Текст книги "Инсу-Пу: остров потерянных детей"

Сюрприз в рюкзаке

Стояла уже середина дня, и все работы на берегу были сделаны: рюкзаки разобраны, одеяло из пальто сшито, еда охлаждена, а следопыты все еще не вернулись с разведки местности.

– Ну где же они пропадают? – нервничала Лина. – У меня уже ростбиф подгорел.

Рыженькая не сразу поняла шутку.

– Правда? – удивленно спросила она. – У нас будет ростбиф?

– А как же, – ответил Зепп, – с квашеной капустой. – И он нагреб пригоршню скользких водорослей и поднес ей к носу: – Попробуй-ка.

Томас снова собрал свои игрушечные строительные инструменты и подошел со скучающим видом к рыженькой:

– Ты же мне сказала, что случится что-то страшное и я должен тебя защитить. От чего, собственно? Не вижу ни одного даже крошечного пиратика.

– Ну извини, – сказала девочка. – Кстати, без пиратов мне нравится больше.

Томас с сомнением покачал головой: как может нравиться кому-то унылый день на пляже больше, чем битва с пиратами или с морскими чудовищами, на которую он твердо рассчитывал? Втайне он надеялся на победу в битве, чтобы большие, когда вернутся со своей разведки, пожалели о том, что не взяли с собой такого геройского бойца.

– А вот и они! – вдруг воскликнула Лина.

Вверху на обрыве показались все пятеро, они махали и радостно вопили оттуда. Младшие бросились им навстречу, и все обнимались, как в дружной семье после долгой разлуки. Посыпались вопросы и ответы, разведчики наперебой рассказывали, один красочнее другого, пока у младших не закружилась голова от сделанных открытий. Томас, ловивший каждое слово, крикнул:

– Я не понимаю! Как черепахи могут влезать на пальмы, а орхидеи съели попугая?

Оливер, наконец, призвал всех к молчанию и сообщил детям дальнейший план. Сейчас надо быстро пообедать, чтобы потом все вместе отправились вверх на плато. Лина гордо провела его к «холодильнику», и Оливер искренне восхитился этим сооружением. Удивленно глянул на Зеппа: он никак не ожидал такой изобретательности от этого кривоногого очкарика. А Зепп скромно держался позади и не хотел привлекать внимания ни к себе, ни к своему изобретению. За едой, впрочем, выяснилось, что запасов едва хватит на ужин. А с завтрашнего дня придется рассчитывать только на плоды острова и на охотничью удачу.

Перед тем, как отправиться, Оливер сверил список Лины с вещами, аккуратно разложенными на земле. Парень с веснушками и острым носом стоял с ним рядом и отпускал едкие замечания о вещах, обнаруженных в той или иной кучке. Например, посмеивался:

– Ух ты, кальсоны! Чтобы мальчик не застудил себе животик!

Чернокудрый малыш опустил голову и покраснел от стыда, ведь это именно ему заботливая мама уложила в рюкзак кальсоны, несмотря на все его протесты.

Потом веснушчатый выудил куклу. Она была очень красивая, с настоящими волосами, в шелковом платье и умела закрывать глаза. Теперь была очередь Клаудиа краснеть. Куклу звали Элизабет. Клаудиа росла единственным ребенком в семье, и Элизабет значила для нее больше, чем просто кукла. Она была для нее как младшая сестра. Спала с ней в одной постели и не могла не поехать с ней вместе в Терранию. На «Огненной Земле» Клаудиа ее тщательно прятала; только ночью, в темноте, доставала ее из рюкзака и укрывала одеялом. И теперь остроносый мальчик разорил ее тайну. Он поднял Элизабет за волосы и мотал ею как тряпкой. Элизабет слышно хлопала глазами. Клаудиа дрожала от страха, что Элизабет упадет и сломается.

– Моя кукла! – испуганно крикнула она.

– «Моя кукла, моя кукла»! – передразнил ее злой мальчишка. – Может, у тебя и соска с собой? И мишка? – Он презрительно пнул маленький красный самолетик.

Томас не хотел разлучаться с этим самолетиком, привезенным папой в его последний отпуск; самолетик мог проделать в полете три круга.

– Оставь в покое мой реактивный истребитель! – крикнул Томас.

Веснушчатый вдруг нагнулся и удивленно разглядывал большой блестящий предмет в куче вещей. Он поднял его на всеобщее обозрение: это был новенький алюминиевый котелок.

– Виданное ли дело, – воскликнул он и даже начал заикаться от смеха, – ехать в Терранию со своим котелком! У нас тут, выходит, не только детский сад, но и кухня в придачу! Чей котелок?

Оливер повернулся и коротко сказал:

– Мой.

– Хо-хо, – расплылся остроносый. – Ты как старая бабка: в поездку со своей кастрюлей и шерстяными носками! Не хватает только мопса у тебя на коленях.

Оливер побледнел от такого оскорбления и сделал шаг к насмешнику. Встал перед ним, расставив ноги, руки в карманах. Дети испуганно переводили взгляд с одного на другого.

– Только не ссорьтесь, – с мольбой сказала рыженькая.

– Это не твое дело, что у меня в рюкзаке, – с опасным спокойствием сказал Оливер остроносому, – даже если бы это был ночной горшок, тебя не касается.

– Ага, – тот внезапно впал в ярость. – Меня это не касается? А тебя-то касается, что у нас в рюкзаках, да? Себе ты здесь все позволяешь, изображаешь из себя вождя и раздаешь приказы, только потому что ты на несколько месяцев старше меня или потому, что ты научился задирать нос в своем дурацком скаутском кружке?

Он рычал, обуянный гневом и ненавистью. И, сжав кулаки, наступал на Оливера.

– Я никому не позволю собой командовать, ясно? Я никому не подчиняюсь, никому, НИКОМУ!

Его голос звенел, нос еще сильнее заострился. Лицо посерело от волнения, он дрожал.

Детям его поведение казалось непонятным и возмутительным. Пусть только попробует тронуть Оливера! Штефан угрожающе сказал:

– Я не потерплю, чтобы ты оскорблял Оливера! Где бы мы сейчас были без него?!

Но Большой, кажется, и не нуждался в помощи других.

– Оставь, – сказал он, – я с ним сам разберусь.

Он сделал шаг вперед и рассматривал своего противника в упор. Потом сказал строго и чеканно:

– Ты должен знать одно: здесь никто не приказывает и никто никому не подчиняется. Каждый свободен и может делать что хочет. Дети, которые пойдут со мной, понимают, что я здесь не «командую», как ты это называешь. Я лишь предлагаю то, что считаю правильным, а кто считает иначе, может это сказать.

– Неправда! – заверещал остроносый. – Ты просто приказал распотрошить все рюкзаки. Попробовал бы кто возразить! А наверху, на плато, ты сказал: здесь мы будем жить! И все! Его величество, господин Оливер так решил! Ты рвешься властвовать, я это сразу заметил. Ты хочешь, чтобы все были твоими рабами, батрачили на тебя и…

– Всё! – крикнул Оливер, покраснев от ярости. – С меня хватит!

Он сорвал с себя куртку, чтобы ринуться в поединок. Остальные дети испуганно расступились. Остроносый нагнул голову, как бык, и ждал первого удара. Штефан кусал нижнюю губу и лихорадочно соображал, как ему вмешаться, чтобы воспрепятствовать драке. И опять не кто иной, как Томас, произнес спасительную фразу:

– А виноват во всем дурацкий котелок! – При этом он схватил причину спора и надел себе на голову, как шлем. Он походил на водолаза, потому что котелок сползал ему на плечи, и он был бы не Томас, если бы не принялся тут же горланить песню под своим шлемом и, словно пьяный, обшаривать окружающих растопыренными руками. И даже Оливер и остроносый, глядя на эту картину, не могли оставаться серьезными. А Штефан сгорал от стыда за брата. Он сорвал у него с головы котелок и стал ругаться на него:

– Ты с ума сошел, котелок на голову! Противно же!

– Почему это? – спросил Томас и провел пальцами по волосам: не налипло ли на них жира. Мысль, что противно могло быть котелку, не пришла ему в голову. – Да он вроде новый, – оправдывался он. – Не похоже, чтобы в нем уже что-то варили.

– Он совершенно новый, – сказал Оливер. – Мой старый походный котелок прохудился. И теперь я хочу объяснить, почему он у меня в рюкзаке. – Он повернулся спиной к остроносому и продолжил: – Ни один скаут не отправится в поездку без котелка. Скаут всегда должен предвидеть все случайности…

– Что было бы, если бы… – начал Штефан, потому что этот прием произвел на него впечатление.

– Да! Что, если бы, например, наш поезд сошел с рельсов между Цетеро и Порт-Паксом?

– Это было бы ужасно, – сказала Лина.

– Тогда были бы раненые, – невозмутимо продолжал Оливер. – Раненым нужна вода. А чем зачерпнуть воды в ближайшей речке, ручейке или в другом источнике вблизи места крушения? – Он обвел детей испытующим взглядом, как учитель на уроке.

– Котелком, – ответила рыженькая.

– Ну вот, – Оливер довольно кивнул. – Или, скажем, что было бы, если бы в нашей спасательной шлюпке образовалась течь и нам нужно было бы постоянно вычерпывать воду, чтобы не утонуть? Чем вычерпывать воду из лодки, когда она вам уже по лодыжки? Пригоршнями? Или стаканчиком для чистки зубов?

Он снова пустил в ход свой учительский взгляд.

– Котелком, – повторила рыженькая, подавленная предусмотрительностью мудрых скаутов.

– Или, скажем… – хотел неутомимо продолжать Оливер, но тут к нему подскочила Змеедама и крикнула:

– Или, скажем… давай я скажу, Оливер! Это как в общей игре, сейчас очередь следующего. Нас одиннадцать голодных детей. Мы могли бы, может быть, насадить на вертел зебру, зажарить ее и закусывать сырыми фруктами. Но что, если мы захотим чаю? Или кофе? Или какао? И в чем же, – строго спросила Змеедама, сурово погрозив указательным пальцем, – в чем же варят чай, или кофе, или какао для одиннадцати жаждущих детей?

– В котелке! – хором засмеялись дети.

И Оливер смеялся вместе со всеми, хотя очень хорошо понял, что девочка-акробатка немного высмеяла его своей пародией.

«Смейтесь, – думал он, – еще мне спасибо скажете за этот котелок», – а вслух сказал, что надо поторопиться, чтобы подняться на место ночлега на плато еще до наступления темноты.

* * *

Они быстро собрали рюкзаки и распределили их по весу: Оливер, как самый сильный, взял рюкзак с книгами и игрушками, Штефан нес тяжелое пальтовое одеяло, а маленькой Клаудиа досталось нести легкий алюминиевый котелок. Когда они уже хотели тронуться в путь, один рюкзак остался лежать на земле пустым, а когда они пересчитались, их оказалось всего десятеро вместо одиннадцати.

– Кто у нас отсутствует? – сердито спросил Оливер.

– Зепп отсутствует, – сказала Клаудиа своим нежным голоском. – Он там! – Она указала в сторону моря, где Зепп присел в спасательной шлюпке и был чем-то занят. Тут он выпрямился и оживленно помахал рукой в сторону берега:

– Эй, сюда! Я тут кое-что обнаружил! Скорее!

Оливер и Штефан поспешили к шлюпке.

– Смотрите, – сказал Зепп, когда они забрались к нему в лодку. – Я так и думал, что в спасательной шлюпке непременно должны быть инструменты. И вот! – Он указал на кормовую скамью, с которой чернокудрый командовал гребцами. Средняя доска скамьи была на шарнирах и открывалась. Под ней мальчики увидели хороший запас гвоздей и шурупов. К ним прилагались топор, пила, молоток, рубанок и клещи. А также катушки проволоки, карманный фонарь, аптечка первой помощи. В глубине этого хранилища обнаружился большой запас консервов и корабельных сухарей – короче, все, что потребуется человеку, чтобы выжить, если он окажется на несколько дней в открытом море или на пустынном берегу, вдали от помощи. Мальчики обрадовались находке. Каждый из них уже втайне думал, как им построить жилище голыми руками, без инструментов, а тут все обнаружилось в лучшем виде и в полном порядке, только бери и делай.

Когда, наконец, все со своим багажом поднялись на крутой берег, дело уже шло к вечеру, и чем дальше они углублялись в заросли, тем сильнее сгущались сумерки. Добравшись до скалистого плато, дети устало скинули рюкзаки, и Оливер тут же отвел младших к ручью, чтобы они могли там освежиться и отдохнуть. А старшие тем временем затащили на плато ствол упавшего дерева. Они нагребли вокруг него кучу сухих веток, потом все собрались в торжественный кружок, и Оливер зажег их первый костер на этом острове. Огонь не сразу загорелся, пришлось потратить на него четыре драгоценные спички из их единственного коробка. Потом они обновили котелок: Лина сварила что-то вроде супа из какао с печеньем и сухарями, которые постепенно размякли, и суп превратился в сладкую коричневую кашу. Зепп и Клаудиа между тем набрали спелого инжира и стручков рожкового дерева.

Стало уже по-вечернему прохладно, когда Лина наконец объявила, что еда готова. Они расстелили широкое общее одеяло и сели ближе к согревающему костру. Ветки потрескивали, каша была вкусная и горячая; все одиннадцать были вполне довольны. Перед этим они немного страшились первой темноты на острове, но теперь, уютно согревшись у огня, оживленно болтали между собой. Каждый получил горсть инжира и рожковых стручков.

Только чернокудрый отодвинул миску подальше, взял свой футляр и мычал под нос траурную мелодию.

– Ешь! – напомнил ему Томас.

Остроносый, сидевший рядом с чернокудрым, презрительно обронил:

– Тряпка, плакса! – и при этом ткнул малыша в бок, так что тот вскрикнул, выронил скрипку и поднял руки, защищаясь от обидчика.

– Оливер, – крикнул он, – скажи ему, чтоб не дрался! Он куда сильнее и больше меня. И вообще, я скрипач, а не драчун, я занимался музыкой, а не боксом! – Он всхлипнул. – Вам меня не понять! – с отчаянием добавил он, горестно помотал головой и уронил ее на колени.

Оливер поднялся и подошел к нему. По-отечески склонился и приобнял мальчика за вздрагивающие плечи:

– Ну, не плачь! Никто здесь не против тебя, а со временем мы научимся и понимать тебя. Зовут-то тебя как?

– Вольфганг Хассельберг.

– А сколько тебе лет?

– Почти одиннадцать.

– А что ты еще умеешь, кроме игры на скрипке?

Вольфганг отрицательно помотал головой:

– Толком ничего. Разве что считать, но ты же не это имел в виду?

– Да, не это, – сказал Оливер. – Я хочу узнать, в чем каждый из нас силен, чтобы определить ему рабочее место. Ведь было бы глупо, – продолжил он, когда дети вопросительно на него посмотрели, – если бы мы, например, послали на пальму за кокосовыми орехами Лину, которая умеет готовить, но не умеет лазить по деревьям, а нашу Змеедаму заставили бы варить суп…

Дети поняли.

– Поэтому я предлагаю, – продолжал Оливер, – чтобы мы теперь наконец как следует познакомились.

– Да, – сказали все в один голос.

Дети знакомятся

Все придвинулись ближе к огню, потому что к этому времени окончательно стемнело. В кронах деревьев шумел прохладный ночной ветер. Сонный лес окружал их разными странными шорохами: ухала сова, щелкали ветки, птицы попискивали во сне. Для городских детей это были непривычные, пугающие звуки. Но поскольку они так уютно сидели тесным кругом, им не было страшно. Они с интересом поглядывали на своего Старшего, сильная фигура которого, высокая и темная, выделялась на фоне красноватого зарева костра, когда он говорил:

– Меня зовут Оливер Ломан, мне пятнадцать лет. Мой отец работает в банке. Я единственный ребенок в семье, и поэтому мать ни за что не хотела меня отпускать. Но мы с отцом ее все-таки уломали. В Террании я должен пойти в техникум, потому что хочу стать инженером. Что я могу, вы уже видели. Поскольку я тут самый старший, будет разумно, если я пока буду вашим… – тут Оливер запнулся, подыскивая слово; он не хотел говорить «начальником», «командиром» или «вождем», и как же ему выразиться? – …вашим старшим братом, который берет дело в свои руки. Может быть, потом найдется более подходящий. Я только должен сказать одно: без порядка и разделения обязанностей не обойтись. Мы не можем дать Вольфгангу умереть с голоду лишь потому, что он умеет только играть на скрипке и не знает, как поймать и зажарить зайца.

– Очень правильно, – воскликнул один мальчик и вскочил. – Я хотя и не люблю пословицы, но по случайности верно говорят, что «рука руку моет». Если я, к примеру, поймаю рыбу, Лина ее приготовит, а эта маленькая, – он показал на рыженькую девочку, – ее съест, то в благодарность она может, например, починить мне и Лине одежду, так ведь?

Когда все согласно закивали, он довольно убрал чуб со лба и обвел всех своим простым, честным мальчишечьим взглядом.

– Меня зовут Пауль Халль, и дома у меня остались две старшие сестры. Отец у меня столяр, и до войны он работал бригадиром на большой мебельной фабрике. Сейчас он уже больше года в плену, и мы ничего про него не знаем. Я вообще не хотел уезжать из Цетеро и оставлять мать и сестер одних. Но с тех пор, как мы ничего не слышим об отце, мать говорит, что он может вообще не вернуться с войны, и она непременно хотела, чтобы я уехал с этим детским транспортом, чтобы хотя бы со мной ничего не случилось.

– Ну а твои сестры? – спросила Лина. – С ними ведь тоже может что-нибудь случиться?

– Мои сестры уже взрослые, – смущенно сказал Пауль. – Одной двадцать, второй двадцать два. А мне недавно исполнилось двенадцать. – Он покраснел, ему было неприятно, что другие могли про него подумать, будто он бросил мать и сестер в беде, а сам удрал в безопасную Терранию.

– И что ты умеешь? – спросил мальчика Оливер.

– Я могу столярничать, – ответил Пауль. – Конечно, не так хорошо, как мой отец…

– А еще что? – спросил Оливер тоном следователя.

Пауль подумал.

– Не знаю, – сказал он, помедлив. – У нас неподалеку есть дубильня, это где кожи выделывают, я часто смотрел на их работу. Думаю, если ты поймаешь кролика, я смогу снять с него шкурку и обработать так, что она потом сгодится для меховой куртки.

– Я не хочу меховую куртку! – воскликнула рыженькая. – Я считаю, это подло: охотиться на кроликов и поедать их. У нас в семье не едят мясо. Мой отец почтальон и председатель общества охраны природы. Там все едят только овощи. Мне одиннадцать лет, меня зовут Катрин Илефельд, и я хотела бы помогать варить еду, мне это нравится, и еще я люблю собирать ягоды, а прошлой зимой я получила приз по бегу на коньках.

– Поздравляю, – сказал Оливер, – хотя здесь у тебя, я боюсь, не будет случая покататься на коньках.

– Послушай, Катрин, – вмешалась Лина, нахмурившись, – если ты воображаешь, что специально для тебя здесь кто-то будет готовить по-вегетариански, когда все остальные будут есть жареного зайца, ты просчиталась! Поскольку, – сердито продолжала она, – мне и дома хватило разнообразной стряпни! У моего отца большое предприятие, и он каждый день приходит домой в разное время. И всегда приходится для него отдельно разогревать. А у моей матери слабый желудок, и она предпочитает зернистую кашу и картофельное пюре. А моему младшему брату извольте подать детскую кашку – ну, спасибо! Здесь такое не пройдет. Здесь будете есть то, что я подам, или пусть тогда готовит кто-нибудь другой.

– Ты ворчишь как взрослая, – сказал Штефан. – Сколько тебе лет?

– Четырнадцать. Через год я ухожу из школы и иду в медсестры.

– А я стану врачом, – радостно воскликнул Штефан. – Тогда мы с тобой будем коллегами.

Он встал и потянул за руку Томаса:

– Мы Штефан и Томас Морины. Наш отец врач, а наша мама самая лучшая в мире мать, какую только можно представить. Я немного разбираюсь в болезнях, и мой отец преподавал мне анатомию.

– А мне никто не преподавал, – сказала Змеедама, – кто такие эти Анна и Томия?

– Анатомия – это внутреннее устройство человека, – объяснил Оливер. – Строение скелета и так далее. – И он повернулся к Штефану: – И что ты хотел бы делать здесь?

– Я бы хотел ходить на охоту. Я хотя и не умею стрелять, зато знаю, как быстро прикончить животное, когда оно ранено. Чтобы не мучилось. Или ты думаешь, что вы всегда будете попадать метко, наповал?

– Ну уж точно нет, – сказал Оливер.

– И еще я умею потрошить рыбу и кур, – продолжил Штефан. – Наша мама всегда брезговала это делать; но врачу нельзя быть брезгливым.

– Очень хорошо, – сказал Оливер. – Итак, ты назначаешься главным медиком и мясником нашего детского государства. А что будет делать Томас?

У Томаса было много разнообразных планов. Он хотел завести зоопарк со всей живностью, какую они видели сегодня в лесу. Он хотел рубить деревья и построить настоящий вигвам. Он хотел выстрогать себе копье и охотиться на леопардов; ему не нравилось то обстоятельство, что здесь нет хищных зверей, он в это просто не верил. Но, прежде чем он смог открыть рот, чтобы огласить свои намерения, Змеедама заявила:

– Томас пойдет со мной. Мне нужен человек, чтоб стоял внизу, когда я влезаю на дерево. – Она сказала это приказным тоном, не допускающим возражений. – Меня зовут Диана, – оповестила она.

– Как? – удивилась Лина. – Разве людей так называют?

– Мой отец клоун, – сообщила Змеедама. – А мать – цирковая наездница. Я дитя цирка.

Действие было ошеломительное. Дети раскрыли рты и смотрели на белокурую девочку так, будто она явилась из другого мира. Да в некотором роде так оно и было.

– Поэтому я почти не училась в школе, – продолжила Диана. – То есть я прогуливала, потому что предпочитала скакать на коне, или упражняться на трапеции, или работать с цирковыми животными. Вам когда-нибудь случалось совать голову в пасть льву? А мне случалось.

Все молчали в глубоком почтении.

– К сожалению, мне только двенадцать, – продолжала говорить эта необыкновенная девочка, – и мне пока нельзя выступать. Но мне все равно приходилось иногда – например, заменять заболевшего акробата. Я уже умею двойное сальто и мертвую петлю. Но если полиция пронюхает, то мне конец! Тогда они заберут меня у родителей – мол, те используют детский труд – и поместят в детский дом, такая вот глупость!

– А как зовут твоего отца? – спросил Оливер.

– Дудль-Нудль.

– Что? – закричали дети. – Дудль-Нудль? – Они вскочили и устроили суматоху. Били друг друга по плечам, тормошили Диану. Не было никого, кто бы не знал, кто такой Дудль-Нудль, это был любимый клоун всей Урбии, самый смешной человек в стране. Во всех журналах были его портреты, его имя стояло на всех афишах, его снимали в кино, а некоторые из детей даже видели его живьем на представлениях в варьете.

– Как же тебе повезло, – завистливо сказал Томас. – У нас есть дядя, он директор банка. Но что это по сравнению с клоуном? Ничто.

– Да, мой отец – большой артист, – гордо сказала Диана. – На будущий год, когда мне исполнится тринадцать, он всем скажет, что мне уже пятнадцать, и я смогу выступать! – Она сделала прыжок и элегантно остановилась на одной ноге, посылая во все стороны воздушные поцелуи, как делает канатоходец, когда завершит свой номер.

– А почему ты захотела ехать в Терранию? – спросил Штефан. – Тебе же лучше было остаться дома, при твоем цирке.

– Это не я захотела, а моя мама. Из-за Августа.

– Из-за августа? – не понял Томас.

– Был такой римский император, – объяснил ему Штефан.

– Ничего подобного, – возразила Диана. – Август – это наш ягуар. Он дрессированный, прыгает через кольцо и вообще самый умный в мире ягуар. Только бомбежки он не переносит. Когда начинают выть сирены, он нервничает, а однажды ночью бомба взорвалась неподалеку от нас. И он вырвался и бегал вокруг как безумный. Когда его снова поймали, я хотела его погладить, а он укусил меня за плечо. Не очень сильно, рана зажила за две недели, и Дудль-Нудль сказал, что ничего страшного, каждого может укусить ягуар. Но мама ругалась, что война становится опасной и что мне лучше уехать в Терранию.

Оливер откашлялся и сказал:

– Итак, Диана и Томас у нас отвечают за кокосовые орехи и прочие древолазные плоды. Кто еще не представился?

Вперед выступил остроносый мальчик.

– Мой отец был профессор, – сказал он и огляделся в ожидании аплодисментов. Но после Дудль-Нудля детей уже ничто не могло впечатлить. – Профессор Конрад. А меня зовут Курт Конрад, мне тринадцать с половиной, и я учусь уже в четвертом классе гимназии, потому что я отличник, перешагнул через один класс и тоже стану профессором. Матери у меня нет, то бишь она есть, но мне нельзя с ней видеться, потому что родители развелись, и отец всегда говорил, что мать плохо на меня влияет. Отец погиб на войне, а поскольку других родственников у меня нет, я предпочел поехать в Терранию; ведь когда у человека никого нет, то какая разница, на родине ты или за границей.

Возникла пауза. Дети молчали.

– Ну не знаю, – задумчиво произнесла Лина, – совсем один в целом мире… Я бы на твоем месте вернулась к матери. Она тебя наверняка любит.

– А я ее нет! – резко ответил Курт Конрад. Его остроносое лицо стало злым, а глаза смотрели так жестко, что дети тут же забыли про сострадание и он опять стал им несимпатичен, как раньше, когда он напустился на маленького Вольфганга.

– И какую работу ты возьмешь на себя в нашем детском государстве? – спросил Оливер.

Курт Конрад пожал плечами.

– Это я еще подумаю, – надменно сказал он. – Я меткий. У нас в саду я всегда попадал камнем по птицам на деревьях.

– Ты что же, – ужаснулась Катрин, – бросался камнями в ни в чем не повинных птиц и, может, даже убивал их?

– Определенно, – подтвердил Курт Конрад, полный самоуверенности.

Дети смотрели на него с осуждением, хмурились и недовольно бурчали. Все ждали, что скажет на это Оливер.

Но Оливер молчал. Опустив голову, он задумчиво смотрел в огонь. Красные и золотые отсветы вспыхивали на его лице, и все видели, что он борется с тяжелыми мыслями. «Что сказать пацану, который убивает птиц? – размышлял Оливер. – Я этого парня терпеть не мог еще до того, как он разоблачил себя как убийца. Но мне нельзя предаваться своим симпатиям и антипатиям, я здесь старший, который в ответе за всех. И что мне делать? Курт Конрад умеет убивать камнями птиц. Злой талант! Дома в Цетеро, когда я был еще просто Оливер Ломан, я бы его побил за мучительство животных. Но здесь так нельзя, потому что как раз этот дурной талант важен для нашей общины. Может, мы все умрем голодной смертью, если он не убьет птицу».

– Ну, Оливер? – Лина, наконец, вклинилась в его долгое молчание. – Чем у нас займется Курт Конрад? Нам еще нужен кольщик дров для костра.

Оливер вздрогнул и сказал:

– Курт Конрад будет занят на охоте. Ему придется убивать птиц нам на еду, но мы не позволим ему мучить этих птиц. Ты можешь нам это обещать?

– Я никому ничего не обещаю, – строптиво заявил Курт Конрад.

Оливер сделал вид, что не услышал этого, и обратился к Зеппу:

– А теперь ты, Йозеф, – сказал он.

Зепп Мюллер встал и рассказал про свою больную мать и однорукого отца, про своих младших, про рабочий квартал в Цетеро.

– Мне кажется, – сказал он детям, – что я среди вас единственный из рабочей семьи.

– А сколько твой отец зарабатывает в месяц? – со знанием дела спросил Пауль. В конце концов, ведь и его отец тоже ходил на фабрику.

– Очень мало, – сказал Зепп. – Нам всегда не хватает. Но зачем мне об этом рассказывать? Для вас это так же далеко, как цирк Дианы, только не так весело, к сожалению! Конечно, для меня было настоящим чудом, что меня тоже взяли в Терранию. В нашей школе каждому году рождения было выделено по одному месту. Я думал, оно достанется отличнику или какому-нибудь подлизе. И вдруг объявляют: поедет Йозеф Мюллер! Из ста двадцати старшеклассников они выбрали меня!

Катрин сказала:

– Я знаю почему: чтобы и у тебя было хоть что-то хорошее!

Штефан удивленно взглянул на Зеппа:

– Старшеклассников? Сколько же тебе лет?

– Четырнадцать.

– Надо же, – удивился Оливер, – тебе четырнадцать? А с виду лет двенадцать.

– Это из-за того, – сказал Зепп, – что в детстве я получал недостаточно витаминов, и ноги у меня поэтому колесом. Зато в автобусе до сих пор по детскому билету езжу.

– Так не положено, – строго сказал Оливер. – И что ты умеешь делать?

– Я хорошо умею мастерить, – сказал Зепп. – Но делать могу любую работу. Это же ясно.

– Хорошо, – сказал Оливер, – теперь осталась только ты, – он повернулся к маленькой баронессе, и она робко встала.

– Я дочь барона Александра фон Шпаафорта, – сказала она, заикаясь и покраснев. – Мне девять лет, и зовут меня Клаудиа. – Она смолкла и опустила голову. – И я вообще ничего не умею, – она перешла на шепот. – Не верите, спросите у Зеппа.

Но Зепп сказал, что это неправда, она умеет шить и вообще годится быть на подхвате в любой работе.

– Так, – сказал в заключение Оливер, – вот мы все одиннадцать! Завтра утром начнем строить наше детское государство. Первым делом надо построить дом, и этим займутся столяр Пауль, Зепп и Штефан. Если вам пригодится маленькая Клаудиа, возьмите ее в помощь. Диана и Томас отправятся за кокосовыми орехами, да чтоб принесли побольше! Нам надо сделать запасы. Курт Конрад и я пойдем на охоту. Лина и Катрин приготовят еду. Кто у нас еще остался? А, Вольфганг! Да, что мы сделаем с Вольфгангом?

Никто не знал, что может делать чернокудрый. Он не мог ни строить, ни охотиться, ни кашеварить. Наконец он сам сказал:

– Если ты позволишь, Оливер, я пойду в лес и поищу, не найдется ли подходящей деревяшки для флейты.

Оливер разрешил ему и на этом завершил вечернее заседание. Ночь повеяла на усталых детей своим холодным дыханием. Они улеглись в один тесный ряд и укрылись согревающим пальтовым одеялом. Оливер был последним, он проследил, чтобы все были укрыты, и подложил в огонь хвороста.

Пламя разгорелось, потрескивая, и дети, засыпая, вспомнили о доме… Клаудиа представила себе мраморный камин в музыкальном зале, Томас и Штефан подумали об уютной протопленной гостиной, а Зепп увидел себя – в полусне – стоящим у очага, который он каждое утро в половине шестого разжигал для отца.

Вот так уж вышло, что все задремали с улыбками на лице в ту первую ночь на чужом острове, которому теперь суждено было заменить им родину.