Книга: Невидимая сторона Луны (сборник) - Милорад Павич

Временами Павич пишет очень красиво. Решила читать, как поэзию. Стихи в прозе. Ага, как же. Стихи стихами, но в следующем абзаце обязательно опять будут слюни, волосы, ногти и т.д. Ну что тут поделаешь. Фирменный авторский стиль. Читаю эти несчастные два сборника... да пять лет читаю. С ума сойти. )) Рассказы тут все до того хитровывернутые и немыслимо закрученные, что пересказать призадумаешься. Это надо только чувствовать и ощущать в процессе...

Один вот рассказ запомнился. Ну да, такое забудешь. Все вот думаю, размышляю... В общем, сюжет такой - дело происходит когда-то в средневековье. Девочка-пастушка с забытой богом фермы случайно натыкается на разбойника. Он, видите ли, очень красивый. Или на нее особо произвел впечатление, потому что она вообще других людей, кроме своей немногочисленной семьи не видела. Она в восторге. Разбойник ее жестоко избивает прикладом по голове, так что она чуть не умерла, от избиения ослепла, оглохла и слегка помешалась. Он ее насилует, потом утаскивает с собой и продает в бордель. И вот дальше всю жизнь она проживает в этом борделе, среди клиентов пользуется особым успехом, никто из других проституток так клиентов не обслуживает, о ней ходят легенды и устные рекомендации. Так она доживает до старости, постепенно клиентов у нее становится все меньше, пока наконец вообще никто к ней не ходит. Тут она говорит, что - так ей тяжело, что ее любимый Павле (это тот разбойник) сейчас к ней не приходит, а она без него жить не может. Бросается в море и тонет. То есть, она все это время в своей слепоте, глухоте и умопомрачении считала, что живет счастливой семейной жизнью с тем разбойником и всех многочисленных клиентов принимала за своего якобы супруга-разбойника. Очень тяжелый рассказ. Особенно убивает, что автор рассказывает так спокойно, хладнокровно... не выделяет ничего, не расставляет никаких акцентов. Вообще, по тону, будто рассказывает легенду, былину. Может, даже красивую. Ну, вот жизнь такая. Автор такой. Мда.

С другой стороны, может, наоборот посмотреть - что жизнь или судьба оказалась к этой несчастной девочке-пастушке милостива? В смысле, что если бы она осознавала происходящее, то страшно мучилась бы. А так прожила жизнь счастливо, воображая себя любимой своим, так сказать, возлюбленным. ((

Как там выражались в классическом фильме - "Восток - дело тонкое"? Ну, я думаю, можно смело также говорить - "Балканы - дело тонкое". ))

"Глаза он носил как очки и смотрел сквозь них, словно через затемненные стекла. Все время казалось, что он вот-вот снимет свои глаза и посмотрит на мир прямо из сердца." *** "Так же, как с помощью одной птицы охотятся на другую птицу или с помощью борзой на волка, можно с помощью одной мысли охотиться на другую мысль..." *** "Словеснейший молодой господин мой, свет полон тайн, а тайны растянуты между нами, как охотничьи силки, расставлены, как капканы. И каждый из них предназначен для своего зверя." *** "... Просыпаясь, он думал о том, что бежать против Запада - значит потерять победу в битве, а бежать против Востока - значит потерять голову." *** "- Неужели это ты? - сказала она мне, едва мы вошли в дом в тот вечер, и я почувствовал, что под ее взглядом мое лицо болезненно изменилось, теряя те черты, которые она помнила, чтобы превратиться в мое нынешнее лицо. Было страшно так стремительно постареть под чужим взглядом." *** "Каждый имеет право на такую историю, на какое расстояние долетит его пуля." *** "Дунай берет свое начало в раю, а впадает в ад. Мы, господин, находимся посередине. Отсюда до рая нужно плыть против течения, и уж докуда доплывешь, а до ада добраться труда не надо - достаточно просто отдаться течению..." *** "История как будто специально придумана для того, чтобы ее проиграть или выиграть в карты." *** "Через высокое окно было видно голубое небо, посыпанное птицами, как пряностями." *** "Так же, как человек, лишившись руки или ноги, становится калекой, может ли он стать калекой, потому что кто-то сжег книгу и таким образом лишил его определенного стечения обстоятельств?" *** "Красота настолько трудна и на ее создание тратится столько усилий, что, соприкасаясь с красивым, мы испытываем облегчение, сознавая, что при общем распределении энергии в мире мы оказались освобождены от известного количества труда. Чужие усилия, вложенные в красоту, сократили нашу долю усталости, избавили нас от определенной траты сил, поэтому мы и можем наслаждаться красотой. В красоте мы отдыхаем... По той же причине тот, кто красоту создал, не может наслаждаться ею и отдыхать в ней..." *** "Иногда братья звали Тию играть с ними в шахматы, но она отказывалась. Она всегда говорила, что на этой доске с людьми играют злые духи, но их нельзя увидеть. - Как это нельзя увидеть? - А так. Возьми черную фигуру - и увидишь, что под черной краской у нее белая душа дерева, из которого она сделана. Я хочу сказать, что совершенно неважно, как делятся фигуры снаружи: все они, и черные, и белые, на самом деле внутри наполовину белые, наполовину черные, и борьба между белыми и черными идет внутри каждой из них, а не снаружи. И на эту внутреннюю борьбу не могут повлиять ходы, которые вы обдумываете. В игре участвуют не только два враждующих войска. Участвует и поле, по которому они ходят. Как только они оказываются на черном поле, черное в белых и черное в черных фигурах, то есть злые духи, черпают силу с этой темной поверхности, из этого мрачного основания. И наоборот, как только они оказываются на белом поле, к ним снизу приходит помощь и поддержка тому светлому, что есть в людях, участвующих в партии. Так что сражаются не только светлые и темные тайны их сущности, но и земля под их ногами. Как же можете вы вашими жалкими ходами повлиять на исход событий? К чему играть в игру, в которой вы никто и ничто?" *** "... Он смотрит через смех, как сквозь бойницу."

Что такое книги Павича? Несчетное множество словесных кружев, хитросплетение образов, которые приходят к тебе в облике невиданных зверей, оставляя лишь потрясение, но никакого доказательства своего существования. Попросят пересказать – и ты беспомощно захлопаешь глазами, понимая, что в лучшем случае сможешь предоставить им лишь сухой скелет от той прекрасной волшебной рыбы с перламутровой чешуей и огненными плавниками, которая проплывала перед твоими глазами во время чтения. Остается лишь цитировать, цитировать робко и аккуратно, с несмелой надеждой на понимание, потому что сказать, что рассказы Павича не для всех – значит, не сказать вообще ничего. Простите великодушно заядлого кошатника, но это словно знакомить гостей с собственной кошкой – ты-то давно заслужил ее расположение, но нет никакой гарантии, что они смилостивится до того, чтобы принять твоих друзей.

Впрочем, сравнение с кошачьими здесь едва ли случайно – ибо с чем еще сравнить те невыносимые легкость и совершенство повествования, которые подарил нам Милорад? С необычайной осторожностью эти строки на мягких лапах забираются к тебе в душу, оставляя там невообразимое ощущение тепла, покоя и одновременно с этим какой-то чисто кошачьей авантюрной непредсказуемости сюжета.

Если бы у меня была вечерняя молитва, я бы отдельной строкой включила в нее благодарность мирозданию за существование нелинейной прозы в целом и за Павича в отдельности. Данная литература в определенной степени сравнима с играми на доверие – позволишь ли ты писателю увести тебя в дебри запутанных историй и смыслов? Уверен ли ты, что он выведет тебя в правильном направлении? А что будет правильным направлением в данном случае? А есть ли смысл пытаться давать этому определение? И есть ли вообще смысл искать то самое «правильное» направление? Когда каждый новый рассказ – путешествие по новой реальности, вернее, её неуловимой тени, направления нет и быть не может. Ты не знаешь, что оставит после себя этот рассказ, но ты смело можешь рассчитывать на одно – удивление, бесконечное удивление всему: такой изящной перенасыщенности метафорами, витиеватости повествования, странным речам героев и этому вопиющему пренебрежению временной последовательностью. Павич насмешливо играет со временем, словно неугомонный ветер с воздушным змеем, заставляя его лететь то против Запада, то против Востока, но стоит читателю раз верно натянуть бечевку восприимчивости к тексту, как ветер сам вынесет змея понимания в потоки нужных смыслов, и вот уже неважно, потеряешь ли ты победу в гонке или же и вовсе потеряешь голову – есть только ты и эти словесные фрески, а всё остальное осталось где-то за пределами времени.

Прочесть конкретно данную книгу стоит хотя бы потому, что второй из сборников рассказов, включенных в данную книгу, «Русскую борзую», Милорад написал еще до своего великого «Хазарского словаря», а ведь все его последующие романы и эссе считаются лишь отражениями и комментариями к нему. Это все равно, что рассматривать чертежи первых кораблей, предшественников Титаника – «так вот, с чего все начиналось». Сам жанр коротких рассказов мастеру настолько к лицу, что диву даешься с непривычки – не таким уж и большим количеством авторов, способных и к масштабным романам, и к легким рассказам одновременно, избаловано читательское общество. Но нет, стиль Милорада все так же безупречен и в миниатюре.

Чтобы описать мастерство Павича, не хватило бы и вечности, да что там, даже всех вечностей, собранных в его романах и рассказах, поэтому, возможно, лучшим вариантом будет закончить ее в стиле самого маэстро – вот так вот внезапно, без каких-либо четких умозаключений и итогов, но с легкой задумчивостью и непременно одним из любимых отрывков, в котором, пожалуй, для меня весь Павич.

Чей-то слух вползал в мои пьяные уши. И я слушал, как некто неизвестный мне, исполняя музыку, возводит прекрасное строение. Здание из звуков росло, взлетало башнями, с недостижимой быстротой множилось число фронтов, винтовые лестницы головокружительно устремлялись вверх, коридоры скакали галопом и, заворачивая на полном скаку в новое крыло здания, теряли по пути углы и дверные косяки. А потом две летящие навстречу друг другу лестницы с громким ревом сталкивались и рассыпались во все стороны, чем все дело и заканчивалось.

С Милорадом Павичем в большинстве своем у нас не ладится. То я для него слишком проста, как слушатель, то он для меня чересчур витиеват и уходит в непонятные мне дебри в своем стремлении быть самобытным. И вот что может быть проще, разошлись бы по разным углам и носу не показывали, но нет, рано или поздно мы снова встречаемся за небольшим столиком, чтобы усмехнуться глаза в глаза, ну а я, чего греха таить, послушать, что же мой старый знакомый еще придумал - вчера, сегодня или десять лет назад. О сборник "Невидимая сторона Луны" мой взгляд совершенно случайно зацепился в местной библиотеке. Повинуясь непонятному мне же душевному порыву, я гордо водрузила книгу на стойку библиотекаря, чем, кажется, совсем похоронила ее попытки понять, по какой системе я беру книги на почитать. Это сборник сборников, их там два - "Русская борзая" и "Вывернутая перчатка". Оба более чем павичевские, про жизнь и смерть, любовь и курьезы, с налетом жутковатой мистики и морем неумолимых эпитетов. Что-то не понравилось вовсе, а что-то так уверенно зацепило, словно этот рассказ писали именно для меня. Чтобы в один прекрасный день я прошлась по этим страницам, на мгновение пропала и задумалась, а потом как ни в чем не бывало пошла себе дальше.

Учись забывать то, что хочешь, это важнее и труднее, чем запоминать то, чего не хочешь.

Как итог - отличный сборник как для того, чтобы познакомиться с автором в части именно рассказов, так и "распробовать" Павича, если до этого прочитанное у него совсем не шло. Предугадать впечатление невозможно - или понравится, или не понравится решительно до отказа и резкого рубящего жеста ладонью, мол, такого нам не надо. Не попробуешь, не узнаешь. Ну а для меня "Невидимая сторона Луны" - это очередное "хм" в пользу автора, которому таки удалось меня снова удивить. Так что следующей встрече рано или поздно точно быть.