Текст книги "Нострадамус"

– Скажи, теперь, когда ты узнал все, ты меня не бросишь? Не оттолкнешь? – спросила Мари.

Рено еще крепче сжал девушку в объятиях и приподнял ее над землей так, словно держал в руках прекрасную драгоценную лилию.

– Ты – моя ненаглядная невеста!

– Я – твоя жена! – взволнованно прошептала Мари.

– Да-да, моя возлюбленная! Ты должна ею стать. Завтра же я схожу в Сен-Жермен-л'Оссерруа к одному старому священнику, моему другу, и мы отпразднуем нашу свадьбу.

Мари снова задрожала, но уже не от любви – от ужаса.

Она почувствовала, как когти злого рока впиваются в ее ослабевшую душу. Потому что свадьба… О боже! Брак по закону! Событие, которого никак нельзя избежать! А ведь что это означает?

Либо ей придется самым законным образом поставить свою подпись, то есть – написав фамилию, признаться, чья она дочь на самом деле, либо солгать, написать в божьих книгах только имя, а значит – обмануть самого Господа Бога.

Эта свадьба, приводящая ее в такой ужас свадьба может привести только к одному из двух последствий.

Или к катастрофе!

Или к святотатству!

И в том, и в другом случае ее подстерегает смерть!note 3Note3
  Само слово «святотатство» сохранило в наши дни только свой этический, нравственный смысл. Однако в ту эпоху, когда происходит действие романа, когда церковь и религия обладали поистине безграничной властью, понятие «святотатство» включало в себя куда более грозные последствия. Тот, кто его совершал, не только в соответствии со Священным Писанием обрекал свою душу на вечные муки. Это было еще не всё. Его еще и приговаривали к смерти, подвергая тело пыткам, самой безобидной из которых казалось повешение. (Примеч. авт.)


[Закрыть]

Часть вторая
БРАКОСОЧЕТАНИЕ

I. Два королевских сына

Для того чтобы ты, читатель, смог лучше представить себя ту ужасную сцену, которую мы собираемся тебе описать, и место, которое она занимает в излагаемой нами драматической истории, тебе придется перенестись в королевский дворец, в Лувр. Мы пройдем мимо шумной толпы придворных и задержимся ненадолго в удаленной от царящей во дворце суматохи гостиной, чтобы взглянуть на то, что там происходит, и услышать то, о чем говорят собравшиеся в ней люди.

Их четверо. С одной стороны, два королевских сына, Франсуа и Анри, с другой – Роншероль и Сент-Андре, которые только что явились в Лувр. Сыновья Франциска I, прикованные друг к другу ненавистью, соединившей их так же прочно, как других братьев связывает любовь, были неразлучны. Никогда ни один тюремщик не следил так пристально за поведением заключенного, как Франсуа за поведением Анри. Никогда ни один инквизитор не искал с таким рвением следы тайных мыслей на лбу еретика, с каким Анри пытался прочесть их по лицу Франсуа.

Дело в том, что любовь порождала жгучую ненависть. Оба брата одновременно влюбились до безумия, до беспамятства в одну и ту же женщину. Они были вместе, когда впервые увидели ее под тополями на берегу Сены. Они вместе испытали потрясение, предшествовавшее любви. И ими обоими в одно и то же время овладела не желающая знать никаких препятствий на своем пути страсть.

Они с равным и огромным нетерпением ожидали появления в Лувре Роншероля и Сент-Андре, посланных ими в ночной дозор, и, когда те вошли в комнату, обернулись к ним с одинаковым тревожно-вопросительным выражением на лицах.

– Ваше Высочество, Монсеньор! – сказал граф де Сент-Андре. – Теперь мы знаем, кто ее возлюбленный.

– Ваше Высочество, Монсеньор! – добавил барон де Роншероль. – Теперь мы знаем, кто та молодая девушка, которую вы удостоили чести…

– Кто же она? – в один голос, не дав ему договорить, воскликнули принцы.

– Дочь сеньора де Круамара!

– А он, тот мужчина, которого она любит? – злобно спросили принцы.

– Его зовут Рено, – ответил Роншероль. – И я должен сказать вам, господа, это очень опасный человек.

Франсуа пожал плечами. Анри улыбнулся.

– Этой ночью, – подтверждая слова спутника, вступил в разговор Сент-Андре, – мы своими глазами видели, как он делал что-то очень странное… Будьте очень осторожны и предусмотрительны. Можно отравить или любым способом отправить на тот свет существо, тебе подобное, но кто знает, какие силы покровительствуют посланцу ада и защищают его…

На этот раз оба принца дрогнули.

– Так что же вы видели? – прошептали они.

– Мы видели такое, – поспешил ответить Роншероль, – что заставило отступить военный патруль, который мы сопровождали! Офицер и лучники были свидетелями и могут подтвердить наши слова. Выйдя на Гревскую площадь, мы увидели там этого человека, этого Рено. Он стоял на коленях посреди пепелища – там, где днем разжигали костер, где сожгли колдунью. Рядом с ним находился черный призрак. И что же он делал, господа? Он вынимал из пепла кости колдуньи!

Принцы содрогнулись. А Роншероль продолжил свой рассказ:

– Да, именно кости, Ваше Высочество, именно кости, Монсеньор, и эти кости наверняка предназначались для какой-то ворожбы, для наведения порчи… Поэтому, кем бы он ни был, человеком или дьяволом, Рено – преступник. Остается только отдать приказ: поймать его, арестовать и сжечь, как сожгли ту колдунью.

– Правда! Правда! – закричал Анри. – Я сейчас же бегу к королю. Я выдам ему преступника и прикажу арестовать этого Рено!

– Вот уж нет, – проворчал Франсуа. – Это мне надо идти к королю. Я – старший!

Взбешенные братья уставились друг на друга так, словно впервые увидели один другого. Речи, которыми они при этом обменивались, были похожи скорее на рычание тигров, оказавшихся лицом к лицу, вернее, мордой к морде над убитой добычей, на которую каждый уже положил свою когтистую лапу. В этот момент за дверью раздался шум, и граф д'Альбон де Сент-Андре воскликнул:

– Сюда идет король!

– Король! – в один голос прошептали братья, перестав мерить друг друга взглядами и повернувшись к двери.

– Клянусь Богом! – радостно сказал Франциск I, направляясь к сыновьям. – Опять они спорят из-за юбки! Не возражайте, я все слышал. И прекратите эти споры: сейчас же поцелуйтесь, и да будет мир!

Франсуа и Анри послушались отца и обнялись под его бдительным взглядом. Но братский поцелуй даже со стороны, наверное, больше всего напоминал укус ненависти, потому что король-отец, слегка побледнев, покачал головой.

– Дети! Мальчишки! – воскликнул он, силясь улыбнуться. – Настоящие мальчишки, вот вы кто! И из-за чего все это! Два брата воспылали друг к другу смертельной ненавистью из-за какой-то девицы! Черт побери, если вы не можете договориться, бросьте жребий – добавил он, внезапно расхохотавшись.

Принцы вздрогнули и переглянулись.

– Она хотя бы хорошенькая? – продолжал веселиться король. Видя, что братья перестали спорить, он успокоился, и лицо его, сиявшее счастьем и радостью, снова приобрело привычное беззаботное, хотя и чуть скептическое выражение.

– Ах, сир! Только представьте себе восхитительное существо, настоящую белокурую мадонну с роскошными волосами, алыми, словно раскрытый гранат, какие я видел только под солнцем Испании, губками и…

Франциск I, не слушая, легкой походкой направился к двери, за которой слышалось жужжание огромной толпы придворных. Гаэтан де Роншероль бросился к дофину и прошептал ему на ухо:

– А арест, Ваше Высочество? Если вы не арестуете этого человека, красотка ускользнет от вас!

Альбон де Сент-Андре, кусая губы, побледнел: опять его опередили!

– Сир, – сказал дофин, устремляясь вслед за королем. – Сир, здесь находятся два верных слуги Вашего Величества: граф де Сент-Андре и барон де Роншероль. После вчерашнего мятежа черни они ночью ходили с дозором и на Гревской площади заметили человека, некоего Рено, который занимался там каким-то дьявольским и – уж наверняка! – преступным делом!

– Ну и что?

– Как это «ну и что», сир? Этого человека надо арестовать, судить, приговорить! Одно ваше слово, сир, ваш приказ – и он умрет!

Франциск I нахмурился, помрачнел.

– Опять эти истории с колдовством! – проворчал король. – Клянусь Богом, что-то слишком часто они повторяются! Круамар мог бы кое-что рассказать насчет этого…

– Сир, ради бога! – вскричал Анри, не давая брату сказать больше ни слова. – Все же видели, как этот человек собирал в пепелище, оставшемся от костра, кости сожженной накануне колдуньи!

– Ну и что? – снова спросил король, куда более сурово.

– Сир, но ведь его обязательно надо арестовать, этого Рено, и судить!

– Вот уж нет, клянусь Богом! Вот уж чего я не хочу! – недовольно буркнул король. – Хватит с нас судов над колдунами. Вчера мы вызвали этим возмущение, которое едва не переросло в бунт. Поверьте мне, дети мои, когда вы станете царствовать, нужно прежде всего научиться улыбаться льву, чтобы наверняка укротить его, подавить его волю. Париж вчера ясно показал нам, что не хочет, чтобы продолжали сжигать его колдунов и ведьм. И я не хочу, чтобы трогали этого человека!

Франсуа и Анри, потрясенные и подавленные услышанным, переглянулись. В углу комнаты послышались тяжелые вздохи: это Роншероль и Сент-Андре по-своему переживали случившееся. Король, не обращая ни на кого внимания, снова двинулся к двери.

– Все пропало! – с неописуемым бешенством воскликнул Анри, едва отец вышел из комнаты. – Девушка опять ускользнула!

Франсуа сжал кулаки. Глаза его налились кровью. Было совершенно очевидно, что оба молодых человека испытывают к незнакомке ту чудовищную страсть, которая способна превратить мужчину в дикого зверя.

– Ничего еще не потеряно, – спокойно отозвался Роншероль.

– Без всяких сомнений! – поторопился добавить Сент-Андре. – Поскольку король отказался арестовать этого негодяя…

– И отлично! – перебил его Роншероль. – Значит, мы заставим его исчезнуть!

– Неужели вы займетесь этим? – в один голос, одинаково тяжело дыша, спросили оба принца.

– Конечно же, займемся!

Два царственных шалопая наконец успокоились: девушка никуда от них не денется. Но сразу же в обоих взыграла ревность, они злобно уставились один на другого, и у каждого с губ готовы были сорваться проклятия и оскорбления.

– Так что же, последуем совету короля? – опомнившись первым, спросил Франсуа.

– Я только что хотел это предложить! – воскликнул Анри, не скрывая бешенства из-за того, что брат опять обогнал его.

– Подайте кости! – крикнул Франсуа.

– Вот они, – откликнулся Сент-Андре, выходя из тени.

– Кто начнет? – поинтересовался Анри.

– Я! – рявкнул его брат. – По праву старшего!

– Ну, ладно, – недовольно буркнул Анри. Франсуа схватил кости, бросил их в кожаный стаканчик.

– Минутку, – схватил его за руку младший брат. – Сначала договоримся о правилах игры. Этого требует закон чести.

– Да, правда, – неохотно проворчал дофин.

– Тот, кто проиграет, должен будет с сегодняшнего же вечера во всем добровольно помогать выигравшему. Согласны?

– Я это и сам имел в виду.

– Поклянитесь!

– Клянусь…

Братья несколько секунд хранили молчание, все так же тяжело дыша и утирая платками лбы. Потом Франсуа стал трясти стаканчик с костями. Но Анри снова схватил его за руку.

– Погодите минутку, – сказал он. – Тот, кто проиграет, должен навсегда отказаться от этой девушки и, что бы ни произошло, ничего не предпринимать в отношении нашей красавицы. Клянитесь!

– Я-то клянусь, – проворчал Франсуа, – но вы тоже должны поклясться.

Анри произнес клятву помогать старшему брату овладеть девушкой, если Фортуна улыбнется ему, а также не пытаться как-то повредить ей в случае успеха дофина.

И только тогда Франсуа дрожащей рукой снова встряхнул кожаный стаканчик: игральные кости, гремя, покатились на стол.

– Три! – закричал Сент-Андре.

Франсуа чуть не лопнул от бешенства: ему выпали единица и двойка, то есть появились все шансы проиграть: ведь если на каждой грани кубика выбито от одного до шести углублений и выбрасывается сразу пара, почти невероятно, чтобы брат выбросил меньше трех.

– Отлично, – сказал дофин, пытаясь сохранять спокойствие. – Думаю, я проиграл. Но я сдержу свое слово, Анри, и буду помогать вам.

Анри, в свою очередь, встряхнул стаканчик, выбросил на стол кости и, не удосужившись взглянуть на них, повернулся к брату с торжествующей, злорадной усмешкой. В ту же секунду оба принца услышали голос потрясенного Роншероля:

– Два! Две единицы! Ах, Монсеньор, до чего же неудачно получилось: только два!

Франсуа испустил радостный вопль. Анри некоторое время тупо смотрел на две единицы, которые он только что сам, своей рукой выбросил на стол, больно укусил эту руку и прохрипел только одно слово:

– Проклятие!

II. Будет ли свадьба?

Дом на улице Тиссерандери, где укрылась Мари де Круамар, был совсем небольшим, с виду скромным, но прекрасно отделанным изнутри. Мари унаследовала этот дом от матери вместе с двумя другими: на улице Сен-Мартен и на улице Лавандьер, напротив кабачка с загадочным названием «Угорь под камнем»note 4Note4
  «Anguille-sous-Roche»; выражение «ilуa (quelque) anguille sous roche» означает «здесь что-то неладно» или «тут что-то кроется». (Примеч. пер.)


[Закрыть].

В то утро, спустя неделю после событий, о которых мы попытались подробно рассказать нашему читателю, дама Бертранда усердно наводила порядок на первом этаже дома на улице Тиссерандери. А в отделанной с безупречным вкусом комнате – сразу было видно, что ее хозяйка, которой, конечно же, была Мари, обладает врожденным чувством красоты, – находился, как, впрочем, и каждый день, Рено. Его благородное лицо, одновременно сияющее и сумрачное, выражало сразу и сыновнее горе, и пылкую любовь.

Влюбленные сидели рядышком, держась за руки, – эта привычка переросла в необходимость еще с тех пор, как они встречались на скамейке под тополями у берега Сены. Что до Мари, то в ее улыбке отражалась вся трагедия, которую пришлось переживать этой отважной девушке. Потому что в то время, когда она улыбалась, когда она приказывала своему телу не дрожать, когда подавляла эту предательскую дрожь, чудовищное волнение терзало ее душу, а сердце порой переставало биться. «Катастрофа! Она вот-вот произойдет! Она уже на подходе! И ничто не может помешать! Ничто!» – вертелись у нее в голове неотступные мысли.

– Мари, – продолжал между тем Рено. – Вот и прошла та неделя отсрочки, которую ты у меня попросила. И ты была права, душенька моя. Если бы мы поженились на следующий же день после такой огромной беды, наша свадьба свершилась бы не в счастливый час. Прошедшая с тех пор неделя, твоя нежность, твое очарование позволили моему сердцу хоть немного успокоиться, тяжелые воспоминания словно заволоклись дымкой… Ужасные, отвратительные видения отступили от меня…

– Милый мой возлюбленный, – отвечала Мари с величайшим спокойствием, – давай подождем еще немного. Разве ты не уверен в моей любви? А потом, знаешь, о чем я думаю? Если бы мы уехали вдвоем из Парижа и отправились в Монпелье, там мы могли бы заключить наш союз, получив благословение твоего достопочтенного отца, у него на глазах…

Рено покачал головой.

«Катастрофа! – отозвалась на это движение душа Мари. – Ничто не помешает! Ничто!»

– Ты забываешь, обожаемая моя, ты совсем забыла о том, о чем я и сам не вспоминал в эти дни: мне надо найти доносчицу! Нужно, чтобы дочь Круамара расплатилась за свое предательство, за свое двойное преступление… Во-первых, она отправила мою мать на костер, а во-вторых… во-вторых, она – дочь своего отца! Потому что – послушай, Мари! – моя мать прокляла этого человека и в потомстве его! И только я могу и должен осуществить это проклятие!

– Как ты ее ненавидишь! – прошептала Мари.

– Что до моего отца, ты была права, напомнив мне о нем. Бедный старик с нетерпением ждет меня: ведь уже больше месяца назад я должен был приехать в Монпелье. А он ждет, что я привезу ему чудодейственный эликсир…

– Эликсир? – удивилась Мари. – Приворотное зелье?

– Можно сказать и так, – ответил Рено, улыбаясь. – Я ездил за ним в Лейпциг, в Германию, где его изготовил старый друг отца, маг и волшебник. Это зелье приворожит ему долголетие… Продлит ему жизнь, или, по крайней мере, придаст его дряхлеющему телу новые силы, необходимые для работы… Я вижу, тебя все это очень удивляет, дорогая возлюбленная? Подожди немножко, и ты узнаешь всю правду о гении моего отца, о моей бедной матери и обо мне самом.

– Боже! – сказала Мари, и любопытство ее на этот раз было вполне искренним. – Но когда же это случится?

– Когда ты станешь моей женой. А это будет очень скоро: завтра мы обвенчаемся. К свадьбе уже все готово. Со священником я договорился. Два моих друга, можно сказать, брата, Роншероль и Сент-Андре, о которых я столько тебе рассказывал, станут свидетелями нашего бракосочетания. Понимаешь, обожаемая моя Мари, я не хочу ехать в Монпелье раньше, чем дам тебе свое имя… А главное, – прибавил он пылко, – прежде, чем мы обменяемся теми поцелуями, которые сделают тебя навсегда моей. Завтра, Мари, уже завтра ты станешь моей навеки!

«Вот она, катастрофа, уже на пороге! – клокотала душа Мари. – Ничто не помешает! Никакой отсрочки! Ничто и никогда! Ничто? О, какая мысль! Всемогущий Господь, это Ты, Ты послал мне мысль, которая только что поразила меня! Это Ты приказываешь мне попрать честь, добродетель, стыд! Я стану его женой до венчания, тогда церковный брак ничего не будет значить… ОН НИЧЕГО НЕ БУДЕТ ЗНАЧИТЬ, ПОТОМУ ЧТО Я ОТДАМСЯ РЕНО ДО СВАДЬБЫ!»

Один взмах крыльев – и этот ангел чистоты поднялся над условностями вечных истин, туда, где уже не существует ни стыда, ни бесстыдства, ни добродетели, ни порока. «Может быть, я и буду наказана за это, но Рено не умрет от отчаяния, что полюбил дочь Круамара!»

Рено тем временем встал со словами:

– Мне пора идти… Мы договорились с Роншеролем и Сент-Андре, что они придут ко мне в это самое время. До свидания, моя дорогая, до завтра, сердце мое…

– Останься! – пролепетала Мари, обвивая руками шею возлюбленного. – Ах, останься, хоть ненадолго, не уходи так сразу…

– Ты хочешь, чтобы я остался? – спросил опьяненный ее нежностью Рено.

– Но разве ты не видишь, что я умираю от любви? Останься… пусть ненадолго… хоть чуть-чуть… Не уходи!

– Ты хочешь, чтобы я остался? – повторил молодой человек, чувствуя, как его всего охватывает трепет и как кровь в его жилах превращается в потоки вулканической лавы.

Она не отвечала. Только еще крепче обняла возлюбленного. Грудь ее волновалась… Глаза закрылись… Дрожащими губами, впав в полуобморочное состояние, Мари искала губ юноши… А когда она очнулась от этого доходящего до экстаза восторга, жертвоприношение любви состоялось: Мари стала женой Рено.

«Теперь, – повторяла себе девушка, когда потрясенная всем, что случилось, ослабевшая, она осталась одна в своей комнате, – о, теперь это венчание ни к чему!»

В этот самый момент Рено, который, исполненный райского блаженства, несся на встречу с друзьями, пылко признался себе:

«Теперь, о, теперь особенно необходимо, чтобы мы обвенчались завтра же, иначе – позор мне!»

Когда Рено подходил к своему дому, было около девяти часов вечера. Граф де Сент-Андре и барон де Роншероль терпеливо ждали, пока он появится, и это терпеливое ожидание было вдохновлено не чем иным, как самой жгучей ненавистью.

– Простите, простите меня, друзья мои! – принялся извиняться Рено, едва показавшись на пороге. – Если бы вы только знали… Но раз уж мы собрались здесь все, давайте сразу условимся, что и как будем делать завтра, в этот великий и незабываемый день.

– Погоди, дорогой мой, – ответил ему Роншероль, – не мы одни томимся в ожидании. На кухне подкрепляется один бедный малый, который сидит здесь и ждет тебя с двух часов пополудни.

– Что это за человек? – спросил Рено со смутным беспокойством, предвещавшим беду, которая могла вот-вот случиться.

– Чей-то посланец, – внимательно вглядываясь в него, сказал Сент-Андре.

– Посланец из Монпелье, – уточнил Роншероль, также пожирая глазами молодого человека.

Услышав последние слова, Рено сорвался с места, как сумасшедший. Не прошло и двух секунд, как он уже беседовал с курьером.

– Вы прибыли из Монпелье?

– За одиннадцать дней, сударь. Я делал почти по восемнадцать лье в сутки, загнал в дороге двух лошадей, и.вот я уже с полудня в Париже!

Рено протянул посланцу отца кошелек, полный золотых монет.

– Где он берет столько золота? – прошептал Роншероль.

– Тихо! – зашипел на него Сент-Андре. – Посмотрим. Послушаем.

Приезжий радостно схватил кошелек и в обмен протянул Рено письмо. Молодой человек резким жестом сорвал печать и – побледнев, тяжело переведя дух – принялся читать. В послании было написано:

«Если в течение двадцати дней я не получу эликсира, который мой ученый брат Экзаэль наверняка передал тебе для меня, я умру. Двадцать дней – все, что мне осталось. Поторопись, сын мой! Но если ты приедешь слишком поздно, вот моя последняя воля: ты разроешь мою могилу и прочтешь пергамент, который найдешь спрятанным в одежде, надетой на меня перед похоронами. Обнимаю тебя, дорогое мое дитя, посылаю тебе мое благословение. Утешь свою матушку, вели ей не плакать, скажи ей, что моя последняя мысль была о ней и о тебе и что я жду вас обоих в прибежище астральных душ.

Н.

Поторопись! Поторопись! Может быть, еще есть время…»

Когда Рено поднял глаза от письма, он был смертельно бледен. Нахмурив брови, юноша некоторое время что-то сосредоточенно в уме подсчитывал, видимо, пытаясь охватить всю ситуацию в целом и решить мучающую его проблему. Потом твердым шагом подошел к огню и сжег присланное отцом письмо. Только после этого он обратился к курьеру:

– Тебе знаком человек, приславший тебя?

– Нет, мессир. Но я пообещал ему добраться сюда за двенадцать дней. Ваша милость видит, что я сдержал слово, даже управился всего за одиннадцать!

– Хорошо. Но мне нужно проделать весь путь за девять дней. Это возможно?

– Да, если загнать полдюжины добрых лошадок…

– Я загоню десяток и потрачу на дорогу неделю. Что ж, можете идти, друг мой.

Посланец поклонился до земли и исчез.

– Что, плохие новости? – спросил Роншероль.

– Очень, – процедил Рено сквозь зубы.

– Какое несчастье, друг мой! – воскликнул Сент-Андре. – Тебя словно преследуют беды! Потому что – только не отрицай, Рено, а то я перестану верить в твою дружбу! – вот уже неделю я вижу, что ты подавлен каким-то страшным горем. Твои возгласы, твое поведение, твой голос, рыдания, которых порой ты не в силах сдержать, – все, все говорит об этом!

– Да, – подтвердил Роншероль, – и началось это… Когда же? Погоди-погоди… Ах да, в тот самый день, когда происходил этот мятеж нищих на Гревской площади! Когда сожгли колдунью…

Рено опустил голову. Сердце его будто сжимали тиски. Он переживал одну из тех минут, когда человек, каким бы сильным и мужественным ни был, может просто умереть, если не услышит слова утешения, одну из тех минут, когда человек забывает об осторожности, об угрожающей опасности, обо всем на свете, когда он способен отдать все за самую малость дружеского участия.

– Эта колдунья… – начал он шепотом.

– Ну? В чем дело? Говори же! Эта колдунья?

– Она моя мать!

– Твоя мать! – хрипло повторил за ним Роншероль, и несчастному юноше показалось, будто он слышит в голосе друга жалость и сочувствие.

– Да… Моя матушка! – горестно повторил он и, рыдая, бросился в раскрытые ему навстречу объятия барона де Роншероля.

А барон, крепко прижимая его к себе и шепча слова утешения, думал:

«Он у меня в руках! Ему конец! Это была его мать! Господи помилуй! Я же это подозревал… Ай-ай-ай! Он у меня в руках! Сын колдуньи задумал жениться на дочери Круамара! Вот это да!»

Как ни странно, Рено довольно быстро удалось взять себя в руки, подавить волнение, и его так называемым «братьям» почудилось, будто он обладает какой-то загадочной таинственной силой воздействия на собственные чувства.

– Друзья мои! – абсолютно спокойным голосом сказал он. – Известия, которые я только что получил, вынуждают меня нынешней же ночью покинуть Париж. Роншероль, ты найдешь для меня хорошую лошадь. А у тебя, Сент-Андре, при дворе большие связи. Ты поможешь мне получить пропуск через Адовы воротаnote 5Note5
  Ворота, ведущие в Париж, в те времена закрывались с вечера, и никто не мог въехать в столицу Франции или выехать из нее без специального приказа. Адовы ворота выходили на дорогу, ведущую в Орлеан и на юг страны. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

– Нет ничего проще! – отозвался Сент-Андре.

– Пропуск понадобится мне к часу ночи.

– Отлично, дорогой друг. Но как же твоя свадьба? Ты отложишь венчание до времени, когда вернешься в Париж?

– Нет, – ответил Рено решительно и непреклонно. – Вы познакомитесь с моей нареченной сегодня, вместо того чтобы познакомиться завтра. В Сен-Жер-мен-л'Оссерруа через час после полуночи начинается месса. Вот во время этой мессы мы и обвенчаемся с Мари. Вы же придете туда, братья мои?

– Конечно! – обрадовался Сент-Андре. – Значит, увидимся в половине первого?

– Значит, в Сен-Жермен-л'Оссерруа, – уточнил Роншероль. – Но лучше мы там будем к полуночи.

– Прекрасно, – сказал Рено. – Так действительно лучше. Встречаемся в полночь. У меня хватит времени представить вас моей невесте.

Молодые люди вышли все вместе из дома Рено и разошлись по сторонам. Рено побежал к священнику, который должен был служить мессу, Роншероль и Сент-Андре отправились заниматься своими делами.

В этот момент было около десяти часов вечера.

– Давай-ка зайдем сюда, – предложил Роншероль спутнику, указывая на еще открытый в этот поздний час кабачок. Они зашли, уселись за столик, к ним приблизился слуга с хитроватой физиономией.

– Бутылку испанского вина, – потребовал Роншероль. – Перья. Бумагу. Чернила. Воск.

Сообщники обменялись взглядами, честно говоря, они побаивались друг друга.

– Ну, наконец-то! – вздохнул Сент-Андре, и вздох этот мог бы показаться стороннему наблюдателю мучительным, настолько теснила грудь мерзавца нечаянно выпавшая на его долю радость.

– Неплохо получилось, да? На этот раз – он пропал! То, что мы тщетно пытались узнать целую неделю, он сам преподнес нам на блюдечке!

– Да. И Его Высочеству дофину не на что будет пожаловаться сегодня ночью…

Роншероль склонился к уху Сент-Андре и прошептал:

– Но для этого нужно, чтобы бракосочетание не состоялось.

– Ба! – отмахнулся тот. – Какое имеет значение это венчание, если сразу после него новобрачный отправится по своим делам?

– Это было бы верно, если бы мы имели дело с какой-нибудь другой девушкой, не с Мари де Круамар. Послушай, может быть, и даже наверное, она уступила бы принцу, останься она незамужней. Но обвенчавшись! Она же при этом поклянется в верности мужу перед Богом, и хоть ты ее убивай, но она эту клятву не нарушит, понимаешь?

– Мда… – промычал вместо ответа Сент-Андре.

Тем временем слуга принес то, что от него требовалось, и теперь раскладывал и расставлял все эти предметы на столе.

– Черт побери! Так что же нам теперь делать? – взволнованно спросил граф, едва слуга отошел. – Нет никакого средства помешать этой свадьбе, если только, – добавил он едва слышно, – не вернуться к моей первой мысли и не прирезать парня!

Роншероль пожал плечами и улыбнулся. От этой улыбки его собутыльника бросило в дрожь.

– Я знаю средство, – буркнул Роншероль с налитыми кровью глазами. – И оно будет получше твоего кинжала!

– Ей-богу, я начинаю тебя бояться!

– Между тем это совсем не страшно и очень просто. Гляди!

И Роншероль принялся быстро писать. Когда он закончил, то подсунул листок бумаги Сент-Андре, который, прочитав написанное, крепко выругался и воскликнул:

– Вот это да! Просто чудо! Ты свое дело знаешь! Не иначе, далеко пойдешь!

– Я на это и рассчитываю! – усмехнулся Роншероль, складывая листок бумаги вчетверо и прикладывая к воску свой перстень с печаткой без герба.

Вот что написал Роншероль:

«Господин Рено!

Девушку, на которой вы собираетесь жениться, зовут

МАРИ ДЕ КРУАМАР».

– Жерве! – крикнул Роншероль. Подбежал слуга.

– Жерве, хочешь заработать десять золотых экю за пустяковую работу?

– О, господин барон! – пробормотал слуга, явно оглушенный такой огромной суммой.

– Так ты хочешь их заработать, негодяй, или не хочешь? – загремел Сент-Андре, изнемогая от нетерпения.

– Да я бы ради таких денег, не задумываясь, в огонь бросился!

– Отлично, – сказал Роншероль. – Возьми это письмо. Приходи в половине первого ночи в Сен-Жер-мен-л'Оссерруа. Там передашь его молодому человеку, с которым я буду беседовать у входа в храм. И получишь свои десять экю. Да, что еще важно: молодого человека зовут господином Рено. А теперь – держи и помни: я распотрошу тебя, если забудешь сделать так, как я сказал!

За несколько минут до полуночи Роншероль и Сент-Андре подошли ко входу в церковь. Они дрожали. Они смеялись.

В этот момент в десяти шагах от них возникли две тесно прижавшиеся одна к другой тени: это Рено, обнимая подругу за талию и поддерживая ее своей мужественной рукой, вел Мари к алтарю.

Она пришла!

Нет, не бракосочетание оказалось ни к чему, оказалась ни к чему жертва, которую она принесла во имя любви! Ей пришлось все-таки идти в храм! Она тщетно пыталась воспротивиться железной воле жениха.

И она пришла, она сейчас пойдет под венец с человеком, которого любит больше своей жизни, больше своей души, да, она идет на этот брак по любви, любви чистой, любви вечной, но идет так, как спускались в ад осужденные на вечную погибель из легенд и мифов о мятежном ангеле, восставшем против Бога…

Рено увидел Сент-Андре и Роншероля и бросился к ним со словами признательности, не скрывая радости. Пылко пожимая им руки, он спросил:

– А что с пропуском?

– Вот он, – ответил Сент-Андре, протягивая ему сложенный листок бумаги, который Рено немедленно спрятал в карман своего камзола.

– А лошадь? – снова спросил он.

– Привязана к решетке ограды и ждет тебя там. Сможешь вскочить в седло, едва отойдя от алтаря.

– Отлично. Пойдемте.

– Куда? Еще слишком рано! – забеспокоился Роншероль, с нетерпением ожидавший появления Жерве. – Только пробило двенадцать, а месса начнется в час.

– Нет, месса начинается в полночь, – просто сказал Рено. – Я добился этого, чтобы выиграть час времени.

Сент-Андре, стоявший в тени, кусал кулаки, чтобы не закричать от досады. Роншероль застыл на месте как громом пораженный.

– Дорогие мои друзья, – продолжал между тем Рено, чей голос дрожал от избытка чувств, от избытка нежности к любимым им людям. – Братья мои, вот перед вами Мари – та, которую я обожаю, та, которая через несколько минут станет моей женой. Мари, эти господа – мои самые близкие друзья, самые дорогие мне люди на свете после отца и тебя. Это граф Жак д'Альбон де Сент-Андре, а это – барон Гаэтан де Роншероль…