Текст книги "Серые розы Роннебю"

Домик у ручья

Что ест водяной?

Наверняка бабушка знала ответ, но ведь если спросить напрямик, взрослые тут же что-нибудь заподозрят. Поэтому на следующий день всей троице пришлось по-настоящему и основательно наесться рыбными пирожками, бутербродами с икрой и густым супом с плавающими в масле кусочками семги.

– Фух, я больше не могу, – Кёрстен отложила ложку и толкнула под столом Малыша, который забавлялся тем, что наматывал на вилку длинные водоросли. – Мы вообще-то Солу должны оставить!

– Вопрос в том, как мы все это богатство к нему понесем?

Девочка задумалась. Сам-то Улле наверняка уже все придумал, вон как глаза блестят.

– Ну… – протянула она, катая по столу хлебный мякиш. Этого пряничным человечкам хватит на целый день. Пока что те вели себя хорошо, по крайней мере, сидели тихо в игрушечном домике Кёрстен, который она развернула к стене, чтобы кошка не утащила квартирантов. Вреднющая Никса, однако, запрыгнула на самую верхнюю полку книжного шкафа, откуда удобно просматривалась вся комната, и оттуда щурила на девочку свои зеленые глазищи.

– Можем сказать, что хотим покормить Бурре…

– Ага, и устроим ему настоящий пир – в честь чего, интересно? К тому же, собакам рыбу нельзя.

С шумом отодвинув стул, Улле скрылся в соседней комнате. О чем он там разговаривал с бабушкой, Кёрстен не успела подслушать – уже через минуту, страшно довольный, тот с победоносным видом вернулся, таща в обеих руках пузатую корзину.

– Что ты ей сказал?

– Секрет!

Улле хранил упорное молчание даже когда они вышли из дома и направились в лес. Но не прямой дорогой, как раньше, а сперва через шаткий мостик возле выкрашенного желтой краской дома Оке – добродушная старушка углядела их через вышитые занавески и долго-долго махала вслед вязаной куклой-рукавицей, с которой не расставалась ни на минуту. Затем пришлось перелезть через забор и пойти чьим-то выгоном, где паслась корова с теленком – и тут они просто обязаны были задержаться, чтобы хорошенько погладить маленького бычка, а заодно скормить ему половину пирога с рыбой, который все равно не поместился в заполненную до краев корзину.

– Так куда мы все-таки идем? – не выдержала Кёрстен, когда они снова развернулись в сторону леса и пошли своей особой секретной тропой, по которой бегали летом за дикой малиной, а осенью – в заросли лещины за спелыми орехами.

– К хромой Лотте в гости, – сделав страшные глаза, ответил Улле. И тут уж Кёрстен в третий раз чуть не выронила еще теплый сверток с остатками пирога прямо в вязкую слякоть.

Потому что каждый в Роннебю знал, что Лотта немного не в себе. Вернее, «немного» – это про добродушную Оке, которая постоянно сидит возле окна и спрашивает у прохожих, какой сейчас год. Ну, или еще про бедолагу Йонаса – тому время от времени казалось, что он снова на поле боя, и вокруг взрываются гранаты, а по земле стелется коварный ядовитый газ.

Но Лотта – совсем другое дело. Все в городе ее побаивались и выдумывали про нее небылицы, одна другой краше. А все потому, что несмотря на разбитые ревматизмом ноги и скрюченные от работы пальцы, Лотта занималась стиркой. Но у кого она стирала – оставалось загадкой. И сколько ей лет, тоже никто не знал. Когда бабушка Ноэль была маленькой, Лотта уже возилась со своими простынями, напевая под нос одну и ту же песенку:

 
Олуф Святой, отважный король,
Сидел на норвежском престоле.
В ту пору была Хорнелуммер-гора
Полна ненавистных троллей…66
  «Святой Олуф и тролли», пер. Веры Потаповой


[Закрыть]
 

Кёрстен было очень интересно послушать ее от начала до конца, но Лотта то и дело прерывала пение, чтобы выплеснуть из корыта грязную воду или принести еще мыла. А вернувшись, снова начинала с самого первого куплета. А порой, будто почувствовав, что за ней наблюдают, принималась гоняться за детьми с мокрой тряпкой в руках и шипела, словно рассерженная кошка. Даже Малышу доставалось за то, что тот вздумал обирать ее кусты ирги, посаженные на заднем дворе вместо изгороди. Один только Улле сумел найти к ней подход.

– Все потому, что я знаю ее тайну, – хвастался он. И все. И сколько Кёрстен ни пыталась его подкупить сахарными крендельками с повидлом, секрет мальчишка так и не раскрыл.

Сегодня они не стали углубляться в лес, а свернули от старого вяза налево. Река текла от мельницы в сторону Роннебю, петляя и постепенно истончаясь, как кончик серебристой пряжи. Местами ее уже затянул тонкий ледок. Скоро, совсем скоро они с Улле наденут коньки и на спор попробуют добраться до самого истока. Дядя Альфред сказал, что река берет начало в горах, из-под камня, который на самом деле – самый настоящий тролль, заснувший вековым каменным сном. Улле поспорил, что сможет забраться хозяину гор на кончик носа.

– Где-то здесь в заводи живет большущий карп.

– Кап-п, – подтвердил Малыш, поглядывая на корзину. Улле уже несколько раз доставал из шуршащего свертка пирожки в форме рыбок, которых они лепили всей дружной компанией. Кёрстен тайком хотела положить вместо рыбного фарша что-нибудь маленькое, как на Рождество, но как нарочно, не смогла найти ничего подходящего.

Вот если бы кое-кто не стащил у нее пенал этим летом…

– Наверное, в животе у него до сих пор моя красная точилка, – девочка мужественно отвернулась от жующего Нильса. Да, они знатно пообедали, но на свежем воздухе снова нагуляли аппетит. А ведь так хотелось, чтобы Сол попробовал бабушкины румяные пирожки.

Улле только ухмыльнулся в ответ.

– Говорил же, ее гномы украли. Я тогда обшарил все дно – ничего, прямо-таки ничегошеньки не нашел. А если бы карп проглотил железку, он бы тут же всплыл кверху брюхом, уж точно!

– Тосьн-но, – Малыш повел носом и довольно зажмурился. – Холосо пахн-нет!

Да уж, даже отсюда чувствовался аромат земляничного мыла. Вскоре вдалеке показалась ярко-красная дверь хижины, которую сама Лотта с гордостью называла своим Пристанищем. Судя по всему, именно его Уллле и имел в виду вчера, хотя назвать жалкую лачугу домом как-то язык не поворачивался.

Да здесь немногим лучше, чем на мельнице! – с горечью подумала Кёрстен, рассматривая крохотные окошки с разбитыми стеклами, кое-где заткнутыми ветошью. Вокруг хижины так тесно росли сосны, что, казалось, именно они поддерживают покосившиеся стены. Закопченная труба изогнутой загогулиной торчала из черепицы, так густо поросшей мхом, что за ним было не разглядеть, какого цвета первоначально была крыша. Наверное, красного, как и все крыши в Роннебю – но сейчас из ярких цветов осталась только дверь с прибитой к притолоке связкой бубенчиков. Они, как и ярко-красный цвет, должны были привлекать в дом удачу.

Вокруг дома белыми парусами полоскалось выстиранное белье. Снежно-белое, без единого пятнышка, с тончайшими кружевами – таких простыней и наволочек, пожалуй, не было даже в графском поместье. Кто же каждое утро привозил прачке белье, если на снегу вокруг не было никаких следов?

Хозяйка вышла им навстречу в засаленном чепце на голове и рваной-прерваной шали, повязанной крест-накрест поверх выцветшего платья. Из темных, захламленных глубин лачуги пахло свежезаваренным травяным чаем. Никто не знал, на что живет Лотта. Семьи у нее не было, скромного хозяйства едва бы хватило, чтобы прокормиться. Бабушка рассказывала, что пару раз прачку и вовсе хотели забрать в дом престарелых, да только удивительным образом не смогли найти дорогу к лесной хижине: все тропы словно связались в один узел, упорно уводя посетителей то вправо, к реке, то глубоко в лес, а красная черепица все маячила где-то далеко-далеко, за верхушками сосен. С тех пор к скромному жилищу старухи никто не осмеливался подойти. Разве что жаждущие погадать на судьбу девушки – гадала Лотта и впрямь хорошо, и не на кофейной гуще, а на… еловых шишках. По крайней мере, погоду предсказывала точно, гораздо лучше маститых синоптиков на радио.

И к их приходу тоже явно приготовилась заранее.

– Чу, даже не вздумайте приводить сюда эту сырость! – крикнула она с порога, вытирая руки о залатанный передник непонятного цвета. Если у нее так хорошо получается отбелить белье, то почему себе не постирает?

– Что ты, Лотта? Мы ведь даже еще ничего не сказали, – лучезарно улыбнулся Улле. А Малыш шмыгнул носом и спрятался за Кёрстен, ведь на плече у Лотты красовалось все то же мокрое полотенце, что и в прошлый раз.

Мыльная пена в корыте внезапно совершенно отчетливо вздохнула, выпустив стайку разноцветных пузырей.

– И нечего тут вздыхать! – прикрикнула старуха, а сама все не сводила глаз с корзины. – Мне только мокриц не хватало! Думаете, этот паршивец не пытался напроситься ко мне в гости? Да я его уже раз пять выгоняла поганой метлой!