Текст книги "Дочь Клеопатры"

– Это другое дело. Вы еще слишком юны, чтобы представлять угрозу.

– А когда нам исполнится по пятнадцать лет? – продолжал напирать мой брат.

– Вам устроят удачные браки. А до тех пор будете мучиться в школе вместе с нами. – Послышался рев рогов, и он встрепенулся. – Скорее!

Люди, собравшиеся в храме Юпитера, при виде племянника Цезаря почтительно уступали дорогу. Пробираясь между потеющими сенаторами, я вдруг услышала:

– Это вам, Селена!

Какой-то старец выбросил руку вперед. У него на поясе красовался неприметный для других тет, священный узел Исиды. Вокруг было слишком людно, никто не глядел в нашу сторону, и я проворно схватила протянутый мне клочок папируса.

– Тысяча благословений, – промолвил он вслед.

Уже возле алтаря я сделала вид, будто поправляю брошь на плече, и подколола записку под лямкой, так чтобы никто ее не увидел. Интересно, что там? Предложение мятежа, побега, свободы от Рима? В груди бешено заколотилось сердце. Подняв глаза, я поймала на себе пристальный взгляд Юбы.

Глава шестая

Перед торжественным пиром нам дали время на подготовку, но я так и не рассказала брату о тайной записке, а вместо этого осторожно спрятала ее между рисунками, предоставив Галлии разложить на кушетке новую тунику и аккуратно расчесать мой парик. А затем преспокойно прошла с альбомом в купальню и прочитала:

В храме Иcиды всегда есть надежда. Египет потерян лишь до тех пор, покуда Луна и Солнце томятся в плену. Пусть явится Солнце, и мы подготовим новый восход Луны.

Смысл краткого, написанного иероглифами послания был ясен как белый день. Если только я проберусь в храм Иcиды, верховный жрец придумает способ вернуть нас в Александрию. Перед глазами снова встал храм Юпитера, в котором теснили друг друга сотни сенаторов, хохочущих, пьяных, орущих: «Io triumfe!» Если вся эта братия приглашена сегодня на виллу к Октавиану, пожалуй, мне и удастся как-нибудь улизнуть. Разумеется, в одиночку. Если мы с Александром оба исчезнем, быстро поднимется шум, а нужно еще успеть переговорить со жрецом. И потом, брат ни за что не одобрил бы моего решения…

Захлопнув альбом, я дождалась возвращения Галлии, а потом как бы ненароком спросила:

– Скажи-ка, нет ли в Риме храма Исиды?

Та смерила меня очень долгим взглядом, потом собрала мои волосы в пучок, прикрыла их париком и ответила:

– Есть, на Марсовом поле. Это за городскими стенами. Но лучше туда не ходить, – предостерегла она. – Хозяйка этого не одобрит.

– Почему?

Рабыня изящно повела плечом.

– Хозяйка поклоняется римским богам. Иноземные для нее – ничто, пустой звук.

– Значит, когда ты попала в Рим, – тихо спросила я, – то утратила веру предков?

Галлия презрительно фыркнула.

– Веру нельзя утратить. Римляне могут разбить наши статуи, – прошептала она, – могут заменить их изваяниями Юпитера и Аполлона; боги останутся здесь. – Галлия прикоснулась к моей груди. – И здесь. – Она указала в пустое пространство между нами. – Артио[14]14
  Артио – галльская богиня-медведица, в античном мире символизировала положительные материнские качества. В североевропейской традиции именно медведь, а не лев является царем зверей. Впоследствии Артио стала тотемным животным Берна и Берлина.


[Закрыть] вечно будет хранить меня.

В купальню вошла Октавия, за ней проскользнули Александр и Марцелл в церемониальных передниках и венцах фараонов.

– Ну что? – улыбнулся Марцелл. – Похож я на египтянина?

На его шее сверкал ослепительный золотой воротник.

– Откуда?.. – воскликнула я, вскочив со стула.

– Дядя прислал из Александрии. Это сделано специально для меня.

Я пригляделась к воротнику, испещренному серебряными иероглифами, и прочитала сбоку имя представителя девятнадцатой династии фараонов.

– Ты уверен, что не надел украшение мертвеца?

Октавия в ужасе прикрыла рот ладонью.

– Если он из гробницы…

– Твой брат никогда не полезет в чужую гробницу: испугается карающей молнии, – возразил Марцелл. – Его чертог сверху донизу весь забит амулетами. Думаешь, дядя станет рыться в проклятых песках?

– Не станет, – легко согласилась Октавия.

Я в этом сомневалась. Люди Цезаря могли выдать краденое за искусную подделку, чтобы избавить себя от лишних забот. Да и в конце концов, разве Октавиан не снял кольцо с холодного пальца Александра Македонского?

Марцелл, хитро подмигнув, прибавил:

– Такая хорошая вещь не могла быть сделана тысячу лет назад. Готовы?

Он взял меня под руку. Брат последовал за нами.

– Значит, в Риме вот так представляют себе египтян? – уточнила я. – В церемониальных передниках и нагрудных украшениях?

– А еще в золотых венцах и браслетах, – подхватил племянник Цезаря.

Александр вытянул перед собой немес – льняную головную повязку с голубыми и золотыми полосками.

– Такого у нас лет триста уже никто не носит.

– Ну, древние обычаи время от времени возвращаются, – предупредил Марцелл.

И что же? Сотни сенаторов, собравшихся на вилле Октавиана, были в похожих коронах! Да еще и с дутыми блестящими браслетами на руках. Что касается дам, то они напялили на запястья золотых змеек, а на головы – короткие черные парики ровно до подбородка. Вопреки заявлению Октавиана о том, что римлянам надлежит одеваться по-римски, все были рады подражать египтянам и египтянкам – хотя бы ради шутки и в честь сегодняшнего триумфа.

– Юлия! – радостно крикнул наш спутник.

Девушка подошла к нам через сад, уставленный обеденными кушетками и столами, и я услышала восхищенный вздох Марцелла. Солнечные лучи просвечивали сквозь ее длинный белый хитон. «Вот погоди, застанет тебя отец в таком виде», – мысленно позлорадствовала я.

– Ты просто египетская царевна, – промолвил племянник Цезаря. – Правда, Селена?

Юлия впилась в меня темными сверкающими очами.

– Вылитая египтянка, – солгала я.

Девушка повернулась к Марцеллу.

– Слышал последнюю новость? – Она щелкнула пальцами, подзывая раба, и взяла с его блюда самую большую чашу с вином. Затем протянула ее собеседнику, намекая, что мы с Александром здесь лишние. И беззаботно проворковала: – Отец намерен построить собственный мавзолей.

– Простите, – сказала я. – Пойду посижу с Октавией. Перед уходом брат успел поймать меня за руку.

– Ты куда собралась? – шепнул он по-парфянски.

– Туда, где необязательно слушать про мавзолей Октавиана.

Александр уже собирался составить мне компанию, но я покачала головой.

– Останься с Марцеллом.

А уходя, лишний раз обернулась проверить – послушался ли.

Солнце уже исчезло за холмами. В садах мерцали висячие фонари. Пробираясь к выходу, в самом углу триклиния я заметила Октавиана в официальной tunica Jovis[15]15
  Во время триумфа официальной одеждой завоевателя была украшенная золотой вышивкой тога (toga picta) и расшитая пальмовыми листьями туника (tunica palmata), называемая также туникой Юпитера, tunica Jovis, поскольку она была выполнена по образцу одежды изваяния Юпитера на Капитолии.


[Закрыть] и Терентиллу. Жена Мецената водила пальцем по пальмовым листьям, вышитым на одеянии Цезаря. Эти двое смеялись, как очень близкие друзья, и даже не посмотрели в мою сторону, так что я без затруднений прошла в вестибул и через парадные двери – на улицу, освещенную лучами заката.

Все-таки странно, что вслед за мной никого не послали. Должно быть, Октавиану и в голову не приходила возможность нашего с Александром побега. Или мы перестали быть нужными и теперь ему ничего не стоило покарать нас за подобную попытку? Не хотелось думать о том, какой будет кара, но я поняла, что готова рискнуть. Мама бы поддержала меня. Если кто-нибудь и увидит, как я спускаюсь по склону Палатина, он просто решит, будто встретил одну из сенаторских дочек.

Небосвод полыхал, как яркий цветок гибискуса: алые краски сменялись глубоким пурпуром и постепенно тонули в черной тьме. Я не представляла себе, где нужно искать Марсово поле, однако решила спросить у жреца в маленьком храме Юпитера у подножия. С вершины еще доносился шум праздничного веселья. Где-то визгливо захохотала женщина, и у меня учащенно забилось сердце. Вдруг кто-нибудь пожелает поговорить со мной и, не отыскав, поднимает тревогу? Пришлось ускорить шаг. Главное – не споткнуться…

Тут на дорогу выбрела нетрезвая компания, распевавшая песни о Бахусе. Один из прохожих позвал меня выпить с ним.

– Иди сюда, прелестная царица Египта. Ты еще много чего не знаешь о римлянах.

Достаточно насмотревшись на похотливых мужланов рядом с отцом, я понимала: достаточно не смотреть им в глаза и все обойдется. Таким образом мне удалось миновать уже несколько пьяниц. Но вот на локте сомкнулась чья-то рука, и я не успела вывернуться.

– Пусти!

– А что такого? Краситься тебе уже разрешают!

Мужчина грубо прижался ртом к моему лицу. А потом под хохот приятелей потащил к ближайшим деревьям. Я завизжала. Голоса долетали уже откуда-то издали. Приятели оставляют его, чтобы не вмешиваться, мелькнуло у меня в голове.

Несмотря на отчаянные пинки по голеням, пьяница поверг меня наземь и навалился сверху тяжелым животом. Церемониальный передник уже не скрывал его грязных желаний. Мужлан потянулся вниз, к подолу моей туники. Я отвернулась, чтобы еще раз крикнуть, как вдруг над нами нависла какая-то тень. Блеснуло лезвие, и нападавший сразу обмяк. Не раздумывая ни секунды, я выбралась из сумрака на мостовую и припустила бегом вниз по склону. Но, едва ступив на порог святилища, вновь ощутила хватку на своем локте – и вновь завизжала. Сзади послышалось:

– Что ты себе позволяешь?

Дрожа от испуга, я обернулась, и Юба принялся трясти меня за плечи.

– Зачем ты здесь?! – кричал он.

– Просто…

– Попробуй только соврать. – Не дождавшись ответа, он предположил: – Ты собиралась в храм Исиды.

Должно быть, мои глаза невольно выдали правду. Соглядатай Цезаря потащил меня вверх по холму.

– Больно! – воскликнула я.

– Ты же была готова к худшему.

– Куда мы идем?

У меня постыдно дрогнул голос. Юба молчал, и я совсем уже тихо спросила:

– Ты убил этого человека?

– Что, было бы лучше оставить его в живых?

Он продолжал шагать, все сильнее сжимая руку. Я попыталась вырваться.

– Не смей прикасаться к царевне!

– А что тебя делает царевной? – осведомился он.

Я вскинула голову.

– Образование.

– Нет, – усмехнулся Юба. – Золото! Думаешь, этот верховный жрец по доброте душевной решил помочь тебе вернуться на родину? Не отпирайся, я видел вас в храме и сразу понял, что у него на уме. Получить с тебя плату. Или так, – его взгляд задержался на диадеме, – или иначе. – Он указал глазами на разорванный край туники.

Я помотала головой.

– Нет. Только не жрец Исиды.

– Ну конечно. И не гражданин Рима. Ты хоть понимаешь, чего сейчас избежала?

– Разумеется!

– Тогда пойми еще одну вещь…

Юба остановился. Мы оказались так близко, что я отчетливо видела, как вздымаются и опадают от гнева его напряженные мускулы.

– Если женщина бродит по улице в одиночку, ее похищают и продают как рабыню. Доныне Фортуна была к тебе благосклонна, хотя не могу представить, ради чего ей заниматься столь избалованной девчонкой. Брат здесь, под боком. В храме Сатурна лежат приличные деньги на все твои прихоти…

– Нет у меня никаких денег!

– Конечно есть! – огрызнулся он. – Я сам их туда относил. В отличие от многих из нас, захваченных в плен, твоему величеству не придется марать руки для того, чтобы выжить в Риме. Даже Октавия желает тебе добра. Пойми наконец, улыбки Фортуны не длятся вечно. Поэтому если вдруг я услышу, что твое имя связывают с побегом или каким-нибудь мятежом… В следующий раз выпутывайся сама.

Он отпустил мою руку. Я отшатнулась и с горечью произнесла:

– Надо же, сколько преданности Октавиану!

Несмотря на презрение, прозвучавшее в этих словах, Юба лишь улыбнулся.

– Правильно. Все мы – под властью Цезаря.

– Но не я!

– Ты тоже, царевна.

Мимо прошли мужчины, одетые фараонами, но ни один из них даже не посмотрел в мою сторону. Опасливо покосившись на моего спутника, все торопились отойти подальше. Юба взял мою руку, и мы опять зашагали по направлению к Палатину.

– Куда ты меня ведешь?

– Возвращаю на место, – отрезал он.

В вестибуле навстречу нам раздался чей-то быстрый топот, и у меня внутри похолодело.

– Селена! – Октавия приложила руку к груди. За ее спиной появились Марцелл с Александром. – Мы повсюду тебя искали! Думали даже, что… – Тут она с подозрением посмотрела на Юбу. – Ты ведь не собиралась бежать?

– Нет, она хотела принести жертву Юпитеру, – отвечал мой спутник. – Мы повстречались у храма.

Октавия ласково заглянула в мои глаза – и не проронила ни слова упрека, хотя прекрасно поняла, как было на самом деле.

Когда все ушли, Александр уставился на меня.

– Ты ведь правда не…

Я отвернулась и нетвердым шагом пошла в нашу комнату.

– Мне передали послание из Египта.

Брат быстро захлопнул дверь.

– Как это?

– В храме Юпитера к нам подходил верховный жрец Исиды и Сераписа, он дал мне записку.

При свете лампы лицо Александра казалось бледным, словно у призрака.

– И ты собиралась отправиться через весь Рим, чтобы с ним поболтать? И даже не рассказала!

– Ты бы меня отговаривал.

– Еще бы! Боже, Селена. Как можно быть такой глупой? Птолемеи больше не правят в Египте. Все кончено.

– Ничего не кончено, – возразила я, стягивая парик; от усталости не хотелось даже возиться с туникой и смывать краску. – Покуда мы живы…

За дверью послышался шорох, а потом негромкий стук. Александр беспокойно взглянул на меня и сказал:

– Войдите.

Мы тут же бросились по кушеткам и спрятались под одеялами.

На пороге возникла Октавия – должно быть, решила все-таки пожурить меня за проступок. Она поставила свою лампу на столик со стороны Александра и опустилась на край его кушетки, так чтобы видеть нас обоих. Я затаила дыхание.

– Завтра начнется учеба, – мягко проговорила сестра Цезаря. – Галлия отведет вас на Форум, к святилищу Венеры Родительницы, и познакомит с учителем Веррием. Ближайшие несколько лет он будет вашим наставником. – Не дождавшись ответа, она продолжила: – Там будут и Марцелл, и Тиберий, и Юлия.

Мы по-прежнему не знали, что на это сказать, и тогда Октавия застенчиво проговорила:

– А пир вам понравился?

Александр из вежливости кивнул.

– У Цезаря очень красивая вилла.

Я точно знала: он лжет. Любой из домиков для гостей нашей мамы смотрелся куда величественнее, и всех здешних фонарей не хватило бы, чтобы осветить самый маленький из дворцовых садов Александрии.

Однако хозяйка была польщена.

– Мой брат превращает город, выстроенный из глины, в сказку из белого мрамора. У них с Агриппой большие замыслы.

Она ласково положила руку на лоб Александра, и тот чуть заметно поморщился.

– Спокойной ночи.

Сестра Цезаря встала и на прощание посмотрела на меня так, как умела только Хармион.

– Valete[16]16
  Прощайте (лат.).


[Закрыть].

За порогом Октавию ждал худой лысеющий человек. Он обнял ее за талию и повел в спальню. Как только дверь захлопнулась, я села и вопросительно посмотрела на Александра.

– Архитектор Витрувий, – пояснил он.

– Автор «De Architectura»?[17]17
  Трактат «Десять книг об архитектуре» (лат. «De architectura libri decem») является единственной сохранившейся античной работой об архитектуре и, по свидетельству самого Витрувия, на тот момент единственной книгой об архитектуре на латыни. Книга посвящена императору Августу в знак благодарности за оказанную им помощь. Автор обобщил в трактате опыт греческого и римского зодчества, рассмотрел комплекс сопутствующих градостроительных, инженерно-технических вопросов и принципов художественного восприятия. Наибольшую популярность работа приобрела в эпоху Ренессанса.


[Закрыть] – Это был единственный римский зодчий, которого изучали в Муcейоне. – Думаешь, они…

– Любовники? Да, наверное. Он пришел посмотреть на твои рисунки, но ты куда-то запропастилась. Скажи спасибо, что Цезарь в неведении. Вместо этого его сестра приходит сюда пожелать нам спокойной ночи. Если б ты только знала, как нам повезло…

– В чем? Потерять царство? Лишиться братьев, мамы, отца, даже Ирады и Хармион – в чем тут везение?

– В том, что мы живы!

Александр сел на кушетке. Я услышала, как в соседней комнате открылось окно: должно быть, Марцеллу хотелось глотнуть свежего воздуха. У меня запылали щеки. А брат продолжал:

– Нас могли заточить в тюрьму или сделать рабами, как Галлию. Радуйся, что тебя нашел Юба, а не кто-то другой.

С этими словами он погасил светильник, но и во тьме передо мной горели глаза нумидийца, полные гнева и возмущения.

Галлия разбудила нас на рассвете. Водрузила на стол кувшин с водой, а другие рабыни поставили рядом чаши, наполненные сыром и оливками, и свежевыпеченный хлеб. Впрочем, даже самые дразнящие запахи не соблазнили нас вылезти из постелей.

– Солнце встало! – громко подбодрила Галлия. – Госпожа, тебя ждут в атрии, да и утренний салютарий начался. Живо сбрасывайте свои туники и надевайте тоги!

Приоткрыв один глаз, я увидела, как брат натянул подушку на голову, и простонала:

– Салютарий – это что?

Галлия резко хлопнула в ладоши, так что Александр даже вздрогнул.

– Это время, когда клиенты приходят на виллу просить положенные им деньги, а чаще всего – выклянчивать помощь. Любой горожанин, у кого завалялась хоть пара денариев, устраивает по утрам салютарий. А как иначе пекарю или портному получить заслуженную плату?

Присев на кушетке, брат подозрительно покосился на еду.

– Оливки с сыром?

– И хлеб. Давай собираться, – сонно сказала я. – Марцелл уже поет в коридоре.

Очевидно, что-нибудь непристойное, к примеру о жрицах Бахуса.

– Да что с вами? – воскликнула Галлия. – Вставайте, вставайте!

Мы вскочили с кушеток и переглянулись.

– Наш первый учебный день, – насмешливо протянула я. – Интересно, кто больше обрадуется – Юлия или Тиберий?

– Ты ведь знаешь, почему она тебя недолюбливает.

– Кто сказал, что Юлия меня недолюбливает? – переспросила я, шагая вслед за ним в купальню.

– Она уже дважды была помолвлена, – проговорил Александр, ополаскивая лицо лавандовой водичкой из чаши. – Сначала Антилл, потом Котизон, дакийский царь… А после Октавиан передумал выдавать ее за иноземца, ведь теперь ему нужен наследник. В общем, Цезарь надеется поженить их с Марцеллом, а ты в последнее время крутишься рядом. Вот Юлия и ревнует.

– Откуда ты знаешь?

Брат сверкнул глазами.

– Она сама рассказала вчера вечером. Пока тебя зачем-то носило к подножию Палатина.

– Это правда, они помолвлены? – обратилась я к Галлии.

– Да, – осторожно сказала она, и мне пришлось наклониться над умывальной чашей, чтобы скрыть разочарование.

– Впрочем, помолвки в Риме недорого стоят, – прибавила Галлия, протягивая мне квадратный кусок льняной материи.

– Почему?

– Так уж получается. Большинство женщин выходят замуж по четыре-пять раз кряду.

Я даже замерла, приняв у нее кувшинчик с пастой для зубов.

– Разве можно любить стольких мужчин?

– Ну, твоя мама любила многих, – возразила рабыня.

– Двоих, – отрезала я. – Юлия Цезаря и Марка Антония. И все.

Галлия недоверчиво покачала головой, так что мой брат вмешался.

– Это правда. Римляне могут судачить сколько угодно, но у нее было только два мужа. И она хранила верность папе до самой смерти.

– Как univira, – благоговейно пробормотала рабыня.

Я нахмурилась, и она пояснила:

– Жена единственного супруга. Что ж, в Риме таких почти не осталось. Даже после пятнадцати лет замужества, если отец невесты найдет ей более выгодную партию… – Галлия щелкнула пальцами, показывая, что брак будет расторгнут за считаные дни. – Да и после смерти супруга полагается сразу брать себе нового, даже если вдове уже пятьдесят лет от роду.

– Кто это выдумал? – с отвращением бросила я и принялась натирать зубы.

Галлия развела руками.

– Римляне. Мужчины. Такие вопросы решают отцы и братья. Хозяйка Октавия просто счастливица: ей больше не придется выходить замуж. Цезарь выдал сестре особое разрешение – вести свой собственный дом в одиночку.

После этого мы вернулись в комнату и натянули свежевыстиранную одежду. У меня из головы не выходили гневные обвинения Юбы. Значит, не придется пачкать руки, чтобы здесь выжить? А как насчет замужества с нелюбимым – и новых браков в угоду Цезарю? И еще неизвестно, что ждет Александра, если его вообще оставят в живых по достижении пятнадцатилетия. Может статься, нас разбросают по разным странам, точно пару игральных костей, да еще не раз и не два?

Галлия аккуратно затягивала мой пояс, и я тихо спросила:

– Значит, женщины в Риме так мало ценятся?

– Когда рождается девочка, – отвечала она, – семья впадает в уныние. Дочь – это invisa, ничтожная, нежеланная. Она имеет право лишь на то, что получит от отца.

– В Галлии было точно так же?

– Нет. Но теперь я хуже, чем invisa. Хуже низкой воровки. Мой отец был царем. После победы над ним Цезарь заполонил невольничий рынок нашими соотечественниками, так что обычный раб стал цениться в каких-то пятьсот денариев. Теперь даже булочник может позволить себе держать в хозяйстве девушку для телесных утех.

Я поморщилась, а она продолжала печально:

– Станьте нужными Цезарю. Не дайте ему заподозрить вас даже в мыслях о побеге. Тем более что бежать все равно некуда. Найдите в себе талант. – Галлия повернулась к Александру, одетому в столь безупречную тогу, что можно было принять его за настоящего римлянина, если бы не диадема. – Дайте Октавиану понять, что вы полезны Риму.

– Для чего? – возразила я с горечью. – Чтобы однажды я стала женой сенатора, а моего брата женили на пятидесятилетней матроне?

– Нет. Чтобы однажды вернуться в Египет, – твердо сказала Галлия и перешла на шепот: – Зачем, по-вашему, Юба ни на шаг не отходит от Цезаря? Надеется стать префектом царства, когда-то принадлежавшего его предкам.

– И что же, Октавиан пойдет на это? – вмешался Александр.

– Не знаю. Юба и тот не знает. Мое царство стерто с лица земли… – Ее взор затуманился, будто бы вновь наблюдая давно забытые ужасные картины. – Но ваше – нет. Достаточно проявить повиновение…

Ее оборвал громкий стук в дверь.

– Готовы? – ворвался к нам улыбающийся Марцелл.

Галлия уперлась руками в бока.

– К чему стучаться, хозяин, если ты все равно не ждешь ответа?

Он виновато посмотрел на нас с братом.

– Просто я услышал ваши голоса… И вообще, разве долго надеть тунику? Пусть даже очень красивую, – прибавил племянник Цезаря, глядя на голубой шелк, выбранный для меня, несомненно, самой Октавией.

Мои щеки словно обдало жаром.

– Идем на Форум, – позвал Марцелл, предложив мне руку. – Правда, не представляю, какое занятие предложит сегодня учитель Веррий. В городе можно оглохнуть от шума, так что мы просто не докричимся друг до друга. Но мама велела…

– Разве она не хочет, чтобы вы приняли участие в торжествах? – поинтересовался Александр.

– И пропустили занятия? – насмешливо уточнил Марцелл. – Ни в коем случае. Да и дядя считает, что одного дня более чем достаточно. Не хочет, чтобы мы пресытились впечатлениями.

К этому времени в атрии виллы уже не осталось свободного места, которое не заняли бы клиенты Октавии.

– Похоже, салютарий продлится весь день, – заметила я, шагая вслед за Галлией.

Марцелл покачал головой.

– Пару часов, не больше. Маме надо еще успеть в Субуру, на благотворительную работу. Будь у нее достаточно хлеба, на римских улицах не осталось бы ни одного голодного человека.

– Мы тоже отправимся с ней? – полюбопытствовал Александр, и племянник Цезаря рассмеялся.

– Боже, конечно нет. После школы наведаемся в Большой цирк. Я захватил деньжат, будем делать ставки.

В портике перед нами возникли Тиберий и Юлия. Я поспешила отнять ладонь у Марцелла.

– Можешь не волноваться, – хохотнул Тиберий, заметив мой жест. – Юлия уже видела вас вдвоем и теперь с ума сходит от ревности.

– Не обращай на него внимания. – Девушка сладко улыбнулась Марцеллу и даже демонстративно взяла меня за руку. – Я и Селена станем добрыми подругами.

– Наверное, твой отец пришлет нам солдат для сопровождения? – спросила я.

– Солдаты! – фыркнула Юлия. – С нами женщина-воительница своего племени.

Я посмотрела на Галлию. Волосы цвета пшеницы, гордый профиль… Настоящая царица, да и только. Тут солнце пробилось через ее тунику, и у бедра проступили очертания кожаных ножен. К тому же она открыто носила на поясе нож. Я изумленно взмахнула ресницами.

– Ты воевала?

– Что еще делать, когда все мужчины в рабстве или убиты? Но если толпа озвереет, я не управлюсь. На этот случай есть они.

Галлия указала на группу мужчин, которых легко можно было принять за сенаторов или богатых патрициев, если бы не короткие мечи по бокам и кольчуги под тогами.

– Они все это время шли за нами? – удивилась я.

Дочь Цезаря громко вздохнула.

– И так каждый день. Стоит лишь выйти за порог виллы.

Мы продолжили путь. Не выдержав повисшей между нами тяжелой паузы, я тихо сказала Юлии:

– Послушай, напрасно ты ревнуешь. Марцелл обращается со мной как брат.

Девушка напряженно всматривалась в него, идущего впереди с Александром. Юноши шли приобнявшись и громко смеялись – должно быть, беседовали о ставках. В нескольких шагах позади рассеянно брел Тиберий, уткнув длинный нос в какой-то свиток.

– Может, и так, – протянула Юлия. – Но ты ему не сестра, верно? Мало кто устоит перед столь заразительным смехом.

– Этого я не знаю.

– Скажи, ты ведь не мечтаешь о нем? – осведомилась она.

– Я мечтаю вернуться в Египет, на родину.

Юлия ослабила хватку и наконец улыбнулась по-настоящему.

– Знаешь, мы с ним помолвлены.

– Тебе всего лишь одиннадцать.

– Скоро будет двенадцать, самое время, – возразила она. – Я уже девять лет подряд чья-нибудь невеста. Когда мы поженимся, Рим точно узнает, кто будет наследником Цезаря. Отправим Тиберия в армию, с глаз долой, и перестанем прикидываться, будто он здесь кому-то нужен.

– Тиберий хочет податься в военные?

– А кого интересуют его желания? – Юлия зло покосилась на молодого человека. – Разве что его мать. Между прочим, – дочь Цезаря заговорщически понизила голос, – у нее на Палатине две тысячи рабов. Да-да, – кивнула она, услышав мой изумленный вздох, и поправила темный локон, выбившийся из-под золотой ленты на голове. – Их поселили на западном склоне холма.

– Я никого не видела.

– Само собой. Для этого выстроены подземные коридоры. Не хватало еще натыкаться на эту братию на каждом шагу. Но если послушать, как она жалуется на недостаток рабов, можно подумать, бедняжка одна занимается всей работой. А еще она терпеть не может беременных и сразу кому-нибудь их перепродает.

– Потому что сама не может родить Октавиану наследника? – догадалась я.

Собеседница изогнула брови.

– Отец говорил, что ты очень сообразительная… – Она впилась в меня темными очами, словно решая, нравится ей это или нет. – Верно. Девушек отправляют возделывать поля, на самую тяжелую работу, которая их сломает. Подальше от мужчины, который… Ну а если она дознается, кто это был…

Юлия покачала головой.

– И твой отец ее любит? – спросила я, помолчав.

– Сомневаюсь. Но в Риме не заключают браков по любви. Разве что у меня это получится, – довольно прибавила она. – А когда Марцелл станет Цезарем, законы переменятся.

– Что будет с Агриппой?

– Пусть себе остается полководцем.

– Его это устраивает?

– Если отец прикажет служить Марцеллу – он все исполнит. Они очень давние друзья, ведь папа держит при себе только самых надежных людей.

Мы как раз проходили то место, где накануне Юба убил человека, напавшего на меня. Тела нигде не было видно. Я передернулась от внезапного озноба.

– Значит, вот почему он до сих пор вместе с Ливией?

Юлия посмотрела на меня, очевидно пораженная этой мыслью.

– Да. Пожалуй. Уж точно не ради детей.

– Но ведь она родила Тиберия и Друза.

– От первого мужа, – процедила моя спутница. – Впрочем, и у отца от прошлого брака осталась я. Вывод ясен, не так ли?

На моем лбу появилась морщина.

– Их прокляли! Октавиан бросил маму в день моего рождения ради Ливии, в то время уже беременной и замужней. Оставленного супруга сделали посаженным отцом невесты на свадьбе, представляешь? – возмущенно прошипела Юлия, словно вела речь не о родном человеке. – А впрочем, понятно, что его к ней привлекло. Марк Антоний часто высмеивал моего отца в Сенате, называл безродным и внуком плебея.

Представив, как папа произносит подобные слова, я мысленно насладилась гневом Октавиана и даже исполнилась гордости.

– Отцу, несмотря на всю его власть, не хватало происхождения, ну а Ливия происходит из старинного рода Клавдиев. Только знаешь ли, чем ознаменовался первый же год их совместной жизни?

Я мотнула головой. Лучи рассвета окутали храм Юпитера нежно-розовой дымкой, окрасив кожу моей собеседницы нежным румянцем. Наверное, это самая красивая девушка в Риме, подумалось мне, и тут она злобно сощурила глаза.

– Хижина Ромула сгорела дотла. Статуя Виртуса[18]18
  Виртус – в мифах древних римлян персонификация мужественности как главной добродетели римского народа, а в основном – правящего императора.


[Закрыть] пала ниц. Потом Ливия принесла мертворожденного, и больше детей у них не было.

Мертворожденный после двух совершенно здоровых сыновей? И впрямь подозрительно.

– А Терентилла?

– Они никогда не поженятся, – отрезала Юлия. – Ливия обо всем позаботилась. Она сама ткет ему тоги и варит бодрящие напитки.

– Разве для этого не держат рабов?

Девушка улыбнулась.

– Конечно держат. Но ни одному рабу на свете отец не доверится так же, как Ливии. А что такое Терентилла? – прибавила она с грубой прямотой. – Смазливая актриса, у которой один театр на уме.

Перед нами открылась деревянная дверь на Форуме, и Галлия провела нас в маленькую комнатку.

– Это здесь? – с беспокойством спросила я.

– Школа, – вздохнула Юлия.

Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядела сидящего за письменным столом человека в аккуратно задрапированной тоге, с такими же светлыми, как у Марцелла, волосами, но более темным оттенком глаз. Мне представлялось, что мужчина окажется намного старше Галлии, но ему едва исполнилось тридцать. При виде нашей провожатой он встал.

– Учитель Веррий, – улыбнулась она.

Тот подошел и, любезно взяв рабыню за руку, обменялся с ней чуть более долгим, нежели полагалось, поцелуем.

– Доброе утро, Галлия, – произнес он по-гречески. – А это, должно быть, египетские царевич и царевна.

– Да, господин Александр и госпожа Селена, – ответила та, к моему изумлению, на эллинском наречии. – Они обучались в Мусейоне. Госпожа Октавия говорит, что царевна одарена в искусстве.

Учитель Веррий посмотрел на меня.

– В каком же?

– Интересуюсь архитектурой, – ответила я. – Зданиями, городами.

– Ну а царевич?

Я замялась, а Марцелл рассмеялся и пояснил по-гречески:

– Александр играет на скачках и потрясающе режется в кости.

Между бровями учителя появилась морщинка. Юлия хихикнула.

– Что смешного в том, чтобы праздно растрачивать время? – едко вставил Тиберий.

– Ничего. Как и в зазнайстве, – парировала она, и шея молодого человека побагровела, потом запунцовели щеки.

Не обращая внимания на их привычную перепалку, учитель Веррий заговорил со мной:

– Надеюсь, в Муcейоне ты изучала Вергилия?

– А еще Овидия, и Гомера, и афинских трагиков.

Он просто расцвел от удовольствия.

– Тогда с радостью говорю тебе: добро пожаловать в школу.

С этими словами он покосился на Юлию и Марцелла.

Интересно: если бы не их высокое положение на Палатине, какой прием ожидал бы здесь эту парочку? Галлия ушла, попрощавшись, а мы заняли отдельные столики, на каждом из которых лежала восковая табличка и стиль[19]19
  Бронзовая палочка с заостренным концом, предназначенная для нанесения текста на табличку, покрытую воском.


[Закрыть].

– На каком языке нас будут учить? – спросил мой брат.

– Как сказал Цицерон, за добродетелью нужно обращаться к соплеменникам, а вот культуру искать лучше у греков.

Мы с Александром переглянулись, и я заметила в уголках его рта улыбку. Стало быть, все, что от нас здесь потребуется, – это выучить язык собственных предков? То есть почти ничего.

Остаток утра мы провели за чтением афинских пьес. Занятия обещали быть несложными, но интересными. Учитель Веррий устроил состязание между нами: кто быстрее ответит на заданный вопрос. За правильный ответ мы получали особые фишки. Ближе к концу урока состязались уже только я и Тиберий. На столе Александра лежало семь фишек, у Юлии – три, у Марцелла – одна, а у нас двоих набралось по одиннадцать штук. Я не знала, какой будет награда, но твердо вознамерилась не отступать.