Текст книги "Период самостоятельности Русской Церкви (1589-1881). Патриаршество в России (1589-1720). Отдел первый: 1589-1654"

В первой, например, он говорит: «Во всех догматах веры и в каждом отдельно она (православная Церковь) не отступает ни на малейшую черту от слов и учения Христа Спасителя своего и от предания свидетелей и самовидцев Его – апостолов, в целости и неповрежденности сохраненных истинными их преемниками, утвержденных канонами святых Вселенских Соборов, Духом Святым собранных и запечатленных кровию мучеников. И в тайнах, не подлежащих слову и разумению человеческому, она не исследует хитросплетенными рассуждениями, она верует, но не испытует Непостижимого, верует, но не измеряет Неизмеримого. Верует, что превечный Сын и превечный Дух – оба суть от превечного и единосущного Отца: Сын превечным рождением, а Дух превечным исхождением, а дознавать и исследовать то, каким образом (сие бывает), она не позволяет. Она верует, что Сей же единородный Сын, рожденный без матери от превечного Отца, напоследок времени родился от Святой Богородицы и Приснодевы Марии, но каким образом – не испытует. Она верует, что под видом хлеба верным преподается истинное Тело Его, а под видом вина истинная Кровь Его, а каким образом – она не доискивается, но говорит со св. Иоанном Златоустом: „Если верую, то просвещаюся душою, а если искушаю, то помрачаюся помыслами; если верую истинно, то возвышаюся на небо; если же ищу с искушением, то нисхожу в бездну“. Короче сказать (святая Церковь), прияв ризу, истканную от вышнего богословия, и однажды возложив ее на себя, никогда (ее) не слагала и не только не запятнала (ее) никакою ересию, но и не обезобразила никакою пестротою нововведений и вымыслов человеческих и, нося ее на себе с достодолжным почитанием, в ней же исходит и в сретение Жениха своего, паки грядущего в мир сей с силою и славою многою». Далее: «Как вода, нагреваемая огнем, забыв свою природу, тяготеющую к земле, быстро подъемлется горе, так и человек, наделенный благодатию и даром Пресвятого и Животворящего Духа, возносится над слабостию своей бессильной природы и взывает: Вся могу о укрепляющем мя Христе (Флп. 4. 13)». Еще далее: «Если в то время, когда Христос Спаситель наш только малую зарю Божества Своего, как воспевает Церковь Божия, обнажил и малый луч присносущной славы Своей показал Своим ученикам, они исполнились столь великих и предивных, превосходящих ум и сердце утешений и радостей, то что же будет тогда, когда Он откроет не зарю некую, но самую славу Божества Своего и когда уже не чрез какую-либо завесу или прикрытие, но дарует нам ясно и самым делом созерцать ее, когда, говорю, узрим Его, по слову возлюбленного ученика Христова, якоже есть (1 Ин. 3. 2). Сие-то явление премирной славы и видение пресвятого лици Его одно только и может насытить человеческую душу и успокоить дух и сердце наше, согласно пророческому слову: Насыщуся, внегда явити ми ся славе Твоей (Пс. 16. 15). Ибо там человек, уже достигнув конца и предела своего блаженства, не восхощет идти далее, но, опочив в высочайшем благе, которое заключает в себе совершенство всех иных благ, будет вовеки утешаться и наслаждаться им, воспевая песнь: Обретох, егоже возлюби душа моя, удержах его и не оставих его (Песн. 3. 4). И если (апостолы), узрев одних только Моисея и Илию во славе и светлости при всемогущем Царе славы, столь много утешились в вожделенном обществе и сопребывании, что не желали никогда разлучаться с ними, то что же будет, когда не одни только Моисей и Илия, но бесчисленные легионы и воинства бесплотных служителей невещественной славы, то есть ангелов и архангелов, начал, сил, престолов, властей, херувимов и серафимов и иных св. угодников Божиих лики; когда, говорю, прехвальный Собор апостольский, хвалебный хор пророческий, победоносный полк мученический, венценосный легион девственников, знаменосное воинство исповедников, пламенно-крыльный лик пустынников; когда, наконец, все премногое множество блаженных граждан вышнего Иерусалима, пришедших от скорби многой к веселию, от трудов к опочиванию и измывших ризы своя в крови Агнца, за мир закланного (Апок. 7. 14), станут в величайшей и предивной светлости и красоте, острану превечного Царя славы; когда, согласно его Божественному слову: Просветятся, яко солнце (Мф. 13. 43) и когда будут иметь с Ним собеседование уже не о Кресте и позорной смерти, которую имел претерпеть в земном Иерусалиме, но будут непрестанно воспевать в небесном Сионе всерадостную песнь: Благословение, и слава, и премудрость, и хвала, и честь, и сила, и крепость Богу нашему во веки веков, аминь (Апок. 7. 12)». И еще далее: «О граде предивный, о граде преславный! Лучше есть един день пребывания в тебе (Пс. 83. 11), нежели тысяща лет плавания по сему непостоянному и бурному морю! О граде великого Царя (Мф. 5. 35), Иерусалиме небесный, мати всех нас (Гал. 4. 26)! О отечество наше возлюбленное и вожделенное (2 Кор. 5. 2)! О дом утешения, место непрестающего покоя, гнездо вечнопребывающих наслаждений, земля истинной свободы (Гал. 4. 26), сокровище неизменного блаженства! Блаженны те, которые возлюбили тебя (Тов. 13. 14), которые о тебе всегда помышляют, о тебе говорят (Пс. 83. 5), к тебе возводят очи и сердце из сей юдоли плача; о тебе всегда сетуют в сих узах (Пс. 141. 8; 2 Кор. 5. 4); к тебе всегда уготовляют себя в сем изгнании и пленении; к тебе всегда преселяются из сего странствия (Пс. 38. 13); к тебе предсылают все свои блага (Лк. 12. 33); в тебе созидают себе дом чрез добродетели и устрояют жилище чрез труды; к тебе шествуют тесным и прискорбным путем (Мф. 7. 14), неся на раменах великое бремя Креста (Мф. 16. 24); о тебе воздыхают с плачем и слезами (2 Кор. 5. 2; Рим. 8. 23); тебя приветствуют издалече, как свой отчий дом (Евр. 11. 13)! И опять скажу, блаженны те, которые возносятся к тебе высокопарящими крылами безмолвия и богомыслия от земных юдолей; те, которые чистым взором очищенного ока сердечного проникают в красоту и благолепие твое, которые ощущают сладость твоего наслаждения и благоуханную воню твоих ароматов (Песн. 1.2)!»

В приступе ко второй своей проповеди Леонтий Карпович говорит: «Глас радости и глас спасения (Пс. 117. 15)! Узнаем твой голос, матерь наша Церковь! От радости приводишь нас к радости, от веселия призываешь к веселию, от славы ведешь в славу, дабы созерцать ее. В недавнее время показала ты нам славу Небесного Царя, показанную на Фаворской горе пред Его добровольным позорной страсти претерпением; показала луч светлости будущего века перед захождением во ад праведного солнца; показала будущую красоту телес святых перед поруганием и оплеванием их Главы. Теперь опять показываешь славу того же всемогущего Царя славы, – славу, которою Он после прославления и обожения пречистой плоти Своей паки прославился на горе одушевленной, на горе, приосененной Духом (Авв. 3. 3), на горе, в которой Сам благоволил жить (Пс. 67. 16). Ибо ежели Он прославляется во святых (Ин. 17. 10; Пс. 88. 8), то как же не будет прославлен в Той, Которая есть Святая Святых? Ежели, говорю, Он славится в тех, которые украшены Его славою по мере данного им дара, то как не прославится в Той, Которая по преизбыточеству исполнения благодати славою Его преукрашена?» В самой проповеди встречаются такие места: «Во многих и различных образах Ветхого Завета Она (Матерь Божия) прообразована. Купина, показанная Моисею на горе Синайской, огнем горящая и несгораемая (Исх. 3. 2), прообразовала мысленную Купину, вселившись в Которую огнь Божества не опалил Ее, а только просветил. Море, по которому Израиль шествовал немокренно и сухими ногами (Исх. 14. 29), но которое как до прохождения Израиля было, так и по прохождении осталось непроходимым, прообразовало бессеменное Рождество Бога Слова и пренепорочную как прежде Рождества, так и по Рождестве чистоту девства Богоматери. Жезл, или посох Аарона, чудесно процветший (Чис. 17. 8), прообразовал тот мысленный Жезл из корене Иессеева (Ис. 11. 1), из Которого процветал пречудным и непостижимым рождеством цвет – Христос Спаситель наш. Скиния свидения, или куща Моисеева, устроенная им по образу, показанному ему на горе (Евр. 8. 5; Исх. 25. 40), прообразовала ту мысленную Скинию, в Которую вселилось и пребывало с нами во плоти Слово превечное и бесплотное. Кивот, или ковчег завета, сделанный из негниющего кедрового дерева (Исх. 25. 10), прообразовал тот мысленный Кивот, пречистая плоть Которого не увидела тления. Трапеза с хлебами предложения на ней (Исх. 25. 23) прообразовала ту мысленную Трапезу, Которая носила в себе Хлеб животный, сшедый с небесе (Ин. 6. 51). Ковчег, внутри и снаружи позлащенный (Исх. 25. 11), прообразовал тот мысленный Ковчег, Который и внутри и совне позолотила благодать духовная. Стамна златая, имущая манну (Евр. 9. 4; Исх. 16. 33), прообразовала ту мысленную Стамну, в Которой лежала не (пустынная) манна, питаясь коею евреи все же умирали, но Манна истинная, содержащая в себе сладость всякой ангельской пищи, Манна, от которой аще кто снесть, не умрет вовеки (Ин. 6. 50). Кадильница златая (Чис. 7. 14) прообразовала ту мысленную Кадильницу, Которая, будучи устроена из чистого, неподдельного злата – чистой и нелицемерной любви, весь мир наполнила благоуханною вонею духовных аромат. Скрижали завета (Втор. 10. 1) прообразовали ту мысленную Скрижаль, на Которой перстом Отчим написалось превечное и соприсносущное Ему Слово. Храм Соломонов (3 Цар. 6. 2) прообразовал тот одушевленный Храм, Который создал Себе для желанного и сладостного упокоения мысленный Соломон, то есть Царь истинного мира. Святая святых, доступная только одному архиерею (и притом) только однажды в год (Евр. 9. 7), прообразовала ту мысленную Святыню, в Которую вошел один (только) Небесный, никогда не умирающий Архиерей по чину Мельхиседекову. Заключенные врата Иезекиилевы (Иез. 44. 2) прообразовали ту мысленную Дверь, Которою никто другой не входил, кроме всемогущего Князя, Иже упасе люди Своя, нового Израиля (Мих. 5. 4). Высочайшая лествица, показанная во сне патриарху Иакову (Быт. 28. 12), прообразовала ту мысленную Лествицу, Которая униженную грехом природу нашу возвысила от земли на небо. Руно Гедеоново (Суд. 6), во время всемирной засухи омоченное росою, прообразовало то одушевленное Руно, на Которое тихим и неведомым образом сошла с неба Роса (Пс. 71. 6) в то время, когда вся земля была суха, бесплодна и подвержена вечному проклятию. Гора (упоминаемая) в пророчестве Даниила и показанная во сне Навуходоносору, от которой отторгшийся без (помощи) рук камень сокрушил великого истукана (Дан. 2. 34), прообразовала ту мысленную Гору, от Которой без руки мужской отторгшийся Камень краеугольный, Камень живой, в Сионе положенный (Мф. 21. 42; Ис. 28. 16; 1 Петр. 2. 6), Христос Спаситель наш изгладил лесть идольскую, разрушил царство князя тьмы и основал свое вечное и непременное Царство (Дан. 2. 44)... Справедливо и весьма справедливо Церковь Божия именует Тебя, одушевленную Церковь, „честнейшею херувим и славнейшею без сравнения серафим“. Того, кому они предстоят со страхом и трепетом (3 Езд. 8. 21), Ты восприяла в пречистую Свою утробу. Того, на Кого они зрети не смея, закрывают лица крылами (Ис. 6. 2), Ты носила на пречистых Твоих раменах. Ты повивала пеленами Одевающегося светом, яко ризою (Пс. 103. 2). Ты питала млеком Отверзающего руку Свою и Исполняющего всякое животное благоволением (Пс. 144. 16). О, поистине, преславная глаголашася о Тебе, Граде Божий (Пс. 86. 3), если Ты стяжал столь преславное имя... Не без причины некоторые из славных церковных учителей называют Ее величайшим и первейшим чудом в мире; а св. Иоанн в Откровении – великим знамением, явившимся на небеси (Апок. 12.1). Нет в Ней ничего такого, что не было бы дивно и славно, как о том Церковь говорит сей одушевленной Церкви: „Вся паче смысла, вся преславная Твоя, Богородице, таинства...“ Дивно было Ее зачатие, дивно Рождество, дивна и превыше человеческого естества святость всей Ее жизни; и дивно и паче ума и слова в Ее девственной чистоте матернее плодоношение; дивно также и превыше обычного закона природы Ее преславное и всечестное Успение, и столь дивно, что не только люди, но и бесплотных воинства должны были удивляться ему, как о сем Церковь Божия воспевает, говоря: ангели, Успение Пречистыя видевше, удивишася».

В 1619 г. Леонтий Карпович произнес надгробное Слово при отпевании князя Василия Васильевича Голицына, который вместе с митрополитом Филаретом Никитичем Романовым несколько лет томился в плену у поляков и, будучи наконец отпущен ими, скончался в Гродне, на пути в отечество, и погребен был на время в Свято-Духовом монастыре. Слово в том же году было напечатано на литовско-русском и польском языках. Но кроме трех Слов, сохранившихся в печати, Карпович произнес много и других Слов: он вообще проповедовал в Свято-Духовском монастыре весьма часто, с великою ревностию и большою славою. Его приходили слушать не одни православные, но даже иноверцы, и православные считали его по красноречию подобным Златоусту. Известен еще из литературных трудов Карповича перевод Толкования святого Иоанна Златоустого на молитву «Отче наш», напечатанный в 1620 г. Для своего Свято-Духовского монастыря Леонтий составил устав, вероятно, тот самый, который под заглавием «Киновион, или Изображение евангельскаго иноческого общего жития, от св. отец вократце собранно» и напечатан иноками того монастыря «на Евю, в друкарни братской Виленской, року 1618» (ясное свидетельство, что существовавшая в Евю типография принадлежала виленскому Свято-Духовскому братству).

Такой настоятель и духовный вождь не мог не оказывать благотворного влияния и на подведомых ему иноков. Особенно драгоценны были труды их по изданию книг, которые они печатали разом в двух своих типографиях: находившейся в Евю и братской Виленской. В Евю они напечатали 1616 г. «Евангелие учительное», или собрание поучений на весь год, Константинопольского патриарха Каллиста, которое они теперь, как сами объясняют в предисловии, вновь переложили с греческого и славянского языка на русский простой, или простонародный, ввиду того что славянский перевод этой книги, не раз уже напечатанной, сделался для многих совсем непонятным, особенно в простонародье. В Вильне, в братской типографии, которая, значит, была уже восстановлена, те же иноки напечатали: около 1615 г. Молитвослов, содержащий в себе, между прочим, молитвы святого Кирилла Туровского, в 1617 г. Служебник, в 1618 г. Требник, в 1620 г. «Вертоград душевный» святогорца Фикарды с предисловием от имени Леонтия Карповича.

Самым замечательным из иноков Свято-Духова монастыря во дни Леонтия Карповича был Мелетий Смотрицкий. После своего знаменитого «Плача Восточной Церкви», напечатанного в Виленской братской типографии, он еще несколько лет оставался светским и, проживая преимущественно у князя Соломерецкого, написал опровержения на все тогдашние униатские брошюры против православия, каковы: «Уния» и прочие, исчисленные нами прежде, хотя и не издал этих опровержений. Мороховский своею известною книгою «Утешение» будто бы произвел на Мелетия сильное впечатление, и он под этим впечатлением сочинил тогда же две статьи: «Палинодия» и «Об исхождении Св. Духа», в которых сделал некоторые уступки униатам. Первую статью он представил на рассмотрение Острожскому братству и дерманским инокам, но они сначала подвергли ее собственному его суду, а потом с его согласия сожгли. Вторую статью он представил Леонтию Карповичу, когда прибыл в Вильну с намерением поступить в Свято-Духовский монастырь, но и эта статья произвела большое смущение между православными иноками и осталась неизданною. В каком году Смотрицкий поступил в монастырь, неизвестно. Сам он рассказывает о себе, что почти с детства имел склонность к монашеству, но желал не прежде сделаться иноком, как ознакомившись хорошо с обеими сторонами своей разнящейся по вере братии (т. е. православною и униатскою), и когда уже решился, то приехал в Свято-Духов монастырь и поступил в него сначала светским, не принимая пострижения, чтобы испытать себя и присмотреться к монастырской жизни. В это время с позволения старшего он, Смотрицкий, вошел в сношения с троицкими монахами, которые приходили к нему в монастырь и часто вели здесь беседу не только с ним, но и с самим настоятелем Леонтием. И Смотрицкий ходил к ним: два раза виделся с Рутским, три раза с Кунцевичем и Кревзою, но ходил не затем, чтобы принять унию, а беседовал с ними о том, что из унии целыми домами переходят в латинство, что униатские церкви по городам превращаются в костелы, что строят латинские школы там, где бы стоять униатским, что переходить в латинство всем русским дозволено, а из римской веры в русскую запрещено и т. п. Униатские писатели, напротив, говорят, что Смотрицкий ходил тогда в Троицкий монастырь именно с целию принять унию, выражал пред униатскими монахами свою скорбь, что написал против унии и латинства свой «Плач», указывал средства к примирению православных с униатами и по совету троицких монахов будто бы ездил на Волынь и в Киев с целию располагать своих единоверцев к принятию унии. Кроме явных сношений с дозволения Леонтия Карповича Смотрицкий имел будто бы еще тайные сношения с базилианами и бернардинами и являлся на их сходки, так что когда об этом узнали в Свято-Духовском монастыре, то настоятель и все братство «торжественно» сделали Смотрицкому «братское исправление». А когда и вслед за тем он продолжал свои тайные сношения, то ему настоятельно предложили, чтобы он или совсем оставил Свято-Духов монастырь, или всецело отдался ему, приняв монашество. Смотрицкий предпочел последнее и в 1617 г. был пострижен в монахи Леонтием Карповичем и переименован из Максима в Мелетия. После пострижения он с пламенною ревностию предался иноческим подвигам и посвятил себя на служение своей обители и православной Церкви. Соблюдал строгий пост, носил суровую власяницу, изнурял себя нощными бдениями, ходил в убогой одежде. В братской школе преподавал по-латыни «свободные науки» и славянский язык. Составил для изучения последнего «Лексикон» и «Грамматику», которая тогда же три раза была напечатана (1618 и 1619 г. в Евю и 1619 г. в Вильне).

Оба виленские монастыря, Троицкий и Свято-Духовский, принимали участие и в борьбе униатов с православными в Минске, потому что оба имели там свои как бы колонии. Троицкому монастырю еще с 1613 г. принадлежал минский Вознесенский. Кроме того, иноки последнего завели было монастырь вместе со школою при церкви святых Козмы и Дамиана, отнятой у православных. Настоятелем обоих этих минских монастырей, Вознесенского и Козмо-Дамианского, в 1615–1617 г. назывался Афанасий Пакоста. Но, находя пребывание монастыря при Козмодамианской церкви почему-то неудобным, Пакоста выпросил у короля плац У другой приходской церкви – Свято-Духовской, воздвиг вместо нее новый каменный храм во имя Святого Духа и перевел сюда от Козмодамианской церкви и монастырь и школу, так что в 1619 г. назывался уже настоятелем минских монастырей, Вознесенского и Свято-Духовского. Два также монастыря принадлежали в Минске и виленскому Свято-Духовскому монастырю, но только один мужской, а другой женский. Мужской – Петропавловский, основанный женою маршалка Богдана Стецкевича Евдокиею Григорьевною, княжною Друцкою-Горскою, передан по воле ее под власть виленских свято-духовских монахов 21 ноября 1613 г., и первым игуменом в нем был Гедеон. Женский православный монастырь устроился было первоначально при храме Рождества Пресвятой Богородицы, находившемся в ведении тех же иноков, и устроился с дозволения князя Януша Радзивилла (от 24 января 1614 г.), на земле которого стоял названный храм. Но около 1618 г. невестка основательницы Петропавловского монастыря, жена Вильгельма Стецкевича, подкомория брацлавского, княжна Анна Огинская купила дом с плацем, разными постройками и огородами по соседству с Петропавловским монастырем и подарила на устройство здесь женского православного монастыря, с тем чтобы сюда переведены были игуменья Евгения Шембелевна и ее инокини, проживавшие доселе при Рождество-Богородицкой церкви, и чтобы монастырь этот находился под ведением игумена Петропавловского монастыря и подчинен был виленскому Свято-Духовскому. Леонтий Карпович, архимандрит виленского Свято-Духовского монастыря, выдал игуменье Евгении по ее просьбе благословенную грамоту (от 31 июля 1618 г.) на постройку этого нового женского монастыря в честь и славу Триилостасного Бога и на заведение в монастыре общежития по чину святого Василия Великого. Православные монастыри в Минске пользовались большим сочувствием со стороны местных жителей, и особенно дворян и членов городского магистрата, которые составляли при Петропавловском монастыре многочисленное церковное братство, а униатские встречали почти от всех одну холодность и даже явную неприязнь. При всем том униаты и здесь в надежде на покровительство короля дерзко нападали на православных, а православным приходилось только жаловаться и защищаться. В 1616 г., 9 января настоятель минских униатских монастырей Афанасий Пакоста явился в сопровождении возного в городскую ратушу и сказал: «Я узнал, что здесь некоторые мещане по королевской грамоте от 11 сентября 1592 г. образовали соборное братство при соборной церкви в замке, имели свой дом, госпиталь, школу, – существует ли еще это братство и где оно?» Бурмистры отвечали: «Братство это действительно существовало и имело братский дом подле церкви Козмы и Дамиана, но за разногласием членов прекратилось, и где оно теперь, что с ним сталось, не знаем». Пакоста обратился с просьбою к королю, и король прислал в Минск (20 февраля 1616 г.) дворянина Сновского произвесть расследование как о соборном братстве, так и об его имениях. Когда Сновский донес королю, что братство уже не существует, и указал на имения, будто бы принадлежавшие братству, тогда Пакоста выпросил у короля эти имения себе и, получив королевскую грамоту, насильно завладел городским госпиталем и принадлежавшими ему двором в Минске и загородными грунтами с сеножатью. Бурмистры и райцы от имени всего города подали жалобу королю, что Сновский произвел расследование неправильно, а Пакоста тайком, без ведома их, выпросил себе у короля привилегию на такие имения, которые вовсе не принадлежали братству, напротив, всегда принадлежали городу и находились под управлением городского магистрата. Король потребовал Пакосту на суд, но Пакоста не только на суд не явился, а исходатайствовал себе у короля в 1617 г. еще две грамоты: по одной выстроил на городском рынке свои монастырские лавки для торговли, не платившие никаких взносов в пользу города; по другой завладел несколькими домами, принадлежавшими прежде приходским православным церквам Козмодамианской и Свято-Духовской. Бурмистры и райцы пожаловались вновь, и король вновь потребовал (от 15 апреля 1620 г.) на свой задворный суд только уже не Пакосту, сделавшегося Холмским епископом, а его преемника в Минске Илариона Барановича. Разумеется, город не воротил себе отнятого униатами. При Петропавловском монастыре существовала православная школа: школа эта служила предметом постоянной ненависти для начальников и педагогов униатской козмодамианской школы. Они часто высылали своих слуг и школьников делать нападения по улицам на детей, посещавших православную школу, поносить их, бить чем попало и не давать им проходу. Особенно сильное побоище случилось в 16-й день февраля 1617 г. Тогда несколько десятков униатских школьников по приказанию своих бакалавров Дионисия Хмельницкого и Николая Новака, вооружившись киями, насечками, камнями и руководимые монастырскими слугами, с таким азартом набросились на детей, спокойно возвращавшихся из петропавловской школы, что многих из них переранили, других избили почти до смерти, а иных едва успели отнять прохожие. Настоятель Петропавловского монастыря Гедеон на другой день принес жалобу в минский городской суд, а возный, лично освидетельствовавший избитых малюток, внес туда же свое заявление.

Но униатам хотелось большего, – хотелось совсем вытеснить православных и православные монастыри из Минска. Королю было донесено, что народ в Минске часто делает нападения на духовных особ, находящихся под властию митрополита Рутского, на их церкви и домы и производит разные беспорядки и бесчинства, и все это совершается с ведома самих городских бурмистров, райцев и лавников. Король назначил (5 октября 1616 г.) двух инквизиторов – венденского воеводу Христофора Слушку и минского кастеляна Петра Тышкевича, чтобы они расследовали дело и отыскали бунтовщиков. Когда следствие будто бы подтвердило справедливость доноса, тогда повелись против православных решительные подкопы с двух сторон. С одной стороны, один из бывших следователей, Петр Тышкевич, сделавшись воеводою и старостою минским, занес (1619) в книги войта минского протестацию, в которой, указывая на бунты православных жителей Минска, говорил, что у них следует отнять и церковь Рождества Пресвятой Богородицы, присвоенную ими себе незаконно, – так как она построена коштом митрополита и ему должна принадлежать, – и церковь Петра и Павла вместе с монастырем, построенную ими вновь своевольно. Но против Тышкевича тогда же протестовали (26 и 27 ноября) пред трибунальным судом, во-первых, князь Януш Радзивилл, утверждая, что церковь Рождества Пресвятой Богородицы принадлежит ему, построена на его княжеской земле для христиан, состоящих под властию Константинопольского патриарха, и никто не вправе отнять у них этой церкви, и, во-вторых, православные князья и дворяне, которые объявили, что Петропавловскую церковь и монастырь они построили на своих собственных шляхтенских грунтах и что Тышкевич своим посягательством на эту церковь нарушает их права и постановления сеймов. С другой стороны, наместник митрополита Рутского в Минске и настоятель униатских монастырей Иларион Баранович пожаловался королю, что православные делают сходки и складчины и чинят бунты против униатов, отняли у них старую церковь Рождества Богородицы – митрополичью, построили себе самовольно новую церковь с монастырем, завели свою школу в подрыв униатской, дозволенной самим королем. Король прислал мандат (от 15 января 1620 г.) на имя минских бурмистров, райцев и лавников и потребовал их на свой задворный суд. Но против этого православные дворяне сделали (2 февраля 1620 г.) публичное заявление: «Церковь св. апостолов Петра и Павла и при ней монастырь и школу в Минске основали не бурмистры, райцы и лавники, а мы, шляхта, на наших шляхетских землях, и мы же содержим эту церковь, монастырь и школу как их ктиторы и опекуны. Рутский и его наместник в Минске не перестают нарушать наши права и вольности вопреки сеймовым конституциям и под предлогом каких-то бунтов изыскивают все средства, чтобы притеснять православных жителей Минска и даже совсем искоренить нашу старожитную веру. Потому мы кроме прежних наших протестаций в разных судах вносим теперь общую протестацию пред лицо самого короля и уполномочиваем одного из своей среды подать от имени всех нас просьбу королю, чтобы нас не стесняли в наших правах и вольностях шляхетских и в свободном исповедании нашей старожитной веры и чтобы церквам, нами основанным, не причинялось никакого вреда вследствие мандата, присланного на имя членов городской ратуши».

Ревнуя о поддержании своей веры, православные дворяне основывали монастыри и в других местах и так же подчиняли виленскому Свято-Духову монастырю, как Петропавловский минский. Королевский дворянин Новогрудского воеводства Константин Богданович Долмат с женою своею Анною из рода Юрковских основал в 1618 г. мужской общежительный монастырь при Крестовоздвиженской церкви в селе своем Цепре (ныне в Слуцком уезде) и подарил на этот монастырь все село Цепр с землями и крестьянами и половину другого своего имения – «новый двор» с землями и крестьянами, с тем чтобы Цеперский монастырь оставался навсегда в послушании Цареградскому патриарху, был подчинен виленскому Свято-Духовскому монастырю и содержал при себе школу и госпиталь. Подобным образом подкоморий троцкий князь Богдан Матвеевич Огинский с женою своею Анною (Раиною) из рода Воловичей основал мужской монастырь в местечке своем Евье, или Вивье, при церквах Вознесения Господня и Успения Богородицы, и в 1619 г. подарил на содержание этого монастыря, в котором находилась и известная типография, свой двор вивьевский в Троицком повете со всеми постройками, садами, огородами, пашнями и сеножатями, еще два села Олесники с землями и крестьянами и шесть озер. Отдавая свой новооснованный монастырь в подчинение виленскому Свято-Духовскому, князь заключил с иноками последнего и со всем Свято-Духовским братством условие, чтобы они присылали в Вивьевский монастырь иноков годных и способных и содержали при нем школу. Нельзя при этом не заметить, что князь Богдан Матвеевич Огинский после незабвенного К. К. Острожского едва ли не более всех русских дворян в Литве потрудился для православия. Кроме того что он был членом Свято-Духовского виленского братства и принимал самое близкое участие в борьбе его с Потеем, будучи на то время братским старостою, он же находился, как мы видели, и во главе дворян, основавших в Минске церковное братство и Петропавловскую обитель; он приютил в имении своем Евье братскую Виленскую типографию, когда она подверглась преследованию, и давал свято-духовским инокам материальные средства на издание в ней полезных книг; он нарочно купил в Вильне и подарил Свято-Духовскому монастырю два соседние с ним дома и вот теперь основал еще в Вивье и наделил угодьями новый монастырь, который подчинил тому же Свято-Духовскому. Наравне с новыми православными монастырями присоединялись к виленскому Свято-Духовскому и подчинялись ему и некоторые из прежних, например брагино-селецкий Преображенский, основанный в 1609 г. князем Адамом Корибутовичем Вишневецким, и слуцкий Троицкий, в котором погребена в 1617 г. последняя отрасль князей Олельковичей-Слуцких, благоверная княжна София Юрьевна. Таким образом виленский Свято-Духов монастырь, объединяя под своею духовною властию несколько православных монастырей, мог распространять чрез них свое благотворное влияние на весь край.

По примеру других православных дворян жена слонимского земского судьи Христофора Михайловича Гарабурды Раина Макаровна, руководимая советами виленских свято-духовских братчиков, основала было церковь и при ней монастырь во имя Богоявления в городе Пинске, на своем шляхетском грунте, называемом полозовским. Но Пинский униатский епископ Паисий Саховский принес в 1614 г. жалобу королю, обвиняя Раину Гарабурдину, во-первых, в том, что она основала церковь и монастырь без его епископского благословения, а во-вторых, в том, будто она своевольно захватила под свой монастырь несколько королевских замковых плацов, почему король и прислал Раине мандат (от 22 ноября) явиться на задворный королевский суд. Между тем сам Паисий всенародно предал Раину проклятию в своем кафедральном соборе, хотя она как православная вовсе не подлежала его духовной власти, и, собрав несколько сот своих крестьян, вооруженных разными орудиями, 13 сентября 1614 г. сделал нападение на новый Богоявленский монастырь, совершенно разрушил в нем церковь и дерево ее приказал спустить рекою Пиною к пинскому кляштору. С этого времени начался иск Раины против епископа Паисия, и их взаимная тяжба продолжалась почти четыре года. Паисий кроме задворного королевского суда, присудившего взыскать с Раины Гарабурдиной три тысячи коп грошей литовских, подавал на нее жалобу еще в трибунальный суд смешанный, т. е. из духовных и светских лиц, который присудил (2 августа 1616 г.) взыскать с нее 10000 польских злотых за то, будто она нарушила сеймовое постановление 1609 г., стеснила Пинского униатского епископа и его капитулу и причиняет им большой вред, построив православную церковь и монастырь, в котором собираются схизматики, виленские братчики и пинские мещане, злоумышляющие против унии. Раина с своей стороны несколько раз подавала жалобы на Паисия в трибунальный суд светский и обвиняла епископа в том, что сам он нарушает постановление сейма 1609 г., совершенно стесняя православных в отправлении их богослужения, и нарушил ее шляхетские права, разрушив церковь, построенную ею на собственном ее шляхетском грунте. Паисий каждый раз отказывался явиться на трибунальный суд светский, считая себя не подлежащим ему, и суд этот наконец определил (28 июля 1617 г.) приостановить взыскание штрафов, наложенных на Раину Гарабурдину и все дело передать на рассмотрение генерального сейма. На варшавском сейме 1618 г. король вместе с своими сенаторами и послами признал виновною Раину и присудил (6 марта): взыскать с нее 3000 коп грошей литовских и 40000 злотых польских; самую церковь, ею построенную, отдать Пинскому владыке Паисию и утвердить его пастырскую власть над всеми церквами и над попами как в Пинске, так и во всей Пинской епархии. Раина должна была смириться и заключила (16 марта) с Паисием мировую: он согласился не взыскивать с Раины наложенных на нее пеней, а она отдала ему не только свою церковь, но и самый грунт свой полозовский со всеми на нем постройками на вечные времена и обязалась прекратить все другие иски, которые вела против Паисия. Уния в Пинске одержала окончательную победу над православием.