Текст книги "Осколки полевых цветов"

Глава двенадцатая

Дома я больше не уснула. Как могла я прибралась в комнате, пока остальные спали, и отправилась на пробежку. Я не знаю, видел ли Тайер, как я выходила, но когда я вернулась, он собирался на работу и садился в свой фургон. Его глаза пристально следили за мной. Я чувствую, что он беспокоится о том, что я мало сплю. Меня это тоже беспокоит, но я ненавижу снотворное и не могу заставить свое тело спать, когда оно того не хочет.

Выйдя из душа, я одеваюсь на весь день в милое летнее платьице с пастельным рисунком. Сегодня я весь день буду работать в магазине, пока мама на заднем дворе готовит вещицы к нашей великой летней распродаже, которая начнется через несколько недель в конце лета.

Внизу я вижу Джорджию. Она сидит за кухонным столом с миской своих любимых ванильных хлопьев, а мама наливает в кружку кофе.

– Доброе утро, – заметив меня, улыбается мама, – хорошо поспала?

– Да, – вру я и заправляю за ухо прядь волос, чтобы она не заметила на моем лице эмоций. Она расстроится, если узнает, что со временем становится только хуже. Я подхожу к холодильнику и наливаю себе стакан апельсинового сока. Опускаю в тостер кусочек хлеба и поворачиваюсь, когда мама садится на стул напротив Джорджии.

Карие глаза Джорджии встречаются с моими.

– Я говорила маме, чтобы она попросила тебя познакомить ее с нашим новым соседом. Раз уж ты нянчишься с его чадом.

– Зачем? – недоумеваю я, и она копирует выражение моего лица.

– Потому что наша мама – красивая одинокая женщина, которая заслуживает второго шанса на любовь.

Мама краснеет, уставившись в чашку с кофе. Однажды она призналась мне, что чувствует себя недостойной любви, особенно из-за того, каким ужасным был мой отец, а она не сумела нас защитить. Я ответила ей, что она спятила. Она – тоже жертва. Но Тайер?

– Он для меня слишком молод. – Мама озвучивает мою мысль, но не знает, что за ней скрывается кое-что еще.

А именно то, что я не могу смириться с мыслью о ней и Тайере как паре, потому что он нравится мне, и не платонически из разряда «он мой босс».

Черт. Я влюблена в нашего соседа, которому, должно быть, уже за тридцать. Я влюблена, очень сильно, и у меня есть парень.

Мой желудок бурлит, и когда выпрыгивает мой тост, я вдруг понимаю, что не голодна. Но я знаю, что после пробежки нужно что-нибудь проглотить.

Достав из холодильника сливочное масло, я наношу его как можно более тонким слоем и морщусь от отвращения при виде тоста в моей руке. Мама замечает этот жест и хмурится.

– Тебе нехорошо, милая?

– Я в порядке. – Я заставляю себя откусить кусочек. Я не хочу, чтобы она заставляла меня сегодня остаться дома.

Джорджия доедает хлопья, выпивает из миски остатки молока и ополаскивает ее.

– Мне пора в больницу. – Она хватает меня и громко, драматично целует в макушку. – Люблю вас, ребята, – и целует маму в щеку.

Она хватает сумку и ключи от машины, выпархивает за дверь и исчезает.

Мама качает головой.

– Эта не девушка, а ураган. Всегда такой была.

Какой верный способ описать Джорджию! Дикий, непредсказуемый, немного драматичный ураган.

Иногда мне хочется взять с нее пример и научиться отпускать. Я знаю, что временами тревога меня захлестывает.

– Ты уверена, что с тобой все хорошо?

– Что? – Я резко возвращаюсь к реальности.

– Ты сама не своя, – объясняет она. – Ты в порядке?

– Д-да. Просто много мыслей, – заикаюсь я, доедаю тост и стряхиваю с платья крошки. Мама смотрит на пол, и я тихо смеюсь. Достаю из кладовки пылесос и убираю мусор.

– Это из-за Калеба? – спрашивает она, когда пылесос затихает.

Я почти выпаливаю нет, но понимаю, что она только что предоставила мне прекрасную возможность оправдать свое поведение.

– Это так, – легко, слишком легко лгу я. – Просто отстой, что он так скоро уезжает.

Она не напоминает мне, что я могла бы поехать с ним или поступить в колледж, который выбрала бы сама. Мы обе знаем, что от этих вариантов я уже отказалась. Она никогда не спрашивала меня почему, и я этому рада, потому что, если честно, я не знаю. Я лишь знаю, что сейчас я немного потеряна и не собираюсь искать себя таким образом.

Ее губы сочувственно опускаются, когда я возвращаю пылесос на место.

– Я знаю, что это паршиво, милая.

– Переживу, – бормочу я в надежде, что мы уйдем от этой темы. Это не значит, что я не буду скучать по Калебу, я буду, но я не знаю, буду ли я скучать по нему так сильно, как должна.

Она переносит миску Джорджии из раковины на сушилку.

– Если ты не возражаешь, езжай в магазин и открой его. Я подъеду через час или около того. – Ее плечи устало опускаются.

– Все в порядке? – с тревогой спрашиваю я.

Она вздыхает и проводит ладонью по лицу:

– Да.

Я ей не верю, но поскольку я и сама лгу, я позволяю ей хранить свои секреты.

С холодным кофе в руке я перехожу улицу к антикварной лавочке «Бурное прошлое», открываю дверь и переворачиваю табличку: «ОТКРЫТО». Я на ходу включаю свет и ставлю сумку за прилавок.

К счастью, ванильный кофе со льдом намного вкуснее моего тоста. Я устраиваюсь за прилавком и листаю журнал, оставленный там моей мамой. Предсказать, сколько будет в магазине покупателей в тот или иной день, невозможно. Иногда тебе некогда присесть, а иногда ты словно умер для целого мира. Моей маме повезло: ее магазинчик настолько популярен, что люди из города приезжают сюда в поисках уникальных вещей для своего дома.

Мой телефон вибрирует, приняв новое сообщение, и я хватаю его на случай, если это мама просит меня что-то сделать.

Это Лорен. Она улыбается, тянет вверх два пальца, ее глаза защищают микроскопические солнечные очки. Позади нее блестит океан. Она на неделю уехала в отпуск, скоро к ней присоединится и Калеб. Моя мама тоже говорила о том, что, возможно, мне следует куда-нибудь ненадолго съездить. Она видит, что все мои друзья разъезжаются в отпуск, и, по-моему, ее гложет чувство вины. Но я ей сказала, чтобы она об этом не беспокоилась. С деньгами туго, и я не хочу, чтобы она зря потратила доллары на легкомысленную поездку. Она эту тему оставила и больше не поднимала.

Я: «Надеюсь, вы там повеселитесь!»

Лорен: «Хочу, чтобы ты была здесь!»

Я: «Я тоже».

Я уверена, что на пляже было бы весело, но втайне я рада быть здесь. Дом – вот место, в котором я хочу находиться. Там, где мне нужно находиться. Кроме того, куда бы я ни поехала и что бы ни делала, кошмары настигнут меня везде.

Глава тринадцатая

– Рыбачь![1]1
    (Go Fish англ.) – карточная игра (правила примерно соответствуют русской «Сундучки») (прим. пер.).


[Закрыть] – говорит Форрест, и я беру со стола еще одну карту и пялюсь на дикое количество карт в моих руках. Либо я не умею играть в эту игру, либо Форрест забыл правила, либо маленький дьявол жульничает.

Судя по его застенчивой ухмылке, верным является последний вариант.

В двери гремят ключи, Форрест бросает свои карты, и хотя их у него гораздо меньше, чем у меня, они рассыпаются в разные стороны.

– Папа! – Он бежит в холл, его ножки стучат по полу. Я беру его карты, добавляю их к своим и складываю все обратно в коробку.

– Эй, приятель, скучал по мне? – слышу я голос Тайера.

– Да! Ты принес мне пиццу?

– Она у меня в руках.

– Ты лучший папа на свете.

Форрест проносится через арку гостиной и мчится на кухню, сжимая в руках свою личную пиццу от Pizza Hut.

Я поднимаю с пола плед, складываю его и возвращаю на спинку дивана. Тайер прочищает горло и прислоняется к арке. Каштановые волосы спадают ему на лоб, и не ровными прядями, как пытались добиться многие мальчики, с которыми я ходила в школу. У него на голове сплошной беспорядок, и мне это нравится.

Я хватаюсь за грудь и притворно ахаю.

– А где моя пицца?

Он тихо посмеивается и потирает тыльную сторону ладони.

– Голубь украл.

– Чертовы почтовые голуби, – цокаю я языком, – им нельзя доверять.

– Что правда, то правда. – Непринужденно подыгрывая, он пожимает плечами. – Они работают на правительство.

Я вскидываю руки в притворном разочаровании.

– Надеюсь, голубю понравится моя пицца.

– Я спрошу его, если снова увижу.

– Его? – Я выгибаю бровь. – Откуда ты знаешь, что это была не голубка?

– Могла быть и голубка, – признает он и заходит в комнату. – Спасибо, что присмотрела за ним.

Я отмахиваюсь от его благодарности.

– Нет проблем. – Он достает бумажник, извлекает немного наличных и передает их мне. – Спасибо.

Он едва заметно кивает.

– Салем! – зовет с кухни Форрест. – Тебе обязательно идти домой?

Я бросаю взгляд на Тайера.

– Могу ненадолго задержаться, – шепчу я на случай, если Тайер захочет, чтобы я ушла. Я его пойму, если он предпочтет побыть со своим ребенком наедине.

Он пожимает плечами.

– Оставайся, если хочешь.

– Хорошо, – говорю я громче, чтобы Форрест меня услышал, – я останусь еще ненадолго.

Час спустя я обнаруживаю себя свернувшейся калачиком на диване Тайера с миской попкорна. Форрест сидит по одну сторону от меня и прижимается ко мне своим маленьким тельцем, Тайер по другую, стараясь соблюдать правило шести дюймов[2]2
    Смысл правила 6 дюймов в том, что, общаясь с человеком, не следует приближаться к нему ближе, чем на 6 дюймов, чтобы не создавать ощущение вторжения в личное пространство. 1 английский дюйм равен 2,54 сантиметрам. Соответственно, 6 дюймов равны 15,24 см (прим. пер.).


[Закрыть].

В телевизоре фильм Санта Клаус. Очевидно, Форрест обожает рождественские картины и с удовольствием смотрит их, несмотря на то, что сейчас июль.

– Папочка, – спрашивает он, хрустя попкорном, – как ты думаешь, я в списке непослушных мальчиков или хороших?

– Точно хороших, – кивает Тайер, – но это в любой момент может измениться. Вот почему тебе всегда следует вести себя наилучшим образом. Санта непрерывно за тобой наблюдает.

– Это правда, – соглашаюсь я.

Форрест смотрит на меня, вытаращив глаза, а на экране телевизора Тим Аллен взбирается по лестнице в своих боксерах.

– Ты когда-нибудь бывала в списке непослушных? Он и правда дарит плохим детям уголь?

Мне нравится, что Форрест не ждет, когда я отвечу на первый вопрос, и сразу задает второй, как будто автоматически предполагает, что в какой-то момент я числилась в списке непослушных.

Я качаю головой.

– Нет, я всегда была в списке хороших.

Он хмурится, удрученный тем, что не получил должного ответа на свой вопрос.

– Ты знаешь кого-нибудь, кто был в списке непослушных? – предпринимает он очередную попытку.

– Нет, извини.

– А как насчет…

– Я думал, ты хотел посмотреть фильм? – вмешивается Тайер.

– Да! – с энтузиазмом отвечает Форрест.

– Тогда почему не смотришь?

– О, точно. – Мальчик переводит взгляд на экран телевизора. Гостиная у них в гораздо лучшем состоянии, чем кухня. Двери отделаны, стены покрашены, а диван на вид совершенно новый. Тайер даже установил над камином телевизор.

Тайер тянется за попкорном, его пальцы задевают мои. Наши взгляды встречаются. Я первая отворачиваюсь и смотрю на попкорн. Он отодвигается от меня еще на пару дюймов. Теперь нас отделяет почти целый фут.

Гм-м, интересно.

Я заставляю себя сосредоточиться на фильме, а не на мужчине рядом со мной.

По ходу вечера попкорн перемещается на кофейный столик, а голова Форреста ложится на мои колени. Ребенок тихо похрапывает, но ни Тайер, ни я не предпринимаем ни малейшей попытки остановить фильм и встать. И вот финальные титры, а Форрест по-прежнему в отключке. Мои пальцы лениво скользят по его волосам.

Тайер со стоном встает и вытягивает руки над головой, обнажив гладкий, мускулистый брюшной пресс, сильно загоревший от долгого пребывания на солнце.

Хватит пялиться! Он практически твой босс! И намного старше меня. Но насколько, я точно не знаю.

– Сколько тебе лет? – выпаливаю я.

Тайер растерянно смотрит на меня.

– Тридцать. В следующем месяце исполнится тридцать один. А что?

– Ничего, – хриплю я. Тринадцать лет разницы, почти четырнадцать. Это даже не десятилетие, а больше.

Мое лицо вспыхивает от этих мыслей, но если он и замечает, то виду не подает. Он наклоняется, чтобы взять Форреста на руки, случайно касается моей руки, смотрит на меня и бормочет:

– Прости.

Надеюсь, он не замечает дрожь, которая пробегает по моей спине.

– Ничего. – Я заправляю за ухо прядь волос, встаю и хватаю миску с попкорном.

Тайер уносит Форреста вверх по лестнице. Я выбрасываю остатки попкорна в мусорное ведро и ополаскиваю миску в раковине в ванной комнате на нижнем этаже, поскольку на кухне ее пока нет.

Я иду к двери, когда Тайер спускается. Он приглаживает волосы, вид у него усталый.

– Уходишь? – Я киваю. – Спокойной ночи. – Я поджимаю губы, думая о том, как редко мне удается хорошо выспаться. Он замечает выражение моего лица и добавляет: – Может, тебе удастся поспать.

– Может, – эхом отвечаю я. Шанс есть всегда.

Глава четырнадцатая

Пронзительный крик будит меня в восемь утра. Кошмары меня в эту ночь не мучали, но лишь потому, что я до четырех утра не ложилась спать. Веки тяжелые, глаза не хотят открываться, но я заставляю их это сделать.

– Господи, вот ты заноза в заднице! – Крики возобновляются.

Я зеваю и выскальзываю из постели. Бинкс сидит в углу на своем кошачьем дереве и тянет шею, чтобы выглянуть в окно.

– Я так рада, что развелась с тобой! – кричит тот же голос.

Я открываю окно, высовываю голову и вижу женщину, которую уже видела раньше. Это бывшая Тайера, она стоит на его крыльце и бьет его кулаком в грудь. Она невысокая, и ей приходится запрокидывать голову, чтобы увидеть его лицо.

Тайер отвечает не так громко, но все равно на повышенных тонах, а наши дома стоят так близко, что я его слышу.

– Это я попросил развода.

Она вскидывает руки вверх.

– Как же ты бесишь…

– Хватит устраивать театр. – Он замечает и кивком указывает через дорогу, туда, где наша пожилая соседка Синтия вышла подмести и без того безупречно чистое крыльцо.

Его бывшая поспешно оглядывается через плечо и снова сосредотачивается на нем.

– Мне все равно. Пусть услышат. Пусть все услышат! – Она широко разводит руками.

Тайер молча качает головой. На нем пижамные штаны и хлопчатобумажная рубашка, а волосы растрепаны, как будто он только что встал.

– Ты зря поднимаешь шумиху. Форрест попросил дать ему пять минут, чтобы собраться, и я сказал, чтобы он не торопился и что у него столько времени, сколько нужно.

– Вот именно! – Она кричит так, словно он только что доказал причину ее срыва. – Ты пытаешься его у меня украсть! Манипулируешь им, как…

– Криста, – резко обрывает он ее. – Ты себя слышишь? Он ребенок. Он заканчивает собирать свои вещи.

Она прикусывает щеку, бросает взгляд вправо и замечает меня в окне. Черт, меня засекли. Я возвращаюсь в комнату и закрываю окно. Время подслушивания истекло.

– Ну, Бинкс, что скажешь? – Я смотрю на своего любопытного кота. – Было весьма занимательно.

Я наскоро принимаю душ и наношу немного косметики. Мы договорились с Калебом позавтракать вместе, и в девять он заедет за мной, так что поспать дольше я все равно бы не смогла.

Он не знает о моей бессоннице, кошмарах, беспокойном сне. Я не хочу его этим обременять. У Калеба своих забот хватает.

Я торопливо высушиваю волосы (по крайней мере, наполовину) и собираю их в пучок. Я смотрю на часы – у меня меньше десяти минут до его приезда. Я крашу ресницы тушью и наношу на губы блеск.

Телефон лежит у раковины и вибрирует. Новое сообщение. Калеб: «Буду через 5 мин».

Я спускаюсь и сажусь на переднее крыльцо. На правой ноге развязался шнурок, и я наклоняюсь его завязать. На меня падает тень, и я поднимаю глаза, ожидая увидеть Калеба, и улыбаюсь заготовленной улыбкой. Но это Тайер. Он переоделся, на нем спортивные шорты и рубашка с короткими рукавами. Я пытаюсь не смотреть на его бицепсы, но тут же терплю неудачу.

– Привет, – пищу я возвышающемуся надо мной мужчине.

Его грязные теннисные туфли ступают по земле.

– Я сожалею о том, что произошло утром. Мне жаль, что ты услышала нашу перепалку.

Я выгибаю бровь.

– Ты ходишь от двери к двери и извиняешься перед всеми, кто живет на этой на улице?

– Нет, – признается он. – Только перед тобой.

Я прикладываю ладонь к сердцу.

– Ого! Я особенная!

Он молчит, но его взгляд говорит: так и есть. Я стараюсь не придавать этому значения: вдруг это всего лишь мое воображение решило сыграть со мной злую шутку?

Он отводит взгляд и засовывает руки в карманы. Он часто так делает, когда чувствует себя неуютно или нервничает. Я обвожу пальцем синяк на коленке.

– Не понимаю, зачем тебе извиняться за чье-то поведение.

Он морщится.

– Ты права, я не должен, но…

– Она взрослая. Ее действия говорят только о ней. Если она этого еще не поняла, то сама виновата.

Он таращится в пустоту и кивает как заведенный. Во двор заезжает Калеб, и Тайер, прищурившись, смотрит на его маленький автомобильчик.

– Мы едем завтракать, – объясняю я, хотя я не обязана ему ничего объяснять.

– Что ж, – он отступает назад, – приятного завтрака.

Он поднимает руку и машет Калебу, хотя выражение его лица нельзя назвать дружелюбным. Калеб сердито машет в ответ. Мужчины такие странные. Я запрыгиваю в машину, наклоняюсь и целую Калеба.

– Привет! – радостно говорю я. – Доброе утро.

– Доброе утро. – Его голос все еще хриплый со сна.

– Выглядишь усталым.

– Да, – признается он. – Папа измотал меня до предела.

Я хмурюсь. Ненавижу, что Калеб так сильно занят этим летом, работает, готовится к балу в колледже и света белого не видит.

– Мне жаль.

Он протягивает руку, наши пальцы переплетаются.

– Хотя бы сегодня утром мы можем позавтракать.

– Ты прав, – оживляюсь я. Его рука теплая, огрубевшая от поднятия тяжестей и тренировок.

– Окна открыть или закрыть?

– Открыть. – Я слегка подпрыгиваю на сиденье, страстно желая ощутить на лице дуновение воздуха.

Он усмехается, соглашаясь со мной, хотя я знаю, что он терпеть не может открытые окна. Из моего пучка выбиваются пряди волос и падают мне на лицо. Я не обращаю на них внимания и вдыхаю свежий летний воздух.

Несколько минут спустя он паркуется возле нашей любимой закусочной быстрого питания, где полно вредной жирной пищей. Короче говоря, разной вкуснятины. Возможно, для организма в ней и мало пользы, зато это наслаждение для вкусовых рецепторов.

Калеб выпрыгивает из машины, я следую за ним. Кафе, как всегда, забито, но мы находим в дальнем углу свободный столик и садимся. Я вынимаю из держателя для салфеток меню и пробегаю глазами список блюд. Калеб наблюдает за мной, насмешливо скривив губы.

– Что? – Я смотрю на него поверх пластикового меню.

– Мы приходим сюда постоянно, и ты каждый раз изучаешь меню.

Я пожимаю плечами, переворачиваю его и пробегаю глазами обратную сторону.

– Никогда не знаешь наверняка. Вдруг в один прекрасный день я передумаю и закажу что-нибудь другое. Кроме того, они могут добавить в меню что‐то новенькое или что-то вычеркнуть…

– А вот и два моих любимых посетителя. – Наша официантка Дарла улыбается нам сверху вниз, постукивая по блокноту ручкой BIC. – Как обычно? Вам вегетарианский омлет и диетическую колу, – она указывает на меня, – а вам сосиски, яйцо и сырный бисквит с картофельными оладьями и водой? – Ее тонкий палец указывает на Калеба.

– Да и еще раз да! – подтверждает он заказ.

– Будет сделано.

Она разворачивается и уже на ходу выкрикивает наш заказ повару.

– Что у твоей мамы сегодня на повестке дня? – осведомляюсь я.

Он морщится. Это неуловимо, но я это движение никогда не упускаю. Я не хотела задевать его маму, но это закономерный вопрос.

– Позже мы поедем в торговый центр. Она хочет что-то купить перед нашей поездкой к океану, и у нее составлен целый список вещей, которые, по ее словам, мне понадобятся в колледже. Я сказал ей, что, насколько я знаю, мне не разрешат держать в комнате тостер, но она и слушать не желает.

Дарла приносит напитки, я одними губами говорю спасибо и срываю бумагу со своей соломинки. Я делаю глоток. Сладкое искушение. Некоторые люди предпочитают кофе (и не поймите меня превратно, кофе мне тоже нравится), но диетическая кола – мой любимейший наркотик. Ладно. Похоже, это неудачное сравнение.

Я комкаю бумажную обертку.

– Хотела бы я знать, за что твоя мама меня ненавидит.

– Она тебя не ненавидит. – Я смотрю на него, и он опускает голову. – Может быть, самую малость, но в этом нет ничего личного. Скорее, она боится, что ты отнимешь меня у нее, но она бы чувствовала то же самое с любой девушкой, с какой бы я ни встречался.

– Ах так, с любой девушкой? – шучу я. – Хочешь сказать, что я не особенная?

Он усмехается.

– Речь совсем не об этом.

– Хорошо. – Я игриво швыряю в него обертку. Он снимает ее со своей рубашки и пододвигает обратно через стол ко мне. Он знает, что я играю со своими обертками во время каждого приема пищи.

– Ты уже придумала, чем займешься? – Он придвигает к себе сахарницу и перекладывает разноцветные пакетики.

– Что ты имеешь в виду? – Я отрываю взгляд от скомканной обертки в своих руках.

Он приподнимает бровь.

– Салем, ты не можешь вечно работать в лавочке своей мамы.

Его слова жалят. Мне нравится у нее работать. Что в этом плохого?

– Нет, я еще не придумала. Именно поэтому я не хочу уезжать в колледж. Мне нужно время.

– А что, если ты и потом не придумаешь?

– Да что ты до меня докопался? – шиплю я. Он мой парень. Он должен быть на моей стороне, а мне приходится обороняться.

Он опускает плечи.

– Я не хочу быть назойливым. Я просто хочу, чтобы ты нашла занятие, которое сделает тебя счастливой.

– Я и так счастлива. Я люблю делать свечи и работать на маму. А еще нянчиться с сыном Тайера.

При упоминании Тайера Калеб хмурится. Вряд ли после такой ужасной первой встречи он когда-либо изменит отношение к нашему новому соседу.

– Я просто хочу, чтобы ты знала, чем хочешь заниматься.

Калеб всегда знал, что хочет играть в футбол и поступить в юридический колледж. Он не понимает тех, кто не знает, что делать со своей жизнью. Точно так же, как я не понимаю, как можно быть таким уверенным. Я уже не та, что год назад, и не представляю, как можно строить планы и верить, что они сбудутся, когда я себя будущую совсем не знаю. Я из будущего – это незнакомка. Я пытаюсь лучше ее узнать, чтобы понимать, когда она счастлива. Вот и все.

Дарла приносит тарелки и обновляет наши напитки.

– Приятного аппетита, ребята.

Я набрасываюсь на еду, а до тех пор, пока передо мной не поставили тарелки, я даже не осознавала, как голодна.

– Проголодалась? – Калеб весело улыбается.

– Ещё как! Это лучшее, что я ела за всю неделю. – Я указываю вилкой на омлет.

– Хочешь сказать, что я как твой парень должен лучше стараться и чаще тебя кормить? – Он игриво шутит.

– Определенно. Еда – путь к моему сердцу.

– Черт, лучше бы я узнал это до того, как их приобрел. – Мои брови ползут вверх от такой неожиданности. Он лезет в карман и вытаскивает два прямоугольных листка бумаги. Двигает их мне через стол, и я беру их и щурюсь, стараясь разобрать мелкий шрифт.

У меня отвисает челюсть.

– Билеты на концерт? На Уиллоу-Крик? Шутишь?! – Я в шоке таращусь на билеты. Сейчас это одна из самых крутых групп в мире. Распродаются целые стадионы. Я пыталась купить билеты, но по какой-то глупой причине мне заблокировали доступ к сайту. – Как ты их достал?

Он ухмыляется, довольный моей реакцией.

– У меня свои способы.

– Если бы мы не сидели посреди ресторана, я бы поцеловала тебя прямо сейчас.

Он усмехается.

– Все равно целуй. – Он наклоняется через стол, я делаю то же самое, наши губы встречаются на полпути. Его ладонь обхватывает мой затылок и удерживает меня еще немного, прежде чем отпустить.

– Это потрясающе. – Я смотрю на билеты в своей руке. – Вау! – Его ухмылка говорит сама за себя. – Спасибо.

– Ты не обязана меня благодарить, детка.

Я смотрю на дату на билетах. Это за несколько дней до того, как Калеб переедет жить в Бостон. И горько, и одновременно сладко осознавать, что мы вместе пойдем на концерт, а почти сразу после него он уедет. Но такова жизнь. Это жидкость, которая вечно движется, вечно меняется. Ты либо плывешь в потоке, либо тонешь.