Текст книги "Популярность. Как найти счастье и добиться успеха в мире, одержимом статусом"

Крис Дейви вместе со своими австрийскими и испанскими коллегами решил проверить эту гипотезу, проведя соответствующее исследование среди группы взрослых людей. Исследователи просили участников просмотреть серию фотографий незнакомых людей и указать, насколько сильно им понравился каждый из них. Им сказали, что люди на фотографиях также оценивают их. Затем каждого участника помещали в магнитно-резонансный томограф (МРТ) и снова показывали фотографии, сообщая при этом, как его оценили люди на снимках. Центры удовольствия мозга активизировались каждый раз, когда участник слышал о том, что понравился другим. Это открытие доказывает, что восхищение окружающих заставляет нас ощущать социальное признание. Но самый интересный результат исследования заключался в том, что те же участки мозга активизировались сильнее всего, когда участники узнавали, что нравятся тем, кто понравился им самим. Получение одобрения от тех, кто нам нравится, оказывает наиболее сильное влияние на центры удовольствия.

Исследование также показало, что, стремясь к социальному поощрению, мы склонны действовать импульсивно. Это объясняет, почему в присутствии людей с высоким статусом многие делают о то, о чем потом жалеют.

Те же результаты недавно продемонстрировали Ли Сомервилл из Гарварда и Б. Дж. Кейси из Корнелла. Они использовали компьютерную игру, чтобы определить, «слетаем ли мы с тормозов», столкнувшись с социальным признанием. Игра была простой: участников просили нажимать на пробел, когда на экране появлялся один сигнал, и не нажимать, когда появлялся другой. Использование букв в качестве сигнала позволяет диагностировать синдром дефицита внимания и гиперактивности (например, нужно нажимать на пробел, когда отображается буква R, и не нажимать, когда отображается J). Но Сомервилл и Кейси в своем исследовании заменили буквы фотографиями улыбающихся или нейтральных лиц и поместили участников в МРТ для сканирования мозга. Исследователи обнаружили, что вид улыбок на снимках вызывал ощущение социального признания. Возможно, все дело в том, что улыбка инстинктивно воспринимается как знак одобрения, аналогичного признанию высокого статуса. Однако более интересным оказалось то, что в условиях социального одобрения участники гораздо хуже справлялись с заданием. Похоже, они были неспособны контролировать свои импульсы. Особенно это проявилось у испытуемых в подростковом и более старшем возрасте. От этого эффекта никто не застрахован. Спросите мою жену, и она расскажет вам, как однажды мы столкнулись с одной из моих любимых актрис и я моментально превратился в подхалима, как двенадцатилетний фанат. В статусе есть нечто такое, что лишает нас «тормозов».

Перспектива социального признания заставляет нас неосознанно менять свои базовые установки и предпочтения. Эрик Нук, студент Стэнфордского университета, и психолог Джамиль Заки изучали, что происходит в мозге человека, когда он подчиняется мнению других. В рамках исследования Нук и Заки сначала просили взрослых людей рассказать, нравится ли им та или иная еда (чипсы, конфеты, фрукты, овощи), показанная на серии фотографий. Оценив каждое наименование, участники видели статистику, якобы обобщавшую рейтинги предыдущих двухсот испытуемых, оценивших те же продукты. Разумеется, статистика была фальшивой, но это дало исследователям возможность проверить реакцию мозга на мнение других людей. Как и ожидалось, подкрепление своего мнения фактами стимулировало активность вентрального стриатума. Даже просто знание о том, что другие с нами согласны, дарит нам ощущение социального признания.

Затем исследователи перешли к следующему этапу эксперимента. После того как участникам были представлены фальшивые комментарии, их попросили еще раз оценить продукты. Нук и Заки хотели посмотреть, изменит ли кто-нибудь из участников свою оценку, узнав, как их ответы соотносятся с ответами других, даже в таких малозначительных вопросах, как пищевые предпочтения. Результаты исследования показали следующее: почти каждый подчинился мнению других, пусть и в разной степени. Самое интересное, что наиболее склонными подчиниться мнению других оказались те, кто продемонстрировал наибольшую активность вентрального стриатума в первой части эксперимента. Результаты продемонстрировали, что мы не только биологически подготовлены к тому, чтобы испытывать приятные чувства, когда другие с нами соглашаются. Тот из нас, кто сильнее реагирует на социальное признание, охотнее подчиняется мнению других людей. Все это происходит на бессознательном уровне.

Наша жажда социального признания влияет не только на поведение. Она также существенно воздействует на эмоции и даже на фундаментальные чувства самоидентификации. Подростковый возраст – это тот этап нашей жизни, когда внезапно обостряется биологическое стремление к статусу. Кроме того, в этот период начинается развитие ощущения индивидуальности.

Если спросить маленького ребенка, что он чувствует или какой он человек, ответы будут основаны на том, что происходило с ним за последние несколько минут или часов. Но в подростковом возрасте мы обретаем способность думать о себе вразрез со столь недавним временем или опытом. У нас развивается стабильное самоощущение. Параллельное развитие индивидуальности и резкое повышение активности вентрального стриатума ведут к возникновению процесса, который психологи называют «рефлексивной оценкой». Иными словами, наша самооценка начинает базироваться не только на том, как мы себя чувствуем, но и на том, насколько нас одобряют другие люди. Если каждый в классе считает меня крутым, я на самом деле крутой. Если сверстники дразнят нас или игнорируют, мы не думаем о том, что они злые и грубые, а воспринимаем это как доказательство собственной неполноценности. В подростковом возрасте мы не просто принимаем отношение окружающих к сведению, от этого целиком и полностью зависит наше представление о себе.

Рефлексивная оценка имеет место и во взрослом возрасте – у одних в большей, у других в меньшей степени. Восприятие собственной личности многих людей существенно зависит от последнего полученного отзыва о себе, положительного и отрицательного. Информация о том, что они кому-то нравятся, заставляет их чувствовать себя хорошими людьми, в то время как обратное мнение превращает в полных неудачников. Некоторые настолько озабочены высоким статусом (славой, красотой, властью или богатством), что создается впечатление, будто от этого зависит их идентичность. Исследования в области нейронауки подтверждают эти наблюдения. Мы знаем, что нейронные сигналы от вентрального стриатума ведут к структуре «эмоциональной особенности» мозга, в том числе миндалевидного тела и участков гипоталамуса. Эти участки влияют на эмоциональное возбуждение, наиболее значимые воспоминания, опыт, оказавший на нас глубокое и личное влияние. Как следствие, мы не осознаем стремления к социальному признанию, а рассматриваем его как основу самооценки. Мы можем даже поверить, что статус служит синонимом удовлетворенности. Если мы не знамениты, не влиятельны, не красивы, не богаты или не авторитетны, мы определенно ничего не стоим. Это не лучший рецепт счастья.

Вы все еще мечтаете о статусе? Вам нужны мотивационные магниты – атрибуты «высокого полета», такие как красота и богатство? Часто ли вами движет жажда всеобщего признания и насколько вы позволяете популярности влиять на ваше внутреннее ощущение счастья и самоуважения?

Удобно говорить, что популярность – пустое место, ведь это позволяет простить себя за то, что вы сами пустое место.

Кэмерон Кроу

Правда в том, что мы все хотим достичь определенного статуса. Это естественный результат нейрохимии и истории нашего развития. Наслаждение социальным признанием (радость от высокого статуса) и стремление к еще большему признанию – это абсолютно нормально. А вот избыточное стремление к статусу может создавать проблемы.

В современном обществе существуют как минимум четыре способа испортить себе жизнь стремлением к популярности в форме высокого статуса.

ПРОБЛЕМА ПОПУЛЯРНОСТИ № 1

Как далеко мы готовы зайти ради статуса?

В 1939 году пропала пятилетняя Валери-Джейн. Ее весь день тщетно искали родные, соседи и полиция. Девочку недавно заинтересовали животные, и особенно любопытно ей было узнать, как большое яйцо выходит из курицы, если у птицы нет подходящего отверстия? Чтобы найти ответ на свой вопрос, Валери-Джейн тихонько пробралась в курятник, зарылась в солому и несколько часов лежала там без движения, пока не увидела, как курица снесла яйцо. Только после этого она вылезла и спокойно пошла домой.

Валери-Джейн выросла и стала доктором Джейн Гудолл. В двадцать шесть лет она затаив дыхание наблюдала в лесах Гомбе (Танзания) за шимпанзе – ближайшими эволюционными родственниками человека, с которыми у нас на 90 % совпадает ДНК. Много лет спустя открытия Гудолл потрясли устои этологии, доказав, что модели поведения, которые считались свойственными исключительно людям, встречаются также и у других видов животных.

Гудолл выяснила, что шимпанзе тоже хотят быть популярными. Они не хвастаются количеством подписчиков в Twitter, но все же используют статус, чтобы определить, какая особь первой получит доступ к ресурсам. Среди многих животных популярными членами группы считаются те, кто молод и способен снискать всеобщее расположение к себе. Самцы с высоким статусом обычно отличаются силой, а самки – социальными навыками. Популярные шимпанзе первыми берут еду и спариваются с партнерами. Таким образом, статус дает приматам преимущества для выживания: чем выше их стремление повысить статус и, как следствие, достичь социального признания, тем больше шансов удовлетворить свои базовые потребности.

Гудолл описала один день из жизни заповедника, построенного ее фондом, чтобы помочь шимпанзе и другим приматам благополучно вернуться в естественную среду обитания. В Республике Конго была весна. Самка шимпанзе, которую Гудолл назвала Силахо, встретила новых обитателей заповедника. Силахо привезли сюда несколькими месяцами ранее, и с тех пор она организовала десять других особей в некое сообщество. Она, бесспорно, была альфа-самкой группы. Но потом прибыли новые шимпанзе. Естественно, Силахо проявила себя как «идеальная» хозяйка, встречающая гостей, – яростно атаковала, требуя повиновения. Позднее ее атаки повторились. В конечном счете, по словам Гудолл, Силахо и три других члена группы объединились и издевались над чужаками, пока те не сбежали на другую сторону острова. Стая месяцами не давала трем новым шимпанзе присоединиться к ним, и статус Силахо оставался неизменным. Гудолл, как и многие другие этологи, изучающие животных в разных уголках нашей планеты, предполагает, что агрессивное поведение – один из самых эффективных способов, с помощью которого животные устанавливают доминирующее положение и статус. Ими движет при этом природный инстинкт.

В 11 тысячах километров к востоку от Конго профессор антропологии Дон Мертен изучал поведение в группе чирлидеров-старшеклассниц в американской школе. Чирлидеры верховодили, другие ученики смотрели на них снизу вверх. Они первыми заводили дружбу с самыми популярными мальчиками и были законодательницами мод, которым подражали другие девочки.

По данным Мертена, когда непопулярная девочка решила присоединиться к команде чирлидеров, другие девочки инстинктивно проявили агрессию по отношению к ней. Ее дразнили. Ее высмеивали. Они сделали все возможное, чтобы испортить ее репутацию и ославить на всю параллель.

Чирлидеры знали, что поступают с ней подло, и даже признавали, что рискуют престижем из-за своего снобизма. Но все это не имело значения. Мертен предполагает, что функция агрессии состоит в том, чтобы защитить исключительность, на которой зиждется статус. Это неизбежное зло, необходимое для поддержания доминирующего положения. Чирлидеры объяснили Мертену, что принятие девочки с низким статусом в свою группу обошлось бы им слишком дорого – упал бы статус всей команды. Впоследствии его исследование продемонстрировало, что каждый раз, когда подросток с высоким статусом в школе вел себя агрессивно (по отношению к члену своей группы или даже к обладателю аналогично высокого статуса), целью было сохранить свое место в социальной иерархии. Удар по лицу или грязная сплетня – это акт доминирования, сообщающий жертве и свидетелям о границах, определяющих статус в данной школе. Угрозы социальному порядку наказываются публичным принуждением к повиновению.

Психологи называют такой тип враждебного поведения «проактивной агрессией». Исследование показало, что оно носит вспомогательный характер. В отличие от других типов агрессии, которые являются импульсивной и неконтролируемой реакцией на злость или разочарование («реактивная агрессия»), проактивная агрессия хладнокровна, расчетлива и направлена исключительно на тех, кто угрожает доминантному статусу агрессора. Проактивная агрессия ориентирована на достижение цели, и цель эта состоит в получении или защите статуса.

Травля – наиболее известное выражение проактивной агрессии. В документальном фильме канала PBS «Замешанные» (In the Mix) один из обидчиков хорошо объясняет это явление: «Я высмеивал людей, когда рядом были мои друзья. Я не буду вам лгать. Я делал это для смеха, то есть чтобы моя компания посмеялась. Это позволяло мне забраться на ступень выше. Хоть я и нечасто так себя веду, но все же это хороший способ немного приподняться».

Мы провели исследование при участии двухсот десятиклассников из американской школы и смогли напрямую наблюдать такое поведение. Мы раздали списки одноклассников всем участникам исследования и попросили указать сначала сверстников с высоким статусом, а потом с высоким уровнем агрессии. Мы спросили, кто бил, толкал, физически унижал одноклассников или угрожал им; кто отвергал и высмеивал или подговаривал кого-то игнорировать других и кто распространял сплетни или угрожал прекратить дружбу в наказание за что-либо. Мы также спрашивали подростков, кто им нравится больше всего и меньше всего среди одноклассников.

Испытуемые без малейших затруднений указывали на злых юношей и девушек. Они точно знали, кто подпадает под каждое описание, и их ответы удивительным образом совпадали. Мы просили участников поделиться своим мнением, почему тот или иной сверстник ведет себя агрессивно – от расстройства (реактивная агрессия) или с целью получить желаемое (проактивная агрессия). Через год с небольшим мы снова собрали ту же самую информацию в той же группе подростков.

Результаты нашего и аналогичных опубликованных исследований продемонстрировали то же самое, что Джейн Гудолл наблюдала у шимпанзе: агрессивное поведение было одним из надежнейших способов поднятия своего статуса среди подростков. Но это касалось не каждой формы агрессии. Те, кого участники назвали реактивно агрессивными, имели низкий статус и были наименее привлекательными для окружающих. При этом проактивное использование агрессии имело прямо противоположный эффект: несмотря на то что обидчики никому не нравились, проактивная агрессия была связана с повышением их статуса.

Используют ли взрослые агрессию для поднятия своего статуса? Конечно! Такой тип поведения встречается в локальных ситуациях (например, распространение грязных сплетен про соседа, чтобы добиться внимания окружающих) или на публике (вспомните, как вырастал рейтинг Дональда Трампа каждый раз, когда он оскорблял репортера или оппонента). Бывает, что это происходит на международном уровне, когда какая-нибудь страна нападает на более слабых соседей, чтобы упрочить свое доминирующее положение. В каждом таком случае применение агрессии недальновидно, поскольку она может лишь временно повысить статус и одобрение общества, но не способна полностью привести вас к тому, что действительно важно.

ПРОБЛЕМА ПОПУЛЯРНОСТИ № 2

Не слишком ли высокий статус мы присваиваем другим людям?

Двадцать четвертого июня 2005 года на американском телевидении произошло событие, попавшее в выпуски новостей по всему миру.

Это был самый обычный выпуск веселого утреннего телешоу Today («Сегодня»), пока ведущий Мэтт Лауэр не представил очередного гостя. Помимо недавнего инцидента с чрезмерно энергичным обсуждением чувств к возлюбленной в гостях у неунывающей Опры[5]5
  Имеется в виду случай на телевизионном шоу Опры Уинфри, когда Том Круз начал кричать и прыгать на диване, доказывая свою любовь к актрисе Кэти Холмс.


[Закрыть], Том Круз был известен большинству зрителей как талантливый актер, снявшийся в ряде кассовых блокбастеров. Но в этом интервью Круза попросили высказать свое мнение о методах лечения психических расстройств. В итоге до конца пятнадцатиминутной беседы Круз рассказывал о том, что́ он и его собратья по сайентологической церкви думают о послеродовой депрессии, применении сильнодействующих психостимулирующих препаратов для лечения СДВГ[6]6
  СДВГ – синдром дефицита внимания и гиперактивности.


[Закрыть] и об истории психиатрии. Он также обмолвился о предпочтении других знаменитостей обращаться за психиатрической помощью в стрессовых ситуациях.

Разумеется, в тот день в новостях обсуждались и другие темы, оттянувшие на себя часть внимания. Норма Маккорви, выступавшая под фамилией Роу в деле «Роу против Уэйда» в защиту права на аборт, делала заявление перед конгрессом; сенат был близок к принятию сводного законодательства по вопросам энергетики; препирательства сторонников жесткого реагирования США на трагедию 11 сентября достигли своего апогея. И при этом основное внимание СМИ уделили интервью с Томом Крузом. Его показали в нескольких выпусках новостей по всему миру. Неделю спустя статьи о нем появились в New York Times и Washington Post.

Неужели нам на самом деле важно мнение Тома Круза по таким серьезным вопросам только лишь из-за его высокого статуса?

Несколько лет спустя звезда телевидения Дженни Маккарти стала мелькать в телешоу, рассказывая о своей новой книге, в которой утверждала, что медицинское сообщество скрывает связь между вакцинацией и аутизмом у ее сына. Откровенно говоря, поведение матери можно понять: она пытается справиться со стрессом и найти причину страшного диагноза своего ребенка. Маккарти никогда не прикидывалась ученым и честно признавала, что доказательства ее суждений базируются исключительно на «инстинктах мамы». Нельзя винить Тома Круза за столь безапелляционные высказывания о послеродовой депрессии, как и нельзя придираться к попыткам Дженни Маккарти помочь другим родителям в меру своего разумения.

Но тот факт, что она знаменита, придал исключительную авторитетность ее мнению. В книге «Вирус паники» (The Panic Virus) Сета Мнукина говорится, что своими теориями аутизма Дженни Маккарти «собственноручно приумножила количество людей, скептически относящихся к прививкам». Она неделями выступала в телевизионных программах, и не только в развлекательных шоу, но и в выпусках новостей. Она сидела в студиях рядом с врачами из Американской академии педиатрии. Журналисты обсуждали ее идеи так же серьезно, как результаты научных исследований и данные о вакцинации от Центров контроля и профилактики заболеваний.

Общественность не только слушала ее, но и меняла свое мнение. Чем больше Маккарти говорила о том, что не доверяет медицинскому сообществу, тем больше родителей перенимали ее скепсис и начинали принимать решения, идущие вразрез с советами педиатров. Мнукин рассказывает, что после телевизионных выступлений Маккарти количество родителей, отказавшихся прививать своих детей, взлетело до небес.

Одно дело получать удовольствие, глядя на знаменитостей, когда они нас развлекают. И совсем другое, когда восхищение этими статусными фигурами начинает сказываться на нашем поведении, причем самым иррациональным образом.

Но даже этот феномен можно объяснить подростковыми изменениями мозга. В современном обществе знаменитости обладают наиболее высоким статусом – они обретают узнаваемость и престиж, которые мы ассоциируем со статусом, основываясь на привлекательности и богатстве. Конечно, мы хотим наблюдать за ними. Мы также пристально следим за их жизнью, внешним видом, судами и разводами, как в свое время интересовались популярными подростками в старшей школе. Наша одержимость статусом запрограммирована на биологическом уровне. Если интерес к таким темам, в том числе к чтению о жизни знаменитостей в СМИ, кажется нам детским, то это потому, что такое поведение напоминает о временах, когда мы впервые почувствовали необузданную жажду социального признания.

Кроме того, мы биологически склонны подчиняться мнению знаменитостей просто из-за их высокого статуса. Маркетологи уже давно пользуются этой предрасположенностью в своей работе. Изображения или голоса знаменитостей для стимулирования продаж товаров или услуг, привлечения денежных средств и даже продвижения политических кандидатов уже многие десятилетия считаются стандартной стратегией.

Однако использование высокого статуса для привлечения внимания или изменения общественного мнения может зайти слишком далеко. Это происходит, если личная жизнь знаменитостей выставляется напоказ гораздо активнее, чем нам того хотелось бы. Даже тогда мы продолжаем наблюдать, подавая тем самым сигнал средствам массовой информации, что такие истории увеличивают количество зрителей. Смерть принцессы Дианы во время преследования папарацци служит печальным тому свидетельством. Привлечение лиц с высоким статусом также может стать излишним, если знаменитостей просят высказаться о том, что выходит за пределы их компетенции. Например, во время политических кампаний или даже слушаний в конгрессе. Возможно, пришло время остановиться и задаться вопросом, как такое возвеличивание статуса характеризует каждого из нас по отдельности и общество в целом.

ПРОБЛЕМА ПОПУЛЯРНОСТИ № 3

Не слишком ли сильно мы жаждем статуса?

В 2001 году ученый-политолог Роберт Патнэм опубликовал книгу «Боулинг в одиночку» (Bowling Alone), основанную на эпохальном исследовании, в ходе которого он изучал, как изменилась жизнь в Америке за четыре десятилетия XX века. Согласно результатам, мы живем в период стремительных перемен, в ходе которых произошел сдвиг в сторону еще большей ценности статуса. Патнэм обнаружил, что общественная концепция «хорошей жизни» из желания служить обществу превратилась в стремление к богатству и статусу. В 1975 году 38 % респондентов отметили, что хорошая жизнь подразумевает «много денег». К 1996-му эта цифра выросла до 63 %. В то же время удвоилось или даже утроилось количество людей, желающих иметь загородный дом, более качественный телевизор и красивую одежду. Вместе с тем слегка снизились стремления к счастливому браку, рождению детей и достижению чувства общности с окружающими.

Аналогичные результаты были получены историком Джоан Брамберг из Корнеллского университета. В своем исследовании она анализировала личные дневники последнего столетия и изучала сокровенные мысли людей, чтобы узнать, как за это время изменились их желания. Брамберг сообщает, что в 1890-х годах молодые женщины проявляли больше интереса к окружающим и меньше фокусировались на себе. Они ставили перед собой цель сделать свой вклад в жизнь общества, развить характер и построить отношения, удовлетворяющие потребности обеих сторон. Однако в дневниках 1980-х, 1990-х и до наших дней женщины пишут о намерении сделать все необходимое, чтобы сбросить вес, подобрать новую прическу, купить новую одежду, косметику и аксессуары – иными словами, чтобы привлечь больше внимания и получить больше одобрения от других.

Слава на пике моды. Власть, влияние и престиж правят миром. А что же характер, доброта и потребности общества? Все это уже не так важно.

Что же заставило нас так сильно желать статуса? Ответ состоит из целого набора факторов.

В 1943 году Абрахам Маслоу предложил иерархическую модель потребностей, каждая из которых может быть удовлетворена только после стоящих ниже. В первую очередь мы стремимся удовлетворить базовые потребности, связанные с выживанием (например, в еде, убежище и безопасности). Далее, по мнению Маслоу, мы нуждаемся в любви и привязанности. Затем приходит очередь того, что Маслоу назвал «потребностью в уважении», которая больше всего схожа по смыслу со статусом (это желание, чтобы окружающие восхищались нами и принимали нас). Отражает ли наша сегодняшняя возросшая жажда статуса условия развитого общества, где голод и изоляция встречаются все реже? В некотором роде это может быть так. Конечно, в некоторых регионах мира люди стали более состоятельными и теснее связанными друг с другом (по крайней мере, так считается). Если Маслоу прав, это хорошо, что мы стали стремиться достигнуть статуса. Ведь, согласно его теории, как только мы удовлетворим потребности в «уважении», общество перейдет на вершину пирамиды и займется самоактуализацией.

Есть и еще одно объяснение возросшей потребности в статусе: эта перемена отражает нашу все более индивидуалистичную культуру. В книге «Боулинг в одиночку» Патнэм всесторонне рассматривает тот факт, что американцы стали меньше ощущать общность, а на смену пришла норма автономии и самодостаточности. На заре ХХ века западное общество базировалось на сотрудничестве и партнерстве в большей степени, чем сейчас. В эру промышленного развития мало чего можно было достичь без совместной работы с партнерами. В ту эпоху коммунальное равноправие соседей обеспечивало безопасность и комфорт для каждого отдельного жителя. Несмотря на то что более высокий статус мог давать дополнительные преимущества, преданность группе и сотрудничество были неотъемлемыми атрибутами жизни.

И это принципиально отличается от профессиональной и личной жизни в наши дни. Осталось не так уж и много сфер, где бы требовался совместный труд людей, сплотившихся для достижения общей цели. Собственно говоря, некоторые профессии даже не требуют пребывания в одном здании или одном часовом поясе с коллективом. Что касается быта, многие из нас не знакомы со своими соседями. Большинство потребностей теперь можно удовлетворить с помощью смартфона или выхода в интернет. Можно ли утверждать, что в культуре исчезающего чувства общности и падающей необходимости во взаимной поддержке наше стремление делиться уступило место желанию иметь больше, чем другие? Порождает ли индивидуализм стремление к высокому статусу?

Если это так, то погоня за статусом в индивидуалистическом обществе должна быть более выраженной, чем в коллективистическом, которое ставит гармонию группы выше личных интересов. Коммунитарный менталитет, больше распространенный на Дальнем Востоке, резко контрастирует с индивидуализмом, свойственным западным культурам.

Я не мог не заметить разницы, когда много лет назад летал из Нью-Йорка в Японию. По дороге в аэропорт имени Кеннеди я был окружен людьми, несущими свои индивидуальные отличия как почетное знамя. Их одежда, прически и поведение словно бы кричали: «Посмотрите на меня!» Оказавшись в метро у токийского аэропорта Нарита, я увидел совсем иную картину. Просто поразительно, насколько похоже одевались и вели себя люди, в особенности взрослые. В обществе, которое ставит коллективные достижения превыше личных, попытка выделиться может стать не только излишней, но и откровенно подрывающей все устои. Несколько дней спустя в Наре, где находится храм Большого Будды, я остановился у сувенирного магазина, где торгуют религиозными вещицами. Каждый сувенир был украшен надписями с разными желаниями, среди которых чаще всего встречались «Помощь моей семье» и «Вклад в общество». Я не удержался от мыслей о том, какие пожелания были бы самыми продаваемыми в Соединенных Штатах.

Мы провели кросскультурное исследование в моей собственной лаборатории, изучив обе формы популярности (привлекательность и статус) в США и Китае. Вместе с моими аспирантами Крисом Шеппардом и Софи Чукас-Брэдли мы проанализировали данные, полученные от пятнадцатилетних подростков в обеих странах. Наш коллега Джон Абела собирал информацию в двух китайских сообществах – одно находилось в городском округе Чанша, а второе в деревне Люянь. Я использовал идентичные процедуры сбора данных в Стэйтсайде. Мы попросили более восьмисот подростков в обеих странах указать, кто из учеников школы нравится им больше и меньше всего, а также кто, по их мнению, имеет самый высокий и самый низкий статус. К нашему большому удивлению, концепцию статуса должным образом перевести на китайский не удалось. В мандаринском наречии нет слова «популярность», которое имело бы то же значение, которое вкладывают в него подростки западных стран. Поэтому нам пришлось объяснять понятия привлекательности и статуса, используя фразы, рекомендованные носителями китайского языка и экспертами в мандаринском наречии.

Когда мы изучили то, что сообщили нам две группы подростков, проживающих на расстоянии 12 тысяч километров друг от друга, мы пришли к выводу, что популярность как минимум частично уходит корнями в культуру. В Соединенных Штатах было обнаружено ярко выраженное отличие статуса и привлекательности – лишь немногие подростки оказались обладателями обоих качеств сразу. При этом в Китае подростки с высоким статусом часто признавались наиболее привлекательными. Дело в том, что в США результаты показали тесную взаимосвязь между высоким статусом и высоким уровнем агрессии. В то время как в Китае мы получили прямо противоположные данные – наиболее агрессивные дети имели самый низкий статус. В культуре, где ценится общность, статус может играть менее значимую роль.

Третье возможное объяснение всевозрастающей одержимости статусом может быть связано со средствами массовой информации, но не совсем в том ключе, в котором вы думаете. Исследование коммуникации школьников показало, что СМИ выступают в доминирующей роли «суперсверстника», не просто отражающего, а диктующего ценности. Мы «читаем» этого «сверстника», наблюдаем за ним и уделяем ему особое внимание. СМИ не просто дают доступ к людям с высоким статусом, а служат носителем статуса сами по себе. Внимание этого «суперсверстника» является основным индикатором статуса и дает гарантию масштабного социального признания.

Если верить этой теории, наше растущее желание статуса достигло переломного момента в 1980 году, когда СМИ превратились в никогда не спящего «сверстника». Общество, привыкшее иметь дело с одной-единственной ежедневной газетой и несколькими радиопередачами и телепрограммами, внезапно сталкивается с тысячами возможностей получать информацию 24 часа в сутки. Влияние средств массовой информации росло в геометрической прогрессии, и они начали использовать любую возможность, чтобы поддерживать мотивацию аудитории прислушиваться к ним.