Текст книги "Заложница страны Свободы. 888 дней в американской тюрьме"

5

Все. Я дошла до точки кипения. Такого отношения к себе больше нельзя терпеть. Я уволила своего адвоката. Финские власти явно не торопятся с решением по моему делу. И мой адвокат тоже явно пренебрегала «лишней суетой». Ключевым моментом, когда я окончательно решила отказаться от ее услуг, стала следующая ситуация. Когда она проявила изящное и наиболее подходящее участие к моей ситуации.

Сидя на скамье суда, молюсь.

– Что ты делаешь? – спрашивает адвокат.

– Прошу Бога о помощи, – отвечаю я.

– Здесь не Господь решает, а судья, – отвечает адвокат.

В случае ее увольнения просьбы к высшим инстанциям не потребовалось. Потребовались лишь мой разум и логика. Адвокат должен помогать. Ходатайствовать. Поддерживать. А не обильно поливать тормозной жидкостью все мои порывы. В соответствии с финским законодательством при наличии юридического образования я сама могу представлять свои интересы. Для этого необходимо было судебное решение. На судебном заседании после обстоятельной беседы с судьей было принято решение о назначении меня моим же представителем по делу об экстрадиции. Моя маленькая победа. Здесь я учусь радоваться даже самым маленьким, казалось бы, незначительным достижениям.

Пришла часть документов. Сначала я обрадовалась, как ребенок. Но моя реакция была преждевременной. Я знаю ряд языков. Но финский – увы, нет. Во всяком случае, пока нет… Эти жалкие несколько листов – и всё на финском. Я не понимаю ни слова. Я прошу переводчика, но нет. Простите-извините, пока нет. Это какое-то изощренное издевательство.

Вновь общались с Яли. Он все еще крайне удивлен, что я нахожусь в Хя́меэнли́нне. Ведь официально тюрьма закрыта. Он сказал, что СМИ потеряли меня – немудрено, кто догадается искать в официально закрытом по документам заведении. Тем не менее наша чертова дюжина заключенных здесь. Он одобрил мое расставание с адвокатом. И пообещал помочь в вопросе жилья. Честно говоря, я чуть не заплакала. Потому что мысль о том, что кто-то готов мне бескорыстно помочь, меня безумно растрогала.

Но я разумный человек. Я четко осознаю, что Яли – не добрый волшебник, прилетевший на лондонском вертолете. Он заинтересован в первую очередь не во мне лично, а в гуманности и правомерности всей системы. Важно создать прецедент. Показать, что справедливость возможна. И должна существовать без всяких экивоков. Есть в мире вещи, которые просто должны существовать. Справедливость. Вера. И любовь. Любовь…

Июль, 2014 год. Воскресенье, 10 утра. Вашингтон, DC. Я на крыше городского бассейна с друзьями. Он снова недалеко в компании своих друзей…

Июль, 2014 год. Среда, утро. Вашингтон, DC. Мне звонит друг – владелец конефермы, где готовят лошадей для скачек. Ферма находится в 4 часах езды от Вашингтона, поэтому визиты друга в столицу редки. Однако друг сообщает, что он в Вашингтоне, и предлагает встретиться. Место встречи – в центре города, буквально в 20 минутах ходьбы от Белого дома. Подъезжаю, дом жилой – апартаменты.

Внизу меня встречает Джо – мужчина с загадочным взглядом и улыбкой Чеширского кота…

В этот день у нас состоялся первый длительный диалог… Мы сидели друг напротив друга, нас разделял стол, смотрели друг другу в глаза… Он сел на угол стола, тем самым сократив дистанцию. Вблизи он мне нравился еще больше… Я чувствовала запах его туалетной воды и чистой одежды… Мы говорили наперебой: об искусстве, о религии, философии и об истории, о путешествиях, людях, морали и принципах, семейных ценностях, трудностях, с которыми я сталкиваюсь в стране, где у меня нет родных и близких… Его голос был таким глубоким, успокаивающим, гипнотичным… Рядом с его грудой мышц я чувствовала себя в полной безопасности… Джо работал персональным тренером в одном из лучших спортклубов Вашингтона, а также давал частные тренировки ММА, преимущественно тайский бокс, которым он занимался с пяти лет.

Институт брака и семью он ценил. Разводы в его культуре и семье недопустимы – это унижение. Ориентированный на семью, харизматичный, спортивный, глубокомысленный, духовный, успешный… Он ни разу не дотронулся до меня. Он только смотрел своим загадочным взглядом с улыбкой Чеширского кота и говорил…

Пришло время уезжать. Он вызвал такси, взял мой номер и проводил.

Спустя минуту получила в такси эсэмэс от Джо: «Привет, жена. Апартаменты пусты без тебя. Когда ты вернешься?»

Мы продолжили наше общение. Джо был заботлив. Он был человеком действия. Жил по принципу «проблема – решение». Все мои трудности Джо взял на себя. Он взял на себя все! Даже то, что меня не обременяло, – например, выбор еды, одежды… Джо выбирал мой круг общения. Точнее, он его разумно сужал… Я прислушивалась к нему, ведь, как Джо сам говорил, он «не желал мне зла, любил меня, заботился и хотел для меня лучшего». Я верила Джо. Я любила. А любовь для меня «долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает…»

6

Январь – февраль 2019 года

Меня перевели из заиндевевшей, якобы закрытой тюрьмы в тюрьму Турку. Вполне себе действующую мужскую тюрьму строгого режима. И «лучшую» по условиям содержания. Хотя, наверное, все лучше, чем продуваемые насквозь застенки тюрьмы Хя́меэнли́нна. Я наконец получила еще часть документов с материалами дела на английском языке. Американское правительство отнеслось ко мне с благосклонностью и не стало тянуть до максимального срока из 45 дней. Так что они прислали их всего… через 43 дня. Спасибо и на этом. Интересно, когда я получу наконец полный комплект? Но даже эта часть успела меня напугать. Я не узнала себя в описании этих дел, будто бы речь в них шла о некой посторонней хищной, беспринципной даме. Но второй важный пункт просто вбил меня в пол. Оказывается, что спустя четыре дня после моего ареста, 19 декабря 2018 года, судом в США была выписана еще одна жалоба – о предварительном сговоре в отмывании денежных средств. Документ, на котором отсутствует печать! Он же нелегитимен! В итоге мне был обещан срок до… 60 лет. 40 лет – за предварительный сговор с целью продажи наркотических средств, 20 лет – за предварительный сговор в отмывании денежных средств. Я уверена, что финны также испугались, что у них на территории страны находится столь «опасная преступница», которой грозит, по сути, пожизненное. Потому и послали меня в заведение строгого режима. Кабы чего не вышло.

Единственное, что мне постоянно во всех тюрьмах приходилось выбивать с боем, – это подходящее питание. И здесь так же. Я вегетарианка, и это не блажь или некий закидон. И в Вантаа, и в Хя́меэнли́нне первые недели мне приходилось недоедать, чтобы начальство тюрьмы получило необходимые документы. Недостаточно просто сказать, что ты не ешь свинину по религиозным соображениям, – нужно подтверждение религиозного департамента. Нельзя просто сказать, что ты вегетарианка, – нужно подтверждение медицинского департамента. И так далее. Конечно же, бюрократия всему голова. И Великий шелковый путь – по разным инстанциям необходимые бумаги проходят не по щелчку пальца. Я видела заключенных, которые пытались прикидываться евреями, потому что кошерное питание в тюрьмах – самое лучшее. Голь на выдумки хитра, не иначе. Так что я жду очередного разрешения на подходящее для меня питание. А немного голодать я уже привыкла. Еще чуть-чуть – и все будет хорошо. И сытно.

Ко мне приезжал Яли. Переговорная комната со стеклом и трубкой. Но это было неважно. Самое важное – это увидеть вживую человека, первого человека, который искренне хотел мне помочь. Вызволить из этих серых сумрачных стен. И я была вновь поражена. Он пообещал помочь с жильем в Финляндии. Он сравнивает мою ситуацию с историей Джулиана Ассанжа и удивляется, почему его дело получило огромную огласку и поддержку в СМИ, а мое – нет. Он уже написал множество писем в различные государственные инстанции, добиваясь отсрочки моей экстрадиции. И не собирается останавливаться на этом. Он собирается взяться за дело со всеми силами. Я спросила, может ли он представлять мои интересы в суде. К сожалению, у него нет юридического образования, чтобы стать моим адвокатом. Но, учитывая его огромный опыт в дипломатических делах, он станет мне незаменимым соратником. После встречи с ним я заплакала. Потому что впервые со времени заключения столкнулась с такими теплотой и участием.

Как ни удивительно, но такой же радостью и эмоциями, как и встреча с Яли, меня наполнило одно, казалось бы, незначительное событие. Когда меня поместили в камеру, я сразу же подошла к окну. Там было огромное, практически панорамное окно. Толстые пуленепробиваемые стекла. Конечно же, окно не открывалось, но там была узкая металлическая створка. Она открывалась. За ней была железная вставка с множеством маленьких дырочек для поступления свежего воздуха. В предыдущих моих тюрьмах подобного не было. И это было большим подспорьем и успокоением для глаз. И вот, подойдя к окну, чтобы в очередной раз насладиться видом такой близкой и далекой свободы, прямо под окном я увидела его… Там сидел огромный сероватый заяц с пушистой шерсткой. Он шевелил усиками и обнюхивал воздух. И тут меня пробило. Я плакала и не могла остановиться. От всего. От горя, от счастья, от всего, что со мной происходит. После всех этих ужасных историй моих сокамерниц и равнодушия со стороны всех и вся для меня было сладким наслаждением увидеть это создание. Наивное, невинное, невероятно милое, чистейшее существо. Если бы я в тот момент имела возможность прикоснуться к нему, погладить за ушками, не было бы цены моему счастью! Но в моем положении это и так было чудом. И я радовалась ему.

Возможно, это инфантильно. Неразумно. Глупо. И по-детски. Но я почему-то верю, что этот заяц – предвестник чего-то хорошего. С улыбкой на лице и зайцем за окном я отправляюсь спать.

7

Я была права! Заяц все-таки принес мне хорошие вести! Мне дали работу, и теперь я могу покидать пределы своих четырех стен не на жалкий час в день. И помогла этому, как ни странно, моя бабушка. Она была педагогом по трудовому обучению – и она научила меня вязать, печь блины и прочим житейским, женским, полезным навыкам и радостям.

Скрежет ключа в железной двери, дверь открылась, в камеру зашла тюремный надзиратель.

– Хочешь работать?

– Что нужно делать? – спрашиваю я, стараясь сдержать крик: «Да все что угодно, только выпустите меня из этого места на подольше!»

– Вязать умеешь?

– Да, пойдемте, чем вязать – спицы, крючок – все могу! – Тут я уже не сдерживаюсь.

И теперь я могу проводить вне камеры целых 6 часов в день! Я готова пуститься в пляс. Работа позволяет здорово сократить постоянные приступы самоедства, самокопания и одиночества.

После работы я сижу в общем помещении и собираю пазлы. В тюрьме с развлечениями негусто – а как иначе, если подумать. Увеселительным заведением это не назовешь. Есть еще карты и скрабл. И все. Я обычно тихонько сижу, копаясь в пазлах. Это меня успокаивает и отвлекает от всего на свете. Никогда ими особо не увлекалась, но здесь открыла для себя их истинную ценность.

Яли продолжает мне помогать. Он помог с жильем в Финляндии. Я передаю ему часть прав, чтобы он мог представлять и защищать мои интересы. Он становится моим доверенным лицом. В полном смысле этого выражения. Тем человеком, который мне так необходим в это время. Следующее судебное заседание будет проходить уже онлайн. Но я буду к нему готова. Я надеюсь получить допуск в библиотеку, чтобы начать штудировать международное законодательство. В особенности меня интересует Европейская конвенция по защите прав человека…

Я начала учить финский язык. Иначе никак. Так как учебников никто мне выдавать не собирается, я слушаю. Впитываю. Повторяю. Мне необходимо самой понимать, что в тех документах, которые мне выдали на финском языке. Хотя Яли мне и объяснил, но я хочу знать сама. Не то чтобы я ему не доверяю, нет. Мне важно знать самой – в этом все дело. Шаг за шагом одерживать маленькие победы, завоевывать кусочки махонького счастья. Тогда я ощущаю, что я живу не зря, что я борюсь за саму себя. У меня был момент отчаяния в Хя́меэнли́нне. Когда я сидела и дрожала в холодной облезлой камере. За окном – беспросветная темнота леса, за дверью – стены, покрытые плесенью и грибком, из звуков – завывания волков. И я, окруженная всем этим. И в один момент мне стало страшно потерять себя. Холод стен, заиндевелость потолка, мрачность окон с железными решетками, жесткость кровати, а где же я во всем этом? Не потеряюсь ли? Не сломаюсь ли? Нет, конечно, я не думала о том, чтобы лечь, замерзнуть и не просыпаться больше. Малодушием я никогда не страдала. Но страх – не самое рациональное ощущение, он настигает исподволь. Порой совсем нежданно и беспричинно. И ему чуть не удалось меня накрыть брезентовым одеялом. Даже сейчас я вспоминаю этот момент – и у меня гуси ходят по коже.

8

Я нашла для себя еще один источник надежды. И нашла я его в себе. Теперь каждый день после работы, в 15.00, когда нас закрывают в камеры и уже не предвидится приемов пищи до завтра, я начинаю убираться в комнате и петь гимн. Гимн России. Начинаю чуть тихо, потом голос усиливается – и уже на втором куплете я пою во всю ивановскую. Громко, с чувством, с толком, с расстановкой. Каждый день я даю эти концерты. Не знаю почему, но от них я ощущаю в себе некую силу. Я патриотка и сама с уважением отношусь к людям, которые горой стоят за свою землю, независимо от того, какую страну они представляют. Рационально я понимаю, что это просто песня. Но на глубинном уровне это же и символ, причем работающий. Культурная ценность. Я задумываюсь о том, как нашим спортсменам на соревнованиях порой отказывают во включении гимна. Может, он и на них действует так же волшебно, как и на меня? Подстегивает волю. Может, это некая память предков – сколько уже поколений слушает и поет этот гимн. Слова менялись, но музыка осталась. Как-то я невольно подслушала диалог между тюремными надзирателями:

– Слушай, кто это поет?

– Да русская.

– А что это за песня?

– Да гимн российский.

– А почему она так громко его поет? – удивленно спросил первый охранник.

– Наверное, хочет, чтобы ее в Кремле услышали, – резюмировал второй.

Я убираюсь каждый день. Для меня это важно. Особенно здесь. Когда попадаешь в новую камеру, там находишь не только пыль и грязь. Сам воздух там чужой – я это чувствую, в тюрьме вообще обостряются все чувства. И энергетика чужая. И порой благоухающие сюрпризы в неожиданных местах от предыдущих заключенных. Прошло уже несколько недель, а я только пару дней назад ощутила здесь немного «собой», мной созданное пространство. Неважно, где и насколько я остаюсь на проживание. Я должна присвоить это место, чтобы засыпать спокойно, зная, что это пространство мое, оно безопасно, оно создано мной и не таит в себе угрозы. Или хотя бы просто верить в это…

Я заметила за собой, что мне до сих пор трудно называть мое помещение камерой. Вслух я его постоянно называю по-разному. «Комната». «Апартаменты». «Номер». «Квартира». «Жилище». И даже «дом». Сначала мне казалось это забавным, ироничным. А сейчас, как мне кажется, я осознаю, что просто отгораживаюсь от прямого названия. Как от чумы шарахаюсь. И потому ставлю подобный словесный барьер. А может, и нет. Но я еще подумаю о причинах.

Почему-то в голове появилась и крутится строчка из Достоевского – «Время не предмет, а идея». Не могу понять, почему. Может, потому что тут у меня слишком много времени наедине с собой и без действий? Я сумела попасть в библиотеку. Нашла русско-финский словарь. И учу слова. Самые важные. Самые нужные.

Kuuma – жарко.

Kulma – холодно.

Marka – мокро.

Joo, kylla – да, да.

Odotta – подождите.

Ole hyvaa – пожалуйста.

Anteeksi – извините, могу ли я…

Ma haluan soittaa – я хочу позвонить.

Vapaus – свобода.

Vapaus – свобода.

Vapaus – свобода.

9

Март – апрель 2019 года

Меня переводят в другую секцию, которая называется Vapaus – «Свобода». Туда обычно переводят тех, кого вот-вот должны выпустить, или тех, кто отличается тишайшим и спокойным нравом. И я попала в другой лучик солнца. Сама тюрьма в Турку по своей форме выглядит как солнце. Круглые коридоры, от которых расходятся лучи-крылья. И в этих крыльях может располагаться несколько крупных помещений, в каждом из которых по 10–12 заключенных. В моей новой камере даже есть телевизор, с помощью которого я смогу лучше подтянуть свой финский. Общее помещение на первом этаже, куда заключенных выпускают проводить свой досуг, соседствует с отдельным спортзалом. Дальше – больше. Тут есть свой отдельный выход на задний двор – я смогу дышать свежим воздухом. Все-таки решение быть спокойной, тихой и не поддаваться на провокации было самым верным.

Конечно, первым делом я принялась за уборку. Как говорится, встала, умылась, привела сначала себя в порядок, а потом и свою планету. А затем еще и облачилась в свою одежду. В предыдущих тюрьмах была обязательна униформа, а здесь позволяют ходить и в своей одежде. Привычный антрацитовый оттенок сменялся теплом и уютом своей «рубашки, что ближе к телу». И в этом тоже есть проявление некой свободы. Никогда раньше об этом не задумывалась. Я будто восстановила потерянный кусочек своей индивидуальности. А затем – 8 часов вне камеры, новая работа с электрикой, которую я резво освоила, и отдых в общем помещении. Сначала я обрадовалась, а сейчас задумалась. У меня выходит меньше времени на подготовку своей защиты. Тем более что на последнем заседании суда онлайн-цирк продолжался вместе со всеми клоунами.

– Вот, посмотрите, у меня есть документ о том, что я могу работать, даже находясь в Финляндии.

– Хм, хм, но у вас нет тут жилья.

– Хорошо, вот, читайте, тут написано, что я арендую жилье в Финляндии.

– Хм, хм, ясно… А теперь нам нужен поручитель!

– Кто?

– Знакомое лицо – гражданин Финляндии.

– И это имеется. Яли Райта. Пожалуйста.

– Ага, так… А теперь нам нужны доказательства того, что вы не сбежите в Россию, если мы вас переведем на домашний арест. Как так, мы вам разве не говорили?

– …

Я уже даже не гадаю, какие будут следующие новые пункты. Я просто знаю, что они будут.

Меня тут взяли на поруки. Моя знакомая из Хя́меэнли́нны, цыганка Присцилла. Теперь уже у меня была возможность разглядеть ее во всей красе, а не в нашей «капустной» одежде на колком морозе. Красивая статная женщина чуть за 40 с очень длинными черными вьющимися волосами. Образ дополняют национальные одежды – все эти невероятные юбки, гипюр, множество украшений, непременно золотых, драгоценные камни. Как я узнала, цыганская диаспора в Финляндии пользуется очень большим уважением, и потому им полагаются подобные привилегии. Если бы в природе и существовало олицетворение повзрослевшей Эсмеральды или дикарки Кармен, то это была бы Присцилла. Единственное, что меня удивляет, – при всей ее стати и грации… у нее просто-таки нереально огромные руки свекольного цвета. Красные-красные, будто у нее нарушен кровоток или она только что вышла из обильно напаренной бани. Присциллу все боятся, нрав у нее, конечно, крутой, но ко мне она прониклась какой-то чуть ли не материнской симпатией. Она искусный повар, готовит на общей кухне просто какие-то невероятные шедевры. Она следит, чтобы я была постоянно сыта, говорит: «Давай-давай, ешь как следует». Но что уж тут, стеснению в этой ситуации не место – отказывать в разделении трапезы уважаемой зэчке нельзя, благо мяса она мне не предлагает.

Яли продолжает меня поддерживать. Он помогает мне финансово – присылает деньги на мой тюремный счет, чтобы я могла не ограничивать себя в питании и средствах гигиены. Учитывая мои проблемы со здоровьем и необходимую диету, это для меня огромное подспорье. В финских тюрьмах можно заказать еду. Теперь, когда я начала чуть-чуть понимать отдельные фразы и слова по-фински, я могу уже не тыкать пальцем в небо при заказе. Конечно же, это не ресторан и привезут нужное минимум через неделю. Но это уже неплохо. Главное, что можно заказать свежие фрукты – яблоки, бананы, мандарины. Да, конечно же, можно не гадать, какой фрукт я заказала первым делом. Собрата моего единственного спутника при задержании. Я не суеверна, но бывают символы, которые сильно врезаются в память. Очень жду его.