Текст книги "Жизнь гейши. Мемуары самой известной гейши в мире"

7

Тетушка Оима никак не ожидала снова увидеть Яэко. Однако ровно через месяц после прибытия Томико в окия Ивасаки та без приглашения явилась в дом и объявила, что возвращается к работе.

Брак Яэко стал настоящим кошмаром: Сэйдзо оказался неисправимым бабником. Вдобавок ко всему он ввязался в какие-то сомнительные махинации и спустил все их деньги. После чего бросил Яэко с двумя маленькими сыновьями и горой долгов, ответственность за которые по закону ложилась на нее. Яэко подала на развод и подумала, что, если она снова вернется в окия Ивасаки, все проблемы будут решены. Яэко просила тетушку Оиму уплатить ее долги. Деньги она планировала вернуть, снова став гэйко.

Тетушка Оима подумала, что Яэко сошла с ума. Все эти планы были неосуществимы по множеству причин, перечислять которые пришлось бы ужасно долго. Во-первых, Яэко больше не носила фамилию Ивасаки. Она стала Уэхара. Так как она перестала быть членом семьи, то не могла стать атотори. Но даже если бы Яэко получила официальный развод, тетушка Оима не стала бы снова назначать ее преемницей. Яэко на деле показала, что она не заслуживает такой чести: она была слишком эгоистична и безответственна.

Во-вторых, когда гэйко уходит в отставку, ее карьера считается оконченной. Яэко пришлось бы дебютировать заново. У нее не осталось ни одного наряда, а одеяние гэйко стоит целое состояние. К тому же это она задолжала дому Ивасаки немалую сумму, а не наоборот. Теперь все запасы тетушки Оимы уходили на подготовку к дебюту Томико. У нее не было лишних денег, чтобы выплачивать долги Яэко. В любом случае, Яэко отвернулась от окия в тяжелые времена, и тетушка Оима ей этого не простила.

На этом список причин не заканчивался. Даже в период активных выступлений Яэко была не слишком хорошей гэйко, так что вряд ли она стала бы лучше теперь. Семь лет она не брала уроков танца. Людям она не нравилась. И как быть с ее сыновьями? Они не могли жить с Яэко в окия Ивасаки.

Сама мысль об этом была противна тетушке Оиме. Проживание лиц мужского пола в окия было бы абсолютным нарушением канонов, что тревожило тетушку Оиму больше всего.

Перечислив эти причины четко и во всех подробностях, тетушка Оима отказала Яэко. Она предложила ей обратиться за помощью к свекру и свекрови, потому что за благополучие Яэко и ее детей теперь должны были отвечать именно они. Сама же Яэко, по мнению тетушки, могла найти работу в отяя или ресторане: ее подготовки для этого было бы более чем достаточно.

Во время всего разговора, продолжавшегося на повышенных тонах, тетушка Оима обронила, что теперь под ее опеку перешла Томико и она очень надеется, что в окия перееду я и стану наследницей дома.

Яэко несколько лет не общалась с родителями и не знала о моем существовании. Слова тетушки Оимы привели ее в ярость. Мало того, что на ее трон появилась новая претендентка, так еще эта претендентка оказалась очередным отродьем ненавистных ей родителей. Яэко пулей вылетела из окия Ивасаки и села на первый же трамвай.

Моя старшая сестра была очень хитра и за время короткой поездки до Ямасины проанализировала свои варианты. Она понимала, что сама теперь не сможет унаследовать окия Ивасаки. Но знала также и то, что единственной возможностью выплатить долги остаются ее будущие гонорары. Работа гэйко была самым быстрым способом получить деньги. Поэтому надо было как-то заставить тетушку Оиму взять ее назад.

«Так, и что же сказала старуха? Она сказала, что очень хочет, чтобы Масако поступила в окия Ивасаки».

Яэко читала мысли тетушки Оимы как раскрытую книгу и знала систему окия. Она понимала, как сильно тетушке Оиме нужна была я.

«Может, я смогу использовать эту маленькую дрянь как козырь и выторговать таким образом право вернуться в дом Ивасаки? – наверняка подумала она. – А что еще? Ах да, мальчики. Не проблема. Пусть о них заботятся мои родители. Они передо мной в долгу».

На Яэко было темное кимоно с оби, украшенным бежевыми, коричневыми и черными геометрическими узорами. Я смотрела, как она переходит через мост и приближается к дому.

Мои родители оказались бессильны перед лицом ее ярости и собственного чувства вины. Яэко обвинила их в том, что они строгают детей на продажу. В ответ родители согласились взять в дом двоих ее сыновей.

Яэко вернулась к тетушке Оиме и сказала, что теперь она свободна, а значит, может переехать в окия и начать работу. Она пообещала тетушке, что подаст ей меня на блюдечке с голубой каемочкой.

Тетушка Оима оказалась в замешательстве. Она готова была взять Яэко, если это поможет ей заполучить меня. Несмотря на всю свою лень, Яэко когда-то была большой звездой. И эта звезда, пусть и слегка поблекшая, возможно, все же лучше, чем ничего. Она пошла посоветоваться с матушкой Сакагути.

– Я хочу познакомиться с малышкой, – сказала матушка Сакагути. – С той, в которую ты влюбилась. Я доверяю твоей интуиции и думаю, что нам надо сделать все возможное, чтобы она переехала в окия Ивасаки. Давай на какое-то время пойдем навстречу Яэко и повернем ее невзгоды себе на пользу. Но с условием, что и она поможет нам. В свое время она была очень популярна, и это принесет дому определенный доход и вернет былой лоск.

– А как же ее долги? У меня сейчас нет денег, чтобы их покрыть.

– Вот что мы сделаем. Давай я выплачу долг за тебя. Но это останется между нами – не хочу, чтобы Яэко о чем-то узнала. Ты должна контролировать ее как можно сильнее и не допустить, чтобы из-за нее у нас начались хоть малейшие неприятности. Отдашь деньги, когда она с тобой расплатится. По рукам?

– Я смиренно принимаю ваше щедрое предложение. – Тетушка Оима поклонилась до самого татами. – И сделаю все, что в моих силах, чтобы познакомить вас с Масако как можно скорее.

Яэко была в восторге оттого, что ее схема сработала. Она переехала в окия Ивасаки и готовилась вернуться к работе. Однако ей было нечего надеть: все кимоно дома Ивасаки хранились для дебюта Томико. Яэко хватило наглости пройти к кладовой с кимоно, вытащить несколько лучших нарядов и объявить: «Эти подойдут. Носить их буду я».

Тетушка Оима оторопела: очередная выходка Яэко была совершенно непозволительной. Мне трудно в полной мере выразить, насколько для гэйко важно кимоно. Наши наряды священны. Это символ нашего призвания. Их делают из тончайших и самых дорогих тканей в мире. Они воплощают красоту – такой, как ее понимаем мы. Каждое кимоно – это неповторимое произведение искусства, в создании которого владелец принимает активное участие.

Можно многое сказать о человеке, лишь взглянув на его кимоно. Оно свидетельствует о финансовом положении, чувстве стиля, происхождении семьи, свойствах личности. Фасон кимоно практически не меняется, но разнообразие цветов и узоров, а также материалов, из которых их шьют, просто умопомрачительное.

Подобрать кимоно под определенный случай – целое искусство. В первую очередь оно должно подходить по сезону. Согласно канонам традиционного японского вкуса, год делится на двадцать восемь сезонов, у каждого из которых – свои символы. В идеале цвета и узоры кимоно и оби должны отражать именно текущий сезон: например, в конце марта – соловьи, в начале ноября – хризантемы.

То, что Яэко ничтоже сумняшеся присвоила кимоно Томико, было откровенным оскорблением. Яэко все равно что напала на Томико или хамски влезла в ее личное пространство. Но тетушка Оима не могла ей помешать: тогда я еще не переехала к окия.

Яэко отправилась к моим родителям и заявила, что пообещала отдать меня в окия Ивасаки. Они раз за разом повторяли дочери, что она не имеет права принимать такое решение. Но Яэко отказывалась слушать.

Как раз во время этой отвратительной сцены я и решила отправиться жить к тетушке Оиме в окия Ивасаки. Но это решение я приняла сама, по собственной воле.

Вспоминая этот эпизод сейчас, удивляюсь, насколько я была упряма и решительна уже в таком нежном возрасте.

8

6 Июня 1954 Года я проснулась рано утром – точно так же, как дома у родителей. Над головой каркали вороны. На клене в саду появились молодые листочки.

Все, даже прислуга, безмятежно спали. Я достала одну из своих книжек, подарок отца, которую читала сама себе так часто, что давно знала ее наизусть.

В Японии есть давний обычай: у детей, которые пойдут по тропе искусства, обучение профессии официально начинается 6 июня на шестой от рождения год (6-6-6). Однако у некоторых занятия начинаются уже в три года.

Столь раннее обучение особенно характерно для двух великих форм традиционного японского театра: Но и кабуки. Театр Но, зародившийся в четырнадцатом веке, основан на древних придворных танцах, которые исполнялись в качестве подношения богам. Это аристократическое, величественное, лирическое действо. Театр кабуки появился двести лет спустя как развлечение для простого народа. Он более динамичен, в чем-то его можно сравнить с западной оперой.

Актеры театра Но и театра кабуки – исключительно мужчины. Сыновья лучших исполнителей начинают учиться в раннем детстве. Многие, став взрослыми, идут по стопам отца. Некоторые из современных знаменитых актеров могут проследить свою родословную на десять и более поколений.

В мой первый день занятий я проснулась на рассвете и нетерпеливо ждала момента, когда можно будет разбудить тетушку Оиму. Наконец сработал местный «будильник». На улице Синбаси, через дорогу от окия, была бакалейная лавка. Каждое утро пожилая хозяйка магазина чихала три раза. Очень громко. Ровно в 7:30. Много лет я определяла время по этому чиху.

Я потрясла тетушку Оиму за плечо:

– Уже можно идти?

– Еще нет, Минэко. Сначала надо кое-что сделать.

Она принесла маленькое жестяное ведро, внутри которого обнаружились щетки, маленькая метла, метелка для пыли, крошечные половые тряпки и маленькая баночка с чистящим порошком. Тетушка Оима продумала все до мелочей.

Мы пошли в алтарную комнату и произнесли утреннюю молитву. Потом тетушка подвязала мои длинные рукава шнурком, а метелку заткнула за оби сзади. После чего отвела меня в уборную и показала, как правильно мыть туалет.

Она вручила мне щетку для туалета, точно эстафетную палочку: это считалось первой обязанностью, которую надо передать своему преемнику. Работа тетушки Оимы теперь завершилась. Пришла моя очередь.

В окия Ивасаки было три уборных – большая редкость в те времена. Два туалета располагались внизу: один – для гэйко и гостей, другой – для обслуги. Третий был наверху, он предназначался для жительниц дома. В каждом из трех туалетов было по несколько раковин, установленных в ряд. Их тоже требовалось содержать в безукоризненной чистоте.

Это задание идеально подходило для меня. Я могла выполнять свою работу в полном одиночестве, ни с кем не общаясь.

Я казалась себе очень взрослой и полезной и очень гордилась, закончив уборку. Чтобы отметить этот важный день, Кунико приготовила для меня особенный завтрак. Было почти девять, когда мы поднялись из-за стола.

После завтрака тетушка Оима надела на меня новое «школьное» кимоно с красными и зелеными полосками на белом фоне и повязала красный летний оби для первой встречи с учительницей. В шелковом мешочке с ярким узором, который она мне также вручила, я нашла веер, тэнугуй (шарф для танцев) и пару новеньких таби – белых хлопковых носков точно по размеру.

Все это было упаковано в шелковые обертки, которые она сшила сама. Еще в мешочке лежали игрушка и перекус.

Учительницу танцев звали госпожа Кадзама. Я часто встречала ее в доме матушки Сакагути. Я знала, что она учила и Яэко, и Сатохару, поэтому предполагала, что она будет учить и меня. Но тетушка Оима сказала, что мы собираемся в дом иэмото Киомай Иноуэрю (главной наставницы Киотской школы танца Иноуэ), Ятиё Иноуэ четвертой. Оказалось, что моей учительницей будет сама иэмото.

Все облачились в официальные наряды, и мы пустились в путь. Вела нас тетушка Оима, следом шла Старая Злюка, затем Яэко, а потом – я. Замыкала шествие Кунико с моим мешочком в руках. Когда мы зашли в дом матушки Сакагути, к процессии присоединилась сама матушка Сакагути и госпожа Кадзама. До студии иэмото, располагавшейся в ее доме на улице Синмондзэн, нужно было идти всего несколько минут.

Нас проводили в приемную рядом с одним из репетиционных залов. Стояла полная тишина. Атмосфера была очень напряженная. Громкий звук заставил меня вздрогнуть – такой бывает, когда закрытым веером ударяют обо что-то твердое.

Оказалось, преподавательница сделала одной из учениц замечание, ударив ее веером по руке. Я подскочила от этого звука и инстинктивно побежала прочь, ища, где бы спрятаться. Очень скоро я заблудилась и оказалась перед туалетом. Через несколько секунд, полных паники, меня нашла Кунико и отвела к остальным.

Мы снова зашли в студию. Матушка Сакагути усадила меня рядом с собой в официальной позе и низко поклонилась иэмото.

– Госпожа Айко (так на самом деле звали иэмото), позвольте представить вам этого восхитительного ребенка. Эта девочка – одно из наших сокровищ, и мы молим вас проявить к ней величайшую заботу. Ее зовут Минэко Ивасаки.

Иэмото поклонилась в ответ.

– Я сделаю все, что в моих силах. Что ж, начнем?

Мое сердце забилось быстрее. Я понятия не имела, что надо делать, поэтому просто стояла как вкопанная. Иэмото подошла ко мне и мягко сказала:

– Минэ-тян, пожалуйста, опустись на колени. Выпрями спину и положи руки вот так. Очень хорошо. Итак, прежде всего мы учимся держать маёги (веер для танцев). Давай я тебе покажу.

Веер танцовщицы немного больше обычного, он сделан из бамбуковых дощечек в тридцать сантиметров длиной. Маёги держат за поясом оби слева, верхняя часть веера должна смотреть вверх.

– Достань свой маёги из-за оби правой рукой и положи на левую ладонь, как будто держишь миску с рисом. Потом проведи ладонью по маёги до самого кончика и правой рукой возьмись за него. Теперь наклонись вперед и положи маёги на пол, перед своими коленями, вот так, поклонись с абсолютно прямой спиной и скажи: «Онэгайсимас» («пожалуйста, выполните мою смиренную просьбу и научите меня»). Понятно?

– Да.

– Не да. Да.

Она произносила «да» как «хэй», как было принято в Гион-кобу, а не «хай», как я привыкла.

– А теперь попробуй ты.

– Да.

– Да.

– Да.

Я так сильно сосредоточилась на том, чтобы правильно положить перед собой маёги, что забыла попросить, чтобы меня научили.

– А как же «Онэгайсимас»?

– Да.

Иэмото снисходительно улыбнулась.

– Ну что ж. А теперь встань и попробуй сделать несколько шагов.

– Да.

– Необязательно говорить «да» после каждой моей фразы.

– Ага, – кивнула я.

– И постоянно кивать тоже необязательно. А теперь иди за мной. Держи руки вот так, ладони – вот так, а взгляд направляй вот туда.

Так все и началось. Я танцевала.

Традиционный японский танец совершенно не похож на западный. Его танцуют в специальных хлопковых носках таби, а не в обуви. Движения, в отличие, скажем, от балета – медленные, и внимание танцующего направлено к земле, а не к небу. Однако, как и в балете, чтобы выполнять движения, нужны очень тренированные мышцы. Движения учат в связках (ката), которые, в свою очередь, соединяются в отдельное произведение.

Школа Иноуэ считается лучшей школой традиционного танца в Японии. А значит, иэмото Иноуэ – самая могущественная фигура в этом мире. Она являет собой эталон, на основе которого оцениваются все остальные танцовщицы.

Когда урок закончился, матушка Сакагути сказала:

– Госпожа Айко, на сегодня, пожалуй, достаточно занятий. Большое спасибо за вашу доброту и внимание.

Мне показалось, что я провела в студии очень много времени.

Иэмото повернулась ко мне:

– Хорошо, Минэ-тян. Танец, который мы разучивали, называется «Кадомацу». На сегодня все.

Кадомацу – первый танец, которому учат в Школе Иноуэ малышек, только начинающих занятия. А еще кадомацу – это украшение из веток сосны, которое мы ставим в доме на Новый год. Сосна чудесно пахнет. Мне она напоминает о счастливых временах.

– Да, – сказала я.

– После того, как ты сказала «да», надо сесть и сказать «спасибо».

– Да, – повторила я.

– А потом, перед уходом из студии, надо еще раз сказать «спасибо», потом «до свидания», а потом сделать последний поклон. Понятно?

– Да, понятно. До свидания, – проговорила я и с облегчением вернулась в безопасное место рядом с матушкой Сакагути, лицо которой озарила широкая улыбка. Она была очень довольна.

Прошло еще немало времени, прежде чем я перешла от понимания к правильному выполнению, и еще больше потребовалось на то, чтобы освоить диалект гэйко. У меня дома говорили на другой разновидности киотского диалекта. Это был говор аристократии – гораздо медленнее и мягче, чем говор Гион-кобу.

Матушка Сакагути погладила меня по голове.

– Замечательно, Минэко. Ты так хорошо постаралась. Какая ты умная малышка!

Тетушке Оиме едва удалось прикрыть улыбку ладонью.

Я не понимала, чем заслужила такую похвалу, но была рада, видя их обеих счастливыми.

9

ОКИЯ ИВАСАКИ находился в одном квартале к югу от улицы Синмондзэн, на улице Синбаси, через три дома от Ханамикодзи. Матушка Сакагути жила по другую сторону от Ханамикодзи, через шесть домов на запад от нас. Танцевальная студия иэмото располагалась на улице Синмондзэн в одном квартале к западу и в одном – к северу. Театр Кабурэндзо был в шести кварталах к югу. В детстве я везде ходила пешком.

Улицы Гион-кобу обрамляют элегантные витрины магазинов, предоставляющих услуги, которых требует местная индустрия. Кроме сотен окия и отяя, здесь есть цветочные лавки, магазины деликатесов, галереи искусств, а также магазины тканей, бутики с украшениями для волос и веерами.

Моя жизнь стала намного напряженнее после дня 6-6-6. Я начала брать уроки каллиграфии у чудесного мужчины по имени дядюшка Хори, который жил в двух домах от нас, а еще – уроки пения и игры на кото и сямисэне у его дочери, которая виртуозно владела одним из видов дзюта (это особый киотский стиль пения и игры на сямисэне), который был важен для Школы Иноуэ. Кото и сямисэн – это струнные инструменты, пришедшие в Японию из Китая. Кото – большая тринадцатиструнная лютня, которая лежит на полу перед музыкантом. Сямисэн – это трехструнный инструмент поменьше, на нем играют как на гитаре. Он используется для аккомпанемента к большинству наших танцев.

Я продолжала каждое утро чистить туалеты. А после полудня ходила на уроки танца.

Теперь я уже была большой девочкой и должна была вести себя как полагается атотори. Мне не позволялось кричать, грубо выражаться и делать то, что недостойно наследницы, – например, драться и бегать. Окружающие то и дело напоминали, что нельзя допускать ран и переломов, особенно ног и кистей рук, потому что это повредит моей красоте и помешает танцевать. Вдобавок ко всему тетушка Оима стала заставлять меня говорить на диалекте Гион-кобу, чему я горячо противилась.

Тетушка всерьез озаботилась воспитанием наследницы. Прежде она занималась своими делами, а я просто играла рядом. Теперь за каждым действием следовало объяснение, и понемногу я начала более осмысленно участвовать в быту окия Ивасаки.

Я по-прежнему вставала раньше всех в доме, к тому же теперь у меня была работа. Пока я убиралась в туалетах, просыпалась Кунико и готовила завтрак, а служанки принимались за свои утренние обязанности.

Служанки убирали окия Ивасаки сначала снаружи, а потом – внутри. Сперва они подметали улицу перед домом, потом – дорожку, ведущую от ворот. Они сбрызгивали ее водой и ставили перед входом свежий конус из соли для очищения жилища. Затем наводили чистоту в гэнкане (прихожей) и разворачивали сандалии всех обитателей дома носками к двери, чтобы можно было сразу обуться и выйти во внешний мир. Внутри дома служанки убирали вещи, которыми мы пользовались накануне. Они расставляли все по местам к пробуждению тетушки Оимы.

Наконец, они готовили буддистский алтарь для утренней молитвы хозяйки. Вытирали пыль со статуэток, вычищали курильницу для благовоний, уносили вчерашние подношения и ставили в подсвечники новые свечи. Точно так же они приводили в порядок синтоистский алтарь, который стоял на полке в углу комнаты.

Жители Гион-кобу – очень верующие люди. Само существование гэйко возможно лишь благодаря традиционным религиозным и духовным ценностям, на которые опирается японская культура. В практическом смысле наша повседневная жизнь тесно переплетена с церемониями и празднествами, размечающими год в Японии, и мы стараемся воспроизводить их как можно точнее.

Каждое утро, умывшись, тетушка Оима приходила в алтарную комнату и произносила утренние молитвы. Я тоже старалась закончить с уборкой, чтобы успеть помолиться вместе с ней. Я и сейчас с утра первым делом молюсь.

Затем, в течение нескольких минут, оставшихся до завтрака, мы с тетушкой Оимой успевали хорошенько потискать Большого Джона. К этому времени поднимались ученицы и помогали служанкам закончить утренние дела. Уборка считается необходимой частью обучения во всех традиционных японских практиках, и ею обязательно занимаются все новички без исключения. Уборке придается духовный смысл. Считается, что, убирая грязь, ты очищаешь разум.

Майко и гэйко просыпались, когда в доме уже был наведен порядок. Они каждый вечер работали допоздна, так что вставали всегда последними. Вырученные ими деньги обеспечивали всех нас, поэтому им больше не приходилось выполнять никакой работы по дому.

Приходила Аба, и мы садились завтракать. А потом у каждого начинались свои дела. Майко и гэйко отправлялись в Школу Нёкоба на уроки или, если они готовились к выступлению, в репетиционный зал. Служанки проветривали, убирали постели, стирали, готовили, ходили за покупками. Весь год, оставшийся до поступления в школу, я «помогала» тетушке.

Тетушка Оима и Аба по утрам составляли расписания для всех подопечных майко и гэйко.

Они просматривали счета за банкеты, которые накануне посетили наши гэйко и майко, записывали договоренный и фактически полученный доход, сортировали приглашения и утверждали столько встреч, сколько можно было уместить в график девушек. Тетушка Оима решала, какой костюм каждая из майко и гэйко наденет этим вечером, а Аба должна была проследить за подбором и выдачей подходящих аксессуаров.

Стол тетушки Оимы находился в столовой, напротив ее места у жаровни. На каждую гэйко была заведена книга учета, в которой тетушка постоянно фиксировала все ее действия, включая то, в каком наряде и перед какими клиентами та появлялась. Также она помечала все дополнительные расходы – например, покупку нового кимоно или оби. Траты на питание и уроки были фиксированными и вычитались каждый месяц.

Обычно по утрам в дом приходили торговцы. Мужчинам дозволялось входить в окия Ивасаки после 10 часов, когда большинство его обитательниц уже отправлялись по своим делам. Развозчик льда доставлял лед для холодильника. В гэнкане встречали продавцов кимоно, рестораторов, взыскателей долгов и тому подобных персонажей. В прихожей стояла скамья, на которой они могли сидеть и вести дела. Родственникам гэйко разрешалось проходить не дальше столовой. В глубь дома допускались только священники и дети. Даже муж Абы, младший брат тетушки Оимы, не мог приходить и уходить, когда ему удобно.

Все представления о «домах гейш» как о публичных домах выглядят совершенно нелепыми. Мужчин допускают лишь на порог этих женских бастионов, так что о каких-либо непотребствах не может быть и речи.

Составив расписание на ближайший вечер, тетушка Оима одевалась и выходила из дома. Каждый день она навещала людей, которым окия Ивасаки должен был выразить благодарность: владельцев отяя и ресторанов, где ее гэйко выступали накануне, учителей танцев и музыки, которые их тренировали, глав дружественных окия, местных мастеров и умельцев, которые нас одевали. Чтобы представить публике даже одну майко или гэйко, требуется труд множества людей.

Эти неформальные визиты – ключевой аспект структуры Гион-кобу. Так создаются и поддерживаются личные отношения, на которых строится вся система. Как только я переехала в окия, тетушка Оима стала повсюду брать меня с собой. Она знала, что связи, созданные во время этих ежедневных визитов, будут служить мне на протяжении всей карьеры, а может – и всю жизнь, если я решу провести ее в Гион-кобу, как она сама.

Большинство обитательниц окия Ивасаки вновь собирались вместе за обедом. Нам подавали традиционные японские блюда – рис, рыбу и овощи. Западную же пищу (например, стейк или мороженое) мы ели только по особым случаям, когда нас в качестве поощрения водили в модный ресторан. Обед был главным приемом пищи в течение дня, так как гэйко нельзя наедаться перед вечерними встречами.

Майко и гэйко не разрешается есть на частных банкетах, какие бы роскошные кушанья ни были расставлены перед ними. Они должны развлекать гостей – давать, а не брать. Исключение составляют случаи, когда гэйко приглашают разделить с клиентом трапезу в ресторане.

После обеда тетушка Оима и Кунико раздавали собравшимся гэйко задания на вечер. Тогда женщины «принимались за дело»: изучали людей, которых им предстояло развлекать этим вечером. Если среди клиентов был политик, гэйко смотрела, какие законы он продвигал, если актриса – читала журнальную статью о ней, если певец – слушала его записи. Листала роман будущего клиента. Изучала страну, из которой прибыл гость. Для этого мы использовали все имеющиеся в нашем распоряжении ресурсы. В свою бытность майко я провела много послеобеденных часов в книжных магазинах, библиотеках и музеях. Более юные девушки обращались за советом и информацией к «старшим сестрам».

Кроме того, после обеда гэйко должны были наносить визиты вежливости, чтобы оставаться в хороших отношениях с владельцами отяя и старшими майко и гэйко. Если какая-то из коллег заболеет или получит травму, то, согласно нормам, надо было незамедлительно явиться к ней и выразить свою обеспокоенность.

Во второй половине дня Кунико отводила меня на урок танцев.

Ближе к вечеру все возвращались в окия Ивасаки, и двери дома закрывались для посетителей до конца дня. Майко и гэйко принимали ванну, делали прически и наносили стилизованный макияж. Потом приходили одевальщики, чтобы помочь им облачиться в костюмы. Все наши одевальщики были из семьи Суэхироя.

Обычно одевальщиками работали мужчины, и это было единственным исключением из правил, не допускающих их во внутренние покои окия. Но одевальщики могли проходить в специальную комнату на втором этаже. Эта профессия требует знания множества тонкостей, и осваивают ее не один год. Для успеха гэйко хороший одевальщик незаменим – он отвечает за равновесие.

В момент своего дебюта как майко я весила 36 кг. А мое кимоно – 20. Я должна была балансировать во всей этой экипировке, притом что на ногах у меня были надеты деревянные сандалии с платформой в 15 см. Если бы хоть малейшая деталь оказалась не на месте, выступление могло превратиться в фиаско.

Кимоно носят либо с деревянными, либо с кожаными сандалиями. Окобо, похожие на сабо деревянные сандалии на пятнадцатисантиметровой платформе, – отличительная особенность наряда майко. Платформу делают такой высокой, чтобы длинные свисающие концы оби не волочились по земле. В окобо трудно ходить, однако считается, что семенящая походка только добавляет майко обаяния.

Майко и гэйко всегда ходят в носках таби. В этих носках большой палец отделен от остальных, наподобие варежки, так что может легко обхватить перемычку сандалий. Носки должны быть на один размер меньше размера обуви, что позволяет ножке выглядеть аккуратно.

Одевальщик, которого мне назначили в пятнадцать лет, оставался со мной в течение всей моей профессиональной деятельности. Он одевал меня каждый день, за исключением двух или трех раз, когда был слишком болен, чтобы работать. Этот человек знал все мои физические особенности – например, смещение нескольких позвонков, которое я получила при падении. Из-за этого смещения мне было больно ходить, если кимоно и многочисленные аксессуары располагались неправильно.

Гэйко – это олицетворение совершенства, в этом вся ее суть, а работа одевальщика заключается в том, чтобы это совершенство обеспечить. Если чего-то не хватает, если что-то не совсем на своем месте, если что-то не подходит по сезону, виноват в этом оказывается именно он.

Одевальщики заботятся не только о внешности гэйко. Получив доступ к закулисью системы, они стали посредниками в сложных взаимоотношениях внутри карюкай – например, в подборе старшей и младшей сестры. В определенных ситуациях они выступают провожатыми. И, наконец, они – наши друзья. Нередко они выступают в качестве доверенных лиц, тех, к кому мы обращаемся за советом, как к братьям.

Пока женщины завершали свои приготовления, а гонцы с внезапными приглашениями на банкет в последнюю минуту прибегали в дом, служанки убирались при входе в окия, чтобы подготовить его к отбытию майко и гэйко. Они вновь тщательно подметали и сбрызгивали дорожку водой, ставили у входа свежий конус из соли.

В начале вечера майко и гэйко, сверкающие великолепием своих нарядов, отправлялись на встречи.

После их ухода в доме наступало затишье. Ученицы и персонал садились ужинать. Я повторяла танец, который репетировала днем, разучивала отрывок на кото и оттачивала каллиграфию. В школьные времена надо было еще делать домашнюю работу. Томико играла на сямисэне и пела. Ей приходилось втискивать в свое расписание визиты вежливости в отяя, свидетельствовать свое почтение перед старшими майко и гэйко, которые будут наставлять ее позже, и пытаться понравиться управляющим чайных домов, где она будет работать.

Когда я жила в Гион-кобу, в нем насчитывалось более ста пятидесяти отяя. Эти элегантные, изящно обставленные заведения каждый вечер были заняты подготовкой и обслуживанием бесконечного потока частных вечеринок и ужинов, запланированных избранными клиентами. За один вечер гэйко могла посетить вечеринки в трех или четырех заведениях, вызвав большой наплыв публики.

В сентябре 1965 года в Гион-кобу появилась отдельная телефонная линия – так называемая «линия вечеринок», которая связывала окия и отяя. Аппараты были бежевые, а звонки – бесплатные.

Иногда телефон звонил, пока воспитанницы делали уроки. Это какая-нибудь майко или гэйко, находясь в отяя, просила принести ей что-то для следующей встречи – пару чистых носков таби или еще один маёги взамен тому, который она кому-то подарила. И как бы девочкам ни хотелось спать, они никогда не отказывались. Только так можно было своими глазами увидеть отяя изнутри. А люди в отяя и в квартале Гион-кобу имели возможность разглядеть лица учениц Ивасаки.