Текст книги "Популярность. Как найти счастье и добиться успеха в мире, одержимом статусом"

2
Грубый обидчик или привлекательный лидер?
Популярность бывает разная

В начале 1840-х годов доктора венской больницы были крайне обеспокоены. По никому не понятным причинам у сотен рожениц высоко поднималась температура, а затем женщины умирали. Чаще всего лихорадка поражала только что разрешившихся от бремени в первом родовом блоке под наблюдением врачей. У рожавших во втором блоке с помощью акушерок выживаемость была гораздо выше.

Доктора внимательно проверили оба блока, зафиксировали различия в методах ведения родов у врачей и акушерок и в обстановке и даже проанализировали физическое положение женщин во время родов. Они систематически проверяли одну гипотезу за другой и тщательно искали причину смертей, но не могли ее найти. Матери во врачебном блоке продолжали страдать и умирать от родильной горячки. Вскоре беременные женщины Вены уже умоляли о том, чтобы их приняли в акушерский блок. Некоторые даже предпочитали рожать прямо на улицах. Что интересно, даже те, кто рожал за пределами больницы, выживали гораздо чаще тех, чьи роды прошли под медицинским наблюдением.

В 1846 году на работу в венскую больницу пришел молодой врач Игнац Земмельвейс. Земмельвейс происходил из богатой семьи, и коллеги быстро выбрали его старшим ординатором. Со временем он заработал уважение сослуживцев и руководителей за глубокие знания медицины, высокую образованность и профессионализм. Он стал известным человеком в городе. Многие хотели попасть к нему на прием, чтобы узнать его мнение.

Вскоре Земмельвейс нашел объяснение загадочным смертям. Он заметил, что доктора, работающие в родильной палате, также делали вскрытия в морге. Часто бывало так, что врач отправлялся в родильную палату сразу же после проведения аутопсии тех, кто умер от послеродового сепсиса. Земмельвейс предположил, что родильная горячка у женщин была вызвана «трупными частицами», которые каким-то образом распространяли болезнь, перенося ее от мертвого тела к живому.

Он предложил коллегам мыть руки антисептическим раствором после каждого вскрытия, чтобы снизить риск заражения женщин в родильном зале. Он также настаивал на том, чтобы врачи дезинфицировали все медицинские инструменты, используемые для вскрытия. Земмельвейс выдвинул теорию инфицирования микробами, на которой зиждется современная медицинская практика.

Его предложения работали. Уровень смертности рожениц во врачебном блоке упал до одного процента, то есть до показателей акушерского блока. Доктора Земмельвейса провозгласили героем. Но история гласит, что коллеги не особенно любили его, несмотря на всю славу и статус. Говард Маркел, известный профессор и директор Центра истории медицины при Мичиганском университете, рассказывает, что Земмельвейс часто «грубо и злобно унижал влиятельных врачей больницы, которые осмеливались оспаривать его идеи». По словам другого историка, он «публично бранил несогласных» и громко клеймил «убийцами» тех, кто ставил его предложения под сомнение.

Сторонники много лет уговаривали его опубликовать свои исследования, чтобы другие люди могли изучать и продвигать его методы. Но он отказывался, утверждая, что все его открытия «очевидны сами по себе» и нет необходимости доносить их до «невежд». Впоследствии, согласившись на публикацию после десятилетнего сопротивления, он выпустил монографию, наполненную враждебными выпадами в сторону его критиков, принижая их интеллект, личностные качества и характер. Он утверждал, что его коллеги «даже частично не понимают правды», пренебрежительно называя их «безмозглыми наблюдателями» за болезнями пациентов. Когда медицинское сообщество Германии не согласилось с его принципами, он заявил, что «в Берлине врачей ничему не учат».

Доктор Земмельвейс имел высокий статус и большое влияние. Он был уважаемым, почитаемым и значимым человеком. Он был популярным. Но при этом он был грубияном, которого терпеть не могли окружающие.

Сто пятьдесят лет спустя три девушки вошли в библиотеку пригородной старшей школы на юге Коннектикута. Это были блондинки, одетые безупречно, хоть и слегка вызывающе для пятнадцатилетних школьниц – обтягивающие футболки, короткие юбки и кроссовки с высокими розовыми носками. Их появления нельзя было не заметить.

Самая высокая девушка по имени Александра зашла в библиотеку первой. Две подружки следовали за ней на почтительном расстоянии в пару шагов. Александра двигалась с уверенностью звезды, без малейшего следа подростковой неуклюжести. Проход между рядами рабочих столов служил ей подиумом. Она бодро и уверенно прошагала по нему, пристально глядя перед собой. Когда одна из подружек задала ей какой-то вопрос, она ответила, не поворачивая головы. Временами девушка награждала беглым взглядом или взмахом руки какого-нибудь одноклассника, вопросительно уставившегося на нее.

Александра явилась в библиотеку, чтобы принять участие в исследовании популярности, которое проводила моя лаборатория. Мои помощники стояли в дверях отдельного кабинета в ожидании дюжины участников, кое-кто из которых уже прилежно работал за большим столом для переговоров. Помощники даже не успели спросить, как ее зовут, а она уже вошла в кабинет и заявила: «Я Александра Корт». Другие ученики немедленно подняли головы.

В это время подружки Александры уселись на стулья за пределами кабинета, бездумно разглядывая стеллажи с книгами. Когда мои помощники сообщили им, что они могут идти, одна из них ответила: «Нет, мы останемся. Мы пришли с Александрой Корт».

«Да! – подтвердила вторая. – Мы лучшие подруги».

«Она пробудет здесь долго, – сообщил помощник. – Может, вам стоит пока сходить пообедать?»

«Нет, мы хотим ее подождать. Мы пропустим обед».

«Дело в том, – принялся объяснять помощник, – что для нашего исследования важно, чтобы участники не отвлекались. Не могли бы вы подождать свою подругу в столовой?»

Закатив глаза, девицы отодвинули стулья метров на пять от кабинета, снова уселись и начали перешептываться. Результаты нашего исследования показали, что Александра была самой популярной девочкой в десятом классе. Собственно говоря, она была первым человеком, которого выбирали почти все участники, когда мы просили назвать имена самых популярных детей в школе.

И ее же сильнее всех ненавидели. Около 65 % одноклассников назвали Александру человеком, который склонен распускать сплетни, использовать дружбу в подлых целях, устраивать кому-то бойкоты и говорить гадости за спиной у других. Почти половина одноклассников сообщили, что из всех учеников она им нравится меньше всего. Даже подружки, послушно ждавшие ее до конца исследования, шепотом перемывали ей косточки. «Алекс такая самодовольная», – заметила одна. «Это точно, – ответила вторая. – Даже не хочется идти с ней в торговый центр на выходных».

Все популярные обречены быть нелюбимыми.

Йоги Берра

Как человек может быть популярным, если он даже не вызывает симпатии? Сама идея глубоко противоречива.

При этом, размышляя о популярности, мы всегда представляем себе людей с негативной репутацией, таких как Игнац Земмельвейс и Александра Корт. Каждый, кто учился в старших классах, отчетливо помнит, какие школьники были популярными: чирлидеры, спортсмены, дети богачей или людей, занимающих заметное положение в обществе. Даже если они нам не нравились, мы против воли подражали им. В мое время все носили футболки Ocean Pacific и говорили о последнем клипе Duran Duran[3]3
  Duran Duran – британская поп-рок-группа, образованная в 1978 г. Была одной из самых популярных поп-групп в мире в первой половине 1980-х.


[Закрыть], потому что популярные ученики считали это крутым. Но в большинстве случаев эти ребята даже не были нашими друзьями.

Если мы считаем популярным того, кто нам не нравится, что же тогда означает «популярность»?

Удивительное дело, но на этот вопрос сложно ответить. Канадский психолог Билл Буковски, посвятивший многие годы изучению популярности в молодежной среде, проследил этимологию слова «популярный» до среднефранцузского (populier) и латинского (popularis) слов, изначально описывавших идеи или политиков «из народа». Таким образом, «популярным движением» называлось то, что зародилось в народных массах, а не пришло от правителей. К XVI веку слово «популярный» появилось в английском языке и означало цены или ресурсы, «доступные для простого народа» (например, «популярная пресса»). Однако за прошедшие четыреста лет термин «популярный» вобрал в себя не только концепцию массовости, но и идею чего-то ценного и предпочитаемого. В XVII веке слово «популярный» описывало все широко распространенное и одновременно хорошо себя зарекомендовавшее. Сегодня, как вы знаете, это слово употребляется в вездесущих онлайн-рейтингах, использующих понятие «самый популярный» для ранжирования чего угодно – имен младенцев, курортов, пород собак, диет, видеороликов на YouTube, стоковых магазинов, вкусов мороженого и так далее. Дошло до того, что появились рейтинги нобелевских лауреатов, сексуальных фетишей, католических святых, кошачьих имен… Этот список можно продолжать до бесконечности. Осмелюсь предположить, что критерии «популярности» сексуальных фетишей и католических святых существенно отличаются. Так что же на самом деле означает слово «популярность»?

Современное определение популярности как чего-то или кого-то, получившего положительную оценку большинства, несет в себе гораздо большее, чем кажется на первый взгляд. Все дело в том, что мы по-разному одобряем те или иные вещи. Даже в XVII веке популярным могло считаться то, что вызывало одобрение, восхищение или желание, то есть порождало разные чувства. Впоследствии появились разные типы популярности, изучением которых сейчас занимаются социологические науки.

Если вспомнить, что означало понятие «популярный» в старших классах, то речь идет о типе популярности, который, по мнению ученых, отражает статус. Статус не является индикатором привлекательности человека. Правильнее будет сказать, что это степень доминирования, заметности, власти и влияния. Примечательно, что статус не имеет для нас никакого значения до достижения подросткового возраста. После этого он превращается в один из самых значимых аспектов популярности в нашей жизни.

Другой тип популярности – это привлекательность. Согласно результатам социологических исследований, именно к такому типу популярности нам следует стремиться. Даже совсем маленькие дети понимают, что такое привлекательность. Исследования показывают, что уже в четырехлетнем возрасте дети могут точно и достоверно указать, кто из их сверстников самый популярный. Но такие популярные малыши не обязательно будут самыми влиятельными, доминантными или заметными. Скорее всего, речь пойдет о тех детях, которые больше всего нравятся. Привлекательность играет большую роль на всех этапах жизни человека. Это самый могущественный тип популярности.

В 1982 году психолог Университета Дьюка Джон Кои провел серию актуальных и в наши дни экспериментов, которая начиналась с того, что детям давали список всех одноклассников и просили ответить на два простых вопроса: «Кто тебе нравится больше всех?» и «Кто тебе нравится меньше всех?».

Психологи называют такую процедуру «социометрическим оцениванием». Для ответа на каждый из этих вопросов участники могут отметить любое количество имен из списка.

Кои и два его ассистента, Кен Додж и Хайде Коппотелли, опросили более пятисот детей. Результаты оказались интересными по нескольким причинам. Во-первых, Кои обнаружил, что те, кто нравился большому количеству одноклассников, могли также многим не нравиться. На самом деле привлекательность и непривлекательность – это независимые индикаторы отношений. Мы можем вызывать как симпатию, так и неприязнь. Мы также можем не вызывать ни того ни другого.

Во-вторых, ученые обнаружили большую разницу в количестве упоминаний о том или ином ребенке в ответах на оба вопроса. Некоторые дети казались особенно заметными персонами класса – одноклассники часто называли их в числе тех, кто нравится или не нравится. С другими детьми дело обстояло в точности наоборот: создавалось впечатление, что сверстники их вообще не замечают.

Во время этого исследования ученые не впервые задавали детям такие вопросы. Но Кои и его команда были первыми, кто использовал ответы для создания пяти категорий, или «социометрических групп», которые легли в основу нашего современного представления о разных аспектах популярности. Аналогичные результаты были получены во время сотен исследований, в которых принимали участие дети и взрослые во всем мире.

Классификацию Кои можно отобразить в виде двусторонней матрицы, каждая сторона которой разделена еще на две части. «Привлекательность» находится на вертикальной оси, а «непривлекательность» – на горизонтальной. Чем чаще ребенка называли «самым привлекательным», тем выше будет расположено его имя по вертикальной оси. Чем чаще ребенка называли «самым непривлекательным», тем правее будет расположено его имя по горизонтальной оси.

Социометрические группы

Кои и его коллеги обнаружили, что некоторые дети получили необычно высокий или необычно низкий балл по ряду критериев, что позволило отнести их к одной из четырех социометрических групп, расположенных по углам матрицы. Дети, попавшие в левый верхний квадрант, нравились одноклассникам. Их почти никто не считал непривлекательными. Кои назвал эту группу «популярные», но их также можно определить как «одобряемые», поскольку их тип популярности основан исключительно на привлекательности. Противоположный квадрант в правом нижнем углу вместил в себя «отвергнутых», то есть тех, кто мало кому нравится и многим не нравится. Дети, которых редко называли привлекательными или непривлекательными («невидимые»), были помещены в нижний левый квадрант и названы «игнорируемыми». Для сравнения: группа в верхней правой ячейке (те, кто нравился и не нравился окружающим приблизительно в равной степени) состояла из наиболее заметных членов коллектива. Таких детей назвали «противоречивыми», потому что сверстники их либо любили, либо ненавидели. «Противоречивые» встречаются относительно редко, они представляют собой самую малочисленную социометрическую группу. В сумме «одобряемые», «отвергнутые», «игнорируемые» и «противоречивые» дети составили около 60 % коллектива. Оставшихся Кои назвал «средними». Эта группа была самой многочисленной. Стоит отметить, что, несмотря на то что такие дети не получили особого количества номинаций (их не часто называли самыми привлекательными или непривлекательными), большинство «средних» все-таки приближается к одной из других категорий.

Я понимаю, что такие ярлыки могут казаться упрощенными. Особенно в современном обществе, где мы изо всех сил стараемся адаптировать любую среду для удовлетворения потребностей каждого члена общества, такие определения, как «отвергнутые» или «игнорируемые», могут звучать грубо. Подобные характеристики предполагают, что эти социометрические группы демонстрируют особенности каждого ребенка, а не отражают несоответствие между личностью и конкретной группой сверстников. Станут ли больше любить игнорируемого ребенка, если поместить его в другой коллектив? Может ли отвергнутый стать популярным, если дать ему возможность начать все сначала?

Именно такими вопросами задавался Кои, и поэтому он решил провести повторное исследование, чтобы проверить, выскажут ли дети другое мнение, если поместить их в новый контекст? Для начала он пригласил десятилетних детей принять участие в игровых группах в исследовательской лаборатории. Эти группы были составлены определенным образом: в каждую вошло по четыре незнакомых друг с другом ребенка из четырех разных школ. Один ребенок в каждой группе был «одобряемым» в своей школе, второй «отвергнутым», третий «игнорируемым» и четвертый «средним». (Кои исключил «противоречивых» из исследования, потому что они редко встречаются.)

Каждую неделю дети проводили по одному часу вместе, играя так, как делали бы это в классе или на продленке. Они собирались в комнате, набитой играми, наборами LEGO, машинками, надувными боксерскими перчатками, фломастерами, бумагой и прочими игрушками. Сначала каждая группа принимала участие в игре под руководством взрослого. Затем наступало свободное время для самостоятельной игры. Когда игровое время заканчивалось, исследователи ненавязчиво оценивали уровень популярности каждого ребенка. Они делали это весьма разумным образом.

Вместо того чтобы называть цель эксперимента, ученые просили одного из обученных ассистентов развозить участников по домам после каждого еженедельного занятия. Во время поездки исследователи сначала заводили обычную беседу об интересах и хобби ребенка. Потом, уже на подъезде к дому, спрашивали, кто ему больше всего нравится в группе, кто на втором месте и так далее, пока не будут названы все товарищи по играм, включая того, который нравится меньше всего.

К концу первой недели Кои вместе с одной из своих бывших студенток, Дженис Купершмидт, изучили сводные результаты таких бесед и выяснили, что не было абсолютно никакой взаимосвязи между тем, насколько привлекательным считался ребенок в своей школе, и тем, как его воспринимали незнакомые ребята в игровой группе. Новые условия действительно позволяли все начать с чистого листа. Неделю спустя исследователи снова опросили детей и снова не обнаружили связи между привлекательностью в игровой группе и в школе.

Однако после следующей встречи игровых групп уже начало прослеживаться заметное сходство между популярностью каждого ребенка в игровой группе и в своей школе. «Одобряемым» детям понадобилось всего три часа, чтобы снова быть одобренными. «Отвергнутые» опять оказались наименее привлекательными, а «игнорируемых» снова никто не выбирал самыми приятными или неприятными. Исследование длилось еще три недели, и за это время результаты только закрепились.

Последующее исследование показало, что факторы, позволяющие нам получить одобрение сверстников, на самом деле универсальны и неизменны. Они способны снова и снова делать нас привлекательными или непривлекательными даже тогда, когда ситуация меняется. Это на всю жизнь. Когда Кои и Купершмидт просматривали видеоматериалы, отснятые в первые две недели эксперимента, они обратили внимание на то, что «одобренные» и «отвергнутые» дети в новых игровых группах говорили гораздо больше, чем их «средние» и «игнорируемые» партнеры. «Одобренные» дети устанавливали нормы для группы, мягко напоминая о правилах, предлагая новые игры и выступая с новаторскими идеями о том, как сделать игрушки еще более интересными. «Отвергнутые» дети были больше других склонны жаловаться, угрожать, дразнить и командовать товарищами по играм. «Отвергнутые» также невнимательно слушали инструкции к играм под руководством взрослого. Неудивительно, что дети достигли такого же уровня популярности вскоре после нового знакомства со сверстниками. Они вели себя тем же образом, который определил степень их привлекательности в школе.

Вскоре после того как я начал вести курс о популярности в университете, у меня появилась возможность стать свидетелем такого феномена. Где-то в середине семестра мне позвонил продюсер ABC News, который хотел снять документальный фильм, воспроизводящий классический эксперимент Кои и Купершмидт. Мы со студентами получили разрешение на съемку от родителей, чьи дети ходили в местный детский сад в группу трехлеток. Малыши были знакомы друг с другом в течение нескольких месяцев. Мы опрашивали каждого ребенка, как это делал Кои вместе со своими коллегами, и быстро поняли, кто является «одобряемым», «отвергнутым», «игнорируемым» и «средним». Мы собрали в спортзале по одному ребенку из каждой социометрической группы, они никогда не играли вместе. Мы начали наблюдать за их взаимодействием, ожидая увидеть результат через нескольких недель совместных игр.

Однако в этом случае потребовалось всего тридцать минут, чтобы дети вернули себе прежнюю степень популярности. Примерно через час девочка, которую сверстники признали «одобряемой», начала лидировать в игре с огромным мячом, а ребенок, имевший статус «отвергнутого», был вообще исключен из игры. Я прекратил изучение этой группы, но исследователи, работавшие с детьми несколько лет, обнаружили, что больше половины тех, кто был «одобряемым», «отвергнутым», «игнорируемым», «противоречивым» или «средним» в начальной школе, попали в ту же группу спустя пять лет и в старшей школе. Результаты были те же, даже если дети меняли школу и приходили в абсолютно новый коллектив сверстников.

Означает ли это, что тот тип популярности, который мы приобретаем в юности, остается неизменным в течение всей жизни? Некоторые считают, что можно «обнулить» свою популярность, поступая в колледж, где нас окружает значительно более однородная группа сверстников, во всяком случае с точки зрения академических достижений и способности следовать указаниям старших. Во многих европейских странах это происходит уже в средней школе, когда подростков распределяют по классам в соответствии с выбранным направлением обучения.

Однако большинство взрослых людей все так же попадают в непроизвольно сложившиеся группы, объединенные чем-то еще помимо дружбы, уровня образования или родственных отношений. Все происходит по тому же сценарию, что и в старшей школе. Довольно быстро формируются группы «одобряемых», «отвергнутых», «игнорируемых», «противоречивых» и «средних». Часто случается так, что во взрослом возрасте мы принадлежим к той же группе, что и в юности, и это влечет за собой существенные последствия.

Незадолго до праздников сотрудники крупной международной технологической компании узнали о грядущей «реорганизации» предприятия. Иными словами, предстояли масштабные сокращения. Всего к концу года планировалось уволить около 30 % сотрудников. Через три недели после официального заявления четыре с половиной тысячи людей ехали на работу, зная, что в этот день решится их судьба.

Одним из них был парень по имени Билли. Я хорошо знаком с ним. Билли начал работать в компании приблизительно за пять лет до описываемых событий, вскоре после окончания Гарварда. У Билли двое детей – сын, похожий на него как две капли воды, и дочь, ну просто клон своей матери. Семья совсем недавно решила купить новый дом, и еще до того, как стало известно о реорганизации компании Билли, они назначили сделку как раз на следующий день после планируемых сокращений.

Рабочее место Билли располагалось в ярко освещенном офисе со свободной планировкой, заставленном столами для совещаний, конторками и архивными шкафами на колесиках. Столы были отделены друг от друга прямоугольными перегородками высотой до груди. Каждый мог слышать разговоры своих коллег, и ни для кого не было тайной, кто с кем общается. Все это было похоже на старую добрую школьную столовую.

Билли обычно садился за стол у стены вдоль огромных окон, выходящих на парковку перед зданием. Но где бы Билли ни сидел, вокруг его стола всегда начиналось активное движение. Люди подходили, чтобы поздороваться утром, собирались после нелегких переговоров, чтобы расспросить его и посочувствовать, появлялись к началу обеденного времени, чтобы решить, куда пойти поесть. Даже случайно оказавшийся в офисе человек понял бы, что Билли – один из самых привлекательных людей на этаже.

Утром того дня, когда планировались сокращения, Билли нервничал в ожидании представителя отдела кадров. Он изо всех сил старался сосредоточиться на работе, но было практически невозможно игнорировать болтовню и сплетни проходящих мимо коллег. Как только сослуживцы увидели, что Билли пришел, его стол окружили люди, желающие услышать его мнение. Весь следующий час никто не работал.

Рядом с Билли сидел Карл, высокий, долговязый мужчина за сорок, проработавший в компании двенадцать лет. Карл не принимал участия в обсуждении. Он вообще редко говорил. Билли описывает Карла как человека, «вечно сидящего, уткнувшись в бумаги». Он был неплохим профессионалом, всегда качественно и своевременно делал свою работу, но никогда не выставлял этого напоказ. Он редко вставал из-за рабочего стола, почти никогда не обедал с другими сотрудниками, внимательно слушал на совещаниях, но не высказывался сам.

На рабочем месте Карла никогда не бывало беспорядка, лишь несколько аккуратно подписанных папок, сложенных стопкой на краю стола, и подставка с дюжиной одинаковых ручек. Проходя через комнату отдыха, чтобы налить себе кофе, он коротко кивал и вежливо улыбался присутствующим, затем возвращался за свой стол и больше не отвлекался до самого обеда. Однако в тот день, на который были назначены сокращения, Карл выглядел весьма взволнованным. Он не выпускал из рук телефон, постоянно отправляя сообщения своей жене обо всех услышанных сплетнях. Временами он вставал из-за стола и исчезал минут на пятнадцать, но никто не замечал куда.

В дальнем углу комнаты за отдельным столом сидел Дэн. Он был довольно приятным, веселым и общительным мужчиной под шестьдесят, но было в нем что-то странное. Дэн чем-то неуловимо отличался от остальных – какими-то мелочами, непримечательными по отдельности, но в совокупности весьма заметными. В то время как коллеги делились лишь самыми несущественными деталями своей личной жизни, болтая в комнате отдыха, Дэн очень много рассказывал о себе и своих семейных проблемах, заставляя окружающих чувствовать себя неловко. Если среди коллег завязывалась дружеская перепалка, Дэн тут же перехватывал инициативу и влезал с какой-нибудь своей историей. Он даже выглядел как типичный аутсайдер, выделяясь среди стильно одетых сослуживцев своими мятыми брюками цвета хаки и белыми кроссовками. Но сам он никакой разницы не замечал.

По словам Дэна, он понятия не имел, собираются ли его уволить, но ему было любопытно узнать, что об этом думают другие. Он прохаживался по офису и стоял над душой коллег, собиравшихся в группки, чтобы поделиться своими предположениями. В большинстве случаев они продолжали разговор, не принимая его в свой круг, и тогда он переходил к другой группе.

Единственным человеком в офисе, который, казалось, не нервничал по поводу происходящего, был Фрэнк, ухоженный референт, которого Билли назвал одним из «главных карьеристов» компании. Двадцатипятилетний Фрэнк был гораздо моложе большинства своих коллег, но все его хорошо знали. Он был воплощением очарования и стиля – милый и веселый, но в целом ничего собой не представляющий парень. Фрэнк с готовностью отзывался на просьбу любого руководителя о помощи («Само собой… буду рад сделать… без проблем»), но, если кто-то равный по положению просил его об услуге, ответ мог быть откровенно грубым («Сам решай свои проблемы!»). Проходя к своему столу, Фрэнк одаривал окружающих энергичными кивками. Кто-то радостно приветствовал его в ответ, кто-то лишь вежливо кивал. Пока все переживали по поводу грядущих сокращений, Фрэнк спокойно сидел и играл во что-то в телефоне.

В этой компании Билли имеет статус «одобряемого», как и во всех остальных сферах своей жизни. Он считает себя интровертом, который предпочел бы играть в гольф в одиночестве, чем веселиться на корпоративной вечеринке. Но привлекательность не обязательно зависит от того, интроверт человек или экстраверт. Как и большинство «одобряемых» людей, Билли привлекателен, потому что умеет наладить контакт с любой аудиторией. Его идеи не всегда лучше других, но он точно знает, в какой момент совещания их лучше выдвинуть. В итоге он часто добивается успеха. Он чуть быстрее своих коллег распознает потенциальный консенсус или конфликт. Он умеет улавливать эмоциональные аккорды в разговоре с коллегами. Но самое важное то, что Билли стремится использовать свои социальные навыки, чтобы другие люди чувствовали себя комфортно рядом с ним.

Он добивается этого разными способами. Во-первых, Билли умеет правильно задавать вопросы. Исследования показали, что люди, которые задают друг другу много вопросов при первой встрече (исключительно эффективный способ установки эмоционального контакта), создают более прочные и долговременные отношения. Когда вы впервые встречаете Билли, его вопросы ясно демонстрируют, что он хочет узнать вас получше, и все, что вы рассказываете, кажется ему исключительно интересным, важным и уместным. Социальное поведение Билли сигнализирует о том, что окружающие ему небезразличны. Люди хотят с ним разговаривать, потому что уверены, что Билли, в свою очередь, хочет разговаривать с ними. Все это делает его привлекательным.

Во-вторых, Билли обладает потрясающим чувством юмора. Эта особенность также является следствием умения наладить контакт с аудиторией, потому что для хорошей шутки нужно понимать настроение и чувства собеседника, чтобы вызвать у него улыбку. В более фундаментальном смысле юмор имеет биологические преимущества. Смех связан с выбросом дофамина и эндорфинов, которые создают ощущение эйфории и улучшают иммунную реакцию организма. А люди любят тех, кто дарит им приятные ощущения.

В-третьих, окружающие называют Билли (как и в случае с «одобряемыми» детьми в эксперименте Кои) надежным человеком с множеством друзей, честным, счастливым, вежливым, терпеливым и щедрым. Пример Билли подтвердил прогнозы исследователей о том, что «одобряемые» дети вырастают успешными людьми. Социологи считают, что, когда «одобряемые» дети становятся взрослыми, они отличаются более высокой самооценкой, зарабатывают больше денег и создают более прочные отношения с друзьями и любимыми. Они даже физически здоровее своих менее популярных сверстников. Сила привлекательности превосходит все, что кажется нам важным, в том числе интеллект, социометрический статус и адекватное поведение.

Карл относится к группе «игнорируемых». В детстве «игнорируемые» наблюдают со стороны за игрой сверстников. Такой ребенок скорее будет в одиночестве выкапывать палочкой червяков, чем присоединится к общему веселью. Или, что еще хуже, попытается поиграть с другими в прятки, но его никто не станет искать. Некоторых «игнорируемых» это сильно тревожит, и они отчаянно стремятся стать частью группы. Им редко хватает уверенности в себе, чтобы стать инициаторами взаимодействия с людьми. Исследования показали, что во взрослом возрасте «игнорируемые» позже начинают ходить на свидания и создавать серьезные, прочные отношения. Обычно они выбирают профессии, не требующие активного общения с людьми. Они не склонны выступать публично, становиться продавцами или специалистами по найму персонала.

При этом многие «игнорируемые» вполне преуспевают во взрослой жизни. У одних получается справиться со своей тревожностью, в то время как другие просто предпочитают проводить большую часть времени в одиночестве. Также есть мнение, что статус «игнорируемого» в гораздо большей степени, чем остальные, связан с обстановкой, в которой живет человек. В пятилетнем исследовании социометрических групп, которое проводил Кои, категория «игнорируемых» была наименее стабильной. Если большинство «отвергнутых» и «одобряемых» оставались таковыми и дальше, то «игнорируемые» могли за шесть лет благополучно переместиться в любую другую социометрическую группу (но почти никогда не становились «противоречивыми»).