Текст книги "Неподобающая Мара Дайер"

35

Губы Ноя слегка прижались к моей щеке и задержались там. Я была в огне. К тому времени как я открыла глаза и дыхание мое снова стало нормальным, Ноя передо мной не было.

Он небрежно болтался в проеме закутка со шкафчиками, ожидая, пока я соберу свои вещи и отправлюсь на урок рисования.

Прозвенел звонок.

Я все еще стояла у шкафчиков. Все еще чувствовала отпечаток его губ на своей щеке. Все еще таращилась, как идиотка. Улыбка Ноя превратилась в ухмылку.

Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох и собрала остатки достоинства, прежде чем пройти мимо него – осторожно, чтобы не попасть под дождь, залетающий под арку. Я была рада, что следующий урок – рисование. Мне нужно было расслабиться и, как говорила доктор Мейллард, последить за уровнем моего стресса. А Ноя было невозможно игнорировать. Когда мы очутились перед классом, я сказала, что встречусь с ним позже.

Ной наморщил лоб. Мимо проходили остальные ученики.

– Но у меня время занятий.

– Ну так иди и занимайся.

– Но я хочу понаблюдать, как ты рисуешь.

В ответ я закрыла глаза и потерла лоб. Ной был просто невозможен.

– Ты не хочешь, чтобы я там был? – спросил он.

Я открыла глаза. Ной выглядел удрученным и очаровательным.

– Ты меня отвлекаешь, – правдиво ответила я.

– Я не буду. Честное слово, – пообещал Ной. – Я принесу мелки и буду тихо рисовать. Один. В уголке.

Я не сдержала улыбки, и Ной усмотрел в ней благоприятную возможность: он ринулся мимо меня в класс. Я спокойно подошла к столу в дальнем углу комнаты. Ной следил за мной взглядом, когда я вытаскивала грифельный карандаш и уголь.

Не обращая на него внимания, я отправилась на свою землю обетованную. Я открыла альбом, быстро пролистнула страницы, полные изображений Ноя, и тут временная учительница громко откашлялась.

– Привет, ребята. Я – мисс Адамс. У миссис Галло срочные семейные дела. Поэтому сегодня ее заменю я.

С короткими прядями волос, в очках, она казалась двенадцатилетней. И говорила так же.

Когда мисс Адамс, проверяя посещаемость, назвала отсутствующего ученика, Ной вскинул руку. Я с любопытством наблюдала за ним. После того как перекличка закончилась, Ной абсолютно непринужденно встал. Все следили за тем, как он идет к доске.

– Э-э… – мисс Адамс сверилась с журналом. – Ибрахим Хассин?

Ной кивнул. Я умерла.

– Что вы делаете? – спросила учительница.

Ной ошеломленно посмотрел на нее.

– Разве миссис Шульц вам не сказала? Сегодня нам полагается работать над живыми моделями.

Меня пытали.

– Э-э… Я не…

– Это правда, – вставила девочка в форме команды поддержки. Кажется, ее звали Британи. – Н… Ибрахиму полагается выходить первым. Миссис Шульц так сказала.

Заявление Британи поддержали кивками и гомоном.

Мисс Адамс выглядела озадаченной и слегка беспомощной.

– Э-э… Тогда ладно. Вы, ребята, знаете, что делать?

Ной, сверкнув ослепительной улыбкой, вытащил табурет на середину комнаты.

– Несомненно, – ответил он.

Он сел, и я посмотрела на чистую страницу альбома, все время ощущая давление его взгляда.

– Э-э, подождите, – сказала временная учительница с ноткой отчаяния в голосе.

Мой взгляд метнулся к центру комнаты.

Ной расстегивал рубашку. Боже всемилостивый.

– Вообще-то мне очень неудобно, что вы…

Он развязал галстук. Мои одноклассницы захихикали.

– Господи боже!

– Вот дьявол!

– Сексуальный. Такой сексуальный.

Ной задрал подол футболки. Прощай, достоинство. Если он и слышал девчонок, он и виду не подал. Перехватив мой взгляд, он озорно улыбнулся.

– М-мистер Хассин, пожалуйста, оденьтесь, – запинаясь, проговорила мисс Адамс.

Ной помедлил, позволив всем еще мгновение насладиться видом, потом натянул футболку, за ней – рубашку, застегнув ее не на те пуговицы и оставив расстегнутыми обшлага.

Мисс Адамс громко выдохнула:

– Хорошо, ребята, за работу.

Ной не сводил с меня глаз. Я с трудом сглотнула. Меня захватила близость к нему, сидящему в комнате, полной людей, но глядящему только на меня. Что-то сдвинулось во мне из-за такого тесного контакта, мы не сводили глаз друг с друга под скрип двадцати грифельных карандашей по бумаге.

Я создавала его лицо из ничего. Я затенила наклон шеи и прочертила виноватый рот; свет подчеркивал справа его челюсть на фоне облачного неба снаружи. Я не слышала звонка. Я не слышала, как остальные ученики встали и покинули комнату. Я даже не заметила, что Ной больше не сидит на табурете.

Почувствовав, как по моей спине пробежали пальцы, я вздрогнула.

– Эй, – сказал Ной.

Очень мягким голосом.

– Эй, – ответила я.

Я все еще сидела, согнувшись над бумагой, словно защищая ее, но слегка повернулась, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Можно?

Я не могла отказать ему, не могла ответить. Я передвинулась, чтобы он мог посмотреть.

И услышала, как он задержал дыхание. Мы долгое время молчали.

Потом:

– Вот, значит, что я собой представляю?

Выражение лица Ноя невозможно было разгадать.

– Для меня – да.

Ной молчал.

– Просто так я тебя увидела в данный момент, – сказала я.

Ной продолжал молчать.

Я неловко шевельнулась и добавила:

– Если бы ты посмотрел на рисунки остальных, они были бы совершенно другими.

Ной продолжал таращиться.

– Рисунок не так уж плох, – сказала я и попыталась закрыть альбом.

Ной меня остановил.

– Нет, – сказал он тихим, еле слышным голосом.

– Нет?

– Он идеален.

Он все еще пристально смотрел на рисунок, но казался… отстраненным. Я закрыла альбом и сунула в сумку. Когда мы вышли из класса, пальцы Ноя обхватили мое запястье.

– Могу я его взять? – спросил он.

Я выгнула бровь.

– Рисунок, – пояснил он.

– А. Конечно.

– Спасибо, – ответил он с легкой улыбкой. – Было бы жадностью попросить у тебя картинку, на которой нарисована ты?

– Автопортрет? – спросила я.

Ной улыбнулся в ответ.

– Я целую вечность их не рисовала.

– Значит, уже пора.

Я обдумала эту идею. Мне бы пришлось рисовать себя, глядя в зеркало… А теперь в зеркалах мне мерещились мертвецы. Я уклончиво пожала плечами и сосредоточилась на каплях дождя, падавших с крытого пальмовыми листьями навеса над нами.

Из кармана Ноя раздалось негромкое гудение. Он вытащил телефон и, глядя на него, выгнул бровь.

– Все в порядке?

– М-м-м, – промычал он, все еще глядя на мобильник. – Это твой брат.

– Даниэль? Что ему надо?

– Вообще-то Джозеф, – сказал Ной, набирая в ответ эсэмэску. – Хочет дать совет, куда вложить деньги.

У меня самая странная семья в мире.

Ной сунул телефон обратно в карман.

– Давай поедим в обеденном зале, – сказал он ни с того ни с сего.

– Хорошо.

– Я не был там… Подожди, что ты сказала? – У него был ошеломленный вид.

– Если хочешь туда пойти, можно пойти.

Он приподнял бровь.

– Это прошло легче, чем я ожидал. Мое тело, должно быть, помешало тебе здраво мыслить.

Я вздохнула.

– Почему ты так настойчиво пытаешься заставить ненавидеть себя?

– Я не заставляю меня ненавидеть. Я заставляю меня любить.

Будь он проклят за то, что прав.

– Итак, ты уступаешь? – спросил он. – Вот так просто?

Я зашагала вперед.

– А насколько хуже могут пойти дела после всего, что уже сегодня случилось?

Ной остановился.

– Хуже?

– Когда все на тебя таращатся и гадают, на что способна твоя вагина – это не так захватывающе, как кое-кто может решить.

– Я это знал, – просто сказал Ной.

Он все еще держал меня за руку. В его руке моя ощущалась крошечной, мне было тепло.

– Я знал, что так случится, – повторил он.

Я откинула волосы со лба.

– Я могу это вытерпеть.

– Но ты не должна терпеть, – сказал Ной, раздувая ноздри. – Я хотел показать им, что ты другая. Вот почему… Иисусе, – добавил он себе под нос. – Вот из-за чего все это. Потому что ты другая.

И это он тоже сказал словно самому себе.

Его лицо потемнело, он молча уставился на меня. Рассматривал. Я растерялась. Но не успела спросить, о чем это он, как он заговорил снова. Теперь выражение лица Ноя изменилось. Он убрал свою руку с моей.

– Если ты попадешь из-за этого в ад…

Не подумав, я сама взяла его за руку.

– Тогда я буду вести себя как большая девочка и справлюсь с этим.

Я показала на кафетерий.

– Так мы идем?

Остаток пути Ной молчал, и я обдумывала, что я сказала и что это значит. Люди решат, что я проститутка. Скорее всего, они уже так решили. И хотя Ной отличался – вроде бы отличался – от человека, о котором предупреждал меня Джейми, это не означало, что завтра между нами не будет все кончено. Стоит ли оно того? Репутация Ноя как будто не смущала Даниэля, и я думала – надеялась – что мы с Джейми в любом случае останемся друзьями.

А сейчас у меня был Ной.

Я решила, что этого достаточно.

Появившись к кафетерии, мы все еще держались за руки. Когда Ной открыл для меня дверь, я наконец-то поняла, почему он назвал это помещение обеденным залом. Потолки здесь были высокие, как в церкви, и арки давали приют высоким, от пола до потолка, застекленным окнам. Ослепительно-белые стены контрастировали с блестящими полами из орехового дерева. Ничто не могло менее походить на картинку, которая обычно возникала в воображении при слове «кафетерий».

– Есть какое-то место, где ты предпочла бы сесть? – спросил Ной.

Я обвела взглядом оживленное помещение, где было полно учеников Кройдена.

– Ты шутишь, верно?

Ной за руку повел меня через зал, и все смотрели на нас. Ной перехватил взгляд кого-то знакомого у дальней стены и помахал, ему помахали в ответ. Это был Даниэль. Он смотрел на нас широко раскрытыми от удивления глазами, и все за его столиком замолчали, когда мы пробрались между стульев, чтобы с ним встретиться.

– О господи, да это моя младшая сестра. Здесь, в этом кафетерии!

– Заткнись.

Я села рядом с Ноем и вынула свой ланч, слишком смущенная, чтобы встретиться глазами с остальными старшеклассниками, собравшимися за столом.

– Я вижу, ты ввел угрюмую Мару в игру. Спасибо, Ной.

Ной защищающимся жестом поднял руки.

Даниэль откашлялся.

– Итак, Мара.

Я оторвала взгляд от сандвича.

– Это все, – продолжал Даниэль. – Все, это моя сестра Мара.

Я собрала всю свою храбрость и окинула взглядом сидящих у стола. Софи я узнала, но больше никого. Ной сидел напротив моего брата, а я – напротив Софи.

– Привет, – сказала я ей.

– Привет, – ответила она и перестала жевать, чтобы улыбнуться.

Проглотив, она представила меня остальным из собравшейся здесь группы. Ной с моим братом болтали, как лучшие друзья, приятели Даниэля вели себя очень мило, и не прошло и пары минут, как Софи рассмешила меня почти до слез. Когда я перевела дыхание, Ной перехватил мой взгляд, взял под столом мою руку и улыбнулся. Я ответила улыбкой.

Я была счастлива. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы это продлилось еще некоторое время.

36

Как и ожидалось, экзамены были жестокими. Я блеснула на истории и в письменной работе по английскому, не ударила в грязь лицом на математике, но меня ужасал испанский, почти самый ужасный для меня предмет.

Ной пытался заниматься вместе со мной в первый вечер экзаменационной недели, но как учитель потерпел постыдный крах. Спустя десять минут я швырнула в него стопкой обучающих карточек.

Слава богу, был Джейми. Мы занимались каждый день по нескольку часов, и к концу недели он объяснял мне математику на испанском. Он был изумительным, и я чувствовала себя изумительно, несмотря на стресс.

Прошлую неделю я принимала «Зипрексу», и ночные кошмары прекратились, галлюцинации исчезли. Я отправилась на испанский подготовленной, хотя все равно нервничала.

Устный экзамен должен был быть простым. Нам вручили список тем; предполагалось, что мы должны уметь говорить на каждую из них, поэтично, придерживаясь правил грамматики и произношения – пока Моралес не будет удовлетворена. И, само собой, едва мы с Джейми вошли в класс, Моралес кинулась на меня.

– Ми-из Ди-ир, – с глумливой усмешкой сказала она.

Она всегда неправильно произносила по-английски мое имя. Это раздражало.

– Вы следующая.

Она показала на меня, а после – на грифельную доску.

Я направилась к доске, и Джейми сочувственно на меня посмотрел. Тщетно пытаясь дышать ровно, я поплелась в переднюю часть комнаты. Моралес продлила мое несчастье, перетасовывая бумаги, делая записи в журнале и так далее. Переминаясь с ноги на ногу, я готовилась к надвигающейся атаке.

– Кто такой Педро Ариас де Авила?[58]58
  Педро Ариас де Авила (ок. 1440 г., Сеговия, Кастилия – 6 марта 1531 г., Леон) – испанский конкистадор, который управлял первыми европейскими колониями в Америке. Двенадцать лет был губернатором в Панаме, еще 4 года – в Никарагуа. В 1519 г. основал город Панама. В 1524 г. отрядил Писарро на завоевание империи инков.


[Закрыть]

Я перестала переминаться.

Этот вопрос не входил в список; мы никогда не упоминали на занятиях о де Авиле. Она пыталась сбить меня с толку. Я подняла взгляд на Моралес, которая сидела одна в переднем ряду, бесцеремонно втиснувшись в кресло ученика. Она приготовилась убивать.

– У нас нет в запасе целого дня, ми-из Ди-ир.

Моралес постучала длинными ногтями по металлической поверхности стола. Трепет грядущей победы проник в мою кровь. В прошлом году я изучала всемирную историю, и так уж случилось, что темой моей итоговой работы была Панама шестнадцатого века. А каковы были шансы, что так случится? Я восприняла это как знак свыше.

– Педро Ариас де Авила возглавил первый большой поход испанцев в Новый Свет, – ответила я на безупречном испанском.

Я понятия не имела, как мне это удалось, и чувствовала легкое головокружение. Все в классе уставились на меня. Я помедлила, чтобы поразмыслить над собственной одаренностью, потом продолжила:

– Он был воином, сражавшимся в Гранаде, Испании и Северной Африке. Король Фердинанд Второй назначил его предводителем похода в тысяча пятьсот четырнадцатом году.

Мара Дайер выигрывает.

– Можете сесть, ми-из Ди-ир, – спокойным, холодным голосом сказала Моралес.

– Я еще не закончила.

Я не могла поверить, что и вправду это сказала. Секунду мои ноги так и норовили ринуться к ближайшему столу. Но, хотя Моралес быстро овладела собой, пьянящее возбуждение пробежало по моим венам. Я не могла ему противиться.

– В тысяча пятьсот девятнадцатом году он основал Панаму. Он принимал участие в соглашении с Франсиско Писарро[59]59
  Франсиско Писарро (между 1470 и 1475–1541 гг.) – испанский конкистадор. В 1513–1535 гг. участвовал в завоевании Панамы и Перу, открыл часть Тихоокеанского побережья Южной Америки, разграбил и уничтожил государство инков Тауантинсуйу, основал города Лима и Трухильо.


[Закрыть] и Диего де Альмагро[60]60
  Диего де Альмагро (ок. 1475(1475) –1538 гг.) – испанский конкистадор, один из завоевателей Перу.


[Закрыть], которое позволило открыть Перу.

Получай, Моралес.

– Садитесь, ми-из Ди-ир.

Моралес начала фыркать и пыхтеть, очень напоминая персонажа мультфильма. Еще тридцать секунд – и из ушей у нее начал бы валить дым.

– Я не закончила, – повторила я, восхищаясь собственной дерзостью. – В том же самом году Педро де лос Риос[61]61
  Педро де лос Риос (ум. 1563 или 1565 г.) – доминиканский монах, один из составителей «Кодекса Теллериано-Ременсис». Созданный в 1562 или 1563 г. в Мехико, это один из лучших по сохранности среди ацтекских рукописных кодексов.


[Закрыть] вступил в должность правителя Панамы. Затем де Авила умер в возрасте девяноста одного года в тысяча пятьсот тридцать первом году.

– Сядьте! – завопила она.

Но я была неукротима:

– Де Авилу запомнили как жестокого и лживого человека.

Я подчеркнула каждое прилагательное и пристально уставилась на Моралес, наблюдая, как вены на ее лбу грозят лопнуть. Ее жилистая шея стала багровой.

– Убирайтесь вон из моего класса.

Голос ее был тихим и взбешенным.

– Сеньор Коардес, вы следующий. – Моралес повернулась на слишком маленьком стуле и кивнула веснушчатому ученику, сидевшему с разинутым ртом.

– Я еще не закончила, – услышала я свой голос.

Я чуть ли не вибрировала от переполнявшей меня энергии. Вся комната казалась резкой и живой. Я слышала шаги каждого муравья, спешащего к лакомому кусочку ветчины на полке слева от меня и обратно. Я чуяла запах пота, струившегося по лицу Моралес. Я видела, словно в замедленной съемке, как на лицо Джейми падает каждый дредлок, когда он положил лоб на стол.

– УБИРАЙТЕСЬ ВОН ИЗ МОЕГО КЛАССА!!! – взревела Моралес, ошеломив меня силой своего крика.

Она поднялась со стула, опрокинув стол.

И тут я не смогла больше сдерживаться. Самодовольная улыбка осветила мое лицо, и я небрежной походкой покинула комнату.

Под звуки аплодисментов.

37

Я ждала Джейми до конца экзамена. Когда он вышел из класса, я ухватила его за лямку рюкзака и подтащила к себе.

– Как тебе понравились их cojones?[62]62
  Тестикулы; употребляется в идиоме, сходной с английской «иметь яйца», то есть иметь храбрость для чего-либо (исп., вульг.).


[Закрыть]

От улыбки у меня чуть ли не трескались щеки; я протянула руку, чтобы Джейми стукнул кулаком по костяшкам моего сжатого кулака. Он так и сделал.

– Это было… Это было просто…

Он благоговейно вгляделся в мое лицо.

– Знаю, – сказала я, опьяненная победой.

– Глупо, – закончил он.

– Что?

Я же была просто гениальна!

Джейми покачал головой и сунул руки в отвисающие карманы. Мы пошли к задним воротам.

– Теперь она наверняка попытается тебя завалить.

– О чем ты? Я замечательно ответила на вопрос.

Джейми посмотрел на меня, как на дурочку.

– Это был устный экзамен, Мара. Совершенно субъективный.

Он помолчал, наблюдая за выражением моего лица, ожидая, пока до меня дойдут его слова.

– Никто в этом классе не подтвердит твоего рассказа о случившемся, кроме старины коротышки Джейми. А мое слово тут ни хрена не значит.

Так все и есть. Я идиотка.

– Теперь ты поняла, – сказал Джейми.

Он был прав. Плечи мои поникли, как будто кто-то выпустил воздух из воздушного шарика – моего сердца. В конце концов, ничего гениального я не сделала.

– Хорошо, что я тебя записал.

Я круто повернулась.

– Нет! – сказала я.

Да!

Улыбка Джейми была под стать моей, зуб к зубу.

– Я подумал, ты запсихуешь, что провалилась, поэтому записал твое выступление для потомства в формате MP3. Решил, что после тебе захочется проанализировать эту запись.

Он протянул свой айфон. Его улыбка стала еще шире, хотя это казалось невозможным.

– Счастливого Пурима[63]63
  Пурим – еврейский праздник, установленный, согласно библейской книге Эсфири (Эстер), в память о спасении евреев, проживавших на территории Персидской империи, от истребления их Аманом Амаликитянином, любимцем персидского царя Артаксеркса (возможно, Ксеркс I, V в. до н. э.).


[Закрыть].

Я впервые в жизни завизжала, как поросенок, и закинула руки на шею Джейми.

– Ты. Просто. Гений.

– Для меня это в порядке вещей, милашка.

Мы стояли, обнимаясь, и ухмылялись. Потом ситуация стала неловкой. Джейми откашлялся, и я, уронив руки, сунула их в карманы. Кажется, послышалось шарканье ног, прежде чем Джейми заговорил:

– Э-э, думаю, тебе машет брат. Или машет, или пытается помочь самолету приземлиться в целости и сохранности.

Я обернулась. Даниэль и вправду делал дикие жесты в мою сторону.

– Наверное, я должна…

– Да. Э-э, хочешь поболтаться со мной после школы на этой неделе?

– Конечно, – ответила я. – Позвонишь?

Я пятилась в сторону Даниэля до тех пор, пока Джейми не кивнул, потом повернулась и помахала через плечо.

Когда я подошла к Даниэлю, у него был недовольный вид.

– У тебя большие неприятности, юная леди, – сказал Даниэль, двинувшись к машине.

– Что еще?

– Я слышал о твоем выступлении на испанском.

Да откуда он мог услышать? Дерьмо.

– Дерьмо.

– Хм, да. Ты понятия не имеешь, во что только что вляпалась, – сказал Даниэль, когда мы сели в машину. – Моралес не без причины поносят везде и всюду. Софи потчует меня ужастиками после того, как обрушила на меня новости о тебе.

Я сделала заметку на память: попилить Софи за то, что она такая доносчица. Внутренне я слегка поежилась, но, когда заговорила, голос мой звучал спокойно:

– Я не уверена, что это может сильно осложнить дело. Ведьма и так каждый день меня пытала.

– Что она делала?

– Она заставляла меня стоять перед всем классом, забрасывая вопросами на испанском по темам, которые мы еще не проходили, и смеялась, когда я отвечала неправильно…

Я замолчала. Почему-то, когда я излагала свои доводы вслух, они казались не такими убедительными. Даниэль искоса посмотрел на меня.

– Она подло смеялась, – добавила я.

– Угу.

– И швырнула в меня мелом.

– И все?

Раздражаясь все больше, я кинула на него быстрый взгляд.

– Спросил ученик, на которого никогда не кричал учитель.

Даниэль промолчал; он вел машину, смотря перед собой отсутствующим взглядом.

– Это было очень жестоко. Наверное, тебе стоило увидеть это своими глазами.

Я больше не хотела думать о Моралес.

– Наверное, – сказал он и странно на меня посмотрел. – Что с тобой?

– Ничего, – пробормотала я.

– Врушка, врушка, печеная ватрушка.

– Это перестало быть забавным с тех пор, как нам минуло пять лет. Вообще-то никогда не было забавным.

– Послушай, не беспокойся так насчет Моралес. По крайней мере, тебе не надо в нынешнем семестре подавать заявления в семь соперничающих интернатур.

– Они все тебя примут, – тихо сказала я.

– Неправда. Я халтурил в независимых исследованиях, и мисс Допико так и не написала мне рекомендации… И, возможно, я переоценил груз своих продвинутых занятий и не знаю, как справлюсь с экзаменами. Может, и не примут никуда.

– Ну, если это так, мне нечего и молиться о поступлении.

– А может, тебе пора уже молиться, пока не поздно, – предположил Даниэль, глядя вперед.

– Может, поступить было бы не так трудно, будь я гением, как мой старший брат.

– Ты не глупее меня. Просто не занимаешься так же усердно.

Я хотела запротестовать, но он меня перебил:

– Дело не только в отметках. Что ты собираешься написать в своем резюме для колледжа? Ты не занимаешься театральными постановками. Не занимаешься музыкой. Ни школьной газетой. Ни спортом. Ни…

– Я рисую.

– Что ж, воспользуйся этим. Поучаствуй в каких-нибудь состязаниях. Выиграй призы. И доберись до других организаций, им нужно увидеть, что ты хорошо умеешь…

– Господи, Даниэль. Я знаю. Знаю.

Остаток пути до дома мы ехали молча, но я чувствовала себя виноватой и нарушила молчание, когда мы свернули на подъездную дорожку.

– Что Софи делает в этот уик-энд? – спросила я.

– Не знаю, – ответил Даниэль и захлопнул дверцу.

Невероятно. Теперь он тоже в паршивом настроении.

Я вошла в дом и отправилась на кухню порыться в поисках еды, а Даниэль исчез в своей комнате – наверное, чтобы набросать контуры какой-нибудь изысканной плеяды философской ерунды для своей интернатуры и задыхаться в тисках своего чересчур развитого СНС[64]64
  СНС (синдром навязчивых состояний) – психическое расстройство, при котором у больного невольно появляются навязчивые, мешающие или пугающие мысли (навязчивые идеи).


[Закрыть].

Я тем временем размышляла над своим унылым будущим, представляя себя в роли художницы на асфальте в Нью-Йорке, перебивающейся китайской лапшой и незаконно проживающей в Алфавитном городе[65]65
  Алфавитный город – распространенное название нескольких кварталов района Ист-Виллидж в Нью-Йорке, на Манхэттене. Здесь находятся высотные жилые дома вперемешку со старыми, пришедшими в упадок строениями.


[Закрыть], потому что не занималась на факультативах.

Потом в мои мысли ворвался телефонный звонок. Я сняла трубку.

– Алло?

– Скажите своему мужу, чтобы бросил это дело, – прошептал кто-то.

Так тихо, что я сомневалась, что правильно расслышала. Но мое сердце все равно сильно заколотилось.

– Кто это?

– Вы пожалеете.

Звонивший дал отбой.

Меня бросило в холодный пот. Все мои мысли как ветром сдуло. Когда Даниэль вошел на кухню, я все еще сжимала телефонную трубку, хотя гудки давно уже смолкли.

– Что ты делаешь? – спросил он, проходя мимо меня к холодильнику.

Я не ответила. Я проверила журнал звонков и пристально изучила последний входящий. Офис мамы, два часа назад. После этого – никаких записей. В котором часу это было? Я проверила экранчик на микроволновке – прошло двадцать минут. Я стояла, сжимая телефонную трубку, в течение двадцати минут. Стерла ли я запись? Был ли вообще звонок?

– Мара?

Я повернулась к Даниэлю.

– Черт, – сказал он, сделав шаг назад. – Ты выглядишь так, словно видела привидение.

Или слышала привидение.

Не ответив ему, я направилась в свою комнату, вытащив по дороге мобильник. Этим утром я приняла таблетки, как делала каждое утро после той выставки искусств. Но если телефонный звонок был настоящим, почему он не высветился в журнале?

Перепуганная, я на всякий случай набрала номер отца. Он ответил на втором же гудке.

– У меня есть вопрос, – выпалила я, даже не поздоровавшись.

– В чем дело, малышка?

– Если бы ты захотел сейчас бросить то дело, ты бы смог?

Отец помолчал.

– Мара, с тобой все в порядке?

– Да, да. Просто теоретический вопрос.

Отчасти он таковым и являлся. На данный момент.

– Ла-адно. Что ж, крайне маловероятно, что судья позволит на данном этапе заменить адвоката. Вообще-то я почти уверен, что она этого не позволит.

У меня упало сердце.

– А как же тогда тот, второй, юрист отказался от этого дела?

– Клиент согласился, чтобы дело передали мне, иначе Нату бы не повезло.

– А твой клиент не позволит тебе сейчас дать задний ход?

– Сомневаюсь, что позволит. Для него это бы сильно все усложнило. И судья такого не допустит. Она бы применила ко мне определенные санкции, если бы я выкинул нечто подобное. Мара, ты уверена, что ты в порядке? Я собирался расспросить тебя насчет твоего визита к врачу на прошлой неделе, но устал…

Он думал, что дело в нем. В том, что его не было рядом.

– Да. Я в полном порядке, – ответила я как можно более убедительным тоном.

– Когда у тебя следующая встреча с врачом?

– В следующий четверг.

– Хорошо. Мне надо идти, но мы наверстаем упущенное на твоем дне рождения, хорошо?

Я помолчала.

– Ты будешь дома в субботу?

– Столько, сколько смогу. Я люблю тебя, малышка. Скоро поговорим.

Я повесила трубку и принялась расхаживать по комнате, как дикий зверь, прокручивая в уме телефонный звонок. Я принимала антипсихотические препараты от галлюцинаций и, возможно (почти наверняка), от маний. Всю минувшую неделю со мной было все в порядке, но, может быть, стресс от экзаменов в конце концов настиг. Если бы я рассказала родителям о телефонном звонке, но не имела бы доказательств, не имела бы ничего, подтверждающего мою историю, что бы тогда они подумали? Что сделали? Отец все равно не бросил бы дела, а мама? Ей бы захотелось вытащить меня из школы, чтобы помочь справиться со стрессом. А не получи я вовремя аттестат, не отправься сразу после школы в вуз, это не помогло бы мне справиться со стрессом.

Я не упомянула о звонке.

А мне следовало бы это сделать.