Текст книги "Дети грозы. Книга 6. Бумажные крылья"

Глава 5. Об опере и касторке

Законом империи никогда не возбранялись эксперименты по перемещению души в другое тело, возвращению памяти прошлых воплощений и т. п. Все, что касается существования души, памяти и перерождения, всегда было и будет прерогативой Двуединых. Следовательно, успех либо неудача подобных опытов – всецело в их воле. Однако все, что касается жизни и безопасности граждан империи, было, есть и будет в ведении Магбезопасности. Следовательно, МБ обязана следить за тем, чтобы все подобные эксперименты проводились в рамках законности. То есть все участники данных экспериментов были либо совершеннолетними гражданами, выразившими нотариально заверенное согласие со всеми возможными последствиями, либо недееспособными (лишенными прав) гражданами, к примеру, приговоренными к смертной казни.

Методичка МБ

2 день журавля

Рональд шер Бастерхази

«Не в голосе!» – буркнул Роне под нос и отвернулся от зеркала.

Он был зол. На убийцу, сумевшего удрать. На Ристану, в упор отказывающуюся видеть идиотизм собственной идеи убить Шуалейду руками гильдии. На Шуалейду, глупую девчонку, то таскающую убийцу за собой на веревочке, то запершую его в башне именно тогда, когда он должен быть рядом с ней!

Роне искренне надеялся, что она приведет мастера теней в покои короля, и там можно будет до него добраться. Деликатничать, зная возможности Воплощенного, он не собирался. К тому же достаточно будет показать капитану Герашану кусочек вчерашних воспоминаний – и его помощь обеспечена.

Наверное.

Почему Дюбрайн не избавился от убийцы, Роне не понимал. Ведь он мог, совершенно точно мог. Вместо этого он оградил его барьером. Защитил от Роне.

Ну не бред ли?

Роне поморщился. Слишком много бреда для одних суток. Один только его сон чего стоит. Такой реальный, такой… Шис! Ведь Роне почти поверил, почти…

Треснув по зеркалу, в котором глупые детишки продолжали развлекаться яркими тряпками, он упал в кресло и зажмурился.

Дайм. Его голос. Его прикосновения. Его божественный свет. Этот свет до сих пор мерцал под закрытыми веками, дразнил и издевался. Как же хотелось поверить, что Дайм в самом деле приходил к нему ночью. Что ему не все равно.

Ведь мог же? Они уже встречались во сне, даже не вдвоем, а втроем. Только тогда все было иначе – Роне прекрасно знал, что это сон, и создавал его вместе с Даймом и Шуалейдой. И выходили они из сна вместе, осознанно, и никаких лакун в памяти, изменчивых картинок и потерянных слов…

Проклятье! В этом шисовом сне даже его сломанная лодыжка срослась так, будто ее лечил Дайм. И рана на плече, оставленная когтями Воплощенного, тоже. А еще перед глазами так и стояла невероятная картина: огненные отблески на коже обнаженного Дайма, на груди и внизу живота, на предплечьях и ногах, словно светлый шер почему-то захотел быть похожим на Роне и вырастил на теле волосы – чего, разумеется, ни один шер в здравом рассудке не сделает никогда. Остальное же содержание сна размывалось, плыло и ускользало. Именно так, как бывает с обычными снами.

Измученный болью и неопределенностью, Роне с утра даже прозеркалил Дайму. Но не застал в его комнате: пустой, словно нежилой – только груды отчетов на столе и… записка, придавленная алой розой!

Сердце замерло, словно боясь спугнуть надежду: ведь это ему, правда же? Дайм знал, что Роне не вытерпит, свяжется с ним, и написал для него…

«Буду через пару дней. Срочные дела. Люблю тебя, Дайм», – прочитал Роне, зажмурился… просто так, а не потому что глазам стало мокро от счастья, такого острого, что больше походило на боль. Просто так… так бумажка явственнее пахнет морской свежестью, соснами, и… розой. Алой.

Розой?

Дайм никогда не дарил ему розы, что за глупости, дарить темному шеру розы! Вот Шуалейде…

Записка выпорхнула из замерзших пальцев и спланировала на пол.

Нет, не на пол. Роне аккуратно поймал ее воздушным потоком и вернул на место. Вместе с проклятой розой. Шуалейда получит свою записку, и розу, и признание в любви. Роне не собирается вставать между Даймом и той, кого Дайм любит. Ему достаточно просто знать, что Дайм уехал по делам. Срочным. Таким срочным, что не успел даже пары слов сказать своему бывшему любовнику.

Ну и… ладно. Ничего неожиданного. Сны это сны, а реальность это реальность. В конце концов… может быть, Дайму в его делах нужна будет помощь полпреда Конвента? Они неплохо работали вместе.

Еще бы понять, куда светлый шер сорвался так срочно.

Поиск по всему Суарду тоже ничего не дал. Дайма просто не было. Либо он очень хорошо оградил себя непроницаемыми для связи барьерами, либо… да нет же, он не может быть у Шуалейды. Если Дайм ночевал у нее, и убийца у нее… По логике – после этого труп убийцы даже класть в траву бы не понадобилось. Нечего потому что класть. Но… Вот записка для Шуалейды, а вот сама Шуалейда. Выбирает для убийцы пиратский костюм и заявляет, мол, «менестрель не в голосе».

Проклятье! Почему гениальная идея попросить у нее прощения не пришла ему в голову на месяц раньше, а? Может быть, если бы он помирился с ней сразу… когда только вернулся из Хмирны… Может быть, ему показалось, что она была готова броситься ему на шею тогда, в парке… а может быть, и нет. Ну и дубина же он. Все, как Паук говорил. Тупая бесполезная дубина.

– Хватит страдать, Ястреб. Ты не в опере, – послышался недовольный голос Ману.

Роне встряхнулся и сжал виски пальцами. Действительно, хватит. Пользы от страданий ноль целых, ноль десятых.

– Это хуже, чем опера, – буркнул он. – Я не понимаю, что вообще происходит.

– Эка невидаль. Как будто ты вот прямо всегда все понимаешь, светоч ты мудрости. Пойди и разберись. С Дюбрайном поговори, Шуалейду спроси. В конце концов, потребуй отчета с Герашана. Мне тебя учить?

– Лучше ответь, что это было сегодня ночью?

– Мертвый его знает, – пожал Ману призрачными плечами и уселся в призрачное же кресло. – На твоем месте я бы радовался. Что бы это ни было – твои кости срослись, энергорезерв полон. Явно же ничего ужасного, а?

– Меня тошнит от твоего оптимизма.

– Выпей касторки, это тебя отвлечет, – хмыкнул Ману.

– Благодарю за отличный совет. – Роне снова прикрыл глаза. – Присмотри за этими идиотами.

Он едва успел расслабиться и напомнить себе, что Ману прав – фактически ничего ужасного не произошло. Пусть Дайм пока и не пожелал с ним говорить, но он же приехал. Он жив, здоров и даже стал генералом МБ. И Шуалейда пока жива, несмотря на рискованные игры с убийцей. А значит, все хорошо.

Да-да. Все хорошо. Несмотря на то, что Дайм сделал свой выбор не в его пользу. Несмотря на то, что теперь, когда Дайм рядом – и не желает видеть Роне – дышать стало гораздо больнее, чем когда была какая-то надежда.

На прощение. Пусть даже не любовь. Пусть только прощение и дружбу… ну… сотрудничество… главное, чтобы Дайм хотя бы начал разговаривать с ним…

– Шуалейда вышла из своих покоев, просыпайся, – напомнил о реальности Ману.

– С мальчишкой? – вскакивая, переспросил Роне, сморщился от боли в едва зажившей лодыжке и сел обратно.

– Одна.

– Дери ее!..

Глянув в зеркало, показывающее Шуалейду откуда-то сверху, – одну, без убийцы – он дотронулся до соседнего, нарисовал сложную руну. В зеркале заклубился туман, в котором едва-едва просматривался профиль Ристаны.

– Тайна, дорогая моя, – вкрадчиво шепнул он.

– Роне, какого еще шиса тебе нужно? Я не одна! – еле слышно ответила она.

– Я знаю, милая. Планы меняются. Она не взяла с собой убийцу, так что я не приду.

– И не приходи, видеть тебя не желаю.

– Желаешь, милая, – усмехнулся Роне. – И не только видеть. Но еще больше ты желаешь оставаться живой, здоровой и на свободе, не так ли, прелесть моя?

– Короче, Роне. Я очень занята.

– А я спасаю тебя от гнева МБ и, быть может, следующего императора.

Ристана тихо, но очень экспрессивно выругалась. Признавать свои ошибки она не любила – и не признавала. Никогда.

– Итак. Ты напросишься к Шуалейде и проверишь, у нее ли убийца.

– Что?! Нет! Никогда! Ты вообще чем думаешь?..

– Головой, в отличие от некоторых. Напомнить, что тебе грозит в случае смерти Шуалейды?

– Шисов ты дысс.

– Королевам не пристало так выражаться, милая. Ты хорошо меня поняла?

– Хорошо.

– Не слышу, милая.

– Хорошо! Я пойду и… чтоб ты сдох!

– Я тоже тебя люблю, моя прелесть. Не тяни, я жду.

Стерев одну руну, Роне тут же начертил другую. Односторонний вызов, даже Шуалейда не найдет связующих нитей и передатчика. Вот Дюбрайн бы мог. Он… он…

Проклятье. Не думать о светлом шере. Надо решать проблемы по одной, а не рваться на сотню частей. И не вспоминать обрывки сна. Ему и так хватает боли, лишняя ни к чему.

Следующие полчаса Роне обдумывал, как достать убийцу из башни, если он все же там, и наблюдал за сестрами. Ристана с Шуалейдой, по обыкновению, светски шипели друг на друга, но на сей раз младшая была злее обычного. Смотреть на это было скучно, все равно ничего нового не скажут, и наверняка Ристана струсит идти в башню колдуньи.

За размышлениями о способах выманивания убийцы Роне чуть не пропустил окончание представления.

– …мы все равно желаем посмотреть на диковину, – наступала Ристана. – Идемте, дорогая! От вашего менестреля не убудет.

– Завтра с превеликим удовольствием, дорогая, – не сдавалась Шуалейда. – Как только завершится мой эксперимент с громоотводом. Сегодня стихии могут попортить вам прическу.

В подтверждение ее слов за окнами сверкнуло, стекла задребезжали от грохота молнии. Но Ристана не сдалась, хоть и побледнела. Что ж, эксперименты Шуалейды, без сомнения, опасны и неприятны, но тут у Ристаны хотя бы есть шанс выжить. А перед разъяренным Дюбрайном – шансов нет. Какая досада, что до Ристаны это дошло только сейчас, а не перед тем, как она отправилась в гильдию нанимать убийц.

– Ради искусства мы готовы пожертвовать не только прической, – победительно усмехнулась Ристана в зеркале, кидая косой взгляд на обласканного и одаренного годовым ангажементом в столичной опере тенора. – Идемте, дорогая! Иначе мои гости подумают, что вы прячете менестреля в своей постели.

Шуалейда отреагировала очень странно: замолкла, порозовела, скользнула взглядом по тому же тенору. Проклятая кровь, что она опять задумала? Или сделала?

Девчонка не заставила себя ждать. Выдержав паузу, чтобы Ристана успела проникнуться серьезностью момента, задрала нос и заявила:

– Жаль, что вы не сказали о вашем желании получить Тигренка себе в любовники вчера, дорогая. Сегодня поздно, вряд ли вы настолько прониклись нездоровыми эротическими пристрастиями темного шера Бастерхази, чтобы тащить в постель мертвечину.

От неожиданности Роне рухнул в кресло, из которого только начал подниматься. Рухнул – и невольно хмыкнул. Девочка растет, определенно растет. Вон уже вполне по-взрослому кусается. Хотя, право слово, об настоящих пристрастиях Роне она знает куда больше, чем Ристана. Больше нее – только Дайм.

Так. Не время вспоминать то, что вспоминать вообще не стоит. Лучше сосредоточиться на текущей задаче. И разобраться, что творит эта мелкая идиотка. Где мастер теней?! Что-то не верится, что Шуалейда вняла голосу разума и его убила.

И где носит Дюбрайна, когда он так нужен?!

– Занят твой Дюбрайн, а чем – можешь спросить у Ристаны, – ответил на невысказанный вопрос Ману. – А Шуалейда, разумеется, врет.

– Надеюсь, ничего опасного? И откуда ты знаешь, камбала ты одноглазая?

– А, мы тут кое с кем беседуем время от времени, – отмахнулся Ману. – За Дюбрайна не волнуйся, выживет.

– Проклятье. Ты уверен, что ничего опасного? Может…

– Не может. Подробности – не ко мне, Ястреб.

Снова выругавшись под нос, Роне начертил на зеркале руну голосовой связи и шепнул в туман:

– Шуалейда врет. Ступай и найди убийцу, пока тобой не занялась МБ.

Ристана вздрогнула: подробные объяснения того, что с ней сделает Дюбрайн в случае смерти Шуалейды, не позабылись. И не позабудутся. Уж об этом Роне позаботился.

– Какие интересные подробности! – перехватила выпад сестры Ристана. Руки ее подрагивали от страха, но она продолжала наступление. – Не знала, что ваше высочество были так близки с Бастерхази. А еще говорят, что темные шеры не сходятся. Ерунда. Или вы меня обманываете? Нет, вы не могли убить столь милого юношу. Идемте сейчас же! Не поверю, пока своими глазами не увижу.

Последующие пререкания Роне не слушал. Вцепившись, Ристана никогда не выпустит добычу, а значит, она перероет всю башню Заката в поисках мальчишки. Но найдет ли?

– Ставлю Нинью, что его там нет, – задумчиво произнес Роне, проводив взглядом выходящих из покоев Ристаны сестер и стайку фрейлин.

– Ну так найди его, – пожал плечами Ману. – Иногда ты меня удивляешь, Ястреб. Вроде бы такой умный, а такой… И хватит уже страдать по Дюбрайну. Никуда он от тебя не денется. Конечно, если ты перестанешь вести себя как безмозглый идиот.

– Заткнись, сделай одолжение, – буркнул Роне и, положив руку на третье зеркало, сосредоточился на ауре убийцы.

Вчера Хиссова тварь была так близко, что при всем желании Роне не забыл бы этого запаха. След был на месте, у потайной двери в башню Рассвета, где убийца чуть не попался. Ниточка холодной миндальной горечи тянулась через Лес Фей в башню Заката, оттуда – в город, рассыпалась на десяток островков, разбросанных по всей столице. Площадь Близнецов, квартал оружейников, Гномий банк, доки, таверна у северных ворот, порт… Запах манил, обещал вот сейчас вывести на дичь…

Грохот, звон и ощущение горячего на руках выдернули Рональда из наваждения. Он разлепил глаза, с удивлением обнаружил, что горячее – это его собственная кровь, запятнавшая осколки зеркала.

– …ты! Куда тебя понесло, ворона щипаная? – мерцая от злости, ругался Ману. – Придурок! Немедленно спать! И не вздумай сдохнуть по великой дури, пока не обеспечишь меня нормальным телом! Слышишь? Эйты, тащи этого идиота в кровать и привяжи там, если будет брыкаться.

– Заткнись, думать мешаешь, – попытался отмахнуться Роне.

Не вышло. Эйты чхать хотел на его вялое сопротивление, веки снова слипались, ноги не держали, в ушах шумело. А перед глазами стоял след: прерывистая линия на карте столицы, петлями и зигзагами ведущая к порту. Конечно же, мальчишка сел на корабль, вот же он – идет вниз по течению, к Найриссе.

Надо же, сбежал. Или запутывает следы. Или сбежал…

Мысли не слушались, бежали по кругу, но это не помешало Роне уснуть с улыбкой: завтра он поймает тело своему старому другу и наконец-то не будет один.

Глава 6. Мышиный король

…придумано светлым шером Саймоном Гросселем в качестве шуточной мести кузену, магистру Конвента Дитриху Шторму Гросселю. Однако через несколько лет доработанное и усиленное проклятие «Мышиного короля» обрушилось на Дассельбург, у бургомистра которого случился конфликт с одним из учеников магистра Шторма. Проклятием был заряжен артефакт, преподнесенный бургомистру в качестве взятки. К моменту, когда отряд МБ прибыл в Дассельбург, погибло более двухсот человек (в том числе бургомистр с семьей), а проклятие распространилось на половину города. По счастью, проклятие было модифицировано не настолько серьезно, чтобы автор первой версии, Саймон Гроссель, не сумел быстро найти способ противодействия. Город был очищен от проклятия за двое суток, все зараженные люди были спасены усилиями офицеров МБ. Ученик магистра Шторма, наславший проклятие, был казнен по личному приговору императора. Проклятие «Мышиного короля» с тех пор (более тысячи лет) занесено в список запрещенных. Для нейтрализации проклятия требуется уровень мастера ритуалистики. Рекомендуется проводить зачистку группой не менее трех шеров категории терц-максимум, имеющей в своем составе квалифицированного целителя.

Т. ш. Колин Бастерхази «Редкие проклятия»

2 день журавля

Дайм шер Дюбрайн

«Буду через пару дней. Срочные дела. Люблю тебя…» – вывел Дайм вечным пером, когда в дверь постучали.

– Войдите, – отозвался он, дописал последнее слово и только тогда поднял глаза на дверь.

– Срочное донесение вашей светлости, – отчеканил гвардеец, кладя конверт на стол, рядом с недопитым шамьетом и надкусанной булочкой. Заспанного и неодетого вида генерала МБ он дисциплинированно не заметил.

– Благодарю. Свободен.

Отдав честь, гвардеец покинул покои. А Дайм зевнул – за окном розовел рассвет – выудил откуда-то из королевских оранжерей розу, придавил ею записку для Роне, сунул в рот булочку и принялся надевать свежую сорочку. Донесение он, наученный многолетним опытом, не открывал – к Шельме не ходи, что едва прочитав его, придется куда-то бежать. И, судя по кривой печати с кленовым листом и привкусу страха, дело серьезно. Не станет советник Седейра, исправно сотрудничающий с МБ не первый десяток лет, беспокоиться по пустякам.

Одеваясь и допивая шамьет, Дайм старательно отводил взгляд от зеркала. Слишком велико было искушение оказаться рядом с Шуалейдой, когда она обнаружит бегство Тигренка. Так просто утешить ее, убедить в том, что не нужен ей этот мальчишка! Было бы просто, если бы не шутка Двуединых: золотые нити истинной любви, связавшие принцессу и убийцу. Нити, в которых запутались сразу четверо.

И все это распутывать Дайму. Потому что остальные трое лишь запутывают еще сильнее. А времени – времени, как всегда, в обрез.

– Проклятье!

Грохнув пустой чашкой об стол, Дайм отвернулся от зеркала и помянул недобрым словом как вечные свары ирсидских герцогов, так и Светлейшего, несвоевременно свалившего МБ на Дайма. Через семь дней император ждет первого отчета из Ирсиды, и плевать ему на личные дела бастарда. А добираться до Ирсиды даже на «Семерочке» не меньше суток – и остается… пять дней на все? То есть придется уехать даже до Большой Охоты? Проклятье…

«Надо Шуалейде тоже написать… – мелькнула мысль, – прочитать, что там Седейра, и написать…»

Пристегнув шпагу, Дайм сорвал печать, вскрыл конверт и тут же забыл обо всем прочем. Граф Седейра не просто боялся, он паниковал.

«…вынужден немедленно покинуть Валанту. Прошу вашу светлость донести до сведения Конвента, что в сложившихся обстоятельствах…»

Написанные дрожащей рукой строчки Дайм дочитывать не стал. Он сорвался с места, на ходу сунул письмо в карман и распахнул окно.

– Шутник!

Снизу раздалось приветственное ржание. Не тратя времени на беготню по коридорам и лестницам, Дайм спрыгнул, смягчая полет воздушной волной, и приземлился на спину ирийской зверюге.

Зверюга всхрапнула, прижала уши – и понеслась напрямик через Лес Фей. И только на половине дороги Дайм сообразил, что записку Шуалейде так и не написал, а записку Роне – не отправил. Но, может быть, темный шер ее и так найдет? А Шуалейде Герашан расскажет, куда унесло Дайма. Или, если повезет, он сам с ней свяжется?

Шис подери эту спешку!

Солнце неспешно выкатилось на небо, запуталось в рваных облаках и зацепилось мохнатым розовым краем за шпиль Магистрата. Проснувшись, столица открывала окна и двери, вздыхала свежим ветерком с реки. Под птичий щебет, собачий лай, перестук колес по булыжнику и протяжные крики молочниц столица встречала второй день осени и готовилась ко всенародному празднику Большой Охоты, открывающему сезон бычьих гонок и прочих традиционных развлечений.

От графского дома в Верхнем Городе несло мышами, патокой и ужасом. Ни птичьего щебета, ни звона кастрюль или шварканья метлы – магнолии и платаны замерли, не смея шевелить листьями, особняки сливочного камня, украшенные мозаиками, колоннами и вычурными балкончиками, затаились и подглядывали из-под прикрытых ставен: кто посмел нарушить тишину?

Стук неподкованных копыт казался чуждым и неправильным, словно эста-ри-каста на кладбище. Даже привычный ко всему Шутник посреди улицы перешел с галопа на рысь, а за десяток шагов до приотворенных ворот – на шаг, и никакие понукания не могли заставить его двигаться быстрее. Но амулет в ладони, настроенный на темную магию, ничего не улавливал, как не чувствовал чужого дара сам Дайм. Даже крохотных искр условных шеров, даже бликов – словно драконья кровь разом ушла из Райхи.

За коваными воротами с монограммой и гербовой лисой притаилась тишина. Сладкая и тягучая, как патока, темная и мертвая, как ночь в Ургаше. Кипарисы и клены вдоль подъездной дорожки не шевелились, даже ветер не смел гонять по булыжнику первые осенние листья.

– Иди погуляй, – тихо велел Шутнику Дайм, спрыгнув на мостовую перед воротами.

Шутник попятился и фыркнул, мол, погулять – легко, а вот ближе к этому рассаднику зла не подойду даже ради тебя.

– Трусишка, – усмехнулся Дайм вслед зверюге, исчезающей в ближайшем кусте гортензий, и постучал в окошко привратницкой.

Никто не откликнулся. Дайм протиснулся в щель между створками – скрипнуть воротами было страшно, а к своим иррациональным страхам Дайм прислушивался очень внимательно. К дверям он крался тихо, словно вор, старательно не наступая на трещины между плитами. Перед ступенями остановился, принюхался: из приоткрытой двери несло затхлостью, старой патокой и острой звериной вонью.

– М-да. Дело ясное, что дело темное, – пробормотал он под нос и спросил чуть громче: – Есть кто дома?

Вместо ответа из-за дверей донесся мышиный писк и топоток лапок. И – ни малейшего движения эфира. Сердце зашлось на мгновение, в животе похолодело.

Темное, очень темное дело.

– Да будет свет, – шепнул Дайм и кинул в темноту за дверью серебряную монету.

Радужная вспышка, звон разбитого бокала, чувство падения… И все вдруг встало на место: мыши, патока, ужас, тишина и пленка, прикрывающая область проклятия. Давно забытого за сложностью и опасностью – в последний раз его применяли с сотню лет назад.

«Изготовлено темным как минимум дуо, – мельком подумал Дайм, оценив интенсивность ощущения, и сунул бесполезный амулет-регистратор в карман, все равно авторства проклятия он не покажет. – Слава Светлой, что не самим Пауком, а то быть Суарду городом мышей. Руки оборву идиоту, который балуется с запрещенной дрянью!»

– Светлый шер! – послышалось вместе со скрипом дверей. – Проходите, граф ждет!

Створки распахнулись, явив дюжего лакея. Бледного, перепуганного до дрожи в коленках, с оловянно-бессмысленными глазами. За его спиной, в тягучей темноте, слышались звуки спешных сборов: топот ног, грохот и скрип, отрывистая ругань. Где-то в глубине дома раздался тонкий женский визг. И все это тонуло в шелесте мышиных лапок и голодном писке – сверху, снизу, со всех сторон.

– Где граф? – с порога потребовал Дайм. – Быстро зови.

– Я тут, светлый шер. – Из темноты вынырнул советник в сбившейся набок шляпе и дорожной куртке, уронил что-то стеклянное и нервно сжал руки. – Что это? Как он посмел?..

Дайм поморщился на «он», подразумевающее «Бастерхази», но ничего говорить шеру Седейре не стал. Потом.

Седейра выглядел смешным и жалким, совсем на себя не похожим. Его правая рука побелела и отекла, следы мышиных зубов истекали призрачным гноем. Запах страха и патоки вился вокруг советника, туманными щупальцами полз по полу и пронизывал весь дом.

– Отставить панику! – рявкнул Дайм.

Граф и лакей дружно подпрыгнули и вытянулись во фрунт, в глазах обоих появилось осмысленное выражение. А Дайм продолжил – на тех, кто служил в армии, командирский голос действует безотказно:

– Рядовой, зажечь свет, собрать всех в холле, открыть окна! Шер Седейра, доложите обстановку.

– …дядюшка-то умер еще весной! – рассказывал чуть пришедший в себя граф. – Посылку я не трогал, велел отнести в магистрат на обследование. Посыльный сразу ушел, я проверил – ничего он не подбросил и не оставил. Легли спать как обычно. А среди ночи оно меня укусило!..

Старший Седейра показал отекшую руку и кивнул на жену, младшую дочь и слуг. Те сбились кучкой перед открытым окном, в самом светлом месте холла, и сонно хлопали глазами. После первых укусов прошло больше трех часов, и паника уже сменялась оцепенением.

– …уехать, но все лошади пали!

– Не пали, уснули, – прервал его Дайм. – На лошадей это действует быстрее.

– Так разбудите! – сорвался на крик советник

– Отставить панику! – снова рявкнул Дайм. – Где ваш младший сын?

– Эдуардо ночевал у этой, как ее, – шепнул граф, оглянувшись на дочь: даже сейчас он не мог назвать содержанку собственного сына по имени. – А сейчас уже в магистрате.

– Пошлите за ним. А сейчас мне нужен кот. Быстро. И кувшин с вином, молотый перец, имбирь…

Дальше все было просто, нудно и долго, как и всегда с ширхабом драной ритуальной магией.

Сначала Дайм готовил «эликсир», щедро сдабривая горячее вино пряностями и заклинаниями. Затем, напоив графских домочадцев, велел слугам выметать по всему дому мышиный помет и жечь во дворе. Зачаровал тень кота, чтобы охотилась на призрачных мышей, самого кота – чтобы приносил живых. Эдуардо, единственному из Седейра имеющему дар, приказал собирать мышей в мешок, графу – поить жену и дочь отваром и молиться Светлой, читай, не мешаться под ногами. А сам, от всего сердца желая поднять и заново придушить мерзавца, придумавшего «проклятье мышиного короля», обошел весь дом с трещоткой, кошачьим хвостом и детской песенкой про кота на крыше. Из каждой комнаты, из каждого чулана он вычищал тягучую патоку и страх: упаси Светлая упустить хоть уголок, и проклятье поползет дальше.

К счастью, мыши не успели разнести заразу по всей улице и Дайму не пришлось изображать шута балаганного по соседям. Ему вполне достало дома, кухонного флигеля и конюшни.

Лишь поздним вечером он вспомнил, что так толком и не позавтракал. Из столовой доносились вкусные запахи и тихие голоса: семейство графа ужинало. Сглотнув слюну, Дайм тщательно сжег ненужные больше трещотку и кошачий хвост в камине.

– Ваша светлость, не изволите ли к столу?.. – то ли в десятый, то ли в сотый раз тихо спросил с порога лакей.

– Изволим. – Дайм распрямился, потянулся и подмигнул лакею. – Надеюсь, на ужин не рагу из мышей?

Лакей передернулся, а Дайм усмехнулся. Три с половиной сотни горелых мышей, сорок одна песенка и восемьсот двадцать пассов трещоткой и хвостом от дохлой кошки – счет Ристаны растет. И плевать, что доказать ее причастность к «мышиному королю» невозможно. Умница сама себя переумничала в попытке отвлечь Дайма враждой с Бастерхази. Расчет был идеален во всем: Роне – единственный шер в Суарде, способный правильно сотворить эту гнусность, и после устроенной Люкресом показательной казни Дайм и Роне должны ненавидеть друг друга до белых глаз. Но мало ли, кто что должен? Как бы ни сквозило чердак у темного шера, он любит Дайма и не станет пакостить ни ему, ни его людям. Напротив, если бы Роне знал, что Ристана взяла из сокровищницы артефакт, заряженный проклятием, он бы предупредил. Как предупредил об убийце для Шуалейды.

И это все значит, что Ристана перестала доверять Роне и сочла возможным подставить его под гнев генерала МБ. Плохо. Очень плохо. Придется срочно что-то с этим делать. Как будто мало Дайму заботы с беглым Тигренком!

– Скажи, сейчас приду, – велел Дайм лакею и достал из кармана зеркальце.

– Шеф? – тут же отозвался Герашан, слегка обиженный тем, что его не позвали зачищать редкую гнусность.

– На твою долю осталась финальная чистка, капитан. Нанюхаешься этой дряни вволю прямо этой ночью. А пока быстренько расскажи мне, что поделывает наш полосатый друг.