Текст книги "Советский анекдот (Указатель сюжетов)"

Эстрадные номера

Героями нескольких сюжетов 1920-х годов является популярный клоунский дуэт Бим-Бом или некие безымянные клоуны, отпускающие со сцены весьма острые и злободневные шутки. Так, Никита Окунев в дневниковой статье от 17.01.1921 фиксирует два сюжета (текст обоих см. в 103А), которые, согласно актуальным для того времени слухам, являлись частью циркового представления клоунов Бима и Бома, впрочем, добавляя при этом: «Много такого рассказывают про Бима и Бома, но я не верю, что они могут безнаказанно так острить. Вероятно, это выдумки тех таинственных остряков, которые сочиняют анекдоты» [ОН 1997(2): 104]. Двумя месяцами позже в анонимной заметке в парижской газете «Последние новости» некто пишет о бесстрашных клоунах, смелых шуткок которых не могут остановить даже аресты, потому что «арестованного на другой же день сменяет новый» [СЮ 1921: 3]. Как уже говорилось, традиция может приписывать авторство фольклорных текстов конкретным персонажам, однако факт авторства в подавляющем большинстве случаев не может быть подтвержден никакими заслуживающими доверия свидетельствами.

В случае с политическими анекдотами двадцатых годов ситуация, на первый взгляд, довольно простая. В первые десятилетия ХХ века классическое клоунское антрэ, часто довольно бессюжетное и построенное на ряде комических трюков, начинает уступать позиции текстовым репризам, пользующимся тем большей популярностью, чем они злободневнее. Клоунада для рассматриваемого периода представляет собой один из немногих доступных широкой, часто не очень образованной публике источников юмористических текстов – отсюда чрезвычайная популярность данного жанра. Эстрадный репертуар того времени, в особенности номера, исполняемые клоунами и другими артистами сатирических жанров, тематически был довольно близок городской традиции – он, согласно мнению чиновника, работавшего в системе театрально-зрелищной цензуры, «больше всего содержал элементы контрреволюционности, порнографии, шовинизма», а также «издевательства над национальными меньшинствами (евреями, татарами, грузинами и т.д.)»169169
  ГАРФ. Ф. 2306. Оп. 1. Д. 2269. Л. 4 – 6. Цит. По: Горяева Т.М. Политическая цензура в СССР. 1917 – 1991 годы. М., 2002. С. 185.


[Закрыть]. Помимо тематической близости, мы можем констатировать прямое взаимодействие циркового искусства и городской традиции. С одной стороны, устная городская традиция активно взаимодействует с авторскими сатирическими текстами. Карикатуристы и авторы советских периодических изданий заимствовали для своих произведений сюжеты старых политических анекдотов. По этому же пути пошли и многие эстрадные артисты, включившие в репертуар проверенные годами или, напротив, свежие и актуальные анекдоты. С другой стороны, шутки, повторяемые перед большим скоплением людей по многу раз, зачастую разными исполнителями (в цирковой среде довольно распространен был плагиат), имели все шансы попасть в фольклор. Более того, традиция заимствует у циркового искусства сюжетные модели, что, применительно к советскому анекдоту, порождает сюжеты, представляющие собой якобы реально имевшие место клоунские выступления. Однако настойчивость, с которой традиция приписывает анекдоты Биму и Бому, согласно некоторым свидетельствам, может иметь под собой некоторые основания.

Начало дуэту Бим-Бом было положено в 1891 году выдающимся музыкальным эксцентриком И.С. Радунским. Дуэт просуществовал, не учитывая несколько небольших перерывов, более полувека – до 1946 года, при этом у Радунского сменилось несколько партнеров. Отличительными чертами дуэта, довольно быстро принесшими ему славу, стали высокий музыкальный уровень их эксцентрических номеров и злободневность шуток на острые внутри– и внешнеполитические темы (вторая черта особенно проявила себя в годы русско-японской войны и первой русской революции). Дореволюционная популярность дуэта столь велика, что ряд звукозаписывающих компаний («Пишущий Амур», «Пате», «Сирена», «Конкордия») выпускает в 1908 году пластинки с записями их выступлений.

О судьбе Бим-Бома в годы революции и Гражданской войны известно очень немногое. В воспоминаниях И.С. Радунского, изданных в 1954 году, этому периоду посвящено всего несколько страниц. Известно только, что в 1920 году М.А. Станевский, в тот момент партнер Радунского, уезжает в Варшаву, через некоторое время за ним устремляется и основатель дуэта. Несколько лет дуэт гастролирует по Европе, но в 1925 году их творческое сотрудничество прекращается, Радунский возвращается в Советский Союз и начинает выступать с Н.И. Вильтзаком. При этом дуэт несколько меняет стиль выступлений – в воспоминаниях Радунский утверждает, что его новому партнеру не хватало непринужденности и комизма, поэтому упор в репертуаре дуэта советского периода делался на музыку, а не на текстовые номера.

Некоторый свет на судьбу дуэта в период революции проливают воспоминания170170
  Петерс Я.Х. Воспоминания о работе в ВЧК в первый год революции // Пролетарская революция. М., 1924. № 10 (33). С. 5 – 32.


[Закрыть] революционера Я.Х. Петерса о работе в ВЧК, опубликованные в 1924 году, еще до возвращения Радунского в Советский союз. В них Петерс в качестве одной из причин, по которым москвичи плохо приняли ВЧК, указывает последствия следующего случая:

Наши сотрудники пошли как-то в цирк, там клоун Бим-Бом пробирал Советскую власть. Сотрудники, недолго думая, решили его арестовать, и арестовать на сцене. С этим решением они двинулись к Бим-Бому. Когда они подошли и объявили его арестованным, публика сначала думала, что это так получается в представлении Бим-Бома. Сам Бим-Бом в недоумении открыл рот, но увидя, что дело серьезное, бросился бежать. Сотрудники открыли стрельбу. Поднялась паника, и ВЧК долго припоминали эти два факта171171
  Там же. С. 9.


[Закрыть].

Широко известно, что аналогичные сценические псевдонимы использовали многочисленные подражатели дуэта, в основе реприз которых также могли встречаться политические остроты. Нам кажется маловероятным, что лже-Бим-Бомы172172
  В 1927 году Центральный комитет профсоюза работников искусств выдает свидетельство о праве именоваться Бим-Бом только Радунскому и его партнеру – Радунский И.С. Записки старого клоуна. М., 1954. С. 83.


[Закрыть], колесившие по СССР в период европейских послереволюционных гастролей Радунского и Станевского, могли выступить под этим же псевдонимом в Москве в период, когда настоящие Бим-Бом ее еще не покинули. То есть скорее всего перед нами упоминание о реальном конфликте творческого коллектива с новой властью, спровоцировать который гипотетически могла представленная перед широкой публикой острая политическая реприза, которая и породила один из зафиксированных в нашем собрании сюжетов.

В попытке разобраться с репертуаром дуэта Бим-Бом мы обратились к фонду Главреперткома173173
  Главное управление по контролю за репертуаром при Главлите РСФСР (1923 – 1928); Главное управление по контролю за репертуаром Главискуства НКП РСФСР (1928 – 1934); Главное управление по контролю за репертуаром и зрелищами НКП РСФСР (1934 – 1936); Главное управление по контролю за репертуаром и зрелищами при комитете по делам искусств при СНК СССР (Совете министров СССР) (1936 – 1951).


[Закрыть] – организации, возникшей на базе Главлита, в ведение которой был передан контроль за всеми зрелищными мероприятиями. Именно в Главреперткоме принимались решения о разрешении или запрете к публичному исполнению или демонстрации драматических, музыкальных и кинематографических произведений, а также составлялись и публиковались периодические списки разрешенных и запрещенных к публичному исполнению произведений174174
  Горяева Т.М. Политическая цензура в СССР. 1917 – 1991 годы. М., 2002. С. 184 – 185.


[Закрыть]. Полный текст любого предназначенного к публичному воспроизведению произведения должен был в машинописной форме представляться в Главлит на утверждение политическим редактором. За рассмотрение заявок с текстами репертуаров взымалась госпошлина, устанавливаемая по соглашению Наркомфина и Наркомпроса175175
  Там же. С. 185.


[Закрыть]. Важно, что творческие материалы, присылаемые в Главрепертком для получения разрешения на сценическое воплощение, сохранились и отложились в фондах РГАЛИ, куда их стали передавать с первых лет существования тогда еще Центрального государственного литературного архива – в 1942 году в архив поступили первые материалы, позже ставшие частью фонда № 656, в 1967-м формирование фонда было закончено176176
  Там же. С. 46 – 47.


[Закрыть]. По последним сведениям, представленным в «Путеводителе РГАЛИ», фонд Главреперткома насчитывает 11 463 единицы хранения.

В материалах первой описи фонда Главреперткома обнаружилась единица хранения с текстами выступлений И.С. Радунского и Н.О. Вильтзака [РВ 1926 – 1933], относящимися к периоду после возвращения Радунского из эмиграции. Как и ожидалось, нам не удалось найти никакой информации о репертуаре начала двадцатых годов, а сохранившиеся репризы второй половины десятилетия весьма лояльны новой власти. Впрочем, анекдотам нашлось место и в лояльных репризах – ряд текстов, не имеющих отношения к устной традиции, был озаглавлен клоунами «Анекдоты» или «Разные анекдоты», а в диалогах Бима и Бома мы обнаружили пять искаженных сюжетов, имевших устное распространение в довоенный период, три из которых были вычеркнуты политическим редактором. К числу вычеркнутых относится и довольно любопытный текст (5493), представляющий собой первую обнаруженную нами советскую фиксацию сюжета № 1603/5493 «Заяц: “Поймают – кастрируют, а потом доказывай что ты не верблюд”».

Находки в деле Радунского и Вильтзака заставили нас обратить внимание на прочие материалы, отложившиеся в фонде Главреперткома, особенно – на тексты выступлений клоунов, эксцентриков, сатириков и пародистов. Из более чем трех сотен просмотренных единиц хранения нами было выявлено и обработано 48 архивных дел, содержащих подобного рода материалы, которые дали нам в общей сложности 141 запись популярных анекдотических сюжетов.

Отличительной чертой записей анекдотов в репертуарных делах Главреперткома является то, что они зачастую приведены в сильно искаженном виде. Многие исполнители стремились дистанцироваться от политических тем и использовали в своих выступлениях версии анекдотов, лишенные советской специфики. Второй отличительной чертой этого вида источников является высокий уровень заимствований. Существуют целые блоки шуток, которые практически без изменений кочевали по репертуарам самых разных исполнителей. Не вполне понятно, плагиат ли это – есть вероятность того, что советский цирк и эстраду обслуживал ограниченный круг авторов, продававших схожие тексты сразу нескольким исполнителям, однако, поскольку в подавляющем большинстве случаев тексты сдавались в Главрепертком без указания авторства, доказать это не представляется возможным.

Мемуары и художественная литература

Мемуары гораздо слабее прочих источников помогают составить представление о советском анекдоте. В отличие от дневников, этот вид источников не дает сколько-нибудь значимых собраний записей анекдотов. Редкие воспоминания содержат более двух-трех текстов. При работе над Указателем было просмотрено более полутора тысяч текстов воспоминаний советских людей177177
  Сюда входят мемуары из базы данных воспоминаний о ГУЛАГе, подготовленной центром Сахарова и доступной в интернете по адресу: http://www.sakharov-center.ru/gulag/.


[Закрыть], однако всего 136 авторов зафиксировали в воспоминаниях анекдоты. При этом необходимо понимать, что авторы воспоминаний, редко придающие значение анекдотам, фиксируемым в их записках чаще всего в качестве забавной иллюстрации, в последнюю очередь думали о точности передачи сюжета или его достоверной хронологической локализации. Поэтому в мемуарных текстах много записей, устное распространение которых не удается доказать.

Близка к мемуарам и художественная литература. Этот вид источников тоже не дал нам хоть сколько-нибудь значимых собраний анекдотов. Более того, художественная литература – самый бедный из выделенных нами видов источников. Число полученных из художественной литературы текстов совершенно незаметно в использованной нами базе записей. Художественная литература проигрывает прочим видам источников по всем принципиальным параметрам, давая меньше возможностей для хронологической локализации анекдотов. Кроме того, в художественную литературу преимущественно попадали самые распространенные анекдоты эпохи, и без того доступные во множестве записей. Мемуары и художественная литература дали 233 и 64 записи соответственно.

Видеоматериалы

К данному виду источников относятся художественные и документальные фильмы, телепередачи, а также видеоинтервью.

Самым ранним примером использования советских анекдотов в кино стал американский фильм «Один, два, три» (реж. Билли Вайлдер), выпущенный в прокат в 1961 году. Фильм рассказывает о злоключениях директора немецкого представительства «Кока-колы», доверенная попечению которого юная дочь главы компании выходит замуж за коммуниста из восточного сектора Берлина. В одной из сцен, среди прочих шуток о коммунистах, озвучивается вариант сюжета № 2125.

Встречались анекдоты и в советских фильмах – так, в фильме А. Германа «Проверка на дорогах» командир партизанского отряда рассказывает новым бойцам анекдот о Гитлере, в прочих наших источниках не фиксирующийся (4694).

Самым необычным кинематографическим примером использования устной традиции стал фильм Виктора Титова «Анекдот», снятый на излете перестройки в 1990 году – действие разворачивается в палате дома для умалишенных, в которой содержатся сумасшедшие, которые возомнили себя Лениным, Сталиным, Чапаевым и прочими историческими личностями, ставшими героями анекдотов. Сценарий фильма сшит из текстов позднесоветской традиции, не представляющих особого интереса, однако содержит в себе один сюжет, не фиксируемый по прочим источникам (2189).

После развала СССР советский анекдот, естественно, получил доступ на экраны телевизоров. Ему было посвящено несколько документальных фильмов178178
  Анекдот про анекдот. Передача, подготовленная Главной редакцией литературно-художественных программ ЦТ совместно с советско-американским предприятием «СТАРТ» Союза кинематографистов СССР. Из архивов ЦТ. Запись 1990 года; Страна анекдотов. Передача, подготовленная Е. Даниловым и А. Панковым для телеканала RenTV. Запись 2001 года; Анекдоты эпохи. Цикл фильмов, режиссер Д. Аврорин, Студия «Вертов и Ко».


[Закрыть], сюжеты советских анекдотов постоянно озвучивались в развлекательных передачах179179
  Как пример можно привести цикл передач «Клуб “Белый попугай”», выходивших на канале «РТР» в 1993 – 1998 годах.


[Закрыть], однако отсмотренный материал не дал новых сюжетов.

Источники этого вида довольно малоинформативны. Включить их в настоящий Указатель мы были вынуждены только из-за двух сюжетов (2189 и 4694), не фиксируемых в прочих материалах. Фиксации уже вошедших в Указатель сюжетов, выявленные в источниках типа ВМ, в данное издание не включались.

Собрание советских анекдотов Н.В. Соколовой

Один из наших источников – самый, пожалуй, крупный и почти не введенный в научный оборот – следует рассматривать отдельно. Он относится сразу к четырем формальным группам из нашей классификации источников: дневникам, записям фольклористов, мемуарам и сборникам. Речь идет о записях анекдотов Натальи Викторовны Соколовой (1916 – 2002) – писательницы и литературного критика.

В девяностые годы в «Огоньке», «Вопросах литературы», «Столице», «Московском вестнике» и других периодических изданиях стали появляться ее публикации [СН 1991, 1995, 1996, 1997, 1998] с материалами 1920 – 1940-х годов, в числе которых в обилии встречались и политические анекдоты. Из сопроводительных статей к данным публикациям сложилась такая картина возникновения собрания Соколовой: в десятилетнем возрасте Н.В. начала фиксировать в своем дневнике все, что ей казалось смешным или забавным – анекдоты, частушки, песни, остроты и эпиграммы многочисленных друзей семьи (Масс, Эрдман, Вольпин, Ардов, Арго, Кроткий, Смирнов-Сокольский, Утесов, Хенкин и др.). Позже, закончив Литинститут, профессионально занявшись журналистикой и писательским ремеслом, Н.В. не оставила своего увлечения. За более чем 60 лет ведения дневника ею была собрана огромная коллекция в несколько тысяч текстов, выдержки из которой она и публиковала в периодике в процессе работы над изданием своего собрания одним томом.

В РГАЛИ, куда после смерти Соколовой была передана большая часть ее бумаг, вернее в описанной части ее фонда, нам удалось найти лишь около четырех десятков записей политических анекдотов второй половины 1940-х годов, попавших в автобиографическую рукопись «Антикосмополитизм 1948 – 49» [СН 1981 – 1985], однако в архиве ее сына Павла Павловича Соколова сохранилась одна из редакций практически подготовленного к публикации сборника советского фольклора «Эпоха в кривом зеркале: Из старых тетрадей (1926 – 1985): Анекдот. Байка. Каламбур. Сценка из жизни. Подслушанное. Юмор известных острословов. Афоризм. Эпиграмма. Басня. Частушка». Нами была начата публикация [СН 2007] части материалов из этого собрания, предоставленных ее сыном (раздел за 1926 год). Высокая степень корреляции текстов из доступных нам записей Соколовой с аутентичными источниками двадцатых годов говорила в пользу утверждения собирателя о том, что записи она делала в своих дневниках по горячим следам, сразу после того, как услышала новый анекдот или остроту. Однако дальнейшая работа с ее собранием дала повод усомниться в этой информации.

Мы получили возможность ознакомиться с необработанной частью фонда Н.В. Соколовой в РГАЛИ [СН 2000 – 2002]180180
  Здесь и далее мы ссылаемся на сдаточную опись фонда 3270, ед. хр. 1 – 18 без указания страниц (в случае, если единица хранения представлена дискетой с компьютерным набором) или, для дневников, с указанием авторской нумерации тетрадей и страниц.


[Закрыть], где отложились последние две редакции ее собрания (машинопись и компьютерный набор) и ее личные дневники [СН 1925 – 1985]. Полная версия последней редакции сборника, представленная компьютерным набором, без преувеличения уникальна по целому ряду причин. Во-первых, это крупнейшее из известных нам собраний подобного рода текстов, обошедшее по размеру даже сборик С. Тиктина и Д. Штурман [ШТ 1987]. В первом приближении – то есть после механического избавления от записей частушек, политических басен, эпиграмм и острот известных людей советского времени – оно дало почти четыре с половиной тысячи текстов. Во-вторых, очень важен принцип систематизации, взятый на вооружение Соколовой: более ранняя, машинописная редакция была разделена на главы, включающие в себя материалы крупных временных отрезков: «Вторая половина двадцатых» и пр., однако в последней версии мы видим более дробную структуру – собрание разделено на главы по годам с 1926 по 1992-й (а не 1985-й, как в первом случае). При этом, однако, достоверность данного источника мы были вынуждены поставить под сомнение. В первую очередь это вызвано невысоким уровнем соответствия подготовленного к публикации собрания записям из дневников Соколовой. Вот что она сама об этом пишет в предисловии:

В середине двадцатых годов я, школьница первой ступени, стала в толстой тетради вести дневник, <…> Настал день, когда параллельно я завела тетрадку «Смешное! Смех!», тонкую, клетчатую, с таблицей умножения на заднем листке и правилами школьника. <…> Что писалось в тетрадке? То, что мне казалось занятным, смешным. Поначалу преобладал школьный фольклор, общеизвестные расхожие хохмы <…>, подслушанные уличные выражения <…>, какие-то детские скороговорки, считалки, классические фразы-перевертыши <…>. Со временем ребяческого становилось меньше, а «взрослых» анекдотов, острот, эпиграмм все больше и больше. К тонкой тетрадке со смешной мелочевкой я подклеила еще одну тетрадку, потом третью… В дальнейшем я делала так – в толстой дневниковой тетради загибала угол, писала «Смешное». Таким образом «Смешное» как бы образовывало особый постоянный раздел дневника. Записывать остроты, анекдоты стало для меня привычным делом. <…> Подавляющее большинство эпиграмм, анекдотов, шуток из моих тетрадей – сидят точно, прочно на своем месте. Записаны по следам событий. Но есть такие, которые я вспомнила случайно через много лет после их рождения (жаль было не вставить, предать забвению); есть и такие, которые вспоминали, пересказывали мне по моей просьбе задним числом другие люди, наделенные завидной памятью (некоторые даже щедро отдавали свои записи, небольшие по размеру, считая, что большее должно присоединять и поглощать меньшее). <…> Нашлась и у меня малая толика записей, которые были не в тетрадях, а на клочках бумаги, находились в конвертах, папках (то датированные годом и даже месяцем, то вовсе без даты). Вот почему возможны иногда не столь непоколебимо правильные датировки, за что заранее приношу извинения. Надеюсь, что таких случаев немного181181
  Там же.


[Закрыть].

На деле же картина выглядит немного по-другому. Записи анекдотов в дневниках Н.В. Соколовой относительно немногочисленны – нам удалось обнаружить лишь 90 сюжетов. Анонсируемый автором раздел «Смешное» нам удалось встретить лишь один раз в послевоенных тетрадях – записи анекдотов преимущественно производились непосредственно в тексте дневниковых статей, они немногочисленны и очевидно случайны. Первые из них датируются 1928 годом – а не 1926-м, как следовало ожидать после знакомства с «приведенным в порядок» полным собранием. При этом действительно есть специально отведенная под записи «смешного» тетрадь «Bon mots» [СН 1924 – 1937] (которую мы относим к категории «записи фольклористов»), где мы нашли записи еще 103 текстов анекдотов. Тетрадь эта имеет авторскую датировку 1924 – 1937 годами и внутреннюю нумерацию текстов от 1 до 516. Совершенно очевидно, что тетрадь эта велась на протяжении долгого времени – помимо значительно меньшей, нежели у дневников, сохранности об этом говорят разные чернила, которыми записывались тексты, и серьезное изменение почерка, которое мы можем наблюдать в промежутке с первой по последнюю запись; однако нижняя граница авторской датировки (1924 год) может вызывать сомнение – почерк скорее похож на почерк из дневниковых записей подросткового периода конца 1920 – начала 1930-х годов. Частично записи анекдотов из дневников дублируются записями из тетради «Bon mots» (или наоборот), но это не механическое дублирование, а новая запись старого сюжета – возможно, забытого.

Почти все тексты анекдотов в дневниках и тетради «Bon mots» были выделены зеленым фломастером – судя по всему, при работе над собранием анекдотов Н.В. Соколова просматривала свои записи насквозь и набирала их на печатной машинке. От ее взгляда ускользнул лишь один небольшой – в две строки – текст, все прочие были перенесены в собрание. При этом, несмотря на заверения в предисловии, в некоторых случаях дневниковые датировки Соколовой пересматривались – возможно, в угоду составительским амбициям (перенести текст анекдота из объемной главы в менее насыщенную материалами для создания видимости равномерного собрания), или, что на наш взгляд более вероятно, составитель корректировала датировки в соответствии с собственными воспоминаниями, сложившейся у нее картиной развития анекдотической традиции, не нашедшей отражения в дневниках. Авторские изменения даты почти во всех обнаруженных нами примерах не превышают двух лет – исключение составляет только текст 301А, который был записан в дневниковой тетради начала 1950-х годов, но в собрании отнесен по каким-то причинам к разделу за 1929 год. При всем этом мы считаем авторскую датировку Н.В. Соколовой анекдотических сюжетов довольно достоверной. Те сюжеты, которые нам удалось перепроверить по прочим источникам, в подавляющем большинстве случаев датированы Соколовой вполне верно. Не совсем понятно, все ли тексты из собрания Соколовой, записи которых нам не удалось найти в ее дневниках, были записаны ею по памяти; вполне вероятно, что какие-то материалы, могущие лечь в основу ее сборника, не были нами рассмотрены – эти бумаги могли не сохраниться или не попасть в фонды РГАЛИ. К тому же мы работали с бумагами еще не описанными, и не исключена вероятность новых находок в не рассмотренных нами частях фонда. Обнаруженные нами искажения датировок не превышают одного-двух годов, что является приемлемым допущением, поэтому, за исключением явных анахронизмов, мы принимаем датировки Соколовой как достоверные в высокой степени.

Серьезнейший отпечаток на записи анекдотов, естественно, наложила и личность собирателя. Н.В. Соколова, в свое время очень просоветски настроенная женщина, до шестидесятых годов, по собственному признанию, убежденная сталинистка, в предисловии к подготовленному сборнику так охарактеризовала расхождение своих идеологических убеждений и довольно сомнительного с точки зрения главенствующей идеологии хобби: «Да, мое сознание долгие годы отставало от уровня самых острых и смелых анекдотов, срывающих все и всяческие покровы. Анекдот учил школьницу, студентку, начинающего литературного критика; однако, скажем прямо, молодая женщина была глуховата» [СН 2000 – 2002: без н.с.]. Н.В. Соколова декларировала принцип беспристрастного собирания: «С одним анекдотом я сегодня солидарна, другой вызывает во мне раздражение, несогласие. Но имею ли я право его вычеркнуть? Уже навычеркивали достаточно <…> Нет, вычеркивать не хочется» [СН 2000 – 2002: без н.с.]. Действительно, из доступных нам дневниковых записей ничего не было «вычеркнуто», однако даже эти немногочисленные материалы дают нам некоторые основания для констатации возможной идеологической ангажированности собирателя. К примеру – в июле 1928 года в дневнике Соколовой был записан такой анекдот:

«Ох, эти мне большевики. Они у меня вот где сидят. Этот Рыков. Взяла бы железную палку, раскалила ее и всунула бы холодным концом ему в жопу». – «Почему же холодным, Ада?» – «Чтобы он вытащить не мог.» – ДН: 04.07.1928 [СН 1925 – 1985(3): 3].

Через шесть лет в тетради «Bon mots» появляется следущая запись этого анекдотического сюжета:

«Ох, чтоб этому Самойловичу пропасть. Был бы я Сталин, я бы приказал взять железную палку, раскалил бы один конец и воткнул бы ему в жопу другим концом». – «???» – «Чтоб он вытащить не смог». – ЗФ: 1934 [СН 1924 – 1937: № 457].

В итоговое собрание сюжет попадает в совершенно ином виде (800A). Безусловно, данный сюжет в поздней советской анекдотической традиции имеет привязку к Сталину и к Гитлеру, но все же перед нами пример собирательской непоследовательности: в итоговую версию собрания, ориентированную на публикацию, автор включает не зафиксированный в его записях 1920 – 1930 годов текст, а наиболее идеологизированную версию анекдота, возможно не имевшую хождения в указанный период.

Если примеры, могущие указывать на идеологическую ангажированность собирателя, весьма немногочисленны, то случаи редактуры, обусловленной другими причинами, исчисляются десятками. Н.В. Соколова так объясняет возможные искажения и анахронизмы:

Отдельные ошибки, огрехи могли возникать и при позднейшей стилистической редактуре текста. Так, в каком-то анекдоте двадцатых годов было написано «мастерская по ремонту примусов», я ничтоже сумняшеся добавила «и керогазов», опираясь на смутные воспоминания, и в таком виде напечатала анекдот в «Огоньке». Читатель в письме разъяснил мне, что керогазы появились только после войны. Память ненадежна, обманчива, все помнить немыслимо, есть вещи (особенно бытовые), которые сегодня проверить крайне затруднительно или попросту невозможно.

В тех случаях, когда мы имели возможность сравнить исходную запись и текст из окончательной редактуры, можно увидеть очень серьезную стилистическую редактуру, в ряде случаев лежащую на грани с изменением сюжета. Различия первой записи и поздней версии текста у непрофессионального собирателя фольклора могут объяснятся не только необходимостью «раскрытия» анекдота, но и невозможностью дистанцироваться от традиции. Записывание анекдота зачастую превращается в его письменное рассказывание – текст в таких случаях может обрастать мелкими авторскими добавлениями, направленными на «улучшение». Это нормально и остается в рамках допустимой для устного текста вариативности. Однако, что касается собрания Соколовой, мы можем констатировать наличие совершенно очевидной творческой инициативы собирателя. Психологический климат семьи Н.В. Соколовой, круг ее общения способствовали увлечению всеми формами существования сатиры и юмора: «В нашем доме чувство юмора ценилось очень высоко, лишенных юмора жалели, как тяжелобольных» [СН 2000 – 2002: без н.с.]. Отсюда внимание к экспромтам, каламбурам и удачным языковым находкам, возникшим в семье или в ближнем круге общения. Собиратель не делает различия между популярным анекдотом и, к примеру, текстом семейного или внутрицехового творчества. Широкий жанровый охват собрания при отсутствии пояснительной информации к подавляющему большинству сюжетов значительно усложняет работу исследователя – одной из основных задач становится отделение текстов политического фольклора, имевших хождение в широких слоях носителей традиции, от авторских текстов, мимикрирующих под анекдот. Рассмотрим это на примере – в собрании Соколовой, в главе, посвященной 1930 году, мы видим такой текст:

В школе изучают Пушкина. Школьник: «А с кем это Пушкин спорит? “Стояли мы на берегу, не вы”». – «Пушкин спорит с царизмом». – СБ: *1930 [СН 2000 – 2002: без н.с.].

При отсутствии каких-либо пояснений этот текст очевидно воспринимается как анекдот, высмеивающий идеологизацию школьного образования. Удачно переосмысленная цитата из стихотворения Пушкина записана в тетради «Bon mots» под номером 11 [СН 1924 – 1937: № 11] и спустя несколько десятков лет отчеркнута Соколовой зеленым фломастером – это косвенным образом подтверждает то, что скорее всего именно эта запись была позже «развернута» в текст анекдота. При этом в нашем распоряжении есть мемуарная зарисовка времен поездки Н.В. Соколовой в Одессу в середине 1920-х годов:

Взрослые поспорили о том, какой пароход прошел час назад мимо пляжа. Шел он далеко, на самом горизонте, название не прочитаешь. Мы с отцом были на пляже, а дядя Марк – наверху на даче, довольно далеко, но все равно он стоит на своем. Каждый одессит уверен, что может узнать любое судно по кончикам труб и даже, кажется, по дыму из труб. Отец, заканчивая спор, решительно выкладывает дяде Марку последний решающий аргумент: «Ведь сказано у товарища Пушкина: стояли МЫ на берегу, НЕ ВЫ!». – СБ: 1926 [СН 2000 – 2002: без н.с.].

Мы видим, что собиратель не различает тексты разных жанров или не видит необходимости пояснять эти различия возможным читателям. Так, в 1991 году в журнале «Огонек» Соколова опубликовала «анекдот»:

Рабфаковка ищет в алфавитном указателе к учебнику Каутского. «На “Сэ” нету». – «Почему на “Сэ”?» – «А как же? Социал-кровавая-собака-Каутский» [СН 1991: 29 – 30].

Запись этого текста в ее неопубликованном сборнике выглядит немного по-другому:

Отец сочиняет анекдот. «Рабфаковка ищет в алфавитном указателе к учебнику Карла Каутского. «На “Сэ” нету». – «Почему на “Сэ”?» – «А как же. Социал-кровая-собака-Каутский». Вечером отец рассказывает анекдот уже иначе, короче. «Молодая библиотекарша искала Каутского на “Р”. Думала, что у него двойная фамилия – Ренегат-Каутский. Как Конан-Дойл». – СБ: *1926 [СН 2000 – 2002: без н.с.].

Совершенно понятно, что этот текст нельзя считать аутентичным текстом советского фольклора и использовать иначе как пример фальсификации – осознанной или неосознанной.

Еще один характерный пример искажения текста. В левом столбце приведенной ниже таблицы – запись начала тридцатых годов из тетради «Bon mots», в правой – этот же текст из последней редакции сборника:

Принципиальна не замена одного из героев – для подобного рода текстов это совершенно нормально; ремарка из ранней записи «до сих пор – факт», позже опущенная собирателем, сразу дает нам основания для целого ряда вопросов к тексту. Что это – авторское переосмысление анекдота, дошедшего до нас только в одной записи, импровизация над реальной театральной историей, – на данном материале мы не можем ничего утверждать с достаточной долей ответственности.

Последние редакции собрания Н.В. Соколовой складывались уже в современной России, после выхода в свет всех крупных сборников советских анекдотов. Совершенно очевидно, что Н.В. использовала в качестве источника минимум одно издание – собрание Д. Штурман и С. Тиктина. В собрании Соколовой нет прямых цитат из собраний предшественников – всякий раз она целиком переписывала текст, но близость ее коллекции и [ШТ 1986] очевидна – подавляющее большинство сюжетов, опубликованных в израильской коллекции, имеют аналог в собрании Соколовой. В значительной части случаев сюжеты, сильно варьирующиеся в записях из прочих источников, в этих двух сборниках относительно близки, но запись Соловой почти всегда больше, с некоторым количеством довольно бессмысленных для сюжета подробностей и, возможно, с несколькими вариантами концовки, часто очень ходульными. Примеров этому много, в качестве характерного можно привести сюжет № 5659. Мы нашли две его фиксации – первую из собрания [ШТ 1987: 510] мы целиком привели в Указателе; вторую, представленную в Указателе только шифром, отсылающим к собранию Соколовой, позволим себе процитировать ниже: