Текст книги "Быть Мирандой. Как я стала собой, изменив пол"

Пришлось лежать в гипсе почти месяц. За это время Андрюха выпилил мне красивую трость с моими инициалами – З.Р.А. Когда пришло время ходить по улице и разрабатывать ступню, я выглядела с ней очень солидно. Дети вокруг были в недоумении и бесконечно задавали вопрос, что со мной приключилось.

* * *

Мы ждали окончания учебного года, чтобы вместе вернуться в Сибирь. Было невозможно без близких, без достойных средств к существованию. Баба Галя отправляла немного денег, но делала это в долг. Она была скупым человеком, что особенно было заметно на фоне щедрости бабушки Кати.

Расставаться было неожиданно тяжело. Особенно с Полей и ее семьей. Мы стали очень близки. Когда мы садились в машину, из моей магнитолы звучала песня Жасмин «Самый любимый». Мама Поли плакала и желала нам удачи в дороге. У меня же слезы катились градом, я не могла успокоиться до самого вокзала.

Мы ехали на поезде четверо суток, в плацкарте, с кучей баулов, рассованных везде, где только можно. Мы с мамой были в одном отсеке, а Андрей в другом. На перелет просто не было средств.

Зато я увидела много интересного. Например, статую «Родина-мать зовет!» в Волгограде. Даже из окошка быстро несущегося поезда она произвела на меня большое впечатление.

Наши попутчики время от времени менялись, сходя на своих станциях, и это не давало унывать. Я была общительной и доброжелательной, так что успела со многими из них познакомиться. Одна кудрявая девица лет двадцати пяти научила меня раскладывать пасьянс и даже немного гадать! Девочка, ехавшая со своей мамой, играла со мной в тетрис и проявляла ко мне знаки внимания, от которых мне становилось тошно. Хорошо, что они скоро сошли. Потом я общалась с очень милой пожилой парой.

Только ночами, оставаясь наедине с собой, я могла унять тревогу. Полка для чемоданов, висевшая низко над головой, создавала ощущение, что я лежу в маленьком гробике. Но можно было перевернуться на живот, уставиться в окно и ждать конца темных лесов, чтобы рассмотреть огни очередного нового города. К сожалению, огней было не так много, так что картинка за окном была скорее удручающей.

Наконец наше путешествие из одной жизни в другую закончилось, и мы вышли из вагона. Навстречу нам бежала бабушка Галя, переступая через рельсы. Я побежала навстречу. Не то чтобы я очень соскучилась по ней – мне просто хотелось поскорее покончить с той, предыдущей жизнью, вернув себе хоть что-то из прежней.

Мама предупреждала меня, что бабушку немного парализовало на фоне сильного стресса, и она плохо говорит. Я представила себе бабу Галю на коляске. В действительности же она чуть хуже говорила, и один уголок рта был опущен.

К тому времени прошло всего сорок дней со дня смерти деда Леши, маминого отчима. Он умер на руках у бабушки. Рак легких сожрал дедушку буквально за четыре месяца. Чуть ли не единственный достойный мужчина в моей жизни ушел, так и не дождавшись нашего возвращения. Он меня обожал, хотя я была «из другого теста». Уж точно не такая, как его сын Саня от первого брака или тот же Слава. Может быть, поэтому и любил.

Прислушиваться к авторитетному мнению нормально, только если авторитет был выбран человеком самостоятельно.

Мне нравилось приезжать погостить к ним в деревню в первую очередь из-за него. Бабушка Галя учила меня материться, мы вместе пели бранные частушки, а вот деда Леша однажды за это отшлепал меня ремнем. Я была в шоке, ведь баба сама меня учила этому и разрешала матюкаться направо и налево. До этого меня наказывал только мамин двоюродный брат Дима, который в нашем же доме за что-то поставил меня в угол. Я размышляла тогда, что бы сделал с ним мой отец, если бы увидел это, но его, как обычно, не было. Мое эго было крайне задето и в первый, и во второй раз. В третий раз меня наказывал тоже мужчина: Андрей услышал, как я под окнами сказала бранное слово, и посадил меня под домашний арест. Какая дикость!

К счастью, больше такой чепухи, как «наказание», со мной в жизни не случалось. Думаю, поэтому я выросла самостоятельным и сильным человеком, способным нести ответственность за свои поступки. Я искренне считаю, что жесткие меры наказания лишают человека воли, делают из него раба-паразита, который зависим от оценки других, якобы более авторитетных людей. Прислушиваться к авторитетному мнению нормально, только если авторитет был выбран человеком самостоятельно.

Мама была равнодушна к отчиму. Не помню, чтобы она плакала по поводу его ухода. Это наводило меня на мысленные диалоги с ней: если тебе так не нравилось присутствие отчима в твоей жизни, почему же ты мне уготовила такую же судьбу, мама?

* * *

Мама пыталась убедить меня в том, что Андрей хороший и любит меня. И наверное, так оно и было. Он не был жесток со мной. Уже живя в доме бабы Гали, я как-то забыла в зимовье (так мы называли второй дом на нашем участке) свою плюшевую Розовую Пантеру, с которой не расстаюсь до сих пор. Когда ночью перед сном я это обнаружила и сказала об этом, Андрей куда-то ушел. Мама сказала: «Если он тебя любит, значит, сейчас принесет». И он принес.

Конечно, у нас с Андреем бывали конфликты. И я орала классические для такой ситуации выражения типа «ты мне не отец». Мама просила не говорить так, потому что это его ранит. Но и не давала ему сильно наседать на меня. Я четко ощущала себя отдельно от них, от него. Но у меня возникло ощущение, что и его позиция в нашей семье пошатнулась после смерти отца.

Однажды Андрей повел себя некрасиво, а как родитель – опрометчиво. Я довольно рано начала мастурбировать, лет с пяти. Однажды днем я делала это в очередной раз на своей кровати и вдруг увидела, что он подсматривает сквозь дверную щель. Мне было крайне неловко, и я резко спрятала руки.

Через пару дней он позвал меня поговорить в саду. Я уже понимала о чем. Мы сели на скамейку в саду, напротив огромного древнего каштана.

– А что ты делал у себя в комнате?

– Натягивал презерватив.

– Не надо так делать. Я сам тебя научу, когда придет время. Если еще раз увижу, то расскажу маме.

– Хорошо…

И я убежала. Черт. Что?! Подглядывать за мной, а потом еще и угрожать мне? Это мое тело, и я сама должна с ним разбираться. А может быть, он просто испугался того, что я заметила, как он за мной подглядывал? И какой еще презерватив?! Я понятия не имею, почему это сказала. Думаю, это казалось мне нормативным и менее странным.

С презервативами я имела дело еще в Ангарске. Однажды в одном подвальном магазинчике я спросила у Оли, что это за упаковка, которую мне никогда не покупает мама. Они с продавщицей посмеялись, и Оля купила мне картонную коробочку, на которой была изображена полуобнаженная женщина. Мне эта картинка даже не показалась манящей, просто было интересно, что внутри: шоколад или жвачка? Мы вернулись домой, где как раз собралось много родни, и Оля рассказала, что она мне купила. Славка сразу же выхватил у меня пачку из рук и начал надувать презервативы. «Странные шарики, с какой-то пипкой», – только и подумала я.

Но я не смогла смириться с вторжением Андрея в нашу жизнь. Мы и раньше не жили в тихой гавани, но с его появлением все перевернулось вверх дном. Представьте, с самого рождения я жила в мире, в котором были мама, бабушка и я. А теперь я была изгнана из нашего мира. Я больше не сплю с мамой, мне страшно по ночам. Почему какой-то взрослый дядька спит в свое удовольствие, пока я зажмуриваю глаза в темноте и молю о том, чтобы поскорее уснуть?

Никто из родственников, к слову, не был в восторге от Андрюхи. Его именно так пренебрежительно и называли. Он старался влиться, помогал, чем мог.

* * *

У бабы Гали было свое ритуальное бюро – единственное в поселке, поэтому бизнес кипел. Сначала ее контора ютилась в ветхом, мрачном здании Дома быта. Позднее баба Галя перенесла свое бюро в более респектабельное помещение в самом центре поселка. Мы приезжали туда с родителями, и я с интересом рассматривала венки, гробы, золотые пластиковые кресты.

По соседству располагалась лавка церковных украшений из серебра. Я выпросила у мамы самые экстравагантные штуки: перстень с зеленым камнем и кулон к нему. Оба украшения открывались, и туда можно было что-нибудь класть. Например, яд, как в кино. Я потом часто представляла, как подсыпаю кому-нибудь в напиток отравляющий порошок! Великолепно, не правда ли?

Но помещение выкупил местный предприниматель под свой продовольственный магазин. И тогда ритуалка переместилась в начало поселка в обычный дом, который выстроил мой дедушка. Он находился среди жилых построек, но никого из соседей это не смущало. Я уверена, что мало кто мечтает каждый день наблюдать атрибуты похорон и смерти, но к этому привыкаешь. Помещение было светлым, с милыми шторами и красивой вывеской, расписанной вручную. Посреди реквизита для достойного погребения стоял магнитофон, из которого всегда играла веселая музыка.

Мне нравилась работа бабушки. Она была проводницей людей в мир мертвых, единственная в деревне могла организовать достойные похороны умершему. Бывают ведь и безродные люди, и их надо кому-то хоронить – это тоже было на ее плечах. Мы приходили с ней на местное кладбище – еще чуть-чуть, и оно перерастет в размерах сам поселок – ходили мимо могил, и она рассказывала истории. Я слушала как завороженная и поражалась, как вся глыба человеческих страстей умещается в одну скромную могилку, порой с некрасивым надгробием.

Иногда мы бывали с ней в районном морге, где выдавали справки для оформления свидетельств о смерти. Я боялась заходить внутрь, но однажды все-таки прошла чуточку дальше порога и увидела человеческие органы в банках. Больше я туда не совалась, мне хватало вида патологоанатомов в полиэтиленовых фартуках, выходящих на перекур, и рассказов Славы. Например, как он зашел и увидел стоящие у стены ноги – человек попал под поезд. Или как в морг привезли тело мужчины в чулках и с пирсингом в сосках – над его телом сотрудники подсмеивались и показывали ради шутки особо любопытным вроде Славы. Патологоанатомы – уникальные люди со специфическим юмором.

Ритуалку нужно было сторожить, а найти сторожа для гробов довольно сложно. Те же, что соглашались, долго не задерживались из-за распущенности и пьянства. Поэтому ночевать приходилось всегда кому-то из своих. Когда мы вернулись из Георгиевска, в ритуалке стали ночевать мама с Андреем. Но если там дежурила бабушка, я приезжала на ночь к ней. Мне не хотелось оставаться с людьми, которым я как будто мешала. Я же не была глупым ребенком и понимала, что у мамы новая семья, которая ко мне не имеет никакого отношения. Поэтому я предпочитала ночевать в похоронном бюро, под бабушкиным крылом.

* * *

Однажды мы все были на деревенском пруду. Я обожала купаться в желтом надувном жилете. Правда, было мерзко ощущать в мутной воде водоросли на теле. И вдруг появился Слава и сказал, что приехала «шестерка» бабы Кати с документами. Это был гром среди ясного неба. Меня уже к тому времени настращали, что бабка-цыганка от меня отказалась, выписала меня из своей квартиры и что я теперь бомж. Все напряглись. Мама уехала с Андреем в ритуалку, а Слава отвез меня с бабой Галей домой.

У ворот стояла Алка. Я сразу ее узнала. Она работала на всю нашу цыганскую семью, выполняла всякую грязную работу, помогала везде, где могла. Меня она точно не ожидала увидеть. Завязался скандал среди взрослых, в котором моя персона активно использовалась: мол, ребенку необходимо наследство от отца, а бабка-цыганка все подминает под себя. «Хочешь увидеться с бабушкой? Она сидит там, в машине», – наконец спросила меня Алла. Я посмотрела на бабу Галю, ища у нее одобрения. Она согласилась, и Слава повез нас в самый конец улицы.

Когда я приблизилась к машине, то увидела на переднем сиденье только шапочку волос: баба Катя сидела, низко опустив голову. Увидев меня, она не заплакала – просто начала меня целовать и обнимать. Все вокруг молчали, понимая, насколько этот момент важен для нас. Баба Катя не расставалась со мной с самого роддома, а тут был целый год разлуки.

Мне было не очень спокойно, даже страшновато, поэтому наше свидание длилось недолго, и мы договорились встретиться позже. О том, насколько эта встреча была судьбоносной, я узнала гораздо позднее. Спустя несколько лет баба Катя рассказала мне то, от чего у меня буквально стынет кровь.

Отчаявшись после смерти сына и желая мести, Катя заказала убийство. Она приехала в Тельму под предлогом подписания каких-то документов, а на самом деле, чтобы выяснить, кто жил в тот момент у бабы Гали. Ночью того же дня должны были убить всех, кто находился в доме и в ритуалке.

Ужас охватил ее, когда она увидела там меня. Никто не знал, что мы вернулись. Бабушка была уверена, что мы остались в Минеральных Водах. После нашей встречи она всю дорогу находилась в истерике, а по приезде домой начала вызванивать людей, которые должны были вот-вот всех нас убить. Принимая заказ, киллеры сразу сказали ей: «Мочить будем всех, кто будет, чтобы не было свидетелей».

Но выйти на связь с ними никак не получалось. Никто не брал трубку. Оставалась всего пара часов до исполнения заказа, и вывезти нас было уже невозможно. Наконец, ближе к ночи, баба Катя дозвонилась.

– Не надо ничего делать! Там мой ребенок! Я не знала, что они вернулись!

– Какого хуя? Так дела не делаются! Уже поздно, и мы на месте!

– У вас есть деньги, делать ничего не надо. Все.

Я не осуждаю ее за то, что она решилась на такой шаг, и даже понимаю ее. «Кровь – не водица», я на ее месте задумалась бы о таком же. Ей хотелось покончить с воспоминаниями и закончить то, что ее сын грозился сделать, но решился только на убийство самого себя.

Узнав все это позднее, я часто представляла себе, где бы пряталась от убийц. Наверное, побежала бы в зал, залезла бы в большой шкаф и просто ждала там своей очереди умирать. А может быть, меня бы не убили. И когда я вышла бы из шкафа, нашла бы мертвыми сначала бабу Галю, потом Славу, Саню… Я начала бы звонить маме с Андрюхой в ритуалку, но мне бы тоже никто не ответил.

* * *

После неожиданной встречи с бабой Катей мама спросила, хочу ли я с ней общаться. Я ответила утвердительно, поэтому после нескольких разговоров по телефону нас пригласили в гости.

На «трясущей» машине – так я называла за сумасшедшую тряску «уазик», на котором возили в последний путь гробы с телами, – меня в сопровождении бабы Гали повезли в Ангарск. Он находится всего в двадцати километрах от Тельмы, но мне тогда это расстояние казалось внушительным.

Баба Катя встретила нас по своему обыкновению: дом сиял чистотой и опрятностью, стол ломился от еды. Я наконец-то оказалась дома – в том самом месте, где жила с рождения, где еще в подгузниках щеголяла в маминых сапогах на высоких каблуках. Я начала расслабляться, чувствовать себя в уюте, безопасности и любви. Но не прошло и получаса, как бабушка Галя завела:

– Катя, внуку квартира нужна.

– Ах, квартира нужна… Пошла на хуй отсюда, тварь. – Баба Катя схватила кухонный нож и погнала сватью из квартиры, а я побежала с ревом за бабой Галей.

«Видишь, какая у тебя бабка-цыганка! С ножом на тебя полезла!» – прикрикивала баба Галя, быстрым шагом идя к своей похоронной машине. Разглядев родное лицо бабы Кати в окне, я испытала бурю самых противоречивых чувств к некогда любимой бабушке.

Дома я взволнованно рассказала маме, как с нами обошлись, и заверила, что теперь я туда ни ногой. Думаю, всех их устроил мой негативный настрой.

Мать с бабушкой Галей потеряли человечность в этой борьбе. Громкие упреки у нотариуса: «Вы цыгане! Вы торгуете наркотой!» Попытки донести на бабушку в органы. Меня бесконечно тыкали носом в какие-то бумажки, где от меня якобы отрекается родная и любимая, мерзкая и подлая бабка-цыганка! Спасибо хотя бы за то, что меня не таскали за собой как вещественное доказательство.

Бабу Катю еще долго потом занимал вопрос: почему же раньше никого все это не смущало? Почему так любили красиво жить на «грязные» деньги, почему так нравилось на цыганских «гулянках»?

* * *

Пришло время мне снова идти в школу. Первый класс я окончила в гимназии, поэтому в сельскую школу меня отдавать не собирались. Ездить каждое утро в лицей или гимназию Ангарска тоже было не самой радужной перспективой, хотя мне очень хотелось вернуться в свой чистый, ухоженный город. Наконец меня пристроили в гимназию № 1, одно из самых престижных учебных заведений поблизости.

Сразу встал вопрос о приобретении машины для того, чтобы мама могла возить меня на учебу. Мама нашла белую Toyota Corolla 1998 года.

Мы встретились с хозяйкой авто – ветреной блондинкой лет тридцати, на шпильках, в белом, с модным в ту пору принтом из алых роз на джинсах. Я смотрела на нее и вспоминала, как когда-то мама была такой же стильной и благополучной женщиной. Сейчас она выглядела совсем иначе: с пучком, в простом длинном платье и вязаном кардигане.

Мама села за руль, и улыбка не сходила с ее лица. Она была так счастлива за рулем. Бабушка не могла лишить дочь такой радости, поэтому купила эту машину.

У меня тогда возникло чувство, похожее на то, которое испытываешь, вставляя на место фрагмент пазла, который долго не мог найти. Теперь снова мы с мамой будем кататься вдвоем!

После пары испытаний меня с удовольствием приняли в гимназию. Правда, классная руководительница, Лидия Иннокентьевна, деликатно высказала желание получить в кабинет новые шторы и учительский стул, и мы долго искали кресло на колесиках, подходящее для этой, мягко говоря, крупной женщины.

Мама купила мне в школу все, что я выбрала на рынке: желтый рюкзачок с улыбающейся мордашкой, сиреневый металлический пенал с русалкой Ариэль и ластик в крошечной коробке в виде стаканчика из-под йогурта с нежным молочным ароматом. Я была в восторге! 1 сентября я пришла на линейку уже без рыданий: мне не терпелось начать пользоваться моими обновками.

Быть новенькой всегда сложно, а в той гимназии и вовсе, ведь многие ребята были знакомы с детского сада. Но каким-то удивительным образом я всем понравилась.

Меня посадили за парту с Сашей – маленькой писклявой девочкой-блондинкой. Она носила пластинки для зубов, и у нее то и дело текла кровь из носа, но все это было так по-детски очаровательно, что умиляло.

Как только началась перемена, меня сразу подхватила другая девочка. Очень забавная, высокая и худенькая, со смешным платиновым каре и челкой. Мне понравился ее портфельчик – красный, со множеством маленьких нарисованных клоунов – милых, а не тех, которые внушали мне панический страх. Это была Даша Кузнецова. Мы тогда еще не знали, что станем друг для друга серьезной опорой.

Даша показала мне на полках в классе красивые книжки, которые можно было разглядывать на переменах. Среди них была огромная розовая книга про Барби. Мне показалось, что я попала в рай! Мы стали вместе любоваться роскошными куклами, и я с удивлением обнаруживала тех, которые были у меня.

К сожалению, когда мы готовили побег на Кавказ, мне не разрешили взять с собой всех кукол. Бабушка Катя потом призналась, что выбросила мои игрушки с балкона, чтобы их разобрали дети со двора. И действительно, многие из них через несколько лет я выкупала у местных ребят.

С того дня мы с Дашей и другими девочками на каждой перемене разглядывали Барби. Мальчики тоже присоединялись к нам, но они смотрели на все это как-то иначе, с другим интересом.

Именно тогда я особенно остро начала ощущать, что отличаюсь от других детей. Я больше дружила с девочками, у нас были свои прикольчики в стиле «кто на черточку наступит, тот Воронина полюбит».

Нет, с мальчиками особых разногласий поначалу не было, я даже играла с ними в войнушку после школы. Но мне больше нравилось в этой игре бегать с кем-то в паре, подавая «патроны». Было по-своему весело.

Я стала вполне раскованно чувствовать себя в обществе людей. На продленке мы делали уроки, в перерывах развлекались, ходили на прогулку. Вкусные пирожные, которые продавались в столовой, я никогда не съедала сама, а складывала в рюкзак, в кармашек с мордочкой, чтобы отнести маме. Она же так любит сладкое! Особенно сладкую «Картошку». В прошлой жизни мы всегда заезжали в магазин «Синенький» возле Ингиного дома и брали самую вкусную «Картошку» в городе. Поэтому я особенно радовалась, когда в столовой было это лакомство, ведь тогда я могла порадовать свою мамочку…

В деревне у меня тоже было полно друзей, многих я знала еще задолго до переезда в Тельму. Например, Дашу и Лешу. Брат с сестрой были обычными деревенскими ребятами, которые не были белоручками, в отличие от меня. Они чистили стайки за скотом, сажали картошку. Иногда я заходила за Лешей, а Даша отвечала: «Леша по́ воду ушел». Я долго никак не могла понять, кто этот Повод и зачем к нему так часто ходить. Оказывается, у них не было колонки во дворе, и нужно было набирать воду в канистры на центральной водопроводной колонке.

С Лешей у меня была особенная дружба: мы оба игнорировали стандартное для своего гендера поведение. По крайней мере, с ним я точно не ощущала себя мальчиком. Мы тырили прокладки и тампоны и пытались их использовать. Постоянно играли в дочки-матери, в куклы, писали сидя. Нашим любимым с ним занятием была игра в жен. Мы находили палки с нас ростом, делали им лица и называли своими мужьями. Это было так правдоподобно, что от поцелуев с палкой у меня воспалилась десна! А какое было горе, когда однажды утром я обнаружила, что мой муж прибит к каким-то доскам! Я вскрикнула от ужаса. Рабочие приняли его за обычную деревяшку. Как они могли не увидеть его великолепный профиль, пластилиновые губы и роскошную рубашку, нарисованную на древесине голубой краской? Переодевшись в черное, я пришла к Леше и сказала: «Мой муж умер. Я вдова. Приходи на поминки». Мне кажется, что лучшего мужа я с тех пор так и не нашла. Он был шикарной, крепкой палкой, достаточно гладкой для поцелуев и объятий.

Еще среди нас был особенный мальчик. Мы называли его Чулпанчиком, но настоящее его имя было Денис. Его папа ездил на Север с нашим Славкой ловить рыбу и добывать икру и был таким же наркошей. А мамы у него не было. Она умерла, когда он был совсем еще малышом, кажется, от рака. Я внимательно рассматривала его и не могла понять, как он может веселиться, раз у него нет мамы? Я даже подходила к своей маме и спрашивала:

– Мам, как Денис может не плакать и не скучать по маме?

– Это было давно, и он даже ее не помнит.

– Я бы вот без тебя не смог жить!

Денис всегда охотно играл роль мужчины, а мы с Лешей и девочки его обольщали. В деревне стоял заброшенный автобус, в котором мы всей гурьбой резвились. Дети – поразительные существа. Я как-то затеяла игру в куртизанок. Мы положили Чулпанчика в багажник автобуса, попросили его снять штаны и по очереди садились на его причинное место. Естественно, никто из нас не возбуждался. Непонятно вообще, как мы до этого дошли. Но всем было дико весело. После всего этого я прибежала в баню, схватила мыло, набрала в алюминиевый тазик воды и села в него задницей. Хоть до этого мои мелкие мозги додумались.

Мы с ребятами плохо обходились с Чулпанчиком – постоянно подшучивали над ним, издевались. За это стыдно до сих пор. Моя мама очень его жалела, подкармливала. Он был очень красивым малышом. Пытался защищаться, как маленький зверек, и часто плакал. Сейчас мне бы очень хотелось его обнять и никому не давать в обиду. Его растила бабушка, которая не была такой же успешной, сильной и молодой, как мои. Ему даже пожаловаться было некому. Ужас. Малыш, прости за все…

* * *

Один раз со мной в школе произошел неприятнейший случай. Учительница продленки была не в духе и отказала мне в просьбе выйти в туалет. А когда она все же позволила выйти, я не добежала и описалась, не успев снять брюки. Это был шок. Меня спасло от позора появление мамы как раз в тот момент, когда я выходила из туалета, еле передвигая ногами от противно прилипших штанов.

Мама зашла в класс, забрала вещи и увела меня в машину. Я плакала. Мне было очень мерзко. В машине была бабушка Галя, которая вообще на все в жизни старалась смотреть с юмором. Но мне такой подход не всегда нравился, я умоляла о том, чтобы скорее переодеться. Вместо этого они потащили меня на мойку машины. Почему-то это необходимо было сделать именно тогда. Я начала капризничать, а в ответ от мамы прилетело: «Я же не виновата, что ты обоссался!»

Ну и сука. Что с тобой не так, мамаша? Вместо того чтобы поставить преподавателя на место и помочь мне справиться с этой ситуацией, ты меня унизила и вынудила полдня провести в собственной моче.

Мама и правда стала ко мне более жесткой. Нервничала по мелочам, презрительно говорила, что я бегаю, как девчонка.

Пазлы больше не сходились, все только продолжало рушиться. Дальше события стали развиваться с необычайной скоростью. Будто совершалось некое возмездие…

В Тельму неожиданно приехала Оля. Она была убита горем. Она только плакала и выпивала.

Кстати, моя мать никогда не пила. Только один раз я застала ее в пьяном состоянии. После этого ей было так плохо, что больше она никогда не употребляла ничего крепче безалкогольного пива.

Наш дом стоял на берегу реки Ангары. Мы с Олей вдвоем пошли к воде. Была ранняя осень, красивый закат. Она протянула мне фотографию, на которой был очень симпатичный молодой парень.

– У него были такие ресницы. Как веники. Густые-густые.

Это был Руслан. Ее любовник. Она сильно была влюблена в него, но почему-то не торопилась уходить от своего мужа. Может быть, жалела Элю, которая безумно любила своего отца. Может, не видела серьезного будущего с этим парнем. А может, была привязана и к мужу. Как бы то ни было, Руслан разбился на машине вместе со своим приятелем.

Моя мама была с ним знакома. Я это поняла, когда мы уезжали с кладбища в селе Биликтуй, потому что она попрощалась с ним как с давним приятелем, помахав из окна машины безмолвному надгробию: «Пока, Рус».

У всех троих подружек любовники были хуже, чем их мужья. Это так странно. Может быть, проблема в том, что человеку постоянно нужно разнообразие?