Текст книги "Связанные звездами"

Близнецы

Как-то в конце мая, в полдень пятницы Джереми Бирн без предупреждения собрал весь штат «Звезды Александрия Парк» в обеденной комнате. Сам он встал во главе стола с серьезным лицом.

– Что происходит? – спросила Жюстин, устраиваясь рядом с Анвен.

– Похоже, ничего хорошего, – ответила та.

– Кто-то… Что-то не так? – продолжила Жюстин, на что Анвен просто пожала плечами.

Жюстин присмотрелась к лицам коллег. В дверях мялась Барбел, очевидно, недовольная неожиданным вмешательством в рабочий процесс. Генри, новый помощник, в напряженной позе сидел справа от Джереми. Жюстин про себя называла его Халком, ведь, несмотря на его щуплость и прилизанность, у нее были опасения, что от амбиций, однажды вырвавшихся на свободу, его либеральность перерастет все разумные пределы, и швы рубашки от «Родд энд Ганн»[32]32
  Rodd & Gunn – бренд мужской одежды класса премиум.


[Закрыть] просто не выдержат.

Джереми прочистил горло. Рома и Радослав, сообщил он, этим утром отправились на «Камри» на задание в другой части города и попали в аварию.

– Что за черт? – воскликнул Мартин Оливер, сжав кулаки, словно готов был кого-нибудь ударить.

Жюстин вглядывалась в лицо Джереми, стараясь не думать о худшем. По крайней мере до тех пор, пока выбора не останется.

– Но они ведь в порядке? – спросила Барбел в тот самый момент, когда Анвен воскликнула:

– Боже мой!

Джереми ответил, что они в больнице, но, хотя столкновение произошло на скоростном шоссе и на приличной скорости, оба, к счастью, отделались легкими травмами.

– Я только что вернулся из больницы и видел их обоих, – заверил Джереми коллег, добавив, что Роме сегодня днем предстоит операция на неудачно сломанных лодыжке и запястье. У Радослава тем временем обнаружили травму шеи и легкий шок, поэтому, скорее всего, его отпустят уже завтра утром.

– Хотя шишка у него на лбу весьма впечатляющая, – добавил Джереми. – Теперь он здорово похож на белугу.

Водитель-новичок на видавшем виды «Холден Джемини»[33]33
  Holden – австралийский производитель автомобилей, первоначально независимый, ныне отделение General Motors.


[Закрыть] тоже не слишком пострадала, сообщил Джереми, хотя, возможно, изрядно перетрусила, когда Радослав на адреналине выскочил из машины и высказал все, что думает о ее водительских навыках. Присутствующие обменялись понимающими взглядами, но, хотя все подумали, по мнению Жюстин, приблизительно об одном и том же, никто ничего не сказал.

– Конечно, – продолжил Джереми, – эти новости потрясли нас всех. Но все мы, когда доходит до дела, профессионалы. И наше шоу должно продолжаться. Поэтому я уже позвонил Ким Вестлейк, чтобы стабилизировать работу отдела фотографии. Но что касается заданий Ромы, тут придется поучаствовать всем нам.

Джереми объявил, что сам он займется освещением судебного разбирательства между генеральным прокурором страны и стендап-комиком, которого обвинили в оскорблении ее чести и достоинства. Два оставшихся автора быстро выбрали свои темы: Мартин Оливер взялся за интервью с чилийским писателем, получившим престижную награду, а Дженна Рей предложила закончить статью Ромы об урезании фондов Национального балета.

– И таким образом, эм, остается еще один материал, – сказал Джереми, – коротенькое интервью с начинающей, но весьма талантливой актрисой. Верди, Верди… Хайсмит. К счастью, фотографии для этой статьи Радослав уже сделал.

Мисс Хайсмит всего пятнадцать лет, но мне известно из надежных источников, что на нее стоит посмотреть. Она занята в постановке «Ромео и Джульетты» театра Александрия Парк.

Жюстин задумалась. «Ромео и Джульетта»? Это, должно быть, постановка Ника. Мартин насмешливо крякнул.

– Да, я знаю, знаю, – согласился Джереми. – Наши друзья из театра Александрия Парк изрядно испытали наше терпение своими салонными пьесами[34]34
  Салонная пьеса рассчитана на невзыскательную публику, простейшая по форме, неглубокая по содержанию.


[Закрыть], однако они – наши местные трубадуры, и мы должны любить их, как полагается добрым соседям. К тому же, если мисс Хайсмит окажется настоящим талантом, «Звезда Александрия Парк» должна сопровождать ее к вершине с самого начала пути. Кто готов взять на себя интервью?

Мозг: Он, наверное, будет там. Во время интервью.

Жюстин: Кто?

Мозг: Не будь глупышкой. Просто подними руку.

– Я возьму, – произнесла Жюстин.

– Отличная идея. Спасибо, Жюстин, – просиял Джереми. – На этом мы все… распределили. Отличная работа, бойцы.

– Эм, Джереми? Когда интервью? – спросила Жюстин.

Редактор открыл ежедневник.

– В три часа. В «Гайети».

– Сегодня?

Джереми снова сверился со своими записями.

– Именно. Сегодня.

На часах была уже половина третьего.

Жюстин прибыла в «Гайети» с новой шариковой ручкой в одном кармане, чистым блокнотом во втором и двухминутным запасом времени. Она не могла точно сказать, когда в последний раз была в «Гайети» – вычурном, старомодном, маленьком театре, который был гордостью Общества сохранения культурного наследия Александрия Парк. Но стоило ей войти в фойе, как ноздри наполнил особый затхлый запах, который немедленно превратил ее в восьмилетнюю девочку, наряженную в лучшее пальто и ужасно жмущие ботинки из натуральной кожи. Вспомнились и сюиты из «Щелкунчика» на Рождество, и шикарные постановки «Питера Пена», и бесконечные повторы пьесы «Веер леди Уиндермир».

В фойе ждал очень ухоженный молодой человек в модной рубашке с цветочным принтом и излишне остроносых туфлях. Он представился как театральный управляющий, хотя Жюстин знала, что это значит «единственный постоянный сотрудник театра».

Девушка представилась:

– Я – Жюстин Кармайкл, репортер из «Звезды».

Хотя она не планировала так говорить, но то, как прозвучали ее слова, ей понравилось.

– Они слегка задерживаются, поэтому позвольте проводить вас в бельэтаж. Это не займет много времени. Верди присоединится к вам во время перерыва, – пояснил управляющий, быстро поднимаясь по застеленной красным ковром лестнице. – Как вы знаете, постановка еще довольно долго не будет представлена на сцене. Сегодня просто снимаем несколько эпизодов для рекламы и так далее.

В лобби второго этажа расположились крошечный, богато украшенный бар и двойные двери, открывающиеся в полумрак бельэтажа. Управляющий приложил палец к губам в жесте молчания и поторопил Жюстин войти.

Когда ее глаза привыкли к полутьме, она заметила, что если даже кресла в театре и обтянули новой тканью со времен ее детства, то ткань эта была точно такого же красного цвета. Стены не изменились – все тот же сизый цвет голубиного яйца – и греческие статуи вокруг авансцены не сдвинулись ни на дюйм. Над рядами кресел пылинки кружились в лучах света, льющегося из прожектора под потолком в полупрозрачную темноту сцены без декораций. Два оператора замерли за треногами рядом с кулисами, а третий бродил с фотоаппаратом в руках.

В центре сцены, в свете прожектора, стояла девушка в серовато-черном платье со сценарием в руках. Ее густые каштановые волосы были уложены в элегантную короткую стрижку. Когда безупречное лицо девушки попало в луч света, Жюстин на мгновение застыла, потрясенная.

– Кто это проникает в темноте в мои мечты заветные[35]35
  Здесь и далее – «Ромео и Джульетта» в переводе Бориса Пастернака.


[Закрыть]? – произнесла девушка, и ее теплый, слегка хрипловатый голос легко заполнил весь театр.

«Ох», – подумала Жюстин, тут же узнав слова из сцены на балконе. В лучах прожектора появился второй актер, тоже со сценарием и тоже в черном.

– Не смею назвать себя по имени, – произнес он. – Оно благодаря тебе мне ненавистно. Когда б оно попалось мне в письме, я б разорвал бумагу с ним на клочья.

Это был Ник. И его лицо в ярком свете тоже сгладилось до самых основных черт. Глаза казались больше, чем обычно, а рот – выразительнее. Щеки были слегка впалыми, что обычно так идет юным страдающим влюбленным.

– Тут я вас оставлю, – прошептал управляющий. – Наслаждайтесь.

– Спасибо, – прошептала в ответ Жюстин, а на сцене девушка, которая, скорее всего, и была Верди Хайсмит, продолжила:

– Десятка слов не связано у нас…

И тут чары были разрушены. Верди хихикнула, внезапно становясь обычной пятнадцатилетней девчонкой. Джульетта покинула здание.

– Сказано у нас. Не связано у нас, – повторила она. – Не сказано, не сказано, не сказано.

Она снова хихикнула и скорчила рожицу фотографу.

– Просто продолжай, – предложил Ник.

Верди прикрыла глаза, глубоко вдохнула через нос и… Джульетта вернулась.

– Ты не Ромео? Не Монтекки ты?

– Ни тот, ни этот, – нежно произнес Ник, – имена запретны.

Жюстин тихонько скользнула в одно из задних кресел бельэтажа, надеясь остаться незамеченной.

Актеры читали слова из сценариев, пока привыкая к слогу Шекспира, на сцене не было ни декораций, ни костюмов. И все же там что-то создавалось – казалось, из слов, жестов и замысла вырастало настоящее чудо.

Произнося свои реплики, Ник и Верди двигались. Пока что это не было сценой, поставленной режиссером. Актеры просто медленно кружили друг против друга, позволяя своим телам двигаться произвольно. Жюстин подумала, что это похоже на движение в водовороте, и напряжение в его витках росло с каждой новой строчкой. Она вспомнила, что Ник на сцене всегда походил на тюленя в воде: обычно неуклюжее, это животное внезапно становилось весьма грациозным. Сцена была стихией Ника.

– Меня перенесла сюда любовь, – произнес тем временем Ник. – Ее не останавливают стены…

В душной, бархатистой атмосфере бельэтажа Жюстин внезапно поняла, что с трудом может припомнить, каковы они, ранние дни взаимной влюбленности. На самом деле, в этот момент ей казалось, что такого в ее жизни больше никогда не случится. Ведь подобную любовь не взрастишь сам. Она как волшебная искра, и остается лишь надеяться, что однажды тем или иным образом ты окажешься там, где она внезапно вспыхнет.

– Прощай! Прощай! А разойтись нет мочи! Так и твердить бы век: «Спокойной ночи», – произнесла Верди, и когда сцена закончилась, Жюстин замерла без движения, не желая разрушать волшебство.

Она видела, как управляющий подошел к сцене и шепнул пару слов Верди, которая тут же спрыгнула в зал. Операторы выключили оборудование, и вскоре Ник остался на сцене один. В этот момент Жюстин могла бы встать и окликнуть его. Но она просто смотрела, как он изучает сценарий и выражене его лица меняется по мере прочтения. Спустя какое-то время он закрыл сценарий и ушел в темноту кулис.

За спиной Жюстин дверь в бельэтаж с шумом распахнулась, впуская клин света с пляшущими в нем пылинками.

– Эм… привет, – сказала Верди, которая определенно поднималась по лестнице бегом. Она помахала Жюстин рукой, наполовину прижатой к телу, и этот жест больше подходил нервничающему подростку, чем уверенной, самодостаточной молодой актрисе, которую Жюстин только что видела.

– Я Жюстин, – представилась она, протянув девочке руку. – Из «Звезды».

Верди неловко, даже неуклюже взяла протянутую руку и сжала ее. Затем сказала:

– Я никогда раньше не давала интервью.

И Жюстин, не желая признаваться, что и для нее это тоже первое интервью, заметила:

– Я только что видела кусочек вашей репетиции. Вы двое отлично сработались. Представление, должно быть, получится просто превосходным.

– О да, Ник потрясающий, – согласилась Верди.

В сердце Жюстин все еще царил Шекспир, иначе она ничего бы не сказала. Но сейчас она не смогла удержаться и не объявить о своей причастности.

– На самом деле, я знакома с Ником. Мы вместе ходили в школу.

Верди, похоже, была заинтригована. Она наклонилась вперед, распахнув глаза.

– Правда? Каким он тогда был?

– Таким же актером, – с улыбкой ответила Жюстин. – Спроси его как-нибудь о роли мистера Жаба из Жабьего совета[36]36
  Пьеса по мотивам повести Кеннета Грэма «Ветер в ивах».


[Закрыть]. Все в Эденвейле помнят ее.

– Так вы учились вместе в старшей школе и все такое?

Жюстин показалось, что Верди пытается составить для себя что-то вроде рассказа, истории из обрывков информации.

– Нет, – возразила Жюстин. – Семья Ника переехала до того, как мы с ним пошли в старшую школу.

Тут брызжущее во все стороны любопытство Верди мгновенно сменилось грустью. Лицо девочки, заметила Жюстин, походило на «Волшебный экран»[37]37
  Представляет собой герметичную коробку, закрытую сверху стеклом. Внутри коробки находятся алюминиевый порошок и металлический курсор на двух осях, острой частью прижимающийся к стеклу. При движении курсора по экрану, засыпанному прилипшим алюминиевым порошком, изображение появляется в форме темных линий на серебристом фоне.


[Закрыть]. Она легко стирала с него одно выражение, тут же заменяя другим.

– О, – вздохнула она так, словно ее сердце переполняло сочувствие к Жюстин. – Ты скучала по нему?

У Жюстин перехватило дыхание. Неужели это слезы щиплют глаза под полуприкрытыми веками? «Прекрати, прекрати, прекрати», – велела она себе. Так все актеры и делают. Заставляют тебя смеяться и плакать, используют лица и голоса, руки и движения и вызывают в тебе целый ураган эмоций. Такова их работа.

Внезапно лицо Верди изменилось. Теперь на нем был написан восторг, как у безумного ученого или одержимого шеф-повара.

– Ну, – выдала она и действительно сложила пальцы домиком перед лицом, при этом постукивая указательными пальцами друг о друга. – Вы двое поддерживаете связь?

– Встречаемся время от времени, – легкомысленно призналась Жюстин, гадая, не слишком ли преувеличила.

– Ты знакома с его подружкой?

Эти слова сильно задели Жюстин. Хотя на самом деле, всего одно слово.

Подружка. Она почувствовала, как упало сердце.

– Она модель, – объяснила Верди, довольно правильно расценив ее молчание как отрицательный ответ. – Ты наверняка ее видела – она на всех рекламах вин «Шанс». И очков от «Офелии». Знаешь ее?

Жюстин не знала, но ощутила, что сердце еще глубже погружается в пучину разочарования.

– Я с ней немного знакома, потому что, когда мне было около двенадцати, играла маленькую Лауру в телерекламе женского колледжа имени Святой Джиневры, – пояснила Верди, приподняв бровь. – Я была вроде как исходный материал, а она – конечный продукт. Самое удивительное, что Лаура выглядит идеально на самом деле – им даже почти не приходилось делать ей укладку.

И Жюстин поняла, что если ее сердце упадет еще хоть чуточку ниже, то просто сгорит, ведь ниже уже только земное ядро.

– Но, думаю, это довольно странно. В смысле, Ника с Лаурой можно продавать как пару перчаток, настолько они похожи. Ну, знаешь, темные волосы, голубые глаза. Это как в мультиках, есть мышь-мальчик, или енот, или еще кто, а затем появляется девочка, и ты понимаешь, что это девочка, только по длинным ресничкам и бантику на макушке. Так и с Ником и Лаурой. Тебе не кажется странным, что некоторые люди ищут себе пару точь-в-точь как они сами? – спросила Верди, едва переведя дух.

– Думаешь, они счастливы? – спросила Жюстин и почувствовала себя виноватой, даже не успев договорить. Верди всего лишь пятнадцать, едва ли правильно выуживать из нее информацию.

– Они вроде как расходились, а потом сошлись, – признала Верди.

– Потому что?..

– Ты слышала миф о Нарциссе?

– Слышала.

– На мой взгляд, – сказала Верди, демонстрируя необычную для ее возраста зрелость, – может оказаться, что Ник – просто ручей.

Всю следующую неделю Жюстин трудилась над интервью с Верди Хайсмит, пока не вызубрила его наизусть. К тому времени, как она сдала его в печать, она наизусть запомнила еще и пять мест в окрестностях Эвелин Тауэрс и редакции «Звезды», где можно было увидеть изображения подруги Ника Джордана, модели Лауры Митчелл.

Было приятно думать, признавала Жюстин, как-то ранним утром стоя перед огромным портретом в витрине местной оптики, что дары природы распределяются поровну, а значит, раз уж этой Лауре так повезло с густыми волосами и симметричными чертами лица, она, возможно, была обделена чем-то другим. Например, интеллектом. Или шармом, остроумием и добротой. Но Жюстин знала – и готова была яростно оспаривать свою правоту, – что такие мысли несправедливы.

Мозг: Верди сказала, что она слегка тщеславна.

Жюстин: Нет, мозг. Верди такого не говорила. Не совсем так.

Мозг: Ладно, ладно, она на это намекнула. То же самое.

Жюстин: Глупая мысль, мозг. Это вовсе не одно и то же.

Мозг: И что ты теперь будешь делать? А? Просто сдашься, да? Тебе не кажется, что Лео мог бы что-нибудь сказать на тему глубины и поверхностности, истинной любви и ложной?

Жюстин: На основании чего? Слов болтливой девчонки? Думаю, будет лучше оставить все как есть.

И Жюстин, отвернувшись от постера с красавицей в витрине оптики, продолжила свой путь. По дороге она решила позвонить матери, которая, по представлениям Жюстин, как раз закидывала всякие мелочи в сумочку, прежде чем отправиться на работу.

– Мэнди Кармайкл.

– С днем рождения, мама-медведица.

– О, это же моя крошка! Как ты, милая? Не поверишь, что твой отец подарил мне на день рождения. Он сам организовал поездку на двоих на кулинарные курсы в Голубых горах. Суперэксклюзивную. Очевидно, их профиль – пироги. Твой отец решил, что будет весело. Он собирается доставить нас туда на своем Скайкетчере, там мы переночуем в старом отеле в стиле ар-деко и на следующий день отправимся назад. Я к тому, что едва ли разумно учиться печь чудесные пироги, если это сплошные чертовы калории, а я полжизни потратила…

Беседа с мамой по телефону могла быть довольно-таки односторонней, припомнила Жюстин, продолжая идти и слушать. Все, что от нее требовалось, это время от времени вставлять «хм-м-м» и «ага».

– …должна бежать, счастье мое. Не могу опоздать. У меня сегодня весь день забит чертовыми совещаниями по эффективности управления. Люблю тебя, милая. Чмок-чмок.

– Есть минутка, милая? – спросил Джереми, поймав Жюстин у ксерокса сразу после ланча. – В мой кабинет?

До выпуска оставалось четыре дня.

– Конечно, – согласилась Жюстин, снова ощутив его – легкий укол вины. Следуя за Джереми по коридору, она беспокоилась о факсах с оригиналами гороскопов Лео, нанизанными на иглу для документов у нее на столе.

Проходя мимо открытой двери в кабинет журналистов, Жюстин мельком увидела рабочее место Ромы. Экран ее компьютера был темным, и цветы в вазе у клавиатуры поникли. В кабинете Джереми, кажется, теперь царил еще больший хаос, чем прежде.

Он, судя по всему, решил перебрать свои книги; часть полок стояли пустыми, а на полу повсюду высились неустойчивые книжные стопки. Редактор устроился за столом, а Жюстин не без тревоги уселась напротив. Но подняв взгляд, она с облегчением заметила на его лице улыбку. Возможно, ее ждали вовсе не плохие новости. Может быть, после аварии Рома задумалась о выходе на пенсию?

– Тебе известно, что мы планировали разместить фото протестов на обложке следующего номера, – начал редактор. – Также тебе известно, что мне очень нравятся хорошие фото протестов. Сердитые лица! Лозунги! Сжатые кулаки! Да, мне нравится видеть, как народ поднимается, чтобы быть услышанным.

Жюстин уже видела эту фотографию: она была сделана в порту во время митинга против экспорта животных, и на ней разгневанные люди держали плакаты в пятнах красной краски, похожей на кровь. Видела она и вариант Глинна для обложки: фото в рамке подходящего кроваво-красного цвета, несколько строчек заголовка сжатым шрифтом в самом низу страницы, где они меньше всего отвлекают внимание от центрального образа.

– Но после шумихи с карикатурой в прошлом месяце я, поразмыслив, решил выбрать что-нибудь полегче, повеселее, не такое резонансное.

Джереми протянул ей макет предполагаемой новой обложки. Рамка, в памяти Жюстин бывшая кроваво-красной, теперь радовала глаз освежающей зеленью. Обложка журнала оказалась поделена по горизонтали на две равные части, и в каждой было лицо Верди Хайсмит на мятно-зеленом фоне. Как у классических театральных масок, одна Верди была воплощением трагедии, другая – комедии: губы верхнего портрета кривились в печальной гримасе, а нижний портрет лучился весельем. Заголовки обложки теперь были набраны разными шрифтами в светлых тонах, создавая игривое настроение. Обложка выглядела шикарно.

Руки Жюстин взлетели к щекам.

– Так что видишь…

– О боже, – прошептала девушка. – Статья с обложки? У меня статья с обложки?

– Ты написала классный материал. Детальный, но не перегруженный лишними подробностями. Интересный, остроумный, берущий за душу. Мне он нравится, и я уверен, нашим читателям понравится тоже. И я не забыл, что ты столкнулась с дополнительными трудностями, поскольку статья свалилась на тебя буквально в последнюю минуту.

– Спасибо, – сказала Жюстин.

– Я также понимаю, что тебе пришлось потратить немало времени на работу с материалом о Хайсмит, и наверняка поэтому за четыре дня до, эм…

Жюстин прервала его.

– Я знаю, что вы хотите сказать. Мне так жаль, Джереми, что я забросила работу с поступающим материалом, но я…

– Нет-нет. Никаких извинений. Я просто собирался предложить на несколько дней делегировать часть твоей, как бы это сказать… черной работы, скажем, эм… Генри. А? Например, мы могли бы поручить ему набрать статью Лесли-Энн – я обратил внимание, что она пока не готова. И, насколько знаю, мы ждем еще рецензии на книги. Их, конечно, придется слегка отредактировать, но, я думаю, с этим Генри справится. И, может быть, он займется гороскопом? А? Что скажешь?

– Это все… неплохо, – выдавила Жюстин. – То есть кроме гороскопа… он…

Мысли в голове пустились вскачь. Хоть про себя она и твердила – да что там, уже почти поклялась себе, – что оставит колонку Лео в покое, сейчас ее накрыла паника. Пусть она и не собиралась больше исправлять гороскопы Лео, но ей не хотелось, чтобы Генри работал с его факсами. Гороскоп, как ей теперь казалось, стал для нее чем-то личным.

– Я хочу сказать, что я работаю над колонкой Лео прямо сейчас и уже почти закончила, – соврала она.

– Великолепно! – воскликнул Джереми. – Просто великолепно. Остальное мы перепоручим. А гороскопы я оставлю в твоих надежных руках.

Полчаса спустя последний факс от Лео был наколот на иглу для документов на столе Жюстин, а макет ежемесячного гороскопа был отправлен в работу. И если в процессе обработки прогноз для Водолеев претерпел некоторые изменения, что ж, Жюстин решила, что риск минимален. Вот уже дважды подобные проделки сходили ей с рук. Если отношения Ника с его прекрасной, похожей на него девушкой абсолютно крепки и искренни, тогда гороскоп не сыграет в них никакой роли. Так какой вред могут принести несколько небольших изменений?