Текст книги "За гранью"

13

29 ноября 2010 года

«29 ноября 2010 года. 33-й день. Снова четыреста с лишним. Я – Маша. Мне 21 год. Я попала в ад. Это мой дневник. Поймите это. Пишу ни для кого, только для себя самой. Я же понимаю, какой из меня писатель. Понимаю, что у меня никогда так не получится, как в „Дочке драконьей ведьмы“. Но я пишу, чтобы как-то вынести эту жизнь. Чтобы выжить тут. Чтобы напомнить самой себе, что я живой человек. Мама говорила, что я могла бы стать учительницей, что у меня хорошая голова. А я отвечала: „Какого черта я буду возиться с чужими сопляками за нищенские деньги?“ Сейчас я бы согласилась даже задаром. Но я не учительница. Я – ничтожество».

Так она начала свой дневник. Она завела его через несколько дней после того, как Славрос дал ей блокнот для учета доходов и расходов. Тот самый, куда она записала все расценки. После первого же дня в заведении Славроса ей уже не надо было заглядывать в перечень расценок, ее тело само чувствовало, что сколько стоит. Она инстинктивно угадывала цену каждой услуги.

Маша привела быка наверх по винтовой лестнице, покрытой бордовой ковровой дорожкой. В «Кей-клубе» быками называли всех клиентов, какой бы убогой ни была их амуниция. Ее ладонь утонула в его ручище, и кожей она ощутила холод золотого обручального кольца у него на пальце. Снизу из бара неслось «You Can Leave Your Hat On»[14]14
  «Не снимай шляпку» (англ.).


[Закрыть] Джо Кокера – под эту музыку на сцене крутились у шеста девушки. Бычина был пьян и чуть не споткнулся на верхней ступеньке. Маша помогла ему удержаться на ногах и повела дальше по узкому коридору, в который в «Кей-клубе» выходили двери комнат второго этажа. Официально считалось, что это частные апартаменты сотрудниц, неофициально же там был самый большой бордель в городе. Этот стрип-клуб был третьеразрядным заведением, таким же потрепанным, как девушки, которые выступали на сцене. На деле он был грязной машиной по выкачиванию денег, главной задачей которой было по-быстрому вытряхивать из клиентов как можно больше бабла, будь то за столиками, за которыми они поглощали тепловатое пиво, или наверху, куда удалялись, чтобы уединиться с девушкой. Местная клиентура представляла собой пестрое сборище: мастеровые, студенты, предприниматели, а кроме того, конечно, мужские компании, собравшиеся на мальчишник. Официально «Кей-клуб» считался стрип-баром, так он значился в туристических брошюрах, даже в тех, что издавались городской турконторой, но все знали, что девушки здесь, кроме танцев, занимаются кое-чем еще. Всем было известно, что тут все продаются, что в «Кей-клубе» нет никаких ограничений при условии, что ты платишь Славросу и его подручным.

Маша открыла дверь и впустила быка в свою комнатушку. Здесь она их обслуживала. В комнате не было окна, стояли только кровать, платяной шкаф и столик в углу, за которым Маша наводила красоту. Эта каморка была даже меньше той комнаты, которую Маша занимала в маминой квартирке на Бурмейстергаде в Копенгагене. Маша опрыскала кровать духами, пытаясь перебить вонь матраса, но от этого стало только хуже, и в комнате стоял дух, словно от загаженного кошачьего лотка. Ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к запаху «Свадебных апартаментов», как называлась эта комната, которая в «Кей-клубе» была самой лучшей. Славрос самолично выселил отсюда Изабеллу, одну из старших девушек, и перевел ее в самую дальнюю каморку, а Машу вселил в этот эксклюзивный номер. Не из любезности, а потому что быки отдавали предпочтение новеньким девушкам и потому что Славрос старался в угоду клиентам поддерживать некую видимость шика.

Раздетая Маша, стоя перед быком, стянула с него рубашку. Пока она расстегивала ему брюки, он лапал ее за грудь и совался рукой куда попало. Усевшись на кровати в чем мать родила, в одних только черных носках, он принялся обзывать ее шлюхой, потаскухой и словами похуже. Он рассказал обо всех извращенных действиях, которые собирается с ней проделать, главным образом для того, чтобы возбудиться, в то время как она трудилась над тем, чтобы у него наконец встало. Ей удалось добиться некоторого успеха. Затем она пихнула его, чтобы он лег, и села на него верхом. После нескольких попыток дело пошло. Бык замычал и попал в ритм. Она посмотрела на него сверху. Он был похож на гробовщика, причем карикатурного: весь бледный, одутловатый. Кустистые черные брови составляли резкий контраст с залысинами на лбу и плешью, едва прикрытой редкими волосами. На первых порах все быки были для Маши похожи на Игоря: растолстевшего Игоря, состарившегося Игоря, Игоря-пакистанца, Игоря-садиста, – но шли дни, и быки заслонили собой образ Игоря. Наверное, она сама нарочно его вытеснила. Оставила его позади, как советовал Славрос. Маша громко застонала, потому что быкам это нравилось. Результат не преминул сказаться, он задвигался быстрее. Обозвал ее гадкими словами и принялся хвастаться, какой он молодец.

Она поддакивала, скользя взглядом по обоям, пока не остановилась на выгоревшем пятне возле радиатора.

В следующее мгновение он протянул руки и схватил ее за горло как клещами:

– Смотри на меня, когда я тебя беру!

– Прекрати! – проговорила она сдавленно.

Клещи еще крепче стиснули ей горло, так что она уже не могла дышать. Она пыталась высвободиться, стала бить его по рукам, но он был слишком силен. В глазах появилось жесткое выражение, а тонкогубый рот растянулся в ухмылке.

– Вот так! Так хорошо!

Грудь у нее заходила ходуном, она пыталась расцарапать ему лицо, но не дотянулась, хотела вырваться, но ее попытки еще больше возбудили его, на губе у него выступила испарина, он хохотал и прижимал ее еще крепче. В глазах у нее потемнело, от недостатка кислорода закружилась голова, и ей показалось, что она сейчас умрет. Его выкрики отдавались у нее в ушах как глухой звон. Она ощутила на лице брызги слюны. Она дала ему закончить, и тогда руки, сдавливавшие ей горло, ослабили хватку. Маша упала рядом с ним на постель и ощутила прикосновение его холодной и влажной кожи. Она поскорей отодвинулась.

Когда он снова оделся, то, застегивая брюки, весело ухмыльнулся, глядя на нее:

– Хватит реветь-то, ничего такого уж страшного не случилось.

Достав из кармана мятую банкноту, он кинул ей деньги:

– А ты вполне себе. Наверное, в следующий раз я опять тебя выберу.

Когда он вышел, она схватила бумажку. Снизу стукнули по батарее отопления, это был сигнал, что к ней поднимается новый бык. Дела в «Кей-клубе» шли хорошо. Среди быков уже прошел слух о новенькой, и ей даже не приходилось самой ловить клиентов.

Утром, после ухода последнего быка, из бара к ней стали доноситься звуки уборки, она достала блокнот и записала все, что с ней произошло. Это был единственный способ успокоиться и хоть ненадолго заснуть. Единственный способ отогнать обступивших ее демонов и сохранить рассудок. У нее все еще болело горло после того, как ее душили. Через четыреста одиннадцать дней она будет свободна, если только какой-нибудь психопат не придушит ее раньше. Такой риск всегда оставался.

«Я – Маша, я – ничтожество».

14

Кристиансхавн, 2013 год

Томас надел на пса поводок. Мёффе ворчал и, казалось, был недоволен, что его заставляют тащиться на берег. С причала Томас оглядел яхту. Пребен был прав: вид у «Бьянки» не внушающий доверия, но, по крайней мере, это его яхта, а он – капитан идущего ко дну судна. Он дернул за поводок, и Мёффе с недовольным видом поплелся за ним по Софиегаде в старую квартиру. Проведя полдня в нерешительности, Томас наконец отправился за счетом, чтобы выполнить требования Пребена и погасить задолженность перед товариществом судовладельцев. Хотя перспектива помыться и достать новое белье казалась заманчивой, самая мысль о том, чтобы зайти в квартиру, была ему мучительна.

Пока Томас рылся в карманах в поисках ключа от входной двери, Мёффе принялся скулить.

– Знаю, знаю, старина, – пробормотал Томас, взглянув на собаку. – Мне тоже не очень-то хочется.

Отперев дверь, он вошел в парадное и стал подниматься по лестнице. Когда он подходил к пятому этажу, на площадке открылась дверь и с любопытством выглянула соседка из нижней квартиры.

– Здравствуй, Кетти, – сказал он пожилой даме с подсиненными волосами, глядевшей на него через толстые стекла очков.

Она не сразу его узнала:

– Томас? Что-то давно… Давно тебя не было видно.

Он кивнул и дернул поводок, чтобы скорее продолжить путь.

– Я думала, ты отсюда съехал, – сказала Кетти.

– Нет-нет. Просто я некоторое время отсутствовал… Был в отъезде. – Он изобразил на лице улыбку.

– Как же это все печально, правда? – Кетти вышла на площадку с явным намерением продолжить беседу.

– Да, конечно, – ответил Томас и поторопился улизнуть от нее наверх. – После поговорим, Кетти.

Поднявшись на следующий этаж, он остановился перед дверью квартиры. Звуки снизу свидетельствовали о том, что Кетти удалилась восвояси. Томас достал ключ. На замке и на ручке все еще видны были следы рыжего порошка, оставшегося после работы криминалистов, искавших отпечатки пальцев. На дверном косяке Томас нашел клочок клейкой ленты, которой была опечатана квартира. Он сдернул его и засунул в карман, затем отпер дверь и надавил на нее, чтобы сдвинуть кучу писем и рекламных брошюр, скопившуюся у порога в прихожей. Томас окинул взглядом конверты, заваленные пестрыми рекламными проспектами. В квартиру он не заходил уже три месяца.

Нагнувшись, он поднял верхний конверт и нашел в нем счет, присланный Пребеном. «Mission accomplished»[15]15
  «Миссия выполнена» (англ.).


[Закрыть]. Томас почувствовал, как учащенно забилось сердце, и пожалел, что зашел. Никто не заставляет его задерживаться здесь. Ванну можно и не принимать, а что до одежды, то она на нем уже почти высохла. Если что и требуется, так это, скорее, рюмка или две чего-нибудь крепкого. Тут его взгляд упал на резиновые сапожки Евы, поставленные в стороне от двери на газетке. Это была пара сапожек от Ильзы Якобсен. «Шик по-бедняцки», – высказался о них Томас, когда Ева пришла с этой обновкой. Она, хоть бы что, расхаживала в этой обувке по квартире, пока не натерла на ногах волдыри. Он провел взглядом по вешалке, на которой висела одна из ее дорогих сумок. «До чего же Ева обожала сумочки!» – подумал Томас.

Он засунул конверты в карман. Через приоткрытую дверь из комнаты протянулась полоска света. Он чуть было опрометью не кинулся вон из квартиры, однако перешагнул через кучу рекламных изданий и направился к гостиной. Осторожно толкнув дверь, заглянул внутрь. Комната была такая же, как всегда. Стеллаж с его коллекцией DVD-дисков и книгами Евы. Свод законов Карнова[16]16
  Свод датских законов, иллюстрированный примерами из судебной практики, впервые выпущенный Магнусом Карновом (1882–1972) в двадцатые годы прошлого века и с тех пор неоднократно переиздававшийся и дополнявшийся.


[Закрыть], несколько детективных романов и большой набор разных самоучителей из серии «Сделай сам». Обеденный стол, телевизор в углу, диван со светлой обивкой из алькантары и над ним «голубая» картина. За эту картину, произведение какого-то шибко знаменитого, уже умершего художника, имени которого Томас так и не запомнил, Ева выложила пятнадцать тысяч крон. Это был их дом, с видом на вал, дом, некогда полный света, уюта и счастья. Но однажды Томас, вернувшись с вечерней смены, нашел Еву лежащей на разбитом стеклянном столике. Ее убили ударом в затылок. На подсвечнике, валявшемся на полу около столика, была ее кровь. Томас бросился к ней. Но было уже поздно. В руках у него оказалось остывшее тело. Смерть наступила за несколько часов до его возвращения. Он завыл во всю глотку. Все было таким нереальным, словно действие дрянного фильма, однако в этом фильме ему выпало играть главную роль.

С порога на полу по-прежнему было видно темное пятно, оставшееся от пролитой крови. Как он тогда его тер и тер!..

Томас не выдержал, он выскочил за дверь и сбежал вниз по лестнице. Точно так же, как убегал отсюда три месяца тому назад, когда весь мир для него рухнул. Это было в тот день, когда ему сообщили, что после нескольких месяцев напряженной работы следствие прекращено. В тот день ему стало ясно, что смерть Евы так и останется погребенной среди кучи нераскрытых дел, потому что нет больше ни улик, ни подозреваемых и расследование зашло в тупик.

* * *

От соседнего с Томасом места за барной стойкой тянуло кислой блевотиной. Томас не знал ни кто там наблевал, ни когда это случилось, и его это нисколько не интересовало.

Из «Выдры» его выдворили, и в конце концов он очутился в этой забегаловке рядом с Кристианией. Он никогда не бывал тут раньше и даже не знал, как она называется. Набрел на нее случайно, когда Йонсон отказался ему наливать. Йонсон сказал, что он и так слишком пьян. Казалось бы, для чего еще люди приходят в распивочные? Какой же ты после этого хозяин? Какая может быть торговля при таких взглядах? А Томас между тем чувствовал, что еще недопил. Он все еще держался на ногах, хотя порой и с трудом. Он был достаточно трезв, чтобы во всех подробностях вспоминать сегодняшний день и поход в свою квартиру. Томас помахал бармену, заказал новую порцию, осушил рюмку. Заказал еще одну. Наконец у него немного отлегло. Голоса и звуки куда-то отодвинулись, стало клонить ко сну. Он притулился в углу между стеной и стойкой. Закрыл глаза. Подумал, не заказать ли еще, хотел подозвать официанта, но рука стала непослушной. Он ненадолго задремал, пока кто-то не начал его трясти.

– Да это же музыкальный маньяк!

Томас открыл глаза. Перед ним стояли два здоровенных амбала. Один обращался к другому, который остановился в отдалении. Толстый парень в желтых очках. Томас точно знал, что видел его где-то раньше, но не мог вспомнить где.

– Чего-то тебя, приятель, не туда занесло.

– Чего? – переспросил Томас.

Толстый в желтых очках придвинулся к нему вплотную. Никак не разглядеть.

– Тут нет музыки. Только та, которую заказываю я. – Он схватил Томаса за горло и припечатал к стене. – Твои поганые дружки на этот раз тебя не выручат. Понимаешь?

Томас ни слова не понял из всего сказанного, однако сообразил, что добром это не кончится.

– Не знаю, кто ты такой, – и мне это до лампочки. Закажи себе рюмку за мой счет. – Томас помахал в сторону стойки.

– Благодарствую! Пожалуй, я откажусь на этот раз. – Его лоб был в нескольких миллиметрах от носа Томаса. – Давай-ка я с тобой лучше попляшу.

– У тебя действительно дурно пахнет изо рта, – сказал Томас. – Тебя недавно рвало?

– Что ты сказал?

Томас ничего не ответил, а молча двинул его кулаком по почкам. Толстяк взвыл и отпустил горло Томаса. Завтра будет мочиться кровью. Томас попытался протиснуться мимо него, но тут на помощь подоспел дружок толстого и набросился на Томаса. Притиснул его обратно к стене. И тут они принялись за него вдвоем. Надавали под дых. Начали бить по голове. Устроили ему настоящую мясорубку. По самой полной программе. Добивали ногами, когда он упал. Мысли куда-то уплыли. Он уже ничего не чувствовал. «Продолжайте, ребята, память еще при мне», – подумал он, затем свет погас.

Очнувшись, Томас почувствовал под собой камни мостовой и ощутил запах морской воды. Над головой кричали чайки. Было раннее утро, солнце только что встало. Он почувствовал, как кто-то роется у него в карманах. Не найдя, как видно, ничего стоящего, воришка ушел, бросив Томаса на мостовой. Немного позже Томас попытался подняться, но все тело страшно болело, а глаза он едва мог приоткрыть, так опухло лицо. Наконец ему удалось ползком преодолеть несколько метров до пристани и водопроводного крана. Томас отвернул кран и сунул голову под струю холодной воды. Он совершенно не помнил, как попал на набережную канала: то ли его здесь выбросили, то ли он сам добрался сюда ползком. Он не помнил ничего, что еще с ним происходило этой ночью, зато ясно и отчетливо помнил поход в квартиру, где он однажды нашел Еву. Он был бы рад сказать, что застал ее лежащей с умиротворенным выражением на лице и она была похожа на ангела, но ее уделом стали ужас и предсмертные муки. Он никогда не сможет забыть этого зрелища, и очень жаль, что толстяк с дружком его недобили.

15

Было половина пятого, день клонился к вечеру. Томас сидел на корме «Бьянки», вытянув ноги на поставленный перед собой стул. По причалу катил на велосипеде возвращающийся с работы Эдуардо. Подъезжая, он звякнул в велосипедный звонок, приветствуя Томаса. Тот обернулся в его сторону и тоже помахал. Один глаз у него заплыл и почернел, в волосах видны были сгустки запекшейся крови.

– Какого черта с тобой случилось? – спросил Эдуардо, спрыгивая с седла. – Что за авария!

– Да, автобус на пристани. Взял и переехал меня. – Томас сделал выразительный жест рукой.

Эдуардо соскочил к нему на корму:

– Ну и ну, Ворон, madre mia![17]17
  Испанское восклицание, соответствующее русскому «боже мой!» или «мать честная!».


[Закрыть] Тебе надо срочно в травму. Ничего не сломано?

– Только коренной зуб.

– Болит?

– А как ты думаешь!

Эдуардо раскрыл свой кожаный портфель и, порывшись в бумагах, откопал пачку ипрена. Он протянул таблетки Томасу.

– Ты что, глушишь на работе наркотики? – спросил Томас. Выковыряв из упаковки четыре таблетки, он запил их холодным кофе.

– Скажи, есть такие дни в неделе, когда ты бываешь трезвым?

– Я не веду счет дням.

Эдуардо воззрился на него, облокотившись на поручни:

– Слушай, шкипер, тебе надо поменять курс. Нынешний добром не кончится.

– Кажется, это ты уже говорил.

– И рад повторить. Или ты надумал кончить, как вон те типы? – Он махнул в сторону скамейки, на которой расположились двое бездомных, разложив вокруг себя пластиковые мешки с пожитками.

Томас искоса посмотрел туда, куда показывал Эдуардо.

– Почему бы и нет. Они, видимо, вполне всем довольны.

– Перестань, Томас! Давай хоть в виде исключения поговорим серьезно. Ты сам выглядишь хуже, чем эта захудалая яхта, которой, как я слыхал, недолго тут вековать, если ты не возьмешь себя в руки.

Томас кивнул и опустил взгляд на чашку. Он тяжко вздохнул:

– Вчера я наведался в квартиру.

– О’кей! – отозвался Эдуардо, приподняв брови. – Так, может быть, стоит подумать о том, чтобы туда вернуться?

– Очень стоящее предложение! Если забыть о том, что, не пробыв там пяти минут, я опрометью выскочил оттуда. – Томас зло уставился на чашку. – В этом отношении для меня ничего не изменилось.

Эдуардо оторвался от поручней:

– Для этого требуется время. В следующий раз я могу пойти с тобой, если хочешь…

– Если бы я тогда раньше вернулся с работы, – проговорил Томас, не поднимая глаз. – Если бы я не ушел на дежурство в тот вечер, она была бы жива.

– Слушай, нельзя же без конца так себя изводить!

– Какой-то поганый квартирный воришка! Я говорил тебе, что он убил ее подсвечником, который мы с ней купили в «Касса-шопе» за тысячу восемьсот крон?

Эдуардо утвердительно кивнул:

– Да, ты…

– Ева была прямо без ума от этого подсвечника. Лично я в жизни не видел ничего безобразнее, но мы купили его, раз она так захотела.

– Ну да, ты мне про это рассказывал, – тихо сказал Эдуардо. – Что и говорить, Ворон, такое дело, что как ни верти – хуже не придумаешь.

– Из тех, что остались нераскрытыми, – ответил Томас. – Даже этого я не смог для нее сделать!

Он встал, и тут же его замутило. Все-таки они избили его сильнее, чем он себе признавался. Бочком мимо Эдуардо он выбрался на палубу и вылез на пристань.

– Куда ты собрался?

– В «Морскую выдру».

– Рано еще. Кстати, у меня там назначена встреча.

– Любовь?

Эдуардо пожал плечами:

– Скорее, просто секс.

Томас кивнул и пошагал по набережной мимо двух бродяг на скамейке, которые увлеченно переругивались и пререкались друг с дружкой, как давным-давно женатая пара.

* * *

Кроме Виктории, которая сидела с газетой на своем привычном месте, и молодой парочки, флиртовавшей за бильярдом, в «Морской выдре» еще не было посетителей. Томас кивнул Виктории, та выпустила несколько колечек дыма.

– Какой-то ты пасмурный, как затяжной дождик, – приветствовала она его хрипловатым голосом.

– Приму это как комплимент, – ответил Томас и сел на некотором расстоянии от нее. – А где Йонсон? – спросил он, оглядывая пустой бар.

Виктория пожала плечами и пригубила кофе.

И тут из служебного помещения вышел Йонсон, он выкатил бочку пива и стал устанавливать ее под разливочный аппарат.

– Очень вовремя! – заметил Томас.

Йонсон ничего не сказал, а подсоединил бочку к крану. Закончив, он выпрямился и оглядел Томаса:

– Трудная ночка? Опять?

Томас развел руками:

– Придется мне опять одолжиться. – Он похлопал себя по карманам, намекая, что там пусто.

– Не пора ли наконец взяться за ум?

– Да ладно, будет уж! – ответил Томас и нетерпеливо забарабанил по стойке. – Что она – так и будет зря стоять? – кивнул он на бочку.

Йонсон скрестил на груди руки:

– Коли нету монет, так поработай хотя бы!

– Ты что, смеешься? – замотал головой Томас. – Я не собираюсь становиться на раздачу за бармена.

Йонсон саркастически рассмеялся:

– Неужели ты вообразил, что я доверю тебе такое серьезное дело? У меня тут приличное заведение!

Томас равнодушно кивнул:

– Может, нальешь наконец?

Йонсон начинал его раздражать.

– Ты слышал – сперва заработай!

Томас отвел взгляд, прикидывая свои возможности. Он знал, что где-нибудь на яхте должны быть какие-то деньжата. Вот только не мог сейчас вспомнить, где находится заначка. Кроме того, в квартире где-то лежала платежная карта, и если у него самого не хватит духу за ней сходить, то можно попросить Эдуардо. Но ни тот ни другой способ не годился в сложившейся ситуации, когда ему немедленно требовалось утолить жажду. Он натянуто улыбнулся Йонсону: погоди, мол, я тебе это припомню и заплачу с процентами.

– Так чего же ты от меня хочешь?

– Небольшую услугу по полицейской части.

Томас обрадовался:

– Я уж было подумал, что ты собираешься заставить меня мыть посуду или что-нибудь вроде этого.

– Еще чего!

– Ну, так в чем дело? Кто-нибудь залез тебе в кассу или спер бутылки, выставленные у черного хода?

Йонсон отрицательно помотал головой:

– Нет, тут речь, скорее, о сыщицкой работе.

– Так позвони в полицию.

– Это не в моем стиле. Мне нужен ты.

– Я в отпуске по болезни. А сейчас мне очень-очень хочется пить. Так, может, займешься этим? – Томас ласково погладил пивной кран.

– Слушай, Ворон, для меня это очень важно!

Томас тяжело задышал и начал кусать губы:

– Мне знакомо, каково это. То же самое было и со мной, когда четырнадцать человек из центрального участка искали убийцу Евы. Но знаешь что… Результат был нулевой. – Двумя пальцами он изобразил нолик, затем прищурился. – Нальешь ты мне наконец это чертово пиво или мне идти за ним куда-нибудь еще?

Не сводя с Томаса пристального взгляда, Йонсон достал с полки бокал и подставил под кран. Кран чихнул, затем из него полилось темное пиво. Он поставил бокал перед Томасом, тот протянул руку, но Йонсон остановил его, удержав бокал:

– У меня есть уборщица Надя, она приходит несколько раз в неделю, славная пожилая женщина из Литвы. Она приехала сюда десять-двенадцать лет назад с дочкой и бывшим мужем.

– Ну и?

– Пару лет назад дочка пропала. С тех пор от нее никаких известий.

– Сколько ей было лет? – спросил Томас и потянулся за бокалом. Йонсон отнял руку.

– Около двадцати.

Томас пригубил бокал. На губах у него осталась пивная пена.

– Почему мать до сих пор не подала заявление о розыске?

– Она боялась обращаться в полицию. У нее был уже печальный опыт здесь и на родине, в Литве. Кроме того, между ней и дочерью были какие-то проблемы.

– Какого рода проблемы?

Йонсон пожал плечами:

– Кто ж их знает? Может быть, обычные подростковые?

– Я бы тоже бежал без оглядки, если бы меня заставляли убираться в этой забегаловке, – хохотнул Томас, обведя выразительным взглядом помещение.

– Дочь не занималась уборкой. Это ее мать, Надя, работает уборщицей. Ты бы хоть слушал как следует!

– Да слушаю я, – сказал Томас, отставляя осушенный наполовину бокал. – Но чего ты от меня хочешь? По всей вероятности, девушка нашла себе какого-нибудь дружка и они вместе удрали. Или она уехала обратно на родину. – Он взял бокал и одним духом допил остатки.

– Нет. Надя всюду ее искала – девушка точно сквозь землю провалилась. Не мог бы ты навести справки?

– Навести справки? Что ты имеешь в виду?

– Ну, там, у вас, в участке. Я могу сообщить тебе ее данные. Может быть, о ней есть сведения в вашей системе. Для Нади очень важно узнать, что с ней случилось.

– Могу еще раз тебе повторить – я в от-пус-ке по бо-лез-ни.

Йонсон убрал со стойки пустой бокал:

– Ну и поганец же ты, Ворон! Знаешь, кто ты – ты просто гаденыш!

Томас встал со стула:

– Пойду поищу себе другое место, где мне будет повеселей.

Кивнув на прощанье Йонсону, он собрался уходить.

– А если бы твоя дочь пропала?

Томас остановился и холодно посмотрел на Йонсона:

– Моя дочь? У меня нет дочерей. И знаешь почему? Мы до этого не дожили из-за того, что вор проломил Еве голову. Возможно, какой-нибудь негодяй из Восточной Европы, который живет у нас нелегалом. Во всяком случае, результаты расследования указывают на это. Так с какой стати я буду помогать кому-то из них?

– Действительно, с какой стати! – буркнул Йонсон. – Это не в твоем стиле. Другое дело Ева! Она бы, наверное, не отказалась помочь человеку, верно?

– Не смей ссылаться на Еву!

– Почему же? Это ведь правда, Ворон. Она была сама доброта. Тебе же, в отличие от нее, только бы выпить, а больше ни до чего нет дела.

Томас отошел от стойки.

– Как приятно сюда заглянуть и послушать мудрые советы трактирщика. Между прочим, пиво так себе, тепленькое, – сказал он, кивая на кран, прежде чем ступить за порог.

Выйдя из «Морской выдры» он пошел по улице Санкт-Аннагаде, мимо кафе «Вильдерс», дойдя до перекрестка, увидел впереди бар «Эйфель». Если повезет и за барной стойкой окажется подходящий человек, там, может быть, и нальют пива в кредит. С этой мыслью Томас направился к бару, обдумывая на ходу, как ему рассчитаться с Йонсоном.