Текст книги "Заложница страны Свободы. 888 дней в американской тюрьме"

14

Май

Я в Финляндии около пяти месяцев. Разные тюрьмы, разные дни. Стабильно лишь одно – отсутствие всех документов по делу. Но я работаю с тем, что есть. Я отправила письмо в Верховный суд, где четко аргументировала, почему я не должна быть экстрадирована. Яли с его коллегами-правозащитниками помогли мне составить его по всем правилам. Из десяти оснований для отказа у меня в наличии девять. Мне кажется, это почти беспроигрышный вариант. После принятия решения Верховным судом это пойдет на утверждение в Министерство юстиции. К сожалению, решение будет приниматься без моего фактического присутствия. Надеюсь, что все будет в порядке. Хотя некоторые моменты настораживают. В ходе разбора дела мы с Яли выяснили, что нарушены условия обмена информацией между правоохранительными органами США и Финляндии. По закону финская полиция должна направить запрос своему Министерству юстиции, те, в свою очередь, сигнализируют американскому Минюсту, а оттуда уже информация доходит до местной полиции. Однако в моем случае решили «не напрягать» министерства юстиции, а обмениваться информацией напрямую друг с другом. Почему они так решили, в какие договоренности вступали – совершенно непонятно. Мы начали предоставлять информацию о том, что доказательства моей вины недостаточны, что они во многом сфабрикованы. У меня есть оригиналы документов с печатями, что я не являлась собственницей компании, что я не могла совершить те или иные преступления, так как конкретно в это время лежала в больнице. На каждую дату у меня есть документ. Я не сидела сложив руки, я долго и упорно доставала эти сведения. Однако финны отказывались принимать все это к сведению. «Мы здесь не для того, чтобы рассматривать ваше дело, – вот приедете в Америку, вам и флаг в руки», – был ответ. Вот документы, доказывающие мою невиновность! Нет. Чудесно.

Хаммер ушел. Однажды утром я, как обычно, проснулась, открыла глаза – и он был на месте. А когда я вернулась после работы, он пропал. Я запаниковала. Я искала его по всем углам, я кричала в окно: «Никто не видел моего паука?» Может, он в соседней камере? Может, в коридоре? Я сама не ожидала, что так расстроюсь. Конечно, я не свихнулась. Я не вела бесед с пауком, не считала его своим другом и собратом. Но тут другое. Тот факт, что кто-то у тебя постоянно живет, вот посмотришь – и он есть, он на месте. И как-то легче на душе. Спокойнее. Ты не один. А тут он исчез. И я опять подумала о своих выходящих на волю соседках. Они уходят, даже паук ушел, все меняется – а я остаюсь на месте без перемен. В своей болотной стагнации. Но я недолго оставалась совсем одинокой.

В тюремном магазине продавалось небольшое количество фруктов и овощей. Выбор был небогат, но все-таки он был. Из фруктов – яблоки, бананы и мандарины. Из овощей – томаты и репчатый лук. Лука было много. В свое время Присцилла удивила всех богатым разнообразием блюд, в которых он был уместен. Что только она ни придумывала, да. И одну луковицу как-то я опустила в пустой контейнер из-под еды, наполнив его водой в своей камере. А вдруг прорастет? Помню, как в детстве – мне было лет шесть, не более, – у бабушки на заднем дворе росли два куста смородины. Я отхватила себе клочок земли между ними и засеяла различными огородными культурами. Я корпела над своей мини-фермой ежедневно в поисках сорняков, поливала, удобряла. Богатый урожай не заставил себя ждать.

И вот спустя 25 лет где-то в тюрьме в Финляндии моя луковица пустила корни и выстреливает зелеными стрелами. Я прячу свою луковую «пальму» за шторкой в момент обыска. Укрытие так себе, но его не забирают.

Я не стала изобретать велосипед и назвала его Чиполлино. Как и герой сказки, он весьма развитый товарищ – растет не по дням, а по часам. Я читала в автобиографии Нельсона Манделы, что в одной из тюрем, где он сидел, он развел широкую садоводческую деятельность. Он обзавелся огородиком, где растил свежие овощи на всю тюрьму. И объяснил он это весьма изящно. Находясь в тюрьме, ты мало что контролируешь. Твой распорядок подчинен общему расписанию. Внешний контроль держит тебя в цепких лапах. Но когда ты выращиваешь что-либо, ты сам это контролируешь. И оттого это помогает тебе помнить, что ты человек. Отдельная единица. Личность, а не марионетка, которой постоянно управляют невидимые, но осязаемые руки.

Хэта продолжает мое всестороннее обучение. Упор, конечно же, на изучение финского языка. Мы смотрим фильмы на многих языках мира, но всегда обязательно с финскими субтитрами. Раньше мы общались на смеси языков: я говорила по-английски, она – по-фински. Все вокруг еще удивлялись, как мы так точно понимаем друг друга. Как в фильме «Пес-призрак, путь самурая» Джармуша, где главный герой общался с другом-продавцом, каждый на своем языке, но с кристально чистым пониманием друг друга. Но сейчас Хэта пошла еще дальше. Она отказывается слушать мою шекспировскую мову и требует, чтобы я с ней говорила только по-фински. Чтобы у меня не было никаких комплексов или блоков в общении, чтобы я не боялась говорить, опасаясь, что меня никто не поймет. Она очень внимательна ко мне и в наших беседах старается употреблять одни или те же слова или облегченные конструкции, чтобы мне было легче вовлекаться. В библиотеке мы берем книги, читаем вместе. Порой у меня вырывается английская речь, и Хэта очень забавно возмущается. В тюремной библиотеке я беру также диски с обучающими языку программами, и когда нас запирают в камеры, я продолжаю обучение. А порой мы с Хэтой, которая живет в соседней комнате, открываем створки-окошки наших камер и перекрикиваемся на финском. Я подала запрос на проведение операции на ноге, и финские власти отказали мне, аргументировав тем, что операция опасная и они не хотят брать эту ответственность на себя. Дескать, вас изначально оперировали в Штатах, вот там же прооперируют опять. Хэта достаточно красноречиво высказалась по этому поводу. Я поняла почти все, что она сказала. И немного покраснела. Она подарила мне красивую фланелевую рубашку. Рубашка идеально на мне сидит…

Я вновь задумываюсь о тех, с кем меня свела судьба здесь. Опять же, в своей обычной жизни едва ли бы я их встретила. Я бы никогда не научилась крутить папиросы, делать ножи, приемам борьбы с наркотической ломкой, самопальному производству алкоголя и прочим «урокам». Но что самое главное, я бы никогда не открыла в себе возможность любить всех людей. Даже тех, кто прежде бы вызвал у меня непонимание и даже отвращение. Я знаю, что после тюрьмы мы не будем общаться с Хэтой. Она сама мне об этом сказала. Мы из разных миров, а здесь оказались вместе на крайне малое время. Возможно, в таких местах и раскрывается истинная сущность человека. Открываются его самые темные или светлые закоулки души. Я верю, что в каждой тьме прячется раненый свет. И он может разгореться. Почему дважды убийца Присцилла проявила ко мне столько заботы, а резкая, дерзкая Хэта держалась рядом со мной как мудрая наставница? Едва ли они открыли в себе что-то новое, просто и в них есть свет.

Мы, люди, похожи на столбы света. Когда во время своего путешествия свет блокируется чем-либо или кем-либо, рождается тень. Тень может ввести в заблуждение, потому что она никоим образом не является подлинной. Это имитация объекта. Многие из нас нашли больше комфорта, живя в тени, создававшей иллюзию, которая в значительной степени поглотила нас в глубине души и заставляет нас часто иметь ложное восприятие реальности.

В этой книге я рассказываю историю света, который преодолел все препятствия на своем пути, сумел выжить и сохранить себя!

15

Верховный суд принял решение. Министерство юстиции утвердило его. Я буду экстрадирована. Я стану первой женщиной – гражданкой Российской Федерации в истории, которая будет экстрадирована. Громкое и сомнительное достижение. Министр юстиции подписал решение о моей экстрадиции и на следующий день сложил полномочия. Удивительное совпадение, конечно! Одно с другим, конечно, никак не связано… Мы с Яли в шоке. Я была почти уверена, что у нас все получится. Все мои доказательства, помощь Яли и его организации, отсутствие прецедентов – все вело к положительному исходу. Мое окружение уверено, что это сговор, учитывая, что все мои многочисленные оправдательные бумаги не были приняты к сведению. Все, что мы можем, – это отсрочить отъезд. Мы с Яли подали жалобы, было заведено несколько дел против полиции – и пока эти дела не закрыты, финские власти не имеют права меня экстрадировать. Но глубоко внутри себя я понимаю, что это просто отсрочка перед неизбежным. А вот чего я не понимаю, так это того, что я должна сейчас чувствовать…

Я подала документы на развод. В этом участвовали представители МИДа, без них это было не решить. Даже сейчас, когда я внутренне приняла решение, мне было сложно. Но долгие консультации и поддержка Яли, Хэты, психолога, юристов и отца Никиты убедили меня в том, что я на правильном пути. И я выдохнула.

Октябрь, 2014 год. Вашингтон, DC. Муж опять в плохом настроении. После свадьбы, начиная с того рокового дня, как он впервые меня ударил, он часто в плохом настроении…

Единственная радость: у меня появился друг – рыжий чау-чау по имени Миша! Охранник из него в тот момент был не самый лучший. А вот тот факт, что он не мог говорить, был Джо только на руку.

Миша снова перегрыз провод для зарядки телефона. Джо схватил его, поднял над головой и бросил со всего маху на пол. Пес завизжал. Я схватила его на руки и в чем была, а была я в майке и шортах, босиком выбежала из квартиры. К лифту бежать бесполезно, он работает только с так называемым фобом – магнитом, который имеют только сотрудники апартаментов либо их жители. Сделано это в целях безопасности, чтобы никто посторонний в здание не попал и лифтом не смог воспользоваться. Ключи я, конечно же, оставила в квартире. Спасаюсь, каждая доля секунды на счету. Поводка нет, обуви на ногах тоже, значит, на улицу мы выйти не можем. Документов при себе никаких. Они лежали вместе с документами супруга в ящике, который бережно хранил Джо. Тогда я еще не понимала, что муж просто забрал у меня паспорт, чтобы я никуда не убежала. Что он ежедневно промывает мне мозг, а страх перед ним поселяется все глубже и глубже. Он, как отрава, растворяется в моей крови и течет по моим венам во всем теле.

В кармане был только телефон, номер которого не оплачивался со свадьбы, а работал он только от Wi-Fi. Аргумент мужа: «Ну, а зачем мне телефон, если дома есть Wi-Fi, а без него я все равно никуда не хожу?» Аргумент железный, не поспоришь.

Быстро взвесив ситуацию, я с собакой на руках побежала на лестничную клетку.

Сев на бетонные ступени со скулящим Мишей на руках, я ощупала его тельце, лапы и хвост. Вроде все цело. Я успокоила собаку, чтобы на его звуки не пришли соседи. Миша стал скулить тише, а я – всхлипывать ему в унисон. Нам предстояли несколько часов на холодных бетонных ступеньках босиком и в легкой одежде, в ожидании, пока у Джо не пройдет очередной приступ агрессии.

Ноябрь, 2014 год. Вашингтон, DC. Джо возобновил общение с другом своей юности, у которого бизнес в Хьюстоне. Супруг рос в этом городе. Он все чаще начал говорить о том, что переезд в новый город будет хорошим стартом для новой семьи. Я все чаще просматривала фотографии Хьюстона. Не потому, что мое слово имело значение, но чтобы уговорить себя переехать туда, где я совсем никого не знаю, с мужем, которого я тоже, судя по всему, не знаю.

31 декабря, 2014 год. Вашингтон, DC. За нами заехал лимузин, и мы поехали в штат Мэриленд на новогодний ужин с друзьями супруга. Его друзья были в компании своих жен и девушек. Вечер был теплый и даже уютный. После ужина лимузин направился в сторону одного из лучших ночных заведений Вашингтона (естественно, владелец – приятель супруга и его друзей). Сразу после боя курантов обстановка в заведении стала напряженной. Драка… Атака направлена на Джо. Мы приехали в заведение вдесятером. Откуда это месиво из порядка 50 тел? Пол скользкий, в воздухе смешались запахи крови и шампанского. Все прекратилось. Владелец заведения и официантки выносят несколько бутылок шампанского с фейерверками и ставят на наш стол. Джо берет меня за руку и ведет через черный ход на улицу, где нас ждет лимузин. За нами следуют некоторые из его друзей. «Как Новый год встретишь…» – подумала я… И практически не ошиблась.

16

Июнь

Ко мне приехал Яли, мы с ним поговорили о дальнейших планах. О делах против финской полиции, которые находятся в процессе рассмотрения. Он рассказал, что мой муж до сих пор живет в квартире моей мамы. Подрабатывает фитнес– и ММА-тренировками. Мне это не нравится. Но я ничего не могу с этим поделать. После нашей беседы я захожу в отделение, ко мне подходят охранники и говорят, что мне нужно срочно паковать вещи, потому что через 20 минут я переезжаю. У меня не было слов. Ни на каком языке. Меня перевели в камеру для «путешественников». На следующее утро меня посадили в автобус и повезли обратно в Вантаа.

В автобусе я была не одна. Спереди сидели женщины-заключенные, сзади – мужчины. Окна в мелкую черную точку, чтобы ни снаружи, ни внутри не было ничего четко видно. Меня везли почти через всю Финляндию, с заездом в несколько тюрем. Удивительно: Финляндия не самая большая страна, но тюрем здесь достаточно. Мне очень хорошо запомнилась одна тюрьма. Она находилась на большом холме и выглядела как замок. Из больших полукруглых необтесанных камней. Я назвала ее Замок Дракулы. Мне нужно было в уборную – и я попросилась сходить, пока мы стояли рядом с тюрьмой. Мне великодушно предложили сходить на интимный променад в замке. Это был крайне странный опыт. Поднимаешься по каменным ступенькам, заходишь в безразмерный замковый коридор. Каждый шаг звучно отдается от стен; капает вода, добавляя свой ритм к моим шагам. Идешь одна, надзиратели следят за погрузкой заключенных в автобус, невольно вспоминаешь какие-то черно-белые фильмы ужасов. Я прошла несколько обширных арочных сводов, в полутьме, холоде и сырости. Я даже не уверена, что электричество коснулось своими лучами этого заведения. Туалет находился в камере. Я впервые увидела стальной унитаз. В тюрьмах Финляндии обычно стоят обыкновенные керамические. Но, учитывая обстановку, другого тут быть и не могло. Кругом прямо-таки закопченное помещение, грязь несусветная. Нет кровати, только бетонный выступ с несвежим матрасом. Здесь явно кто-то недавно жил. Вдруг мне стало крайне не по себе. Я подумала: «А вдруг они меня сейчас здесь запрут и я буду вынуждена здесь остаться!» Назад я уже возвращалась легкой трусцой, мне хотелось поскорее покинуть это мрачное подземелье. Я не представляю, как там могут жить люди. Казалось, еще чуть-чуть – и я услышу писк мышей. Причем не только наземных.

Когда я вышла на улицу, стоял приятный июньский вечер. Солнце уже намекало, что скоро покинет пост. Было свежо и светло. После темных коридоров я хотела досыта напиться этой погодой, этим днем, этим ощущением. И в это недолгое время, что я шла от ступенек замка к автобусу, совершенно одна, под солнечным светом, я ощутила крохотный кусочек свободы. Будто я приехала на экскурсию в страшное место. А сейчас сяду обратно в автобус и меня повезут в гостиницу, где меня ждет моя мама. Дул свежий ветерок, огибая страшное здание за моей спиной. А прямо над моей головой висело свободное от всех мыслей солнце, похожее на яркий сочный мандарин.

Меня привезли обратно в Вантаа. И теперь я здесь. В той же камере, в которой меня размещали при первом аресте. Но если тогда мне позволялось выходить, чтобы позвонить или взять книг из тюремной библиотеки, то сейчас меня просто заперли и не выпускают. Я здесь третий день. Еду мне выдают через окошко в двери. В лекарствах меня здорово ограничили, причем значительно понизив их дозировку. Никаких телефонных звонков, никаких прогулок даже на полчаса. Я сижу и пишу письма маме, Хэте и другим своим новоявленным подругам. Не знаю, дойдут ли они. Вчера меня вывели из камеры, чтобы я выбрала одежду, в которой поеду. Я выбрала свой комплект, добавив сверху фланелевую рубашку, подаренную Хэтой. Тюремные надзиратели наблюдали за мной с сочувствием, будто выполняли последнюю волю заключенного перед казнью. Еще бы! 60 лет, которые мне грозят в соответствии с документами об экстрадиции, действительно звучат как приговор к смертной казни.

Я сижу и думаю, как мне отсрочить эту поездку. Может, изобразить обморок или какой-нибудь приступ? Но я не умею. Я очень не хочу ехать, мне кажется, что меня ждет что-то ужасное. Вокруг довольно грязно, но у меня уже нет сил убираться. Я молюсь и засыпаю.

17

Утром меня разбудили и сказали, что через полчаса мы выезжаем. Я заметалась по камере. Я не придумала, как отсрочить поездку. Времени нет. Время закончилось. Я не знала, когда у меня будет следующая возможность связаться с мамой. Надеюсь, что скоро. Во время последнего телефонного разговора с ней я сказала, что постараюсь ей позвонить, но не обещаю. Обещать что-то, находясь в заключении? Это нонсенс. Я приняла душ, оделась, помолилась и вышла. Финские полицейские отнеслись ко мне вполне по-человечески. Мы подъехали к аэропорту. Встали у шлагбаума. И мне позволили выйти на улицу. Я стояла возле машины и дышала. Просто дышала. На мне не было наручников, в Финляндии предпочитают обходиться без них. Передо мной простирался простор аэропорта, обдуваемого всеми ветрами. Я стояла в своей одежде. Я так стояла минут 15. Хотя, может, это были и полчаса или больше. В любом случае, мне было бы мало любого времени. У полицейских были такие грустные лица, будто они провожали на эшафот. Или на «зеленую милю». От них пахло трауром.

7 января, 2015 год. Вашингтон, DC.

– Одевайся, милая. У меня есть для тебя подарок на русское Рождество.

Я рада, что Джо не забыл и все же чтит мои традиции.

Он привозит меня в Арлингтон, штат Вирджиния. Салон «Мерседес». Меня ждет новенький Mercedes C250 2015 года выпуска. Я краснею. Меня поздравляет менеджер салона. Я обнимаю мужа, благодарю и думаю: «У меня нет прав, я не умею водить автомобиль, и супруг об этом знает…»

Мы заехали на территорию аэропорта, на взлетную часть. И некоторое время постояли там. Я уже устала ждать: пусть хоть что-то произойдет, ожидание уже невыносимо. Все время я озиралась по сторонам, вглядываясь в каждую машину, которая к нам приближалась. Я хваталась за тонкую нить надежды с их приближением, ожидая чуда, ожидая, что рядом остановится машина, из которой выйдет человек с заветными документами на мое освобождение и извинениями за допущенную ошибку. Дверь машины открылась, и в машину сел молодой человек. Американец.

– Привет! Меня зовут Грэг. Я американский маршал и буду тебя сопровождать в Америку. Мы можем говорить о чем угодно, кроме твоего дела. Хоть всю дорогу.

После финских траурных лиц его улыбающаяся физиономия меня сразу расположила. Хотя я жила в Америке и должна была привыкнуть к подобной этике поведения в США. Но контраст был такой разительный, что во мне даже родилась какая-то надежда. Тем более в свое время мне нравилось жить в Америке, я принимала их менталитет. Если на моем пути встретится еще несколько таких «грэгов» в форме, то не все потеряно. Тем более мой потенциально бывший муж, имевший обширный опыт общения с полицейскими, говорил, что мне не могут дать больше шести месяцев. Не то чтобы я ему верила, но если он в чем-то и разбирался, так это в насилии и в американских законах.

Грэг был не единственным моим сопровождающим – позднее у трапа к нам присоединились еще два маршала: они оба были мужчины. «Минуточку! А где женщины? Хоть одна! Это же нарушение», – подумала я. Мне хотелось закричать, представляя все грядущие обыски, походы в туалет и прочие неприятные процедуры, которым подвергаются заключенные. Оба мужчины были афроамериканцами, на этом их сходство заканчивалось. Один из них был немолод, он все время что-то писал, рылся в каких-то документах, фиксировал и выглядел как «мозговой центр» команды. Другой же, напротив, был молод и скорее походил на «мышечный центр» команды. Он следил за своим питанием, количеством потребляемого белка, сном и за мной, конечно. Я должна была находиться все время в буквальном смысле слова в окружении этих мужчин: один – слева, другой – справа, третий – либо впереди, либо сзади меня, в зависимости от моего местоположения.

Представители Криминальной полиции Хельсинки предупредили маршалов о том, что меня запрещается заковывать в наручники в соответствии с европейским законодательством. Но как только я была доставлена к трапу и финские власти скрылись из поля зрения американских представителей, на меня надели наручники, а сверху замотали их моей же фланелевой рубашкой. «Никому не говори, что ты в наручниках», – все так же улыбаясь, сказал мне Грэг. У меня забрали все вещи, паспорта, ключи от дома, телефон – всё. Я летела на другой континент без каких-либо средств коммуникации, с одним комплектом одежды, которая была на мне. У меня было много мыслей, что я могу сделать. Громко возмущаться, свидетельствуя о нарушении правил перевоза. Но уроки Хэты не прошли даром. Я уже знала, что каждое мое слово, взгляд, поступок и жест будут отображены в моем деле, они могут быть и будут использованы против меня. А я не хотела давать повода закопать меня еще глубже.

Грэг взял на себя роль «коммуникационного центра». Всю дорогу он не умолкал, рассказывал мне истории, шутил. Он явно и сам не желал, чтобы я как-то привлекала всеобщее внимание, усложняла ему работу. Чтобы я не задала все тот же логичный вопрос, где все-таки женщина-маршал. И да, у меня были вопросы. Но я рассуждала рационально. Цель – не задать вопрос, а то, к чему это приведет. Ну спрошу я про женщину-маршала – как это изменит мое положение на данный момент? Она не появится волшебным образом здесь и сейчас. Нагнетать обстановку не в моих интересах.

Перелет в США был с пересадкой в Амстердаме. Шел дождь, рейс до Вашингтона был задержан. Мы провели в аэропорту более пяти часов. Как выяснилось, американская сторона не договорилась с Нидерландами о приеме заключенной для обеспечения надлежащих условий перевозки. Я сидела в зале ожидания международного аэропорта среди самых обычных людей. Это было настоящим счастьем после полугода в тюрьме строгого режима. Огромные пространства зала ожидания, посадочные и взлетные полосы после нахождения в крохотной камере казались целым миром. Дыхание захватывало, а голова кружилась от запахов духов, кофе и свежей выпечки. Мы провели в аэропорту около пяти часов. Грэг купил мне колу. Мою первую колу с момента задержания, спустя почти полгода. Соломинки как элемента роскоши не предполагалось, так что я поднимала руки, обвитые наручниками под фланелевой рубашкой, и жадно пила ее. Это была самая вкусная кола в моей жизни. Объявление с просьбой пройти на посадку. Я не верю, что еще немного – и я покину континент, где родилась, где провела столько счастливых времен, пережила столько счастливых событий, путешествий, где все такое родное и знакомое. Покину на неопределенный срок…

Проходим на посадку, сотрудники авиакомпании отказывают в моей посадке на рейс. «Вот оно! Вот оно, долгожданное спасение», – кричит мой внутренний голос, сердце бешено стучит, в голове несутся картинки моего счастливого возвращения домой и воссоединения с родными и близкими. «Билет приобретен на имя Оксаны Вовк, а паспорт выписан на имя Миры Тэрада. Мы не можем посадить вашу заключенную на наш рейс. Мисс Тэрада не полетит в США», – строго сказала сотрудница авиакомпании. «Да-да!» – кричат мои глаза. Говорят, Бог приходит к нам через других людей. «Вот она, справедливость», – думалось мне. Однако лучезарная улыбка Грэга волшебным образом исчезла с его лица, а его голубые глаза превратились в две острые льдинки. Он подошел ближе к девушке и начал что-то очень тихо ей говорить, я почти не могла разобрать движения его губ. Строгое и уверенное лицо девушки сменила маска озабоченности, беспокойства и неуверенности…

Я сижу в окружении моих надзирателей в хвосте самолета, пристегнутая наручниками к Грэгу. Меня покормили. Грэг позаботился, чтобы меня покормили в соответствии с моей вегетарианской диетой. Он посоветовал мне пить побольше газированных напитков, потому что в тюрьме их не предвидится. Поэтому я налегаю на имбирный безалкогольный эль и минералку. Я и Грэг превратились в сиамских близнецов. Стоит ли упоминать, что Грэг стал моим спутником и в кабинку туалета. Я решаю не спать, чтобы не доставлять ему удовольствие совместного отдыха. Да и перспектива заснуть на плече у моих мучителей совершенно не радует, не готова я оказаться уязвимой рядом с ними, хоть и в окружении других пассажиров. За время этого путешествия я делаю вывод, что люди не замечают того, что происходит у них под носом, – наручники мои они не заметили. Или не хотят замечать. Как, по всей видимости, и страданий на моем лице в результате того, что запястья во фланелевой рубашке вспотели, кандалы растерли их в кровь, а смесь крови и пота была обжигающей. Я не знаю, что меня ждет, но кажется, что высплюсь я еще нескоро. И еще хочу в туалет, но не хочу опять идти туда под руку с Грэгом.

Середина января, 2015 год. Вашингтон, DC. Ночь. Просыпаюсь от резкого звука металла. Выхожу из спальни. Джо в гостиной. Он точит свой японский меч, кем-то подаренный много лет назад. Смотрит на меня.

– Ты куда?

– В туалет, – ответила я.

Его глаза большие и круглые, как два блюдца, лицо бледное. Мне страшно…