Текст книги "Дети грозы. Книга 4. Сердце убийцы"

Не только его.

Всех, до кого дотянется.

Какая удача, что сегодня Пророк без амулета! Удача и для Фортунато, которому с каждым днем все труднее сохранять здравый рассудок, и для мальчишки-убийцы.

– Жаркое, быстро! – послышался голос одного из приближенных фанатиков.

Следом – топот, пыхтение, лязг плохо закрепленного меча, невнятные голоса из шатра, потом те же голоса ближе…

«Светлая, помоги», – взмолился Фортунато. И провалился в темное, полное змеиного шипения и запаха тлена забвение.

Разбудил его смех. Скрипучий и рычащий смех демона из Ургаша. Сон?

Нет, опасность!

Открыв глаза, Фортунато рывком сел – все помутилось, поплыло. Сквозь туман боли послышался гул огня, треск рвущейся ткани и вой, пронзительный и мертвый.

Совсем близко…

Себастьяно бие Морелле, Стриж

Страх Пророка пах заманчиво, но еще заманчивей пахла его кровь. Стриж не удержался и лизнул еще раз, сдирая мясо до кости и наслаждаясь острым и сытным вкусом. Пророк забился, завоняло мочой. Стриж полоснул когтями по горлу проповедника и удивленно поймал откатившуюся голову.

«С такими когтями никаких ножей не надо. Удобно».

По краю сознания скользнул образ головы на столе Мастера – дивно смешной образ! Смеясь, Стриж поднял голову за волосы, нашел котомку. Когти мешали и грозили порезать ткань на лоскутья.

«Убрать, – приказал Стриж, взглянув на левую руку. Когти втянулись, голова Пророка заняла подобающее место в котомке. – Все, дело сделано, можно сматываться».

«Нельзя! Еще, мое! – помешал последовать здравой мысли шепот Ургаша. – Служи мне, Стриж!»

Тут же запах страха и злости, исходящий от сотен фанатиков, усилился, рот наполнился слюной, а в животе заворчало. Захотелось заорать: «мое!» – сгрести ближнюю жертву и пить, пить…

Отмахнувшись от слабого писка разума, требующего что-то такое вспомнить, Стриж закинул котомку на плечо, свалил на труп горящую масляную лампу и вместе с мгновенно взметнувшимися языками пламени взмыл над лагерем, прорвав крышу шатра, как паутину. Он торжествующе завыл, высматривая первую жертву. Панические вопли фанатиков слились с далеким собачьим воем, лагерь взметнулся огнями, отчаянной суетой, и вмиг застыл: раззявленные рты, выпученные глаза, раскоряченные руки – и расходящаяся кругами паника.

«Мои, все мои», – довольно проворчал Стриж.

«Охота!» – отозвалось демонское тело.

Принадлежащие ему души загорелись алыми пульсирующими огнями. Десятками, сотнями огней. Стриж спикировал, схватил ближайшего фанатика и поднял в воздух. Тот не успел понять, что происходит, как Стриж снес ему голову одним взмахом когтей, глотнул брызнувшей из обрубка крови, бросил пустое тело и устремился к следующему.

Схватить, выпить, выбросить. Схватить, выпить, выбросить.

Жизни и души падали в Ургаш сквозь глотку Воплощенного – одна за одной. Голос божества: «мое!» – заглушал последние мысли и чувства. Все, кроме потребности служить и есть, есть…

– Стой! Именем Светлой!

Стриж словно наткнулся на стену. То, что еще оставалось от Себастьяно бие Морелле, проснулось в дальнем углу сознания демона и сбило полет. Воплощенный тяжело закувыркался в воздухе и упал на груду теплых обезглавленных тел.

«Стой, шисов дысс, что ты творишь! – мысленно заорал Стриж, обнаружив себя занесшим когтистую лапу над полузаваленным палаткой и трупами генералом Альбарра. – Этот не твой! Хватит!»

Лапа дернулась и мазнула когтями перед застывшим лицом Альбарра.

«Мое, съем», – прошипел демон, но уже не так уверенно.

«Хватит. Все. Охота окончена, – твердил сам себе Стриж, с трудом отвоевывая у демона собственное тело. – Темный Брат получил свое. Жертвы кончились».

Несогласный демон на миг вырвался из-под контроля и огляделся в поисках вкусных алых огоньков. Единственный оставшийся быстро удалялся в сторону реки.

«Ловим последнего и спать. Ты хорошо послужил», – тоном Седого Барсука, уговаривающего разъяренного пса отпустить горло случайно выпавшего на арену зрителя, прошептал сам себе Стриж.

Сытый демон послушался. Подпрыгнул и в десяток взмахов крыльями догнал последнего фанатика в белом балахоне. Короткое движение лапы – голова слетела, алый огонек мишени погас.

Остальные люди демона не интересовали.

«Хор-рошо! Тепер-рь спать!» – довольно рыкнул он, оставляя Стрижа наедине с самим собой и залитым кровью, разбегающимся в панике лагерем.

«Будь ты проклят», – зажмурившись, шепнул Стриж.

Собственное отражение, которое Стриж увидел в глазах Альбарра, никуда не делось: ожившая крылатая статуя из ниши у входа в Алью Хисс. Зубы, как у акулы. Когти в половину локтя, про которые маленький Себастьяно столько раз спрашивал Наставника, правда ли, что таких не бывает на самом деле. Даже цвет тот же, антрацитовый с рыбьим блеском.

«Прочь. Прочь отсюда», – повторил себе Стриж, пробежал несколько шагов, едва не запутавшись в чьей-то брошенной одежде, и с трудом взмахнул крыльями.

В голове было пусто и гулко, словно в колоколе. Тошнило. Демоновы крылья едва слушались, полет получался кривым и ломаным.

«Пьяный демон, ха-ха», – подумал Стриж, кулем валясь на дальний от лагеря берег. Рядом шмякнулась и покатилась котомка.

«Ух-ха!» – отозвался мыслям Стрижа филин с ближнего дерева.

«Ау-у!» – подтвердили издалека одичавшие собаки.

На том берегу продолжались пожар и паника. Там, далеко.

«Все. Пророк мертв, я жив. Все закончилось».

Стриж хотел стереть с лица что-то мокрое, но оно не стиралось, норовило попасть в глаза. Он выругался и взглянул на руки. Черные, блестящие в лунном свете. И запах, въедливый железистый и приторный запах… К горлу подступил ком, внутри булькнуло – Стриж еле успел наклониться, как его вырвало черной дрянью.

«Кровь? Шис, нет!» – подумал он, зажмуриваясь. Перед глазами мелькали раззявленные рты, вытаращенные глаза, оторванные руки – и кровь, кровь… Сколько их было, белых балахонов? Тридцать, сорок? Или сто?

«Всссе мои… всссе…»

Его снова вырвало остатками черного. И еще раз – всухую.

Он встал. Как был, в рубахе и штанах, вошел в воду. Сел на дно, стянул рубаху. Начал полоскать…

Стриж сидел в реке, пока зубы не начали выбивать марш, а сам он не почувствовал себя выполосканным до скрипучей белизны. Только тогда он вылез, натянул мокрую рубаху, повесил на плечо котомку и пошел к деревне: там – переправа и дорога обратно, в Суард.

Глава 10
Слухи, химеры и наваждения

…смерть суть разделение души и тела. Душа уходит в Светлые Сады, переосмысливать жизнь и ждать нового рождения, тело же возвращается в землю и прорастает деревом. У ире не принято тосковать по умершим, но не возбраняется благодарить их или просить духовной поддержки. Для этого ире приходят в Лощину Памяти, где ушли в траву предки, и общаются с деревьями, хранящими дорогие сердцу образы.

Такие Лощины Памяти есть там, где когда-либо жили ире. Некоторые закрыты для людей, некоторые, как в Суарде и Метрополии, позволяют шерам хоронить своих близких по древнему ирийскому обычаю. Сам обычай чрезвычайно красив…

С.ш. Офелия Хеймдел Мандолина, «Культура народов империи»

10 день пыльника. Риль Суардис

Шуалейда шера Суардис

Лица, лица… старые и молодые, мужские и женские – сотни предков смотрели на Шу слепыми деревянными глазами. Сотни стволов – дубов, кленов, груш, буков…

Она провела ладонью по стволу яблони, обрисовала пальцем скулы, брови, так похожие на ее собственные. Ветер шептал что-то утешительное в кроне, осыпал розоватыми лепестками: для этой яблони всегда будет поздняя весна. Рядом зашелестел голыми ветвями с едва проклюнувшимися почками клен. Крохотное младенческое лицо словно сморщилось, готовое заплакать. Погладив старшего брата по коре, Шуалейда, наконец, взглянула на отца. Узловатый граб, только сегодня выросший в Лощине Памяти, ответил ей ласковым шорохом желтых листьев и улыбнулся морщинистым коричневым лицом.

На мягкой траве под сплетенными ветвями граба и яблони сидел Кай. В алом. Он перебирал листья, словно собираясь рисовать генеалогическую рощу Суардисов. Выразительные синие глаза его были сухими, как и пять часов назад, когда ире с длинными белыми косами вышел из глубины Леса Фей и приветствовал шеров, принесших завернутого в алые шелка мертвого короля. За спиной ире порождением волшебного сна застыл тонконогий жеребенок лунной масти. Единственный рог на благородной морде переливался опалом, глаза отсвечивали лиственной зеленью: гербовый единорог Суардисов пришел проводить старого короля и встретить нового.

– Пойдем домой, Каетано, – позвала брата Шуалейда. – Послы явились принести соболезнования.

Юный король молча встал и пошел прочь из Лощины Памяти, прижимая к груди опаловый рог. Шуалейда коснулась укоризненно качающего ветвями граба, прошептала: «Он справится, отец, поверь», – и пошла вслед за братом.

– Кай, – окликнула его десяток шагов спустя. – Кай?

Брат остановился, глянул пустыми глазами. Шу вздрогнула: в этой пустоте летели на снежных крыльях демоны вины и отчаяния.

– Ты не виноват в его смерти, Кай. – Она взяла его за руку, слегка сжала. – Просто время пришло…

Слова звучали глухо и фальшиво. Время… Кто так распорядился? Кто сказал, что время – ради власти жертвовать жизнями и топтать судьбы? Что время – умирать самым лучшим, чтобы не мешать стервятникам? Боги отвернулись, позволили людям играть людьми, позволили забыть, что власть не цель, не награда, а ответственность.

– Не бойся. Я справлюсь, Шу. Мы сохраним Валанту. Отец не для того… – он замолк.

Обернулся.

Шу вместе с ним.

Позади качали ветвями клены и эвкалипты. Обыкновенные клены и эвкалипты с зелеными листьями и гладкими стволами. Лощина Памяти закрылась.

До парадного подъезда дошли в молчании. Так же, в молчании, поднялись на второй этаж, к королевскому кабинету. По дороге Каетано лишь едва кивал в ответ на поклоны придворных: ваше величество, скорбим… ваше величество, плачем…

На половине пути, перед галереей Масок, перед Каетано склонился поседевший, пожелтевший от горя и вины шер Бенаске: именно он, беззаветно преданный вассал, принес своему королю то злополучное письмо, не решившись нарушить волю кронпринца, подкрепленную чарами.

– Ваше величество, позвольте…

– Слушаем. – Каетано скользнул по нему холодным взглядом.

– Шер Бастерхази вернулся два часа назад. Он получил из Иверики известия…

Шуалейда поморщилась. О возвращении темного шера она уже знала, но еще не говорила Каю. Возможно, зря. Злиться на шакала и предателя – лучше, чем тосковать по отцу.

– …мятежники разбежались, город полон полусумасшедших людей и сумасшедших слухов, – продолжал шер Бенаске.

– Что за слухи? – спросила Шу, снова не для себя, а для Кая.

Спрашивать, откуда секретарь узнал о письме, не было необходимости: она легко читала его страх перед Бастерхази, смешанный с виной и желанием ее загладить. Пусть даже за подслушанный разговор с Ристаной темный шер превратит его в такое же умертвие, как Эйты – все равно после смерти любимого короля жизнь не имеет смысла.

– По слухам, лжепророка и его последователей забрал демон из Ургаша. – Секретарь осенил лоб малым окружьем. – Прошу простить, но больше ничего темный шер не говорил.

Говорил. Еще как говорил. Просто не Ристане. И об этом разговоре Шу тоже не желала вспоминать.

– Благодарю, шер Бенаске, – кивнул Каетано. – Вы принесли радостное известие, столь драгоценное в этот скорбный час.

Шер кланялся, пряча слезы: от милостивых слов юного короля его вина и боль лишь крепли.

– Проводите нас, шер Бенаске, – приказала Шуалейда, чтобы старик, упаси Светлая, не разрыдался прямо посреди холла, и махнула рукой, веля ему идти вперед.

Королевский парк, час тому назад

Шуалейда шера Суардис

Она даже не увидела, как всадник вылетел из-за поворота аллеи, лишь услышала стук копыт – и ощутила волну тьмы. Обернулась. Отскочила с его пути, забыв даже выставить щит. И завороженно смотрела, как сворачиваются призрачные крылья, превращаются в знакомый черно-алый плащ, как то, что мгновение назад было живым сгустком силы – становится человеком, как он спрыгивает с химеры, делает шаг к ней…

Глупый порыв броситься на шею, обнять и расплакаться на груди – от горя или от облегчения, не суть – она задавила. После того, как они расстались, ширхаба с два он обнимет в ответ. Скорее посмеется или скажет, что она сама виновата. Что она всегда во всем виновата сама, и смерть отца – не исключение.

Поэтому она так и стояла ледяной статуей, закутанной в алый траур.

А он – сделал еще шаг к ней, поклонился…

Официально. Отвратительно официально. И нет, ей больно вовсе не от того, что он не обнял ее, не назвал, как прежде – моя Гроза, не от того, что он не закутал в горячий бархат своей силы, а остался непроницаемым под ментальными щитами.

Ей больно потому, что отца больше нет.

– Вы опоздали, темный шер, – сказала она, и собственный голос показался ей хриплым карканьем. – Его величество Тодор умер вчера.

– Умер?.. – переспросил Бастерхази. – Примите мои соболезнования, моя… ваше высочество.

Сердце снова болезненно защемило. Он почти сказал, почти… И поправился. Назвал ее высочеством. Не выпустил наружу ни капли эмоций. Ширхаб его нюхай.

Впрочем, нюхать его ширхаб бы не стал. Слишком сильно от темного шера несло страхом, смертью и кровью. Бездной несло. Несмотря на все ментальные щиты.

– Толку от ваших соболезнований, темный шер… – Она спрятала руки за спину и сжала кулаки, чтобы не тянуться к нему, к проклятому предателю. Нет. Он не дождется от нее слабости. – Так же мало, как от такого полпреда Конвента.

– Я сожалею, ваше высочество, что меня не было в Суарде…

– В тот единственный момент, когда вы действительно были нужны, шер Бастерхази, – закончила за него Шу, ощущая, как в груди разгорается спасительная злость.

Злиться – куда лучше, чем плакать. Она ни за что, никогда не покажет ему, как ей плохо и больно было одной. Без Дайма – и без него, ширхабом драного предателя. И не покажет, как ей страшно сейчас – когда на севере мятеж, отец умер, а им с Каетано грозит изгнание, а то и смерть.

Наверное, мастер теней не сумел убить Пророка. Или сумел, но его кто-то заменил. Или… или он посчитал мятеж угодным Хиссу и присоединился…

Нет. Не думать об этом сейчас. Потом. Завтра. Завтра они с Каем и Энрике что-нибудь придумают, чтобы спасти Валанту. А сейчас ей надо спасти хотя бы самоуважение. Только наивная мечтательная дура станет кидаться на шею этому порождению Бездны. Любой нормальной шере следует бояться его и обходить по широкой дуге.

– Прошу прощения, ваше высочество. Я приехал, как только узнал о бунте.

– Прелестно. Вы приехали в столицу…

– Из Найриссы прямиком в Мадарис, – прервал ее Бастерхази, и в его голосе проскользнули огненные нотки гнева, – и дальше, в Иверику. Долг полпреда Конвента – обеспечивать безопасность королевства.

«Скажи мне, пожалуйста, скажи мне, Роне, что ты убил Пророка, разогнал бунтовщиков и все закончилось! Пожалуйста, Роне…» – разумеется, не попросила Шуалейда.

– Однако вы здесь, – вместо этого произнесла она.

– Здесь, ваше высочество. Я спешил сообщить, что мятежные селяне расходятся по домам, и Валанте больше не угрожает гражданская война.

– Вы… это вы убили Пророка, темный шер?.. – Она все же шагнула к нему, глядя в глаза и надеясь, что он ответит: «Да, я. Ради тебя, моя Гроза».

– Нет. За предводителем мятежников и его верными последователями явился демон из Ургаша.

– Демон? Чушь какая! – не сумела скрыть своего разочарования Шу.

– Поверьте, это не чушь. Я был там на следующее утро после резни. Все поле пропитано демонической силой и кровью. Двести четыре тела с откушенными головами. И две с половиной тысячи селян и солдат, разбежавшихся в ужасе. В их воспоминаниях – крылатый демон с когтями, как серпы. И кровь.

Шуалейда с трудом сглотнула. Вот значит как. Гильдия Ткачей послала мастера, а тот призвал демона. Или демон сам пришел. Спасибо тебе, Темный Хисс!

– Значит, мятежа больше не будет?

– Не будет. Но северу потребуется помощь всех светлых шеров Валанты. Урожай погиб, деревни разрушены, множество раненых и пострадавших от ментального воздействия. Оба настоятеля, Риллах Черный и Халлир Белый, отправились на место резни, так что землю они очистят. Но с душами все намного сложнее. Мало кто сам, добровольно, отправится в храм каяться и просить помощи после встречи с демоном.

– Что ж. Я рада, что этим демоном не считают вас, шер Бастерхази.

– Или вас, ваше высочество, – с едва уловимым ехидством парировал темный шер.

Не стоило ему этого говорить. Шу сама толком не поняла, почему ее так взбесили его слова. Даже не сами слова, а намек на ее трусость. Ведь она могла остановить мятеж куда раньше. Могла – но не сделала. Потому что струсила. Испугалась потерять контроль. Испугалась крови и боли. Двести четыре откушенные головы…

Тысячи разорванных, растоптанных зургов. Красная от их крови река в Олойском ущелье. Рев стихии, крики боли и ужаса.

Нет. Она не имела права так рисковать! Она поступила правильно!..

Все эти мысли пронеслись быстрее, чем она успела моргнуть. Намного быстрее, чем она успела понять – что полыхает гневом, что ярость закручивается вокруг нее убийственным смерчем…

– Да как вы смеете! – выкрикнула она, желая только одного: чтобы Бастерхази замолчал, замолчал, замолчал!..

С окрестных дубов уже летели листья и ветви, галька поднялась с дорожки и кружилась в смерче, черно-алый плащ рвался с плеч Бастерхази, его химера оскалилась и прижала уши – но сам он даже не поморщился.

– Не ломайте деревья, ваше высочество, – совершенно спокойно велел он.

Ее на миг накрыло куполом идеальной тишины. А в следующий миг – купол исчез, а она стояла все там же, под древними дубами, опустошенная, оглушенная и растерянная. Только в самой глубине, где сердце, все еще тлел огонек ненависти и боли.

За этот огонек – за свою ненависть – она и ухватилась, как за спасительную соломинку.

– Единственный, кого я хотела бы сломать – это вы, темный шер Бастерхази. Не желаю вас видеть. Никогда!

– Вряд ли это получится, ваше высочество. Я больше не намереваюсь никуда уезжать. Думаю, когда вы немного успокоитесь, мы поговорим еще раз.

– Поговорим? – нервный смех прорвал и без того тончайшую пленку искусственного спокойствия. – Ни за что. Хватит с меня вашей лжи! Знаете что, темный шер? Мы с Каетано вернемся в Сойку. Там не будет ни вас, ни Ристаны, ни всего этого… Так что прощайте. И провалитесь, наконец, в Ургаш!

Не дожидаясь ответа, она шагнула назад, в открывшийся проход – куда-то в глубину Леса Фей, наверное, к Лощине Памяти. К Каю. Зря она оставила его там одного. Зато теперь она точно знает – им нельзя оставаться в столице. Сразу после коронации Кая они уедут в самое безопасное место во всей Валанте. И пробудут там до совершеннолетия Кая. Или до возвращения Дайма из Хмирны…

Ширхаб. Она не спросила о Дайме! Как она могла! О чем она только думала! Не спросила самого важного – здоров ли Дайм? Почему он не пишет?..

Упав спиной вперед в заросли солнечных ромашек на берегу речки Циль, Шу уставилась в пронзительно синее небо без единого облачка.

– Дайм, прости… я… я так по тебе скучаю! Я так о тебе волнуюсь! Если бы я могла поехать к тебе…

Ветви вечно цветущей груши циль лишь насмешливо качались над ней, словно отвечая: и не мечтай, глупая девчонка. Ты не решилась сама подавить мятеж и тем спасти отца, и ты не решишься оставить Кая и отправиться на край Тверди в одиночку. Потому что ты – трусиха. Глупая, наивная, мечтательная трусиха.

– Нет! Неправда! – прошептала Шу, не вытирая слез. – Я не трушу. Но я должна быть разумной… контролировать свои порывы… не убивать… Я… Дайм, пожалуйста! Вернись! Я не понимаю, что мне делать! Да-айм…

– Извольте, ваше величество, ваше высочество, – поклонился шер Бенаске, пропуская их в распахнутые гвардейцами высокие двери.

Королевский кабинет казался пустым, темным и холодным, несмотря на жаркий предзакатный час. Единственным ярким пятном алело траурное платье Ристаны. И, разумеется, никаких послов – только груда свитков невесомой рисовой бумаги, перевитых разноцветными шелковыми шнурами: дипломатическая почта.

– Ваше величество, – пропела Ристана, вставая из-за отцовского стола. – Какая честь! Вы соизволили вспомнить о делах!

Она присела в реверансе.

Шуалейда попыталась прочитать ее, но снова наткнулась на непроницаемую защиту королевских артефактов.

– О, вы уже позаботились наплести послам околесицы, дорогая наша сестра, – парировал Кай. – Может, вы уже готовы принять и корону?

– Увы, от этой тяжкой обязанности я вас не избавлю, – скорбно покачала головой Ристана. – Придется вам явиться на коронацию лично. Надеюсь, хоть на площадь Близнецов ваше величество не опоздает.

– К счастью, время и место коронации не зависит от вашего высочества. Так что есть надежда, что его величество узнает о ней не через полчаса после начала, – пропела Шуалейда так же сладко, как сестра.

– На вашем месте я не была бы так уверена в том, что вам стоит туда являться, – усмехнулась Ристана. – Вдруг Пророк не сумасшедший мятежник, а истинный глас богов? Хотя… народу нужны зрелища, а что может быть лучше испепеления самозванца Радугой.

– Мечтайте, дорогая, мечтайте, – отозвался Кай.

– Где портрет? – Шу, наконец, поняла, почему кабинет казался пустым. – Где портрет нашей матери?

– Здесь не место шлюхам, – улыбнулась Ристана. – Как и шлюхиным отродьям. Готовьтесь в дорогу, детки.

– Вы правы, дорогая. Вам тут не место, – фыркнула Шу, оглядывая шкафы и комоды в поисках портрета.

Ристана перехватила ее взгляд и усмехнулась, отмахиваясь от несуществующего запаха:

– Тальге пованивает. – Она шагнула к ближнему комоду, вытащила из-за него раму с лохмотьями и швырнула на пол перед Каем. – Забирайте с собой на свалку. Это все, что вы здесь получите.

Каетано побелел, шагнул к ней, поднимая руку…

«Стой!» – наплевав на опасность обвинения в нападении на королевскую особу, Шу остановила руку брата, не позволяя ударить Ристану, и выдернула из его ауры горячие нити гнева. Кай задышал ровнее, а она подняла воздушной нитью портрет, вернула ему первозданный вид и повесила на место. Для верности Шу слила раму, холст, обшивку стен и камень основы в одно целое, а сверху прикрыла пленкой зеркальной защиты.

– Надеюсь, дорогая, вы повторите попытку. Возьмите только нож острее и бейте сильнее, – предложила Шу.

Но Ристана сделала вид, что не слышит. Она вернулась за стол и принялась разворачивать свиток, не обращая внимания на брата с сестрой.

– Сообщить нам об окончании мятежа и возвращении полпреда ваше высочество не считает нужным, – констатировал Каетано. – Похоже, вы решили, что два года до моего совершеннолетия – это очень долгий срок.

– Вы еще здесь, ваше величество? – подняла брови Ристана. – Ступайте, отдыхайте и ни о чем не волнуйтесь. Вашей помощи в делах не требуется. Да, и собирайтесь в дорогу. Свежий воздух Сойки пойдет вам на пользу.

– Ваше высочество забывается. – Голос Кая был все так же ровен, но под маской спокойствия снова закипала ярость. – Мы не собираемся покидать Риль Суардис.

– Это ваше величество забывает, что на регенте лежит обязанность блюсти жизнь и здоровье короля. Риль Суардис слишком опасен для вас. Сойка же зарекомендовала себя как полезное для здоровья, совершенно безопасное место. Сразу после коронации вы отправляетесь туда.

Гнев, и без того грозящий вырваться наружу и разнести отцовский кабинет к ширхабам лысым, подступил к самому горлу. Горьким и каким-то щекотным комком. А намерение сбежать в Сойку, подальше от Бастерхази – растаяло, как не бывало.

Как удачно, что она еще не успела о нем сказать Каю. Теперь… теперь – все иначе. Суардисы не отступают.

– Что ж, раз вы настаиваете… – Шу усмехнулась, глядя в глаза сестре и понижая температуру воздуха в кабинете до… до мороза, пожалуй. – Я не намерена нарушать волю отца и оставлять его величество, следовательно, мне тоже придется поехать в Сойку. Вот только Башню Заката я никак не могу взять с собой. А она, как известно, все еще нестабильна.

Ристана хотела было что-то сказать, но ей помешал грохот захлопнувшегося окна.

– Не хотелось бы, чтобы Риль Суардис постигла участь Проклятого Города, – певучим голосом ветра в скалах продолжила Шу и позволила стихиям проглянуть сквозь тонкую оболочку человечности. – Конечно, маловероятно, что последствия неконтролируемой флуктуации вероятностей примут именно такую форму. Чрезвычайно интересно с научной точки зрения, как именно изменятся обитатели дворца под влиянием стихий. В Проклятом Городе первыми исказились шеры.

Ристана и Кай следили за ней, не смея вздохнуть. Брат – с восхищением, сестра – со страхом. В ее расширенных глазах Шу видела свое отражение: существо без пола и возраста, сплошь из сине-лиловых теней и льдистых углов.

– Не забудьте предупредить Конвент, что именно по вашему повелению нестабильная Линза останется без присмотра, – добавила Шу звоном сосулек. – А нам пора собираться. Морской воздух полезен для здоровья, а мне следует поскорее сформулировать тему для диссертации. Когда еще выдастся случай понаблюдать за возмущенным Источником с безопасного расстояния.

Взметнув юбками вихрь призрачного снега, Шу развернулась и направилась к дверям. Брат – за ней. Он не понимал ее игры, но доверял безоговорочно. Как всегда.

– Постойте, ваше величество, – отмерла Ристана.

Шу и Кай не остановились и не обернулись: до дверей кабинета оставалось еще с полдюжины шагов.

«Держись, Кай, – твердила про себя Шу. – Король должен уметь блефовать!»

– Если по вашей вине что-то случится с Риль Суардисом… – ломким голосом начала Ристана.

– Только по вашей. – Шу резко обернулась. – Я вас предупредила о возможных последствиях, видят Двуединые!

Солнечный свет на миг померк, Ристана моргнула и отступила на шаг: вспышка Света и Тьмы, вызванных в свидетели, оказалась слишком яркой и острой для бездарности.

Кай же остановился лишь за шаг до порога, обернулся.

– Мы поедем в Сойку, но только после того, как ваше высочество будет утверждено в должности регента и подпишет официальный указ, – с королевской невозмутимостью сказал он. – А до тех пор не трудитесь беспокоиться.

Он развернулся, двери перед ним распахнулись. Шу последовала за братом, сдерживая облегченный вздох: Каю удалось показать себя настоящим Суардисом. Пусть и с ее помощью.

Ристана

Едва дверь за проклятой девчонкой закрылась, Ристана упала на стул и выругалась. Колени до сих пор дрожали, холод продирал до костей, а затея Роне казалась далеко не такой удачной, как час тому назад. Девчонке удалось нагнать страху – и Ристана готова была растерзать ее за это.

Дверь между кабинетом и библиотекой отворилась, на пороге показался Роне в одной рубахе, без камзола. Ристана покосилась на него с подозрением: за фасадом страстного любовника мерещилось чудовище, чуждое всему человеческому.

– Ах, дорогая, – искренне засмеялся он. – Неужели вы приняли всерьез весь этот детский балаган? Иллюзии, всего лишь иллюзии. Совершенно безобидные. Но вы прекрасно сыграли, радость моя. Теперь они из чистого упрямства не покинут столицу.

– В следующий раз избавьте меня от подобного удовольствия. – Ристана зябко передернула плечами. – Разбирайтесь с полоумной девчонкой сами. Чтобы я еще связалась…

На миг почудилось, что темный шер слишком пристально смотрит на вернувшийся портрет Зефриды. Пристально, со странной нежностью и тоской. Нет, не может быть, чтобы те слухи были правдой! Да и прошло уже пятнадцать лет – даже если Роне и питал когда-то чувства к шлюхе Тальге, они давно превратились в прах и пепел.

– Не беспокойтесь о девчонке, моя королева. – Темный шер улыбнулся горячо и обещающе. – Нам никто не помешает. Обсудим государственные дела…

Роне шагнул к ней.