от Вильны – я полагал, что попал в спокойное и надежное место, и хотел остаться здесь какое-то время, поскольку считал, что русские армии смогут остановить продвижение врага хотя бы на таком расстоянии, но утром 30 июня я был вынужден поспешно покинуть и это место, узнав что в Вилейку на р. Вилия, что в двадцати верстах от Молодечно, направлен отряд французской кавалерии, чтобы захватить там приготовленные для русской армии большие провиантские склады[112]112
  Город Молодечно заслужил упоминание во всех описаниях войны 1812 года и приобрел определенную известность тем, что во время отступления здесь останавливался Наполеон. Он провел в городе восемнадцать часов, разместившись во дворце, в то время как сопровождавшая его гвардия, изнуренная переходами, голодом и холодом, расположилась в городе и его окрестностях и занималась поиском съестного и, чтобы согреться, жгла деревянные дома. Наполеон получил здесь депеши из Парижа и других мест с курьерами, которые прибыли почти все в одно время. В камине своей комнаты он сжег много бумаг, и это занятие заняло у него несколько часов. Здесь он узнал, что в пятнадцати верстах от Молодечно, на большой дороге казаки отбили часть его экипажей. И в этом месте Наполеон продиктовал свой 29-й бюллетень, в котором впервые постарался проанализировать результаты и неудачи своего похода в Россию. Более двух тысяч казаков из авангарда Чичагова находились всего лишь в четверти лье от молодечненского дворца и были отделены от него рекой и вытянутой заводью, окруженной болотами. Они пытались найти проход, опрометчиво бросаясь на своих лошадях через не успевшее замерзнуть болото, и многие из них нашли здесь свою погибель. Сутки спустя двадцатиградусный мороз, сковавший болото, позволил переправиться не только казакам, но и артиллерии, однако Наполеон был уже далеко на дороге в Вильну. Ядра русских пушек, которые были установлены на небольшом расстоянии от жилища Наполеона на противоположной стороне болот, не смогли поразить дворец, защищенный высокими грабовыми деревьями прилегающего сада.


[Закрыть].

Я остановился на день в Мясоте – в одном этапе от Молодечно, чтобы узнать новости о передвижении армий.

Здесь ночью я повстречался с флигель-адъютантом императора Бенкендорфом, проезжавшим мимо с депешей. Я попросил его доложить Его Величеству, что в местах, где имелись крупные провиантские склады, которые оставлялись без боя врагу или сжигались, если на то имелось время, было бы лучше вернуть запасы землевладельцам и крестьянам, которые и так находятся в ужасающем положении после неурожая прошлого года и выполнения всех податей, чтобы наполнить сии склады.

В Минск я прибыл лишь 4 июля. В тот же день гражданский губернатор Добржинский отправил отсюда свою жену вместе с экипажами. Многие жители в спешке покидали город. Все говорило о том, что ожидается нападение со стороны неприятеля. Однако я никак не хотел верить тому, что значительное соединение французских войск могло продвинуться столь далеко вглубь территории, не встретив на своем пути сопротивления.

Поскольку из Вильны я ехал по почтовой дороге, то знал, что различные французские отряды уже добрались до многих городков и местечек, но о продвижении главных сил мне ничего не было известно. Поэтому я сильно удивился, узнав, что 4 июля маршал Даву вошел в Вишнево, а 6 июля генерал Багратион, который находился в Свири, куда он подошел со стороны Минска, получив сведения о приближении к этому местечку со стороны Ракова французов, изменил направление движения своего войска.

Таковы были те единственные новости, которые мне удалось узнать в Минске, но и этого было достаточно, чтобы понять, что именно эти края станут театром военных действий, несмотря на то, что все наше внимание было направлено на Вильну, судьба которой по-прежнему оставалась неизвестной.

Поскольку мы были в полном неведении относительно хода военных действий после переправы французов через Неман, нашему удивлению не было предела, когда мы узнали, что корпус маршала Даву двигался отдельной колонной от великой армии, а Багратион – от основных сил русских, и оба военачальника были готовы ввязаться в баталию на подступах к Минску.

На этом можно было бы построить много разных предположений, если бы у нас было время, но уже ранним утром 7 июля, когда я выезжал из Минска в направлении Белой Руси, стало известно, что конница Платова успешно атаковала французов в районе Мира. Со стороны Воложина доносилась сильная канонада, которая свидетельствовала о приближении французов к Минску, куда маршал Даву вошел 8 июля.

Хотя у меня уже не оставалось никаких сомнений в быстроте продвижения врага по Литве, я тем не менее полагал, что основные силы направятся в сторону Дриссы, где должны были быть сосредоточены все русские армии, и не думал, что маршал Даву сумеет войти в Белую Русь еще до того, как произойдет решающее сражение в районе Двины.