Текст книги "Незнакомец в спасательной шлюпке"

Три

Суша

Прислонившись спиной к большому валуну, Лефлёр вытащил дневник из пакета и стал рассматривать. Страницы склеились, из-за соли, скорее всего, и он понимал, что действовать придётся аккуратно. А потом он увидел на бумаге слова. Разборчивые. Инспектор почувствовал, как дрожат его руки. Поднял голову, взглянул на накатывающие на берег волны и стал размышлять, как ему быть.

Большую часть своей жизни Лефлёр покорно следовал правилам. Он прилежно учился в школе, зарабатывал значки в кружке скаутов, получал высокие баллы за полицейские экзамены. Даже думал уехать с Монтсеррата в Англию и выучиться на констебля. Он отлично сложен для полицейской работы: высокий, широкоплечий, с густыми усами, под которыми он прятал улыбку.

Но потом Лефлёр встретил Патрис. На новогодней вечеринке четырнадцать лет назад. В эти дни на Монтсеррате проходит ежегодный фестиваль с парадами, костюмированными выступлениями и песенным конкурсом «Монарх Калипсо». Они танцевали. Выпивали. Танцевали ещё. Поцеловались в полночь и страстно влетели в новый год. Следующие несколько месяцев они виделись ежедневно, и вскоре почти не осталось сомнений, что им суждено пожениться.

Свадьбу сыграли к лету. Приобрели небольшой дом, который выкрасили в жёлтый цвет, и поставили кровать с балдахином, где провели очень-очень много часов. Лефлёр улыбался, просто глядя на то, как Патрис отходит от кровати, и улыбался ещё шире, когда она возвращалась. К чёрту Англию, подумал он. Он никуда не поедет.

Через пару лет у них с Патрис родилась дочь Лили, и они восторженно порхали вокруг неё, как бывает с новоиспечёнными родителями, фотографировали каждый её новый жест, разучивали с ней песенки и стишки и носили на плечах до супермаркета. Лефлёр покрасил вторую спальню в нежно-розовый и нарисовал десятки розовых звёздочек на потолке. Под этими звёздами Жарти с Патрис каждый вечер укладывали Лили спать. Он помнил, как хорошо ему было в те дни, настолько, что счастье казалось незаслуженным, как будто кто‑то случайно отсыпал им двойную порцию радости.

А потом Лили умерла.

Ей было всего четыре года. Она гостила у Дорис, матери Патрис, и в то утро они с Лили отправились на пляж. Дорис, страдающая от проблем с сердцем, приняла новое лекарство во время завтрака, не зная, что оно нагонит на неё дрёму. Сидя в шезлонге под горячими лучами солнца, она заснула. А открыв глаза, увидела внучку лицом вниз, неподвижно лежащую на волнах.

Лили похоронили спустя неделю. С тех пор Лефлёр и Патрис жили как в тумане. Они перестали куда‑либо ходить. Почти не спали. Еле волоча ноги, проживали ещё один день и падали на кровать вечером. Еда утратила вкус. Разговоры стихли. Они погрузились в оцепенение и подолгу могли смотреть в пустоту, пока один не спросит: «Что?», а другой не ответит: «Что?», и первый скажет: «Я ничего не говорил».

Прошло четыре года. Со временем их соседям и друзьям стало казаться, что пара смогла морально восстановиться. По правде же, они превратились в собственный миниатюрный Монтсеррат, разломанный на части, существующий под слоем пепла. Лефлёр закрыл дверь в комнату Лили. Больше он туда не входил. Он замкнулся в себе и отрицательно качал головой каждый раз, когда Патрис пыталась поговорить о произошедшем.

Патрис нашла утешение в вере. Она часто ходила в церковь. Каждый день молилась. Говорила, что «Лили теперь с Богом» и со слезами на глазах кивала, когда подруги говорили, что Лили в лучшем месте и больше ничего её не потревожит.

Лефлёр не смог этого принять. Он отрёкся от Бога, Иисуса, Святого Духа – всего, чему его ребёнком учили в церкви. Ни один милостивый бог не отнял бы вот так его дитя. Небеса не могли так сильно нуждаться в его дочери, чтобы она утонула в четыре года. Вера? Что может быть нелепее, думал он. Мир Лефлёра стал мрачным и иррациональным. Он больше пил. Больше курил. Мало что волновало его теперь. Даже жёлтый дом и кровать с балдахином казались старыми и душными. Могущество отчаяния – в его длинной тени. Она омрачает всё на своём пути.

Но этот оранжевый плот и спрятанный в нём дневник? Они задавали этому отчаянию хорошую встряску. Он толком и не знал почему. Может, дело было в самой мысли о том, что некая вещь – пусть даже несколько несчастных страниц – пережила трагедию и пересекла океан на пути к нему. Она выжила. А когда наблюдаешь выживание со стороны, можно поверить и в своё собственное.

Он аккуратно отделил обложку от первой страницы. И увидел плотный почерк. На клапане обложки синей ручкой были нацарапаны строчки.

Любому, кто найдёт этот дневник…

Никого не осталось. Простите мне мои грехи.

Я люблю тебя, Аннабель Дешапл…

Остальное было оторвано.

Море

Наш девятый день на плоту, Аннабель. Волдыри появились у меня на губах и плечах, а лицо чешется под отрастающей бородой. Теперь я постоянно брежу о еде. Она проникает в каждую мою мысль. Я уже чувствую, как плоть туже натягивается на моих костях. Без пищи тело начинает есть собственный жир, потом мышцы. Со временем очередь дойдёт и до мозга.

Ноги иногда немеют. Наверное, из-за дефицита активности и неудобных поз, в которых мы вынуждены сидеть, чтобы всем хватало места. Мы передвигаемся, чтобы уравновешивать плот. Иногда, чтобы размять ноги, кладём их на сидящего рядом, а он кладёт свои на тебя – как палочки для игры в микадо [5]5
  Микадо – настольная игра японского происхождения на развитие мелкой моторики. Состоит из набора бамбуковых палочек, покрашенных особым способом.


[Закрыть]. Пол плота всегда мокрый, а значит, и наши мягкие места тоже, отсюда постоянные мозоли и воспаления. Гери говорит, нужно регулярно вставать и ходить, иначе заработаем себе ещё большее воспаление и геморрой. Но мы не можем встать одновременно, не пошатнув плот, поэтому ходим по очереди. Кто‑то ползает туда-сюда на коленях, потом за ним следующий, потом ещё один – как на разминках в тюремном дворике. Ещё Гери напоминает нам, чтобы не прекращали разговаривать, выстраивать беседу – это поможет не утратить остроту ума. Это нелегко. Большую часть дня стоит жара.

Гери была на «Галактике» гостьей, а на плоту стала стержнем, на который все опираются. В молодости она ходила в море, к тому же родом из Калифорнии, там она много времени проводила в океане. Сначала все обращались за ответами к Жану-Филиппу или ко мне, поскольку мы работали на яхте. Но Жан-Филипп теперь почти не говорит. Он оплакивает жену. А я до «Галактики» всего раз трудился на корабле, да и то юнгой. Меня обучали пожарной безопасности и основам первой помощи. Но в основном я драил палубу, посыпал её песком, полировал воском. И прислуживал гостям. Ничто из этого не помогло мне подготовиться к тому, что мы переживаем сейчас.

По подсчётам Гери, наша последняя банка воды закончится завтра. Мы все понимаем, что это значит. Нет воды – нет жизни. Гери разбирается с опреснителем на солнечной энергии, который был в наборе для выживания, это такой конус из пластика, в котором в процессе конденсации должна образовываться пресная вода. Гери установила его так, что он плывёт за плотом на верёвке. Но пока что ничего не выходит. Гери говорит, там где‑то дыра. Но ведь главное в том, что нас десять, как эта штука сможет производить достаточно воды на всех?

Я только что написал «десять». Сейчас понял, что не рассказал тебе, что случилось с Бернадетт. Прости меня, Аннабель, я два дня не мог заставить себя написать это. Мне нужно было время, чтобы справиться с потрясением.

* * *

Ответа от Жана-Филиппа смогла добиться миссис Лагари. Он несколько часов молчал и тихо плакал. Сидящий рядом с ним Бог вертел в руках весло для плота.

Миссис Лагари опустилась на колени перед Жаном-Филиппом – она была в длинной розовой футболке, которую дала ей Гери, волосы с проседью заправлены за уши. Будучи невысокой женщиной, она, однако, внушала уважение. Решительным тоном миссис Лагари произнесла:

– Господин Жан-Филипп. Вы скорбите, я понимаю. Но вы должны сказать нам, что случилось с Бернадетт. Между нами не может быть секретов. После того, как этот человек оживил её… – она показала на Бога, – он сделал с ней что‑то ещё?

– Господь не причинял ей зла, миссис Лагари, – прошептал Жан-Филипп. – Бернадетт была мертва.

Несколько человек ахнули.

– Но она же очнулась, – вставил Невин.

– И казалась здоровой, – добавил я.

– Мы думали, он её излечил, – сказала Нина.

– Погодите, – сказал Яннис. – Я спрашивал, излечил ли он её, и он ответил, что нет.

Он повернулся к Богу.

– Но ты сказал, что с ней всё хорошо.

– Так и есть, – ответил Бог.

– Её больше нет.

– Здесь нет, но она в лучшем месте.

– Ты, надменный мерзавец, – сказал Ламберт. – Что ты натворил?

– Пожалуйста, перестаньте, – прошептал Жан-Филипп, прижав ладони ко лбу. – Она говорила со мной, сказала, что пришло время довериться Богу. Я сказал: «Хорошо, cherie, я доверюсь ему». Потом она улыбнулась, закрыла глаза. – Голос Жана-Филиппа дрожал. – Не правда ли, у Бернадетт была самая чудесная улыбка на свете?

Миссис Лагари подалась вперёд.

– Кто‑нибудь ещё это видел?

– Элис, – сказал Жан-Филипп. – Бедный ребёнок. Я сказал ей, что Бернадетт уснула. Просто уснула. Прекрасным… сном.

Он разрыдался. Многие из нас тоже плакали, не только о Бернадетт, но и о себе. Невидимый купол разбился. Смерть нанесла свой первый удар.

– Где её тело? – спросил Ламберт.

Не знаю, зачем он это спросил. И так было очевидно.

– Господь сказал, что её душа уже не здесь, – проскрипел Жан-Филипп.

– Секунду. Он сказал тебе выбросить её за борт? Собственную жену?

– Прекрати, Джейсон! – рявкнула миссис Лагари.

– Ты выбросил её в океан?

– Заткнись, Джейсон! – гаркнул Яннис.

Ламберт ухмыльнулся.

– Хорош Бог, – расхохотался он.

* * *

Вечером, когда зашло солнце, все сидели на незатянутой тентом половине плота. С наступлением ночи приходит страх. В то же время ночь делает нас ближе, как никогда, мы словно сбиваемся в кучу перед лицом незримого захватчика. Без Бернадетт сегодня ночью мы казались себе особенно уязвимыми. На протяжении долгого времени никто не издавал ни звука.

И тут неожиданно Яннис затянул песню.

Поставь паруса «Джона Би» [6]6
  Sloop John B – народная багамская песня, ставшая популярной в исполнении американской группы The Beach Boys.


[Закрыть]

И грот поскорее настрой…

Он замолчал и посмотрел по сторонам. Мы переглянулись, но ничего не сказали. Нина ответила слабой улыбкой. И Яннис сдался. У него пронзительный заливистый голос, такой всё равно долго слушать не сможешь.

Но потом Невин приподнялся на локтях. Он кашлянул раз и сказал:

– Если собрался петь, дружище, то пой правильно.

Он вытянул шею. Стало видно выступающий кадык. Он прочистил горло и запел.

Поставь паруса «Джона Би»

И грот поскорее настрой…

Миссис Лагари подхватила следующую строчку.

Вставай, капитан, я хочу

Вернуться домой

Мы все тоже принялись бормотать в такт.

Вернуться домой,

Скорее домой,

Устал и разбит, мне бы лишь вернуться домой

– Побит, – перебил Невин. – А не разбит.

– Разбит, – сказал Яннис.

– В оригинале было не так.

– Кем это он, интересно, побит? – сказал Ламберт.

– Разбит! – объявила миссис Лагари. – Давайте теперь сначала.

И мы запели сначала. Спели трижды или четырежды.

Вернуться домой, скорее домой,

Вернуться домой, да, да…

Даже Бог присоединился к нам, хотя, похоже, не знал слов. Малышка Элис глядела на нас так, будто никогда в жизни не видела ничего подобного. Наши голоса растворялись в пустоте океанской ночи, и в тот момент казалось, что мы единственные люди на земле.

Новости

ВЕДУЩИЙ: Пока потрясённые семьи по всему миру проводят поминальные службы в память о близких, мы начинаем серию репортажей о людях, которых потерял мир из-за крушения яхты «Галактика» в прошлом месяце. Сегодня Тайлер Брюэр расскажет о необыкновенной женщине, которая выбралась из абсолютной нищеты и стала одним из лидеров своей отрасли.

ЖУРНАЛИСТ: Благодарю, Джим. Лата Лагари родилась в Индии, в трущобах Басанти под Калькуттой. Провела там ранние годы своей жизни, живя в крохотной хибаре из дерева и листов железа. Ни электричества, ни водопровода. Еда всего раз в день.

Когда её родители погибли в урагане, один из родственников взял девочку к себе и отправил учиться в школу-интернат. Она отлично понимала химию и после выпуска надеялась поступить в медицинскую школу, но женщине с её происхождением и возможностями путь туда был закрыт. Поэтому Лата два года проработала на мясокомбинате, скопила денег и отправилась в Австралию, где устроилась на работу в компанию по производству косметики.

Благодаря своим познаниям в химии и огромному трудолюбию Лата поднялась с позиции тестировщицы до директора по развитию в Tovlor, крупнейшей компании-производителе косметики в Австралии. В 1989 году она ушла из Tovlor, вернулась в Индию и основала там собственное производство, вошедшее впоследствии в «десятку» мировых лидеров на косметическом рынке и прославившееся своей линейкой помад Smackers.

Интересно то, что сама Лата Лагари почти не использовала макияж. Элегантная, серьёзная и рассудительная бизнесвумен вырастила двоих сыновей со своим мужем Девом Баттом, сделавшим состояние в отрасли сотовой связи.

ДЕВ БАТТ: «Лата была опорой для всей семьи. Будучи непреклонной в бизнесе, к нашим детям она относилась с нежностью и любовью. Всегда выделяла время на них, на меня. Она говорила, что мы – дар свыше взамен утраченной ею в детстве семьи».

ЖУРНАЛИСТ: Лате Лагари был семьдесят один год, когда её пригласили в злосчастное путешествие «Великая идея» на яхту Джейсона Ламберта. Наследие, которое она оставила после себя, – скорбящая семья, одна из 500 крупнейших мировых компаний по версии журнала Fortune и образовательный центр для женщин, созданный ею в Калькутте. В одном из интервью Лагари отметила, что из всего полученного ею образования самый важный урок ей преподали первые шесть лет жизни в трущобах Басанти. Когда её спросили, что это был за урок, она ответила: «Доживи до завтра».

Море

День девятый, Аннабель. Сейчас темно, и я очень устал. Я дважды пытался написать тебе, но не смог. Я по-прежнему ошарашен случившимся сегодня. К нам снова пришла смерть.

Я сидел под тентом, когда ко мне на коленях подползла Гери.

– Раз уж у тебя есть дненвник, Бенджи, – сказала она, – почему бы тебе не вести учёт? Нам нужно строго рассчитывать количество пайков.

Я согласно кивнул. Потом она повернулась и попросила всех сложить в середину плота всё то, что у нас было. Вскоре мы уже осматривали свои скудные запасы.

Воды осталось всего полбанки.

Из еды – три протеиновых батончика из базового набора плюс то, что мы подобрали в океане в ночь крушения «Галактики»: четыре упаковки печенья, две коробки кукурузных хлопьев, три яблока и остатки крекеров с арахисовой пастой, которые Гери закинула в свой рюкзак перед тем, как спрыгнуть с яхты.

Что касается инвентаря, в наборе для выживания есть два весла, фонарик, удочка, нож, небольшой насос, черпак, сигнальный пистолет и три сигнальные ракеты, бинокль и комплект для ремонта плота. И одна таблетка от укачивания. Остальные мы выпили в первые два дня.

Благодаря рюкзаку Гери у нас ещё есть аптечка, маленький тюбик геля с алоэ, несколько футболок и шортов, ножницы, очки от солнца, маленький ручной вентилятор и широкополая шляпа.

И, наконец, несколько случайных предметов, которые мы выловили из воды: поднос, теннисный мячик, подушка для стула, коврик для йоги, пластиковый контейнер с ручками и тетрадями – благодаря чему я сейчас могу всё это писать – и автомобильный журнал, который, хоть и многократно намокал и высыхал, был прочитан практически каждым пассажиром на плоту. Он напоминает нам о мире, которого мы лишились.

Ещё у нас осталась одежда, в которой мы были в день крушения: брюки, рубашки на пуговицах, синее платье миссис Лагари. Возможно, ткань ещё для чего‑нибудь пригодится.

Пока я составлял список предметов в дневнике, все молчали. Мы понимали, что с таким количеством еды и воды долго не протянем. Мы предприняли несколько безуспешных попыток поймать рыбу – оглушить её или голыми руками выхватить из воды – но без крючка шансы на успех ничтожны. Не знаю, почему в наборе для выживания не было крючков. Гери говорит, это зависит от того, кто комплектует набор.

Ламберт, сверливший взглядом предметы, внезапно выпалил:

– Знаете, какую выручку в прошлом году сделал мой фонд?

Никто не отреагировал. Всем было совершенно всё равно.

– Восемь миллиардов, – невозмутимо продолжил он.

– Какой толк теперь от ваших денег? – спросила Нина.

– Огромный, – сказал Ламберт. – Благодаря моим деньгам люди продолжат нас искать. И именно мои деньги позволят рано или поздно выяснить, кто утопил мою «Галактику». Пусть это займёт всю жизнь, но я отыщу животное, которое так со мной поступило.

– О чём ты говоришь, Джейсон? – сказала миссис Лагари. – Никто не знает, что случилось на яхте.

– Я знаю! – проревел Ламберт. – Это была первоклассная яхта. И обслуживалась на высшем уровне. Она никак не могла потонуть сама. Кто‑то это подстроил!

Он почесал голову, потом взглянул на свои пальцы.

– Может, меня пытались убить, – пробормотал он. – Что ж, выкусите, жалкие ублюдки. Я всё ещё здесь.

Он глянул на меня, но я отвёл глаза. В этот момент я думал о Добби. О том, как сильно мы оба ненавидели этого человека.

Ламберт обернулся к Богу, тот улыбался.

– Чего скалишься, кретин?

Бог ничего не ответил.

– Хочешь верь, хочешь нет, если ты и правда Бог, я ни разу тебя не звал. Никогда. Даже в воде.

– И всё же я слушаю, – сказал Бог.

– Хватит болтать, Джейсон! – огрызнулась Нина.

Ламберт яростно уставился на неё.

– Как ты попала на мою яхту? Чем ты занимаешься?

– Я делаю причёски гостям.

– Ах да, – сказал Ламберт. – А ты, Жан-Филипп, ты отвечаешь за кухню, верно?

Жан-Филипп кивнул.

– Ну а ты, писака. А, Бенджи? Почему я до сих пор не знаю, за что я тебе плачу?

Я почувствовал на себе его взгляд. Внутри всё бурлило от гнева. Я проработал на «Галактике» пять месяцев. А он по-прежнему понятия не имел, кто я такой. А вот я его знал.

– Матрос, – сказал я.

Ламберт фыркнул.

– Матрос, парикмахерша и повар. Много же от вас здесь пользы.

– Угомонись, Джейсон, – сказала Гери. – Бенджи, ты всё записал?

– Почти, – отозвался я.

– А я всё‑таки скажу, – выпалила Нина. – Если случится что‑то плохое, – она указала на Ламберта, – это будет его вина!

– А-а-ага. Во всём буду виноват я, – ответил Ламберт. – Только вот, глядите-ка, ничего не происходит. Упс.

И в этот самый момент я заметил, как Бог опустил руку за борт. Мне это показалось странным.

Спустя секунду что‑то резко ударило в резиновый пол, как будто пыталось его пробить.

– Акулы! – закричала Гери.

Прежде чем мы успели среагировать на её слова, плот вздрогнул снова. Затем его внезапно рвануло вперёд, и мы повалились на пол. Спустя пару секунд движение прекратилось, плот повернуло налево и снова повлекло вперёд.

– Они тащат нас! – прокричала Гери. – Держитесь!

Мы схватились за верёвки вдоль бортов. Плот двинулся вперёд. Потом передняя его часть приподнялась, и я увидел серо-белую плоть огромной рыбы, она как будто пыталась перевернуть нас. Гери, Невин и Жан-Филипп рухнули на пол, и наш инвентарь рассыпался по полу, несколько предметов упало в воду.

– Спасайте вещи! – крикнул Ламберт. Я схватил сигнальный пистолет и черпак и увидел, как миссис Лагари встаёт, чтобы дотянуться до бинокля, запутавшегося в её синем платье и упавшего в воду. Плот резко подпрыгнул, она потеряла равновесие и свалилась за борт.

– Боже мой! – закричала Нина. – Тащите её обратно!

Я подполз к краю, но миссис Лагари была слишком далеко, она размахивала руками и захлёбывалась. Она была так сильно напугана, что не могла кричать.

– Спокойно! – прокричала Гери. – Сейчас мы вас достанем! Не двигайтесь!

Она взяла весло, чтобы подгрести поближе. Миссис Лагари продолжала бить руками по воде.

– Хватай её СЕЙЧАС ЖЕ, Бенджи! – проорала Гери. Я наклонился, протягивая к ней руки, но прежде, чем я успел дотронуться до неё, миссис Лагари скрылась под фонтаном морских брызг. Её как будто потопило снарядом. Я в ужасе отпрянул. До сих пор не могу избавиться от этого образа, Аннабель. Её просто утащило в сторону, и она пропала.

– Где она? – прокричала Нина.

Гери вертелась на месте.

– Нет, нет, нет, нет…

Мы увидели, как по поверхности воды разлилась красная кровь.

Больше миссис Лагари мы не видели.

Я рухнул на пол, задыхаясь. Я не мог дышать. Не мог двигаться. Одним глазом я заметил Бога, держащего в объятиях малышку Элис. Он повернулся в мою сторону и посмотрел куда‑то сквозь меня.

Четыре

Суша

Лефлёр вёл машину, слегка отвернувшись от своего пассажира. Пакет с дневником был спрятан под его рубашкой, и он изо всех сил старался скрыть это от Рома. Но похоже, что Рома это не сильно интересовало. Он пялился в открытое окно, ветер перебирал его вьющиеся волосы.

Лефлёр смог прочесть только первые несколько абзацев. Когда он попытался перевернуть страницу, она порвалась в его руках. Опасаясь, что причинит книге ещё больше вреда, он засунул её обратно в пакет. Но того, что он увидел, было достаточно. Эксперты ошибались. Были пассажиры, которые пережили крушение «Галактики». Сейчас он был единственным, кто знал это.

Плот остался лежать на пляже – он слишком велик и не поместился бы в полицейский джип, – поэтому Лефлёр позвонил двум сотрудникам королевских вооружённых сил, чтобы присмотрели за ним до завтра, пока он не пригонит грузовик. Вооружённые силы по большей части формировались из добровольцев. Он лишь надеялся, что они знают, что делают.

– Остановимся ненадолго, – объявил Лефлёр, – где‑нибудь перекусим, хорошо?

– Хорошо, инспектор, – ответил Ром.

– Ты поди голоден, да?

– Да, инспектор.

– Слушай, давай без формальностей, ладно? Тебя здесь ни в чём не подозревают.

Услышав это, Ром повернулся к нему.

– Разве?

– Да. Ты просто обнаружил плот. Ты же ничего с ним не делал.

Ром отвёл взгляд.

– Не делал? – сказал Лефлёр.

– Нет, инспектор.

«Что за диковинный зверь», – подумал Лефлёр. Северное побережье, похоже, привлекало подобных персонажей: худых, потрёпанных, ничем не занятых бродяг. Они много курят и ездят на велосипедах или таскают с собой гитару. Лефлёр часто рассуждал про себя, что это потерянные души, которые по каким‑то причинам обретали свой дом на Монтсеррате. Может, всё потому, что половина самого острова тоже была потеряна для людей, погребена под вулканическим пеплом.

Они завернули в кафе под открытым небом, относящееся к небольшому мотелю. Лефлёр показал на столик снаружи и сказал Рому занять его.

– Пойду поищу уборную, – сказал Лефлёр. – Заказывай, что хочешь.

Зайдя внутрь, он нажал на звонок на стойке. К нему вышла женщина средних лет со спадающими на лоб чёрными волосами.

– Чем могу помочь?

– Послушайте, – сказал Лефлёр, понизив голос, – мне нужен номер где‑то на час.

Женщина огляделась.

– Для меня одного, – вздохнул Лефлёр.

Женщина достала бланк для регистрации.

– Заполните, – безразлично сказала она.

– Я заплачу наличкой.

Она отложила листок в сторону.

– И ещё, у вас случайно нет бумажных полотенец?

Пару минут спустя Лефлёр уже стоял посреди простой комнатки с двухместной кроватью, письменным столом, лампой, напольным вентилятором и стопкой журналов на мини-холодильнике. Он зашёл в ванную, включил воду, потом достал из пакета дневник. Осторожно ополоснул его под водой, всего разок, чтобы смыть грязь и избавиться от склеивающей страницы соли. Затем положил дневник на одно бумажное полотенце и промокнул другим. Вложил несколько бумажных полотенец между страницами и прижал. Спустя несколько минут у него получилось отделить обложку и перечитать первые строки.

«Когда мы вытащили его из воды, на нём не было ни царапины. Это первое, что я заметил. Все мы в ссадинах и синяках, а у него ничего».

«Кто был этот незнакомец?» – подумал Лефлёр. Он глянул на часы и осознал, что Ром ждёт уже слишком долго. Последнее, что ему сейчас нужно, – пробудить подозрения в этом парне.

Он поставил книжку на стол в вертикальное положение, подтащил вентилятор, чтобы быстрее просушить страницы. Быстро вышел из номера, заперев за собой дверь.

В кафе Ром сидел за угловым столом, перед ним стоял стакан воды со льдом.

– Вы нашли, что искали, инспектор?

Лефлёр сглотнул.

– Что?

– Туалет.

– Ах да. Нашёл.

Он взял меню.

– Пора что‑нибудь съесть.

Море

Солнце взошло, Аннабель. Я не спал. Ждал, пока солнечного света станет достаточно, чтобы продолжить тебе писать. Смерть миссис Лагари всё ещё мучает меня, и я ни с кем здесь не могу об этом поговорить. Так, как могу говорить с тобой.

Я обдумывал одно воспоминание, оно приходит ко мне теперь во всех деталях. Пару дней назад я задремал, а когда открыл глаза, увидел, как миссис Лагари расчёсывает малышку Элис, проводя пальцами по её волосам. Она делала это осторожно, неторопливо, и Элис, казалось, наслаждалась человеческим контактом. Старушка поправила девочке чёлку. Облизала кончики пальцев и пригладила ими брови малышки. Наконец похлопала девочку по плечам, словно говоря: «Вот так», и Элис обняла её.

Теперь миссис Лагари нет. Нас девять человек, оставшихся на этом плоту. Даже когда пишу эти слова, я не могу в них поверить. Что будет с нами дальше?

* * *

Я сейчас понял, что не писал о том, как миссис Лагари, Элис и другие оказались на плоту в ночь крушения «Галактики». По правде говоря, я не особо много помню. Я так выдохся, пока забирался сюда, что, должно быть, отключился. А когда пришёл в себя, то лежал на спине, и кто‑то хлопал мне по лицу. Я поморгал и увидел коротко стриженную женщину, она внимательно глядела на меня.

– Ты бросил плавучие якоря? – спросила Гери.

Всё казалось нереальным: вопрос, обстановка, её лицо, лица людей за её спиной, едва освещённые тусклым лунным светом. Я узнал Жана-Филиппа и Нину из персонала. Другие были такими мокрыми и напуганными – я даже не смог определить, из какой они категории пассажиров. Я открыл рот и потряс головой, словно пытаясь очнуться от наваждения.

– Якоря? – повторила Гери.

Я отрицательно помотал головой, и она быстро отошла. Я видел, как она роется в сумке с инвентарём, пока остальные помогали мне сесть. В тот момент я и понял, что нас восемь: Яннис, Невин, миссис Лагари, Нина, Гери, Жан-Филипп, Бернадетт, лежащая под тентом с перевязанной головой, и я.

Гери отыскала плавучие якоря – два небольших тканевых парашюта жёлтого цвета – бросила их в воду и привязала к стропам на плоту.

– Они замедлят плот, чтобы нас было проще найти, – сказала она. – Но мы уже довольно далеко отплыли.

Нина плакала.

– Кто‑то знает, что мы здесь?

– Яхта должна была подавать сигнал бедствия. Нужно просто ждать.

– Ждать чего? – спросила миссис Лагари.

– Самолёта, вертолёта, другого судна, – сказала Гери. – Надо быть начеку и запустить ракеты, если что‑то увидим.

Она посоветовала снять с себя все холодные промокшие вещи и дала миссис Лагари большую розовую футболку, которую прихватила перед тем, как спрыгнуть с корабля. Помню, миссис Лагари попросила Нину расстегнуть ей платье, а потом вежливо потребовала, чтобы мы отвернулись, пока она из него выбирается. Даже на спасательной шлюпке люди стремятся сохранить своё достоинство. Взрыв произошёл во время вечеринки, и один вид людей, по большей части одетых в вечерние платья и костюмы – теперь уже мокрые и изорванные, – людей, которые теперь жались друг к другу на небольшом плоту, был мрачным напоминанием о том, насколько природе плевать на все наши планы.

После мы почти не разговаривали, просто вглядывались в небо, надеясь увидеть там приближающийся самолёт. Никто не спал. Кто‑то молился. И только когда начало светать, мы увидели ещё одного выжившего. Гери отыскала в спасательном наборе фонарик, и мы по очереди махали им, как сигнальным огнём. Около пяти часов утра мы услышали отдалённый крик.

– Вон там, – указала Гери, – На двадцать градусов правее.

Впереди, в луче от фонаря, мужчина держался за какой‑то большой обломок. Когда мы подгребли ближе, я понял, что это действительно обломок стеклопластикового корпуса яхты, а цеплявшимся за него человеком был владелец судна Джейсон Ламберт.

Я упал, пытаясь восстановить дыхание. Только не он! Ламберт издал глубокий низкий стон, пока остальные через силу затаскивали на плот его тучное тело.

– Это Джейсон! – вскрикнула миссис Лагари.

Он перекатился на бок, и его вырвало.

Гери повернулась к горизонту, где брезжили первые лучи солнца.

– Все внимательно смотрите туда! Сейчас у нас больше всего шансов увидеть, есть ли ещё выжившие!

Когда она произнесла это слово, оно обрушилось на меня, как колокольный звон. Выжившие? То есть мы выжили? И больше никто? Нет. Я не мог этого принять. Должны быть другие. На каком‑нибудь другом плоту. В других частях этого бушующего океана. Я подумал о Добби. Что случилось с ним? Куда он подевался? Виноват ли он в этой катастрофе?

Гери вынула из рюкзака бинокль, мы распределились по плоту и передавали его по кругу. Настал мой черёд. При первом взгляде через линзы каждая крохотная волна казалась мне чем‑то живым. Я готов был поклясться, что вижу дельфина, или предметы, качающиеся на волнах. А потом я заметил какую‑то красную точку, а в океане красный цвет сложно с чем‑то спутать.

– Кажется, я кого‑то вижу! – закричал я.

Гери взяла у меня бинокль и кивнула. Она вытащила из кармана намокший клочок бумаги, оторвала маленький уголок, потом бросила его в воду и наклонилась посмотреть.

– Что вы делаете? – спросила миссис Лагари.

– Течения, – ответила Гери. – Видите, его прибивает обратно к плоту? Чтобы там ни было, его скоро принесёт сюда, если мы останемся в этом положении.

Она сказала нам грести руками против течения. Я наблюдал за тем, как красная фигура подплывает всё ближе и ближе. Наконец Яннис, который теперь держал бинокль, выпалил:

– Боже правый… Это ребёнок.

Мы перестали грести, чтобы посмотреть. Там, в первых лучах солнца, за шезлонг держалась маленькая девочка лет восьми. На ней было красное платьице, мокрые светло-каштановые волосы прилипли к голове. Её глаза были открыты, но они совсем ничего не выражали, будто девочка спокойно чего‑то ждала. Думаю, у неё был шок.

– Эй! С тобой всё нормально? – закричали мы. – Эй!

А потом бултых! Гери оказалась в воде. Она доплыла до шезлонга и повернула обратно уже с девочкой, держащейся обеими руками за её шею.

Так мы и нашли Элис.

Которая с того дня не произнесла ни слова.

* * *

Когда взошло солнце и небо окрасилось в янтарные оттенки, Гери встала и объявила:

– Послушайте все. Знаю, то, что случилось с миссис Лагари, ужасно. Но нам надо перестроиться. Мы должны собраться, чтобы выжить.

Я посмотрел на Бога. Я никому не рассказал о том, как он опустил руку в воду, и о том странном взгляде в мою сторону. Может, я придумываю? Виновен ли он в том нападении? Какой Бог стал бы так поступать?

Жан-Филипп собрал всё, что осталось от наших запасов. Мы потеряли бинокль, очки от солнца и, что хуже всего, часть еды. Плавучих якорей больше нет. Акулы прокусили нижнюю камеру, и теперь плот кренится, и часть воды периодически захлёстывает внутрь. Кто‑то постоянно должен её вычерпывать. Гери пытается понять, как заделать дыру, но для этого, возможно, придётся нырнуть под плот, а после того, что произошло, никому не хочется этого делать.