Текст книги "Когда родители любят слишком сильно. Как избавиться от созависимости в отношениях с родителями и детьми и жить своей, а не чужой жизнью"

4. Когда весь мир перед вами в долгу: принцы и принцессы
«Мы хотим, чтобы у тебя было всё то, чего никогда не было у нас»

У меня такое ощущение, что люди должны всё для меня делать, проявлять особое внимание, ценить меня, бросать все свои дела и мчаться меня утешать, когда мне плохо. Они должны уметь угадывать, что у меня на душе.

Линда, 34 года, учитель

Издалека, если не очень приглядываться, Стива можно принять за Ричарда Гира. Смуглый, среднего роста, с подтянутой, спортивной фигурой, он производит впечатление человека энергичного, хотя и необщительного. Его окружает напряженная, замкнутая на самом себе аура. Если бы не эта аура, многие люди с удовольствием общались бы с ним, но они принимают ее за высокомерие и проходят мимо.

«Это часть моей проблемы, – признаётся Стив и вдруг улыбается так открыто и дружелюбно, что предыдущий образ мгновенно развеивается. – На самом-то деле я хороший парень. Просто я очень застенчивый».

Застенчивость под маской высокомерия – сомнительное достоинство для человека, вовлеченного в бизнес по обслуживанию людей, которым Стив занимается по десять часов в день. Два года назад Стив метался туда-сюда, недоумевая, как ему распорядиться своею жизнью, а в следующем месяце он собирается открывать свой третий ресторан, и его личный капитал превысит миллион долларов. У него в планах открытие еще двух ресторанов.

«Чего я только не перепробовал, – начинает Стив свой рассказ. – Был страховым агентом, а потом, несколько лет назад, сдал экзамены на агента недвижимости, думал, из меня получится хороший брокер. Но для этого нужен талант продавца, а у меня много зарабатывать на этом деле не получилось, ну я и бросил.

И это были довольно респектабельные занятия. А еще я некоторое время водил лимузин – если б родители узнали, их, наверно, хватил бы удар. Они, думаю, уж скорее бы согласились, чтобы я сидел у них на шее, чем возил кого-то или жарил гамбургеры в «Макдоналдсе» или еще что-нибудь в этом духе. У меня всегда было такое ощущение, что отец словно внушает мне, что я лучше других и выше определенных родов занятий. Я знаю, это звучит отвратительно, да он никогда и не произносил этого вслух, но я все равно это чувствовал. Пусть так, а все-таки если бы этот парень, с которым я учился вместе в старших классах, не пришел ко мне с идеей насчет ресторана и с умением ее практически осуществить, я бы сейчас все еще водил лимузин».

Однажды Стив перебирал аудиодиски, стоявшие на полках музыкального магазина, в поисках каких-нибудь записей «Битлз» и вдруг, подняв голову, увидел Нила. «Мы столько лет не виделись. В школе мы не особенно дружили, но все равно встретиться вот так, случайно, было классно, и мы зашли в кафе потолковать о былом. Он начал рассказывать о своей давней мечте – заниматься ресторанным бизнесом. Нил изучил местный рынок, даже место для ресторана присмотрел. Судя по его словам, выходило отличное дельце».

Нил признался Стиву, что ему недостает двадцати тысяч долларов, чтобы начать дело. Он сказал, что ищет партнера с хорошей кредитной историей и доступом к финансовым ресурсам. Не хочет ли Стив поучаствовать?

Стив хотел. Следующим вечером он рассказал об этой идее своим родителям. «Надо сразу сказать, из этого ничего не получилось бы без моего отца. У меня тогда было, наверное, двадцать восемь баксов в банке или около того. Никаких кредитов я никогда не получал, кроме как у отца. Но скажу честно, я ничуть не постеснялся попросить у него в долг. Понимаете, мои братья уже делали это, и не раз. Отец заплатил за младшего брата первый взнос за дом и старшего выручал, когда тот оказывался «на мели» – примерно раз в год. Я подумал: а чего, теперь моя очередь».

Итак, Стив пришел к отцу без каких-либо конкретных цифр или специфических деталей, но с твердым убеждением, что этот самый ресторан и есть то, чем он хочет заниматься в жизни. Отец слушал очень внимательно, а потом спросил: «Что ты знаешь о ресторанном бизнесе? И что ты знаешь об этом Ниле, которого столько лет не видел?»

Что-что… Да ничего. Отец посмотрел на Стива с тем же выражением лица, с каким смотрел когда-то, когда одиннадцатилетний Стив оставил под дождем свой новый велосипед. Для Стива это был сигнал, что пора начинать выпрашивать.

«Надо знать моего папаню, – объясняет Стив. – Он – партнер в одной из крупнейших в городе юридических фирм. Среди партнеров есть один член муниципального совета, так что у него везде свои люди. Когда речь заходит о бизнесе и сделках, единственное, что для отца имеет значение – это цифры и логика. Но он не такой уж надменный. Наоборот, все его любят, все говорят, что он отличный мужик. Мать не позволяет нам забывать, как много он работает, чтобы нам так хорошо жилось. Я знал, что он мне поможет, если я его как следует попрошу, если скажу, как сильно в нем нуждаюсь, чтобы у меня произошел самый, может быть, главный прорыв в моей жизни. Можете мне поверить, никто так не желал мне успеха, как он».

Отец согласился изучить это дело поближе. Две недели подряд Нил приходил к ним каждый вечер и жадно слушал, как отец Стива рассуждал о займах, лицензировании, менеджменте, партнерских соглашениях. «В основном говорили мой отец и Нил. Я старался вникать, но в самый разгар сложных объяснений особенностей кредитных линий, управления потоком денежных средств и всяких таких штук у меня глаза начинали стекленеть. А тут еще мать войдет и тоже внесет свою лепту. Пару раз случилось так, что я просто засыпал в кресле, пока они там мусолили детали».

Отцовская манера «брать все в свои руки» не была для Стива новостью. «Собственно говоря, это напомнило мне прежние времена, – смеется он. – Мне почему-то вспомнился День благодарения много лет назад, когда он показывал мне на кухне, как разделывать индейку, – в нашей семье это обязанность мужчин. У меня все шло вкривь и вкось, совсем не так, как он показывал.

«Не так, – сказал он и забрал у меня нож. – Давай я».

И так бывало каждый раз, когда мы что-нибудь делали вместе. Я начинал ковыряться, а потом он все делал за меня. И вот мне тридцать три года, а я до сих пор не умею разделывать индейку. Да и не очень хочу учиться, по правде говоря».

В другой семье отец с матерью, возможно, помогли бы сыну в первый раз, когда у него не получается что-нибудь новое. А потом сказали бы дружелюбно, но твердо: «А теперь ты сам. Ты сумеешь». По мере того, как ребенок все лучше справляется с новыми задачами, его уверенность в себе возрастает. Но в семье Стива при любой неудаче сына родители тут же мчались ему на выручку.

В результате отец приучал Стива требовать от себя слишком мало, хотя это отнюдь не входило в его намерения. Опыт общения с матерью усугублял дело. Каждое утро на Стива обрушивался шквал напоминаний: почистить зубы, помыть голову, съесть яичницу, принять витамины, надеть вот этот пиджак, слушаться учителя, сделать домашнее задание. «Это она не нарочно, – говорит Стив. – Она действительно считала, что без ее напоминаний я ничего не сделаю».

Рядом с матерью, заботливо смотревшей ему через плечо и направлявшей его, чтобы он не наделал ошибок, Стив становился тих и необщителен. И ленив. Вот один характерный пример: «Я сидел в своей комнате и корпел над рефератом по истории Гражданской войны. Собственно говоря, я, помнится, просто списывал с энциклопедии. Мать зашла мне помочь, а то не дай бог я расстроюсь. Короче, через пятнадцать минут я уже сидел внизу у телевизора, а она наверху печатала текст реферата на клавиатуре как сумасшедшая. Мать написала больше рефератов и сочинений, чем все остальные в нашей семье».

Стив учился отвратительно, что очень огорчало мать, и она без конца его за это пилила. «Но одно все искупало, – говорит Стив с милой улыбкой. – Я был очень симпатичным. Серьезно. Она совершенно млела, когда люди останавливали ее на улице для того, чтобы просто посмотреть на меня и сказать, какой я милый. Она до сих пор об этом вспоминает. Не хочу хвастаться, но я действительно был самым красивым в нашей семье. И хотя она всеми силами подчеркивала, что любит всех детей одинаково, никто на этот счет не обманывался. Я был для нее совершенно особенным, и главным образом из-за моей внешности. Ну и хорошо. Я был рад, что ей есть чем во мне гордиться.

Но она всегда боялась, что со мной что-нибудь случится. Она не разрешала мне играть в хоккей и даже притрагиваться к футбольному мячу. Знаете, что я думаю? Она боялась, что я ударю в грязь лицом – в самом буквальном смысле – и испорчу всю свою красоту».

Стив признается, что в какой-то мере купился на этот слепленный матерью образ особенного ребенка. Ему нелегко было подружиться с другими детьми, особенно в подростковом возрасте. «Я, бывало, с кем-нибудь поспорю – и все, конец. Почему это, думаю, я должен выслушать от этого парня всю его чушь? И говорю себе, что он – козел, и больше я к нему никогда не подойду. Единственный человек, с которым мы по-настоящему дружили, был мальчишка из соседнего дома, Майк, который, в общем-то, ходил за мной повсюду и делал все, что я хотел. Вот с ним мне было хорошо».

Когда Стив окончил двухгодичный курс в местном колледже, они с Майком сняли на двоих квартиру. Три года они жили вместе, пока Стив метался, пробуя себя то в страховом бизнесе, то в недвижимости, то подрабатывая водителем лимузина, вечно недовольный своими заработками. «Я бы голодал, если бы не периодические подачки родителей. Но я ничего не мог добиться, и ничего со мной не происходило, пока я не наткнулся в магазине на Нила и не решил открыть ресторан».

Договор аренды помещения для нового ресторана был оформлен на отца Стива. Его личная подпись была отличной гарантией, а отцовские деньги позволили Стиву с самого начала стать полноценным партнером в новом бизнесе. Связи отца позволили ускорить процесс получения лицензии на торговлю алкогольными напитками, и это дало Стиву и Нилу возможность в кратчайшие сроки открыть ресторан.

Двери их заведения распахнулись весной. «После второго месяца мы уже знали, что выстоим. Однажды зайдя к нам, люди возвращались снова и снова. Нил с самого начала знал, что и как надо делать, и ему нужны были только инвестиции со стороны кого-нибудь вроде моего отца. Что же до самого отца, то я до сих пор удивляюсь, как выстояла его юридическая практика, – он потратил кучу времени, занимаясь делами ресторана уже после нашего открытия.

Поначалу мне все это казалось сплошной головной болью и пахотой. Я норовил спихнуть свою долю работы на Нила. Я свалил на него лишние смены и работу в выходные, когда от нас ушел менеджер. Я знал, что он не станет брыкаться, раз уж практически на всем, что он имел, стояла подпись моего отца».

Но именно тогда Стив начал меняться. Пусть это значило много работать и задерживаться допоздна – управление рестораном накладывало на него гораздо больше ответственности, чем когда-либо в семье. И Стиву захотелось этой ответственности, потому что впервые в жизни она давала ему ощущение собственной состоятельности. «Мне стало неприятно, что все наши сотрудники со всеми вопросами шли к Нилу. Да, поначалу я и не знал бы, что им отвечать. Принимая любые решения, мне приходилось советоваться с отцом. Но прошел уже год или что-то около того, и я многому научился и мог работать ничуть не хуже Нила».

Вскоре постоянная отцовская опека стала действовать Стиву на нервы. Они стали часто спорить. Стив настаивал, что знает свое дело, и хотел, чтобы ему дали спокойно им заниматься. А отец по-прежнему путался под ногами, над всем надзирая и руководя игрой из-за пределов поля.

Через пару лет Стив с Нилом прочно утвердились в бизнесе, стали получать высокие доходы и уже планировали открывать новое заведение. Но по ночам, когда ресторан уже давно был закрыт, Стив ворочался и метался в постели, борясь с депрессией и бессонницей. «Может быть, то, что я наконец нашел, что могу делать хорошо и, более того, уже делаю хорошо и преуспеваю, и заставило меня так ясно увидеть, что поделиться-то мне этим и не с кем. То есть, конечно, мои родители были в восторге, но мне никуда было не деться от того факта, что больше ни с кем на свете у меня нет сколько-нибудь серьезных отношений. Все эти годы я инвестировал в дружбу ничуть не больше, чем во все остальное».

Поворотным моментом для Стива стал вечер, когда торжественно открылся его второй ресторан. «Мы закатили пир горой – по высшему разряду и с очень приличной публикой. Там была куча друзей Нила, а с моей стороны только родители да несколько скорее знакомых, чем друзей. Весь вечер у меня было муторное настроение, потому что многие из тех, кого я приглашал, не пришли. Я утешал себя: мол, большинство из них завидуют моему успеху, но все равно бесился. На своем собственном вечере я даже был без дамы. И я весь вечер торчал там, в общем-то, в одиночестве и думал: вот, раз в жизни серьезно поработал и добился успеха, а у меня так мало старых друзей и совсем нет старых врагов, которые могли бы увидеть все это».

Сидя с родителями и глядя на окруженного друзьями Нила, Стив с грустью думал о Майке. Их дружба распалась пару лет назад после спора, едва не дошедшего до потасовки. А началось все из-за девушки.

Майк со Стивом тогда все еще снимали на двоих одну квартиру, и вот как-то раз в дверь позвонила подруга Майка Джоан. У Стива был выходной, он был дома, открыл дверь и впустил Джоан. «Майк уже несколько лет ухлестывал за этой девчонкой, а я никогда на нее особо и внимания не обращал. А тут мы вдруг разговорились. Майк все не приходил, мы проголодались, ожидая его, и в конце концов пошли куда-нибудь поесть».

Ланч плавно перешел в ужин, одно потянуло за собой другое, и кончилось тем, что Стив проводил Джоан домой и остался у нее ночевать.

«Это абсолютно ничего для меня не значило. Сказать по правде, одной ночи с ней было с меня довольно, и я был рад наутро «сделать ноги». Но она, видно, придала этой ночи больше значения, чем я, – стала звонить каждый день, заходить к нам. Майку я ничего не сказал. Ну и что, она же не была его постоянной девчонкой, так какое ему до этого дело?»

Однажды Майк вернулся домой раньше обычного. Стив сидел на диване, смотрел футбол и потягивал пиво. Он поднял голову и увидел, как Майк сверкает на него глазами.

«Он был такой красный, как будто всю дорогу бежал. Он сказал: «Ты встречаешься с Джоан». Это было утверждение, а не вопрос, и отпираться было бессмысленно. Я говорю: «Да брось, это так, это все только у нее в голове». Майк ушел к себе, крикнув через плечо: «Я так и знал, что ты скажешь именно это».

Я бросился за ним и крикнул: «Ну ты, слышь, это ж не то, что я чего-то там такое сделал. Она сама пришла».

Он не ответил. Когда я увидел, что он укладывает чемодан, у меня крыша съехала.

«Да ты что, мы ж снимаем на двоих», – закричал я. Как-то так вышло само собой. Просто это была моя первая мысль. С тех пор как у меня появилось немного денег, мне казалось, что все вокруг только и думают, как присосаться и как-нибудь попользоваться. Я пригрозил ему тем, что засужу его и найму адвоката.

«Давай, нанимай!» – крикнул он и побежал вниз по лестнице. Я закричал вслед что-то вроде «Ну и проваливай!», а он даже не обернулся.

Я тогда думал: весь этот шум не из-за какой-то дурацкой девчонки, он просто завидует. У меня скоро будет ресторан, а у него ничего нет.

Мы больше не виделись. Но, ей-богу, если б я знал, где он сейчас, я бы ему позвонил. На коленях бы пополз извиняться. Столько лет вместе… Пацанами вместе, в соседних домах… Эх, что за времена, – вздыхает Стив. – И знаете что? Майк бы от души порадовался за меня сегодня».

Стив был подавлен и одинок как раз в тот период своей жизни, когда мог бы чувствовать себя на вершине счастья. Один из симптомов, общих для людей, которых чрезмерно любили в детстве, – невозможность испытывать большую радость, чего бы они ни достигли. «Безрадостность», уныние – это, по сути, мягкая форма депрессии, обращенное внутрь раздражение при потугах ответить на вопрос: почему меня не ценят, почему при всем, что я имею, мне так плохо?

В случае Стива депрессия прикрыла растущие чувства гнева и раздражения, которые оставались для него неосознанными. Где та радость и счастье, которые он должен был ощущать, когда у него наконец все получилось? – спрашивал он себя. Где все те люди, что должны бы поздравлять его с успехом и искать общения с ним? Где удовольствие, где приятное времяпрепровождение? Разве он их не заработал? Разве он не имеет на них права?

Изнеженно-обездоленные в детстве, мы вырастаем в людей, которым «все положено», словно «все нам должны». Психиатр Дж. Мюррей ввел термин «привилегированность» (англ. entitlement), описывая людей с необоснованно высоким уровнем притязаний, которые ожидают, что к ним все придет само собой. С тех пор многие ученые занимались исследованием причин формирования необоснованных притязаний – этих бессознательных, спроецированных на весь мир ожиданий того, что он, мир, будет уделять нам особое внимание, выручать нас, ценить, прощать и любить. По большей части эти нереальные надежды порождаются нашим вполне реальным опытом общения с родителями.

Стив считал, что ему положено многое. Он был уверен, что имеет право воспользоваться услугами, деньгами и связями отца для открытия собственного бизнеса. Он полагал, что ему должны были позволить спокойно управлять этим бизнесом, обеспечив успешный старт. Он считал себя вправе проводить на работе меньше времени и затрачивать меньше усилий, чем его партнер Нил. Он был убежден, что может безнаказанно предать лучшего друга, переспав с девушкой, которая его даже не особенно интересовала, но в которую друг был влюблен. Он считал, что вправе ожидать большого наплыва гостей на открытие ресторана, что у него должны быть такие дружеские отношения, которые вырастают только из взаимной симпатии, взаимной привязанности и заботы друг о друге.

Откуда у Стива взялась идея о том, что он заслуживает всего этого? Его чувства, его установки и поведение типичны для ребенка, которого родители любили слишком сильно.

Корень ощущения привилегированности в том, что мы позволяем другим действовать за нас, обслуживать, хвалить и баловать нас до такой степени, что начинаем ожидать всего этого и считать такое поведение окружающих само собой разумеющимся. Отец и мать Стива считали своим долгом решать проблемы детей всеми доступными им способами. И когда речь заходила о проблемах Стива, будь то разделывание индейки или открытие ресторана, они не просто предлагали ему решение – они сами становились таким решением.

Когда Стиву надо было чего-то добиться от родителей, самое большее, что ему приходилось сделать, – это сыграть роль беспомощного. Это работало всегда. Всем строем жизни родители внедряли в его сознание убеждение в том, что он – необычный ребенок, что от него ждут великих достижений. Но при этом никто ни разу не сказал ему, что для этого надо что-то делать. Более того, когда он пытался что-нибудь делать, один из родителей выхватывал это у него из рук и делал за него сам.

Сочетание двух исподволь внушаемых ему противоречивых идей – «Ты – необычный ребенок и потому должен многого добиться в жизни» и «Чтобы все делать правильно, тебе нужна моя помощь» – становится твердым фундаментом жизни, проведенной в ощущении «Мне многое положено, но я не должен сильно стараться, чтобы все это получить».

То, что случилось со Стивом, когда он решил, что хочет быть совладельцем ресторана, – классический пример сочетания этих двух конфликтующих внушений. Стив немедленно обратился за помощью к отцу. Интересно заметить, что, хотя отец Стива был квалифицированным юристом и мог помочь сыну правильно составить договоры и прочие документы, полные юридической зауми, он разбирался в тонкостях ресторанного бизнеса так же плохо, как и Стив. Тем не менее Стив настолько привык полагаться на отца, что и эти дела препоручил ему, как начальник поручает рьяному помощнику черновую работу.

Пока его отец, мать и компаньон с энтузиазмом готовили открытие ресторана, вклад Стива был минимальным. Дискуссия, в ходе которой определялось его будущее, бушевала вовсю, а он мирно дремал в кресле. Всю предыдущую жизнь он прожил пассивным наблюдателем, перекладывающим ответственность за принятие решений на тех, кто был сильнее его. И вот теперь необходимость принимать решения его пугала, и сон оказался хорошим убежищем.

Но для чего бы родителям Стива посвящать его проблемам так много времени и сил, вплоть до изучения тонкостей ресторанного бизнеса? Очевидный ответ – они любили своего сына и хотели помочь ему добиться успеха. Менее очевидный ответ – они подсознательно хотели, чтобы Стив зависел от них.

Обратите внимание: когда Стив перестал нуждаться в помощи отца, тот не отошел от управления бизнесом, а продолжал давать сыну советы и вносить предложения. Но теперь это уже раздражало Стива. Подсознательно отец хотел иметь сына, у которого есть проблемы и который приходил бы с этими проблемами к отцу, чтобы тот их решил. Обоих родителей Стива фактически тянуло решать проблемы. Такое влечение характерно для чрезмерно любящих родителей, и это совершенно логично в свете истории их собственного детства.

Родителями, любящими слишком сильно, просто так не становятся. Как правило, люди, подобные родителям Стива, росли в семьях, где их эмоциональные потребности в любви и признании не удовлетворялись или вовсе подавлялись. Может быть, их собственные родители были людьми безразличными или чрезмерно требовательными, пьющими, физически или эмоционально агрессивными. Выживать им удавалось путем принятия на себя особой роли в семье – роли «ответственного», или «решающего проблемы», или «миротворца». Эта роль внушала им чувство собственной значимости и влиятельности. Становясь «помогающими» и самостоятельно принимая на себя ответственность, которую на самом деле на них никто не возлагал, они стремились обрести столь отчаянно необходимую им любовь людей, реально на нее не способных.

К сожалению, эти способы выживания стали предпосылкой того, что все последующие годы эти люди жили с созависимостью – непреодолимой потребностью делать все «правильно» для тех, кого они любят и о ком заботятся, проявляя при этом чрезмерную самоотверженность, слишком сильную любовь и навязчиво опекая их. Став взрослыми и обзаведясь детьми, они продолжают играть знакомую им с детства роль – роль всеобщего опекуна и избавителя, в которой они так поднаторели. Они неизбежно испортят своим детям жизнь, потому что их подлинную индивидуальность уже заслонила роль «решателя проблем» и помощника. Если перед ними не стоят проблемы, которые нужно решать, или если им некому помогать, такие люди ощущают беспокойство, они чувствуют себя бесполезными, им кажется, что они утратили контроль над происходящим. В конце концов навязчивая потребность в том, что быть нужными кому-нибудь, начинает доминировать. И когда приходит время «отпустить поводья» и позволить детям жить своей жизнью, родители, которые любят слишком сильно, не могут этого сделать.

Опыт жизни рядом с любящими людьми, готовыми бросить все и спешно взяться за решение наших проблем, избавляя нас от любого дискомфорта, имеет далеко идущие последствия. Стиву давали многое, но он никогда не получал того, в чем действительно нуждался: побуждения к обретению чувства уверенности в себе посредством постоянного накопления жизненного опыта и стимула самостоятельно развиваться и двигаться вперед. Вместо этого родители с маниакальным упорством бросались решать даже самые мелкие его проблемы, и в результате Стив вырос с ощущением превосходства над окружающими.

Большинство из нас называет чувство собственного превосходства, наблюдаемое у других, самомнением или заносчивостью. Кажется, что такой человек считает себя лучше других и очень доволен собой. Но за этим фасадом прячется отчаяние.

Элис Миллер в книге «Драма одаренного ребенка» отмечает, что ощущение собственного превосходства часто служит средством борьбы с депрессией, вызванной собственной несостоятельностью:

Человек, обладающий ощущением собственного «превосходства», вызывает всеобщее восхищение и нуждается в нем; собственно, он не может жить без этого восхищения. Он должен добиваться блестящих результатов во всех своих начинаниях, на что он, несомненно, способен (в противном случае он просто не возьмется за дело). Он тоже восхищается собою – своей красотой, умом и талантами, своими успехами и достижениями. Но горе ему, если что-то из них его подведет, ибо тогда катастрофа – глубокая депрессия – неминуема.

Ощущение привилегированности – это способ защиты от комплекса неполноценности и стыда. Чтобы избежать этих ощущений, мы симулируем нечто прямо противоположное. Мы изо всех сил «надуваем щеки», чтобы убедить окружающих, будто мы «в порядке», а они должны воздавать нам хвалу и восхищение, в которых мы так нуждаемся. Затем мы выходим с соответствующими ожиданиями в безразличный к нам мир. Стива, считавшего себя вправе рассчитывать на особое к себе отношение, не давая ничего взамен, такие ожидания привели к фрустрации и депрессии, когда мир не обратил на него никакого внимания, не оценил его, не простил и не полюбил его так, как родители.

Подобное чувство в какой-то мере сидит во многих людях, которых в детстве любили слишком сильно. Они могут и не считать, что им «все положено», но свербящее ощущение того, что они заслуживают большего, чем получают от жизни, ясно проявляется в их быстром разочаровании в друзьях, возлюбленных и работе.

Люди, бессознательно считающие, что им все должны, совершают многое из перечисленного ниже, попутно сводя с ума своих друзей, возлюбленных и коллег:

➧Слушают о проблемах других вполуха и норовят вставить слово о своих собственных.

➧Предъявляют к другим множество требований – какими они должны быть и как себя вести, – прежде чем серьезно рассматривать их в качестве друзей или возлюбленных.

➧Оставляют дела недоделанными или сделанными неправильно, рассуждая, что другие за то и получают деньги, чтобы подхватывать начатое ими.

➧Прибедняются, ожидая, что им и их детям будут покупать подарки или оплачивать их счета.

➧Судят о своих возлюбленных или даже супругах по тому, сколько те зарабатывают или сколько готовы тратить.

➧Хватают счет в ресторане, но не для того, чтобы его оплатить, а чтобы подсчитать, кто сколько должен, чтобы не остаться в накладе.

➧Изображают из себя «беспомощных» или «слишком занятых», когда приходится сталкиваться с бытовыми проблемами, которые, по их мнению, достаются им несправедливо – скажем, отмыть ванну, разгрузить посудомоечную машину или вставить новый рулон туалетной бумаги.

➧Не замечают пыли на журнальном столике, гору посуды в раковине и гниющих продуктов в холодильнике, полагая, что все это, в конце концов, уберут те, с кем они живут.

➧Приводят массу причин, пусть даже и уважительных, чтобы не оставаться на работе дольше положенного, не выходить в выходные и не брать лишних проектов.

➧Обижаются на других, если те не помогают им по первому требованию.

➧Вечно грустят, напрашиваясь на расспросы о том, что с ними случилось.

➧Постоянно опаздывают, заставляя себя ждать.

➧Поднимают нетерпеливый крик, чтобы им помогли найти вещи в ящике комода, в шкафу или в буфете, заявляя, что ищут уже два часа, тогда как на самом деле едва взглянули вокруг.

➧В самолете или театре занимают места у прохода, потому что у них «длинные ноги» или клаустрофобия, и поэтому им положены лучшие места.

➧В ресторане занимают столик на четверых, даже когда приходят с одним спутником.

➧Случайно ломают или портят вещь, взятую взаймы, и потом возмущаются, когда за нее приходится платить.

➧Берут деньги в долг и забывают вернуть.

➧Придумывают массу причин для гнева на человека, который сердится на них.

➧В общежитии института, на семинаре или в командировке требуют отдельный номер, даже если для этого приходится придумывать медицинские показания, потому что не могут спать в присутствии посторонних.

Этот список можно продолжить. Люди, которых в детстве любили слишком сильно, очень напористы, но дело тут вряд ли в отстаивании своих прав. Дело в том, что они втираются – бессознательно – на самые лучшие места, а потом обижаются, когда другие, недовольные тем, что их обошли, обращают на это их внимание.

Если вы признаете в себе такого «залюбленного» в детстве ребенка, то сможете разглядеть в себе некоторые из перечисленных выше особенностей. Возможно, вы обнаружите у себя неосознанное ожидание того, что другие должны быть сильнее вас, должны давать вам больше и острее ощущать ваши потребности. Может быть, вы недовольны тем, что вас часто подводят. Или вам кажется, что вы без конца ищете «правильного» возлюбленного, идеальную работу и друзей, которые по-настоящему будут вас понимать. Вы не обязательно считаете, что вам прямо-таки «все положено», но вы, может быть, одиноки, испытываете какое-то смутное недовольство своей нынешней жизнью, но не можете прямо указать на то, чего в ней вам не хватает.

Вам говорят, что вы ждете от жизни слишком многого, что слишком «высоко сидите, далеко глядите». Но вместе со скарбом, который вы вывезли из родительского дома в собственный, вы взяли с собой и веру в то, что все ваши фантазии осуществятся, что ваша жизнь сложится прекрасно и что вы этого заслуживаете – просто так, автоматически. Но когда реальность не совпадает с этими фантазиями, наступает разочарование.

Вы, наверное, будете удивляться, откуда взялось это ощущение привилегированности, особенно если вы росли в небогатой семье и обходились без многих материальных благ. Ощущение, что вам даны особые привилегии на особое отношение и всеобщее внимание, свойственно не только богатым или «избалованным» детям. Это случается со всеми теми, кого родители обслуживали, бесконечно выручали, непомерно опекали, контролировали и влезали в их мельчайшие проблемы.

И это тоже входит в характер изнеженно-обездоленного ребенка, который получает многое из того, чего хочет, но мало из того, в чем нуждается. Родители, которые любят слишком сильно, убеждены в том, что полученная в детстве травма повлечет за собой проблемы на всю оставшуюся жизнь, и ревностно оберегают своего ребенка. Если это в их власти, их чадо проживет жизнь более легкую, чем они сами, и никогда не будет чувствовать разочарования, боли, утраты, лишений и печали. С самого младенчества дитя становится для таких родителей центром их жизни – «Его величество младенцем», как назвал это явление Фрейд.