Текст книги "Самолет без нее"

15

2 октября 1998

11:01

Миромениль.

Елисейские Поля – Клемансо.

Мелькали станции метро. С каждой остановкой вагон постепенно пустел. Поезд то разгонялся, то резко тормозил, словно слепой спринтер на дистанции.

На станции «Дом инвалидов» в вагон вошла симпатичная девушка. Марк заметил стройную фигурку и аккуратно причесанные светлые волосы, и на миг ему показалось, что это Лили. Но лишь на миг. В метро полным-полно привлекательных блондинок. Рассчитывать на случайную встречу с Лили глупо. Так же глупо посылать ей одну эсэмэску за другой – ее мобильник поставлен на автоответчик. Напасть на след Лили ему поможет внимательное чтение тетради в светло-зеленой обложке. И разговор с Гран-Дюком.

«Варенн».

Народу в вагоне осталось совсем мало. Блондинка давно вышла. Марк машинально пересчитал оставшихся пассажиров. Одиннадцать человек. Из них семеро – чернокожие. Можно подумать, что есть особый закон, запрещающий африканцам разгуливать по тем торговым улицам, под которыми они сейчас как раз проезжали, – Гренель, Варенн, Бабилон… Нет, Марку никогда не привыкнуть к Парижу, с его нищетой, равнодушием и людским одиночеством. Ему не хватало Дьеппа – портового коммунистического города, в котором он вырос. Он вздохнул. Разве у него есть выбор? И время поджимает. Он обреченно уселся на скамью и открыл тетрадь.

Дневник Кредюля Гран-Дюка

Официальное решение судьи Вебера Витралям доставили 11 мая 1981 года. Символическая дата.

Накануне ночью все побережье Дьеппа стало ареной многолюдного народного празднества. Горожане пели, пили, смеялись, танцевали босиком на лужайке возле эспланады. Красный Дьепп – город портовых рабочих, в котором в последние годы один за другим закрывались заводы, – праздновал избрание на пост президента республики Франсуа Миттерана. Исторический момент: к власти пришел левый политик, в правительстве будут заседать коммунисты. Перемены! Это слово повторяли на всех углах. Дьепп ликовал и веселился, словно старушка, натянувшая платье, в котором блистала на первом в своей жизни балу. И надо сказать, это платье ей по-прежнему шло!

Пьер и Николь Витраль участвовали в народных гуляниях по-своему. За годы, которые они потратили на борьбу, организуя митинги и манифестации, раздавая листовки, успело вырасти целое поколение. Их фургончик, припаркованный на побережье, работал всю ночь. Блинчики, вафли, пончики – они еле успевали выпекать все новые порции. Шампанское лилось рекой, смешиваясь с сидром… Здесь были и стар и млад. Но Витрали не могли радоваться, как все остальные. Они знали, что вот-вот должен прийти пакет из суда с официальным решением, и боялись, что в последнюю минуту Карвиль вмешается и переиграет дело в свою пользу. Они не хотели предаваться всеобщему ликованию, пока не получат документы и не возьмут наконец на руки Эмили, до сих пор находившуюся в детском отделении больницы в Монбельяре.

Они не верили в свое счастье.

С другой стороны, кто бы до 10 мая 1981 года поверил, даже в Дьеппе, в победу левого кандидата?

Пьер прочитал письмо из суда около восьми часов утра. Поспать ему удалось всего часа два. Официальная бумага не оставляла ни тени сомнений: девочка, спасшаяся после крушения самолета на горе Мон-Террибль, – это Эмили Витраль. Дедушка и бабушка со стороны отца назначались ее законными опекунами. И могли приехать в Монбельяр за ребенком хоть в этот же день.

В квартале Полле народ не спешил убирать в шкафы фужеры для шампанского и масло для фритюра. Из остатков вчерашнего пиршества соорудили закуску, и праздник продолжился.

Эти два дня – 10 и 11 мая 1981 года – стали самыми счастливыми в жизни обитателей квартала.

Матильда де Карвиль дождалась, когда стемнеет, и только тогда приблизилась к фургончику Витралей. Она стояла в отдалении, пока не ушел последний покупатель. Она заранее позаботилась о том, чтобы выбрать момент, когда Николь Витраль будет одна. В тот день, 13 мая 1981 года, как всегда по средам, Пьер Витраль ушел на собрание жителей своего квартала. Он серьезно рассчитывал выдвинуть свою кандидатуру на муниципальные выборы 1983 года. Погода стояла теплая, типичная для мая, вот только ветер дул холодный.

Пора познакомить вас с Матильдой де Карвиль. Она появилась на сцене ровно два дня спустя после празднества, погрузившего Дьепп в состояние эйфории. Мне трудно набросать ее объективный портрет, почему – вы поймете через несколько страниц. Но я целиком и полностью отвечаю за картину, которую собираюсь представить на ваш суд, – как по форме, так и по содержанию. За неимением беспристрастности попытайтесь удовлетвориться моей искренностью. Пока длилось расследование, Матильда де Карвиль всецело доверилась мужу – мужу и Господу Богу. До сих пор ей еще не приходилось жаловаться на Божью несправедливость – как, впрочем, и на мужа. Матильда происходила из аристократического анжуйского рода, переселившегося в шикарный парижский пригород. Миловидная, умная, доброжелательная, она носила высокую прическу, а лукавым взглядом немного напоминала Роми Шнайдер. К двадцати годам у нее отбою не было от поклонников. Но продолжалось это недолго. Веря в Бога, она влюбилась в первого же ниспосланного ей мужчину и поклялась ему в вечной верности. Этим мужчиной оказался блестящий молодой инженер Леонс – честолюбивый и бедный. За годы брака ему удалось постепенно разрушить все, что было в ней миловидного и доброжелательного. Что ж, на все воля Божья…

Матильда принесла мужу завидное приданое – свое аристократическое имя. Матильда де Карвиль… Привилегированное общественное положение, благородная кровь, порода, традиции… Леонс взял фамилию супруги. Вы согласитесь со мной – не так уж часто мужчина, вступая в брак, берет фамилию жены. Чтобы на это решиться, нужны серьезные основания – например, аристократическая частица «де» и генеалогическое древо, восходящее к Людовику Святому. Итак, Матильда дала мужу громкую фамилию, а также – об этом не стоит забывать – несколько миллионов в казначейских бумагах, на которые и была основана фирма Карвиля. Остальное довершил предпринимательский гений Леонса: первые миллионы вскоре обратились в десятки миллионов, а компания пошла в гору, став владелицей нескольких прибыльных патентов и открыв филиалы на пяти континентах. До сих пор Матильда считала, что инвестировала свое родовое имя весьма выгодно…

Когда Господь забрал у нее сына Александра, погибшего в авиакатастрофе, Матильда не пошатнулась в вере. Это может показаться вам странным, но я за годы расследований убедился, что тяжкие испытания не столько подвергают сомнению, сколько укрепляют веру. Как ни парадоксально, но несправедливость Всевышнего толкает человека скорее к смирению, чем к бунту. Матильда де Карвиль надела траур и покорилась Божьей воле. Она наказана за грехи – Господу виднее, за какие именно. И она продолжала верить не только в Божье, но и в человеческое правосудие, ибо поступками смертных руководит Господь.

Первая тень сомнения закралась в ее душу, когда судья Вебер объявил, что ее внучка мертва. Нет, она усомнилась не в Божьей справедливости. В человеческой. И в правоте своего мужа.

Ее вера изменилась.

Она не поколебалась, а, напротив, укрепилась. Но стала другой. Утратила созерцательность, пассивность, покорность. К Матильде де Карвиль пришло осознание того, что Бог избрал ее посредницей между собой и людьми и вооружил особой силой. Она поняла, что у нее на этом свете особая миссия, а в каком направлении следует действовать, указывала ей вера.

Я знаю, к чему способны привести рассуждения подобного рода. Знаю, что в разных уголках земли фанатики убивают друг друга ради богов, которые ни о чем таком их не просили. В своей прошлой жизни, до того как стать частным детективом, я сталкивался с ними очень близко.

К счастью для Матильды де Карвиль, ее преображение осуществилось в мягком варианте. По крайней мере, мне так думается. В 1981 году она просто считала, что некоторые люди глухи к Божьим наказам, и раз уж Господь послал ей столько денег, то она наверняка не нарушит Его волю, если использует их для изменения существующего порядка вещей.

Укрепившись в своих убеждениях, Матильда де Карвиль приняла два серьезных решения. Второе из них касалось меня. Первое заключалось в том, чтобы одним майским вечером встретиться на набережной Дьеппа с Николь Витраль. Двадцать месяцев спустя, когда я разговаривал с Николь, та поведала мне, что помнит каждое сказанное тогда и каждое оставшееся невысказанным слово.

Николь Витраль увидела Матильду де Карвиль, и на ее лице появилось выражение крайнего недоверия. Привычным движением она стянула вместе полы кофты, прикрывая полуобнаженную грудь. Ситуация изменилась: теперь Николь Витраль знала свои права. Эмили – ее внучка. И против этого факта бессильны все Карвили вместе взятые. По этой и только по этой причине она согласилась выслушать Матильду де Карвиль.

Матильда де Карвиль стояла перед фургончиком «ситроен». Николь Витраль смотрела на нее из окошка свысока. Когда гостья заговорила, голос ее звучал спокойно и размеренно:

– Мадам Витраль, я не собираюсь ходить вокруг да около. Скорбь бывает разная. Одну нам переносить легче, другую труднее. Вы знаете, что решение судьи Вебера равнозначно смертному приговору. Чтобы вернуть к жизни одного ребенка, он убил другого…

Николь Витраль раздраженно передернула плечами. Ей хотелось опустить железные жалюзи и прекратить разговор, но Матильда де Карвиль ее опередила:

– Нет-нет, прошу вас, не прерывайте меня. После суда прошло меньше месяца, и мы еще не вполне осознали наше положение. Сегодня у вас на руках грудной ребенок. Лиза-Роза навсегда останется в нашей памяти. Но что будет через пять, десять, двадцать лет? Будет так, словно Лизы-Розы никогда не существовало, – она не будет играть в детские игры, не пойдет в школу… А Эмили будет жить. Все забудут и про авиакатастрофу, и про наши сомнения. Девочка станет Эмили Витраль. Даже если она вовсе не Эмили Витраль, отныне она будет носить это имя. И всем будет наплевать на трагедию, омрачившую ее младенчество.

Оранжево-красный полотняный навес хлопал под порывами ветра. Николь Витраль чувствовала себя неуютно, но не решалась перебить Матильду де Карвиль.

– Николь! Вы позволите мне называть вас Николь? Да, бывает траур, который очень трудно пережить. Я не смогу сходить на могилу к внучке и отнести ей цветы. Понимаете, Николь, если я стану оплакивать Лизу-Розу как умершую, разве не совершу я тем самым тяжкий грех? Я похороню ее, а она, быть может, жива…

– Вот вы о чем! – наконец сухо произнесла Николь Витраль.

Снова задул западный ветер, но и ему оказалось не под силу хоть на волосок взлохматить строгую прическу Матильды де Карвиль.

– Нет, Николь! Вы не правы. Дослушайте меня до конца. Я вовсе не намерена отбирать у вас Эмили. Для вас сейчас все просто. Если она и в самом деле ваша внучка – что ж, тем лучше. Но если нет… Тогда вы вырастите ее, как вырастили бы приемного ребенка. Для вас не будет никакой разницы. В конце концов, ни один отец не может быть стопроцентно уверен, что ребенок, которого он считает своим, действительно его плоть и кровь. Но для меня сомнение останется…

– К чему вы ведете? – не выдержала Николь Витраль.

С начала процесса Николь, постепенно привыкнув разговаривать с журналистами, адвокатами и полицейскими, обрела уверенность в себе.

– Вы хотите, чтобы девочка звала вас бабушкой? Чтобы время от времени звонила вам? Приходила к вам в первое воскресенье каждого месяца полакомиться пирожными?

Матильда де Карвиль не повела и бровью.

– Не надо злиться, Николь. Правда, не надо. Лиза-Роза умерла. Вы ведь чувствуете то же, что и я… Вы можете сколько угодно называть малютку Эмили, но в глубине души понимаете, что никогда не узнаете наверняка, кто она. Ни вы этого не узнаете, ни я. Жизнь загнала нас в ловушку.

Николь Витраль вздохнула:

– Хорошо. Зачем вы пришли?

– Я просто хочу помочь этому ребенку. Если это Лиза-Роза, моя совесть будет спокойна. Если это Эмили… Ну что ж, тем лучше для Эмили.

Николь Витраль вышла из-за прилавка.

– О какой помощи вы говорите? Вы хотите с ней видеться?

– Нет. Думаю, будет лучше, если она обо мне не узнает. Я понятия не имею, пожелаете ли вы когда-нибудь рассказать Эмили обо всем, что произошло. Позже, я имею в виду. Я даже не представляю, задумывались ли вы об этом. Лично мне кажется, что лучше не делать этого как можно дольше. Я не намерена подкарауливать ее возле школы в надежде уловить в ней сходство с моим сыном. Это совсем не в моем духе. Мой болевой порог не достигает такой высоты. – Матильда де Карвиль издала не характерный для нее смешок. – Нет, Николь, у богатых людей есть более действенные способы облегчить свою совесть.

– Деньги?

– Да, деньги. Спрячьте свою гордость, Николь. В отличие от своего мужа, я не собираюсь покупать у вас внучку. Это не шантаж, это сделка. Позвольте мне предложить вам дар. Взамен я не прошу ничего.

Николь Витраль не успела ответить. Гнев поднимался в ее душе подобно ветру, задувавшему во все закоулки фургона. Но тут Матильда Карвиль заговорила снова:

– Не отказывайтесь, Николь. Вы и так выиграли. Вы получили Эмили. Я вас не покупаю. Я вообще ничего не покупаю. Просто подумайте. Зачем лишать Эмили денег, которые падают на нее с неба?

– А я не сказала, что отказываюсь, – сухо произнесла Николь Витраль. – Или что я согласна. – И добавила едва слышно: – Все это звучит слишком сложно.

Матильда де Карвиль, напротив, возвысила голос:

– Откройте банковский счет на имя Эмили. Больше от вас ничего не требуется.

У Николь Витраль задрожали губы:

– И?..

– На этот счет каждый год будут поступать сто тысяч франков. До достижения ею восемнадцати лет. Эти деньги предназначены только для Эмили. Потратьте их на ее образование. На каникулы. Пусть у нее в жизни будет шанс. Разумеется, распоряжаться счетом все эти восемнадцать лет будете вы. По собственному разумению. Я предоставляю вам средства, но не требую от вас отчета. Вам не на что жаловаться…

Николь Витраль долго стояла молча, слушая, как под приливом волн перекатывается на морском берегу галька. Ветер играл полами ее жилета, обдувал ее полуобнаженную грудь. Она замерзла.

За и против.

Наконец она сказала:

– Я открою этот банковский счет, мадам де Карвиль. На имя Эмили. Если я откажусь это сделать, буду себя упрекать. Но главное, она, возможно, будет меня упрекать. Если хотите, пожалуйста, переводите ей эти деньги…

– Спасибо.

– …но знайте, что мы к ним не притронемся! – Николь Витраль почти кричала: – Мы будем воспитывать Эмили так же, как Марка. Мы пойдем ради них на все и вырастим обоих. Когда Эмили исполнится восемнадцать и она станет совершеннолетней, она сможет делать с этими деньгами все что угодно. Если захочет. Это будут ее деньги, а не наши.

Губы Матильды де Карвиль скривились в подобии улыбки.

– Вы жестокая женщина, Николь. Но я все равно вам благодарна. – Чуть помолчав, она продолжила: – Могу я попросить вас еще об одном одолжении?

Николь Витраль вздохнула:

– Только быстрее. Мне пора закрываться.

Матильда де Карвиль достала из кармана длинного пальто ярко-голубой футляр. Открыла его и поставила на прилавок. Николь Витраль смотрела на светло-синий сапфир и не могла отвести от него глаз.

– Это старинная традиция, – спокойно заговорила Матильда. – В нашей семье каждая девушка получает к восемнадцатилетию кольцо с камнем цвета своих глаз. Это повторяется из поколения в поколение. Моя мать подарила мне такое кольцо больше тридцати лет назад. К сожалению, я не смогу сделать того же для Лизы-Розы.

Николь Витраль с трудом подняла глаза:

– Должно быть, я слишком глупа, но я не понимаю…

– Я оставлю это кольцо вам. Сберегите его. Года через два-три, каждый день видя Эмили, вы, возможно, догадаетесь, кто она на самом деле, ваша внучка или… Это ведь не исключено? Если такое произойдет, если в глубине своей души вы уверитесь, что девочка, которую вы воспитываете, чужая вам по крови, вы просто сохраните эту тайну… – Бесстрастность покинула ее, и теперь она говорила задыхаясь: – Для ребенка это, несомненно, будет лучше, но… Если с годами вы получите подтверждение, что она – не ваша внучка, обещайте мне, что в тот день, когда ей исполнится восемнадцать лет, вы подарите ей это кольцо. Никто, кроме нас двоих, никогда не узнает, что означает этот подарок. Но справедливость будет восстановлена. Для вас и для меня.

Николь Витраль так и подмывало оттолкнуть руку Матильды, бросить ей кольцо и крикнуть, что это нелепо и гнусно, но та не дала ей такой возможности. Не дожидаясь ответа, Матильда де Карвиль развернулась и ушла. Через несколько секунд ее фигура в темном пальто растаяла в вечерних сумерках.

Ярко-голубой футляр остался лежать на пластиковом прилавке.

16

2 октября 1998

11:08

Мальвина прикрыла окно рукой, обмотанной посудным полотенцем, после чего сунула его в карман. Предварительно этим же полотенцем она вытерла все свои отпечатки в доме Гран-Дюка. Вряд ли кто-нибудь заметит, что в ящике кухонного шкафа не хватает одного полотенца, рассудила она.

Гордая собой, она медленно шла, укрываясь за деревьями крохотного садика, стараясь оставаться незамеченной с улицы. Замерла, пропуская две машины. Как только улица снова опустела, Мальвина легко перемахнула через каменную оградку не выше метра. Ну вот. Она свободна. Никто ее не видел. Никто не узнает, что она проникала в дом Гран-Дюка. Пусть окружающие думают о ней что угодно, но она не дура. Она обернулась. Кое-что ее смущало. С тротуара, если приглядеться, на фасаде, внизу справа, виднелось разбитое ею окно. Она пожала плечами. Ерунда.

Мальвина торопливо шагала по улице Бют-о-Кай. Надо побыстрее сматываться отсюда. Нечего маячить на глазах у прохожих. Тем более с минуты на минуту припрется молодой Витраль.

Она решила, что надо обязательно дождаться эту сволочь. Достала из кармана брелок и открыла свою машину. Худая, даже тощая, какие-то сорок кило, Мальвина скользнула за руль. Машина у нее была маленькая, что позволяло найти место для парковки практически на любой парижской улице, и окрестности дома Гран-Дюка не были исключением. Правда, скромной машина не выглядела, но вряд ли молодого Витраля она заинтересует.

Мальвина вжалась в водительское сиденье своего «мини-ровера». Несмотря на размеры салона, пригнувшись пониже, она могла укрыться от глаз прохожих, а сама имела возможность наблюдать в зеркало заднего вида за всем, что происходит вокруг. Идеальное место для засады. Если Витраль выйдет на станции «Корвизар», то пройдет по дальней стороне улицы и даже не обратит внимания на припаркованный «мини-ровер». Зато она сумеет засечь его издалека. Отлично.

Мальвина соскользнула на пол, достала маузер и сунула под водительское сиденье – чтобы был под рукой.

Лишь одно обстоятельство ее тревожило: на улице Бют-о-Кай в этот час было довольно многолюдно. Метрах в пятидесяти располагалась булочная, двери которой беспрестанно хлопали, впуская и выпуская покупателей. Лишние свидетели ей ни к чему. Хотя… все-таки их разделяет с полсотни метров… Пожалуй, она успеет сделать то, что задумала. Она вспомнила слова бабушки: «Проследи за ним. Но больше ничего не предпринимай. И позвони мне, как только его обнаружишь». Рука сама собой скользнула под сиденье и прикоснулась к револьверу. Здесь он, здесь, никуда не делся. Холод металла вселил чувство уверенности. Если поразмыслить, с какой стати ей в свои двадцать четыре года повиноваться бабушкиным приказам?

Марк шагал нескончаемыми переходами станции «Монпарнас», стараясь не терять из виду стрелок, указывающих направление на 6-ю линию.

У Лили на пальце кольцо со светло-синим сапфиром. Под цвет ее глаз.

Значит, Николь отдала ей это кольцо три дня назад, в восемнадцатый день ее рождения. Бабушка выполнила условия договора. И никому не сказала ни слова. Даже Лили.

Но она передала ей кольцо!

Теперь Марк знал, что это означало. Своим поступком бабушка призналась в том, что не могло не представляться ей ужасным.

Надо ей позвонить. Надо поговорить с ней. Он непременно так и сделает, но чуть позже. Сейчас его главная забота – Лили. Свободной рукой он на ходу настучал на мобильнике эсэмэску:

Лили! Позвони мне, черт тебя дери. Марк.

Через час он отправит еще одно сообщение. И будет посылать все новые и новые, пока Лили не ответит.

Куда она могла скрыться? Марк вспомнил про миниатюрный самолетик у себя в рюкзаке. Неужели она серьезно задумала улететь на край земли? О да, у Лили хватало финансовых возможностей отправиться в любой уголок планеты. Теперь она совершеннолетняя. Свободна ехать куда угодно. На сколько угодно. На годы.

Обгоняя других пассажиров, Марк повторял про себя последние прочитанные строки из дневника Кредюля Гран-Дюка. Банковский счет на имя Лили. Отравленный дар Матильды де Карвиль. Старуха знала, что делает. С годами Марк заставил себя прийти к убеждению, что причиной того, что они с Лили перестали ощущать себя братом и сестрой, что между ними вспыхнуло чувство, какого не могут испытывать друг к другу родные люди, были деньги.

Деньги объясняли все. Но внутренний голос упорно твердил ему, что он ошибается.

И этот голос был прав. Деньги тут ни при чем. И вот теперь он получил подтверждение. Бабушка ни разу ни единым намеком не дала ему понять, что разделяет его мнение. Но она думала точно так же, как он!

Лили надела кольцо Карвилей.

Бабушка, отдавая ей кольцо, призналась, что Лили – не ее внучка. Значит, Лили ему никакая не сестра. Они свободны.

Марка охватило нечто похожее на эйфорию. Он вышел на платформу поезда, следующего в направлении «Насьон». Слегка растолкав пассажиров, пробрался в середину вагона, где было посвободнее, и достал тетрадь.

До «Корвизара» пять остановок. Оттуда до дома Гран-Дюка рукой подать.

Но он успеет прочитать еще несколько страниц…

Дневник Кредюля Гран-Дюка

И вот здесь на сцене появляюсь я. Наконец-то!

КРЕДЮЛЬ ГРАН-ДЮК. Частный детектив.

Вы уж меня заждались, верно? Да, я прибыл на место битвы, когда схватка уже завершилась, что правда, то правда. В этом, кстати сказать, и заключается моя главная проблема.

Матильда де Карвиль явилась ко мне в кабинет в Бельвиле, на улице Амандье, на следующий день после своей встречи с Николь Витраль. Первое, что меня поразило, был ее наряд – она словно постаралась выразить всю свою боль, с ног до головы облачившись в черное. Думаю, разговор с Николь Витраль обошелся ей очень дорого, тем более что она решилась на него самостоятельно, не советуясь с мужем. На морском берегу в Дьеппе Матильда де Карвиль пошла на унижение, понимая, что должна принести эту жертву, чтобы уговорить Николь Витраль. Если бы та не почувствовала, что сила сейчас на ее стороне, она ни за что не согласилась бы открыть на имя Лили банковский счет.

Думаю, впоследствии Матильда де Карвиль клялась себе, что больше ни за что на свете ни перед кем не станет унижаться так, как она унижалась перед Николь Витраль. Когда я говорю, что эта история обошлась ей дорого, я имею в виду не ежегодный чек в сто тысяч франков. Я имею в виду душевный покой. После памятной встречи в Дьеппе Матильда де Карвиль будто заледенела. Когда она вошла ко мне в кабинет, я увидел перед собой отполированную ледяную статую в черных одеждах.

Она прошла вперед.

– Я много слышала о вас, месье Гран-Дюк.

Да ну? Она представилась и довольно туманно сослалась на дело, о котором на протяжении последних недель наперебой говорили все теле– и радиостанции и о котором я не имел ни малейшего понятия.

– Месье Гран-Дюк, насколько мне известно, вам свойственны такие качества, как сдержанность, упорство, терпение и добросовестность. Именно в них я сейчас нуждаюсь. Мое предложение звучит просто. Расследуйте происшествие на горе Мон-Террибль. С самого начала, не упуская ничего. Проверьте все обстоятельства катастрофы и, по возможности, установите новые.

Хоть я и был в то время рядовым частным детективом, у меня успела сложиться определенная профессиональная репутация. Я успешно распутал все дела, которые мне поручали, – историю с махинациями в казино и несколько других. Пока что я не потерпел ни одного поражения – так молодой боксер, участвующий только в матчах невысокого уровня, кладет на лопатки всех соперников и мнит себя непобедимым. Почему она остановила свой выбор на мне? Этого я не знал, да это меня и не волновало. Как бы там ни было, я не собирался выпускать из рук удачу.

Матильда де Карвиль приблизилась на несколько шагов к моему столу. Роста я не слишком высокого, но навскидку мне показалось, что она выше меня сантиметров на пять. Я инстинктивно выпрямился на стуле и напустил на себя важный вид.

– Это сложное дело, мадам. К нему нельзя подходить легкомысленно. Расследование потребует времени…

– Я не намерена с вами торговаться, месье Гран-Дюк!

Вот так так!

Она нависала надо мной черной тучей. Вставать из-за стола было глупо – я упустил момент.

– Месье Гран-Дюк, вы вольны принять мое предложение или отвергнуть его. Не сомневаюсь, что я без труда найду другого детектива, хотя полагаю, что вы согласитесь. Начиная с сегодняшнего дня вы будете получать сто тысяч франков в год. Вы будете получать эти деньги на протяжении восемнадцати лет, до того дня, когда моя внучка Лиза-Роза – если она жива – достигнет совершеннолетия. Иначе говоря, до конца сентября 1998 года. До тридцатого сентября, а не до двадцать седьмого, ибо таково решение суда.

Сто тысяч франков в год! Умноженные на восемнадцать! Я пытался сосчитать нули, но запутался. В мозгу вспыхнул образ жемчужного ожерелья, в котором каждая жемчужина символизировала один год. А всего их было восемнадцать. Сумма, сопоставимая с зарплатой высокого государственного чиновника… Для скромного частного сыщика не так уж плохо…

Вот только… Пусть я и ношу дурацкое имя, но излишней доверчивостью не страдаю. Да-да, не удивляйтесь. Меня действительно зовут Кредюль[7]7
  Crédule – легковерный (фр.).


[Закрыть].

– Мадам, что конкретно вы желаете получить за ваши деньги? Если мне и через восемнадцать лет не удастся установить истину, должен ли я буду вернуть вам всю сумму?

Глупый вопрос, скажете вы? Ну что ж, может быть, я заслуживаю того, чтобы зваться Кредюлем. Черная туча надвинулась чуть ближе, пригвождая меня к стулу.

– Месье Гран-Дюк, наши отношения будут строиться исключительно на доверии. Вы не обязаны получить результат. С другой стороны, я требую, чтобы вы приложили все свои силы, чтобы его добиться. Я хочу, чтобы вы исследовали каждый след, проверили каждую версию. Времени для этого у вас будет достаточно. Денег тоже. Если существует хоть какое-то доказательство того, чей именно ребенок спасся в авиакатастрофе на горе Мон-Террибль, я хочу, чтобы оно было найдено. Между нами не должно быть никакого недопонимания, месье Гран-Дюк. Мне нужна правда, какой бы она ни была. Даже горькой для меня.

У меня слегка кружилась голова.

– Вы полагаете, что расследование затянется на восемнадцать лет?

– Вы будете получать плату на протяжении восемнадцати лет. Иначе говоря, это тот срок, в течение которого вы будете на меня работать. Я не требую, чтобы вы занимались исключительно моим делом. Просто я предоставляю вам средства, с помощью которых вы сможете довести расследование до конца. Время и деньги.

– А если… если я установлю истину, скажем, через пять месяцев?

Нет, моя матушка зря назвала меня Кредюлем. Наив подошел бы больше.

– Вы меня не поняли, месье Гран-Дюк? Может быть, я недостаточно ясно выразилась? Вы в любом случае будете получать плату на протяжении восемнадцати лет. Считайте это своего рода моральным договором, который мы с вами заключим. Я требую от вас одного: предпринять все, что в ваших силах, чтобы установить личность спасенного ребенка. Остальное не имеет значения.

Она наклонялась надо мной все ниже. Деревянный крест, висевший у нее на шее, едва не задевал меня по носу.

– Месье Гран-Дюк, – продолжила она, – разумеется, я оставляю за собой право в любой момент разорвать в одностороннем порядке этот контракт, если у меня появится ощущение, что вы нарушаете наши договоренности. Если мне покажется, что вы морочите мне голову. Но этого не произойдет, не правда ли? Мне говорили, что вы – человек чести.

Моральный договор! Представляете? Похоже, судьба послала мне сумасшедшую старуху, которая не знает, куда девать деньги.

Ну не чудо ли? Если она и в самом деле не в своем уме, следует проверить, до каких пределов простирается ее безумие.

– Мне понадобится съездить в Турцию, – бросил я пробный камень. – Возможно, надолго.

– В дополнение к ежегодному гонорару я буду оплачивать все ваши расходы по моему делу.

Надавить чуть сильнее?

– Проблема в том, что я не говорю по-турецки. Мне придется нанять помощника…

– Если интересы расследования потребуют, вы, разумеется, можете привлекать к работе других сотрудников. Расходы также будут оплачены.

Господи боже ты мой!

Последний вопрос я задал не просто так. Я уже решил, что приглашу в помощники – во всяком случае, на первоначальном этапе расследования – одного парня, вместе с которым несколько месяцев болтался по Средней Азии. Он был единственным во Франции знакомым мне человеком, который говорил по-турецки и которому я более или менее доверял.

Матильда де Карвиль выписала мне первый чек на сто тысяч франков (по тем временам – гигантская сумма) и покинула мой кабинет так же величественно, как в него вошла. Ледяная атмосфера, что ощущалась в комнате во время визита этой рептилии, меня больше не тревожила. Я чувствовал себя счастливчиком, выигравшим главный приз в лотерее, хотя даже не покупал билета. Так мне еще никогда в жизни не везло.

В следующие три дня я праздновал удачу, обходя один за другим самые шикарные рестораны. Для этого мне даже не пришлось залезать в свои сто тысяч франков.

Включу счета в расходы, только-то и делов.

Разве мог я тогда догадаться, что падаю в бездонный колодец? Что свет, манивший меня, мерцал из пропасти небытия?

Из черной дыры.

Из страшной пустоты.