Текст книги "Смерть пахнет сандалом"

Отец ты мой, откуда с утра пораньше такое беспричинное сумасбродство? Это ведь навлечет на нас страшную беду. Я испугался так, что душа ушла в пятки, и, торопливо бухнувшись на колени, стал молить о пощаде.

– Начальник Цянь, если мой отец тебя обидел, разруби его на куски и скорми собакам, поделом ему, но мы-то двое вас не раздражали, беду не навлекали, вы уж сделайте милость, не истребляйте наш род. Если вы нас истребите, кто будет носить вам мясо и вино? К тому же моя жена только что призналась, что беременна! Если уже истреблять весь род, то может быть обождать хотя бы, пока она родит?

Меня высмеял советник Дяо:

– Ты, Чжао Сяоцзя, тупица порядочный, раз уж речь идет об истреблении рода, тут уж косят траву и вырывают корни, будет убита вся семья и ни одного побега не останется. Неужели можно оставить твоего сына, чтобы он продолжал род и дальше?

Подошедший отец пнул меня и выругался:

– Проваливай отсюда, размазня! Когда все спокойно, еще держишься почтительным сыном, а как наступила беда, становишься совсем никчемным? – Отругав меня, он повернулся к начальнику Цяню: – Если у вас, господин начальник уезда, есть подозрения, что я распространяю клевету и дурачу народ, почему бы вам не съездить в столицу и не поспрашивать государыню и государя? Если же дальняя дорога вам в тягость, нелишне по возвращении спросить его превосходительство Юаня, он, почтенный, наверняка узнает это кресло.

Слова моего отца были с подвохом, и начальник Цянь попался на крючок. Чиновник закрыл глаза и вздохнул. Открыл глаза и сказал:

– Ладно, мои знания неглубоки, пусть бабушка Чжао посмеется надо мной! – Начальник Цянь сложил руки, поклонился отцу малым поклоном, затем снова опустил рукава, насупил брови, звучно откинул рукава, бухнулся на колени и, обращаясь к креслу, отбил земной поклон и громко прорычал, словно публично выругался: – Покорный слуга начальник уезда Гаоми Цянь Дин желает нашему императору десять тысяч лет, десять тысяч лет, десять тысяч раз по десять тысяч лет!

Маленькие ручки отца, перебирающие четки, беспрерывно дрожали, в глазах лучилось неприкрытое довольство.

Начальник Цянь поднялся и с усмешкой проговорил:

– Нет ли у бабушки Чжао других высочайших подарков? Я один поклон совершил, второй совершил. Третий и четвертый раз тоже надо будет кланяться?

Отец усмехнулся:

– Начальник, простолюдин не виноват, таковы установления императорского двора.

– А раз нет, то попрошу бабушку Чжао пройти вместе со мной, его превосходительство Юань и генерал-губернатор Клодт почтительно ожидают в уездной управе!

– Осмелюсь попросить господина распорядиться, чтобы ваши люди захватили с собой это кресло, хочу, чтобы его превосходительство Юань рассудил, настоящее оно или нет.

Начальник Цянь задумался на миг, потом махнул рукой:

– Хорошо. Эй там, сюда!

Двое волков, вновь ставших служителями управы, подняли императорское кресло отца и вслед за ним и начальником Цянем вышли к воротам. Мою жену во дворе одолевала страшная рвота, она всхлипывала и в перерыве между приступами тошноты, вся в слезах, громко крикнула:

– Отец, постарайтесь выжить, дочка уже забеременела для вас внуком!

Я видел, как начальник Цянь то краснел, то бледнел, ему было не по себе, а на лице моего отца все больше проявлялось самодовольное выражение. Перед паланкином начальник Цянь и отец стали церемонно пропускать друг друга, как два чиновника различного ранга, как два взаимно уважающих и взаимно любящих приятеля. В конце концов никто из них так и не сел в паланкин, а потому двое служащих управы стали запихивать в него кресло, оно не вошло, пришлось перевернуть его и нести на жердинах паланкина. Опершись на паланкин, отец вступил в него, положил туда четки и снова вылез. Занавески паланкина опустились и загородили неприкосновенную вещь. Освободив маленькие белые ручки, отец с необычайно довольным видом поглядывал на начальника Цяня. Тот странно усмехнулся, мгновенно поднял руку, размахнулся и попал прямо по щеке отца со звонким шлепком, словно прихлопнул жабу. Застигнутый врасплох, отец стал выписывать круги, а как только приобрел равновесие, его настигла еще одна оплеуха начальника Цяня. Она была посильнее, отец пошатнулся и упал на землю. Оглушенный ударами, отец с растерянным видом сидел на земле. Он опустил голову и сплюнул кровью вместе с парой зубов.

– Пошли! – скомандовал начальник Цянь.

Носильщики подняли паланкин и резво взяли с места. Двое солдат подняли отца и, взяв за руку с каждой стороны, потащили, как дохлого пса. Начальник Цянь, выпятив грудь, величественно шагал впереди, этакий петух, только что сошедший с обтоптанной курочки. Он не опускал голову, чтобы смотреть под ноги, и поэтому споткнулся о кирпич и чуть не распластался, как собака в дерьме, хорошо, что его поддержал советник Дяо. Но в суете у начальника Цяня упала на землю шапка, он торопливо поднял ее и напялил на голову, сначала криво, пришлось поправлять. Начальник Цянь следовал за паланкином, советник Дяо за ним, сзади два солдата тащили волочившего ноги отца, а в самом хвосте бежала стайка ребятни. Так они и шествовали, спотыкаясь, десяток с лишним человек, по направлению к управе.

Из глаз у меня брызнули слезы, в душе я сожалел, что только что, рискуя жизнью, не бросился к Цянь Дину. Неудивительно, что, ругая меня, отец сказал, что в обычные дни я почтительный сын, а в трудный момент становлюсь никудышной размазней. Мне следовало палкой перебить ему ноги, проткнуть ему ножом живот… Выбрав большой нож, я выбежал во двор, а потом на улицу, решив догнать паланкин Цянь Дина, но меня отвлекло любопытство. Следуя за роем мух, я нашел место, куда отец выплюнул зубы изо рта. Там действительно было целых два зуба, задние, коренные. Я поковырял эти зубы ножом, на душе стало очень тяжело, на глаза выкатились две слезы. Затем я встал, плюнул вслед уходящим вдаль теням, громко выругавшись:

– Мать твою этак… – И негромко добавил: – Цянь Дин!

Глава 4. Негодование Цянь Дина

Сидит в западной приемной покровитель уезда Гаоми, напившись допьяна, и только и думает о милом лике Мэйнян, что из семейства Цзя (но не снисходит на опьяненное тело хмельное упоение). Ее глаза трепещут, как две осенние волны, слепят взор алые губы и белые зубы. Сердце мое тает от нежного мотива из оперы маоцян, а шаосинское вино и собачатина чувства не на шутку раздухаряют. Как говорили издревле, никакому генералу не дано покорить чертог истинной красавицы, а вот красная юбка ставит на колени любого героя. С тобой мы что две рыбы, резвящиеся в воде, что два феникса, реющие в выси. И вот мы завели тайную любовь в зале правосудия (да простят мое прегрешение предки!). Но, ох, несчастье! Красивой мечте не дана долгая жизнь. Возникла на нашем пути непредвиденная преграда. Взялись за оружие простые люди северо-восточного края. А во главе их встал зачинщик произвола: старик Сунь Бин, в прошлом – артист, радовавший всех песней и достойной великого мужа бородой. Когда я только принял дела в уезде Гаоми, Сунь Бин имел неосторожность высказаться обо мне высокомерно и непристойно. Я выдал красный ярлык служащим управы, чтобы те приволокли ко мне Сунь Бина в железных путах да батогами отхлестали его тупой зад, пока тот не стал синим. Покончив с увещеваниями, мы померились с ним бородами, чем я заслужил себе всеобщую любовь в народе. В тот славный день дано мне было повидаться с Сунь Мэйнян, кольцом из драгоценного нефрита, которому Небеса даровали жизнь. Мэйнян – дочь этого Сунь Бина, а потому я был вынужден запятнать себя родственным чувством к нему… Кишки немецкого чертяки полны кипучей желчи, а потому распорядился он, чтобы Сунь Бину вменили казнь жесточайшую. А исполнить ее вдруг назначили Чжао Цзя – свекра моей Мэйнян…

Отрывок из маоцян «Казнь сандалового дерева», «Песня спьяну»

Присядь, жена, зачем тратить силы на такую черную работу, как подогрев вина и готовка еды? Эти слова я говорил тебе тысячу раз, но ты все пропускаешь их мимо ушей. Садись! Мы с тобой – муж и жена, сегодня выпьем в свое удовольствие, пока не напьемся. Не надо бояться, что хватим лишку, не надо ничего бояться, что у трезвого на уме, у пьяного на языке. Не надо говорить, что двор глухой, комната тайная, где совсем ничего не слышно. Даже в чайных домиках и винных лавках, где много народу, я говорю все, что на душе лежит, выкладываю то, что на сердце накипело. Среди твоих предков, жена, – важные чиновники Великой империи Цин. Выросла ты в богатой семье, твой дед – Цзэн Гофань. Чтобы вызволить родной край из опасного положения, он все глубоко и всесторонне обдумал, трудился в поте лица, не щадил себя ради страны, действительно можно сказать, предотвратил катастрофу в самый страшный момент, став оплотом державы. Если бы не семья почтенного Цзэна, то славной цинской династии давно бы уже не было, вряд ли она дотянула бы до сегодняшнего дня. Давай, жена, хлопнем стопочку. Не думай, будто я пьян. Я совсем не пьян. Сколько бы я ни пил, вино может опьянить лишь мою плоть, но не дух. Скажу откровенно, жена, без утайки, существование империи Цин уже подошло к концу. Императрица узурпировала власть, император – марионетка, петухи насиживают яйца, курицы возвещают рассвет, ян и инь поменялись местами, черное смешалось с белым, подлые люди оказались в силе, бесчинствует колдовство – абсолютно невообразимо будет, если уж такой императорский двор возьмет да не потерпит крах! Ты уж позволь, жена, высказаться всласть, а то одним молчанием и задохнуться можно! Династия Цин со всеми ее хоромами, которые вот-вот рухнут… Если уже собирался падать, так падай, пока не поздно! Хочешь сгинуть, так погибай теперь же! Зачем, спрашивается, цепляться за такое неопределенное положение, когда нет ни жизни, ни смерти. Ты, жена, мне рот не затыкай, вино не отнимай, дай выпить и наговориться вволю! Августейшая и благородная императрица, принявший волю Неба великий император – правители огромной страны – пренебрегают всеми приличиями и у всех на глазах дают аудиенцию палачу. Что такое палачи? Человеческие отбросы, которых даже в «низкие» профессии не запишешь![55]55
  «Низкие профессии» – ими считались в первую очередь артисты: певцы, музыканты, актеры, акробаты и так далее.


[Закрыть] Такие сановники, как я, работают с утра до ночи, трудолюбивы и внимательны, ведут дела, но для нас потрясающая редкость даже бросить взгляд на царственный лик. А таких ублюдков, хуже некуда, вызывают на торжественную аудиенцию! Императрица жалует им четки, император дарит кресло, еще немного, и чиновничий титул можно давать да повышать по службе. Твой дед, жена, почтенный Цзэн Гофань стратегии разрабатывал, тремя армиями командовал, были у него и Южный поход, и Северный поход, ратные подвиги и достижения – государь и то драконье кресло ему не пожаловал, верно говорю? Твой дядюшка, боец за Родину почтенный Цзэн Гоцюань на передовой бросался первым в атаку, отважно сражался, чудом остался в живых. Но ему императрица четок не подарила, правильно рассказываю? А вот драконье кресло и четки наши правители пожаловали кому? Какому-то палачу! Эта скотина, хвастаясь подарками государя и государыни, стал необдуманно важничать, принудил меня к коленопреклонению и челобитию перед креслом и четками – и перед ним тоже! Разве можно такое терпеть! Я чиновник незначительный и человек легкого нрава, но все же солидный и благородный, цзиньши сразу по обоим спискам[56]56
  На государственных экзаменах в Китае можно было получить высшую и вторую степени: собственно цзиньши, которая присуждалась по результатам экзаменов в столице, и цзюйжэнь, которая присуждалась по результатам экзаменов на провинциальном уровне. Здесь подразумевается, что Цянь Дин получил обе степени. – Прим. ред.


[Закрыть], официальное лицо пятого класса. И когда такого человека, как я, подвергают унижению и позору, как тут не прийти в ярость! А ты еще говоришь, что нетерпимость к пустякам может испортить большое дело. Но если доходит до такого беспредела, то о каких больших делах вообще можно говорить? На улицах ходят постоянные слухи о том, что объединенные войска восьми держав уже у ворот города, императрица и император не сегодня завтра бросят все и убегут на Запад, а Великая Цинская империя уже на краю гибели. И в такой момент я еще должен набраться терпения?! Я не стану терпеть! Я ничего не прощу! Жена, как только эта скотина возложила в паланкин драконье кресло и четки, я от души вломил пару затрещин по его тощей песьей морде! Хоть какая-то отдушина! И каждая затрещина получилась звонкая. Эта псина, склонив голову, пару зубов своих собачьих выплюнул с кровью. У меня до сих пор рука болит. Удовольствие, да и только! Налей-ка мне вина, супруга.

После моих затрещин вся спесь этой скотины рассыпалась в пух и прах, он и хвост поджал, как пес шелудивый. Но я заметил, что в душе он не покорился, нет, не покорился. Эти глубоко посаженные глаза, в которых даже белка не видно, сверкали ярко-зеленым светом, как блуждающие огоньки. Этот подлец совсем не слюнтяй. За парадной аркой управы я спросил его:

– Бабушка Чжао, как себя чувствуешь?

Угадай, что он сказал? Хихикнув, этот мерзавец произнес:

– Приложился ты, начальник, хорошо, настанет день, когда я верну тебе должок.

– Не настанет для тебя такой день, – ответил ему я. – Золотую пластинку проглочу, повешусь, отравлюсь, горло себе перережу, но к тебе в руки не попаду!

А он продолжает:

– Боюсь только, что к тому времени это от тебя, начальник, зависеть не будет! – И еще вставил: – Много у меня на памяти примеров таких начальников, как ты.

Да, жена, твоя правда. Ударив его, я только руки запачкал. Я – человек представительный, начальник уезда, чиновник императорского двора, мне не пристало препираться с таким подлым человеком. Кто он вообще такой? Свинья? Так она посолиднее его будет! Собака? Та поблагороднее. Но мне-то как быть? Его превосходительство Юань распорядился пригласить его. А воля чиновника столь высокого ранга довлеет над тобой со всей силой! Вот я и послал людей с приглашением, но посланники вернулись ни с чем, пришлось отправиться самому. Похоже, в глазах его превосходительства Юаня мы, целый начальник уезда, в подметки не годимся какому-то палачу.

Перед входом в судебный зал я схватил этого зверя за руку. А рука у него горячая, как уголья, мягкая, как комок теста, не как у обычных людей. Я хотел ввести его в зал за руку, изобразив радушие, чтобы скотине было трудно поведать о своих бедах. Но негодяй легко выдернул руку. Глядя на меня, он загадочно усмехнулся. Не знаю, какие коварные планы зрели у него внутри. Он залез в паланкин, напялил на шею четки, потом вскинул это тяжеленное сандаловое кресло себе на голову ножками вверх. Этот ублюдок собачий, вроде такой хилый, соплей перешибешь, сумел водрузить себе на голову целое кресло! Так он и вошел, пошатываясь, в судебный зал со своим талисманом на голове. Я неловко проследовал за ним. В зале рядом с генерал-губернатором Клодтом сидел его превосходительство Юань Шикай, и по лицу того сразу разлилось изумление. Выражение на лице у Клодта – нечистокровного и лукавого ублюдка – установилось ничуть не менее озадаченное.

Скотина с креслом на голове опустился на колени прямо по центру зала и отчетливо произнес:

– Бывший судебный палач министерства наказаний, сподобившийся милостивого разрешения государыни императрицы удалиться на покой и вернуться в родные края доживать дни свои, простолюдин Чжао Цзя предстает перед вашими превосходительствами!

Его превосходительство Юань поспешно встал, выставив вперед солидный животик, мелкими шажками бегом спустился в зал и, оказавшись перед этим прохвостом, принялся снимать с него тяжеленное кресло. Оно оказалось слишком массивным, и даже приподнять его Юаню не удалось. Видя, что ничего не получается, я торопливо шагнул вперед, помог его превосходительству Юаню снять кресло с головы плебея. Мы осторожно развернули кресло и установили его посередине зала. Встряхнув рукавами, его превосходительство Юань снял с себя обеими руками головной убор, опустился на колени для земного поклона и провозгласил:

– Верный слуга генерал-губернатор провинции Шаньдун Юань Шикай желает государыне императрице безграничного долголетия!

Я почувствовал, будто над головой грянул гром, и совсем онемел в своем уголочке. Лишь когда его превосходительство Юань закончил ритуал, я вдруг осознал, что совершил ужасное преступление, за которое следует небесная кара. Я в панике бросился на колени и снова исполнил ритуал троекратного коленопреклонения и девятикратного челобития этой скотине, его креслу и четкам. От холодных кирпичей зала я набил себе на лбу шишку. Пока я отбивал поклоны креслу, выблядок Клодт шушукался с сидевшим рядом переводчиком. На вытянутой худой роже иностранца застыла презрительная улыбка. Эх, великая Цинская династия, такая вот ты и есть: своих чиновников презираешь, а иностранцам угождаешь. У этого гада Клодта со мной всегда были трения, полагаю, в присутствии его превосходительства Юаня он ни одного доброго слова про меня не скажет. Ну да ладно, будь как будет. Что бы вы ни говорили, ублюдки, схватить Сунь Бина вам помог я.

Скотина так и остался стоять на коленях и вставать даже не собирался. Его превосходительство Юань сам начал тянуть его вверх, а тот не встает. Понимаю, что дело плохо, и этот мерзавец хочет доложить о двух затрещинах. Так и есть! Он снял с шеи четки и, подняв их обеими руками, произнес:

– Прошу, ваше превосходительство, помочь простолюдину советом!

Его превосходительство Юань хмыкнул, посмотрел на меня и бросил:

– Излагай!

Подлец и заявляет:

– По словам начальника Цяня, я говорю неправду и распространяю слухи.

– Какую именно неправду и какие слухи? – спросил его превосходительство Юань.

– Он говорит, что это драконье кресло и четки – обычные простонародные вещицы, утверждает, что простолюдин вводит всех в заблуждение, чтобы сыскать себе пустой славы!

Его превосходительство Юань глянул на меня и сказал:

– Это называется дальше своего носа не видеть!

– Ваше превосходительство, – стал оправдываться я, – ваш покорный слуга ошибочно полагал, что правила этикета недоступны простонародью, а высокие чиновники освобождены от наказаний. Как может государь огромной страны давать аудиенцию палачу да еще одаривать его таким ценными подарками? Оттого я и испытывал сомнения.

Его превосходительство Юань сказал:

– У тебя знания и опыт неглубоки, ты, как говорится, заглатываешь древность, но не усваиваешь ее. Нынче государыня императрица действует в соответствии с требованиями эпохи, делает все возможное, чтобы добиться процветания страны, любит народ, как сына, бережно относится к настроениям подданных. Как солнце, она проливает свет на все сущее. Ее сияние достается поровну и большим деревьям, и низким травам. У тебя душа ограниченна, малая утроба да куриные кишки. Цепляешься за старое, придерживаешься установленных образцов, мало видел – многому дивишься.

Мерзавец тут вставляет:

– А еще начальник Цянь выбил простолюдину два зуба.

Его превосходительство Юань хлопнул ладонью по столу, встал и гневно произнес:

– Бабушка Чжао при трех императорах прослужил в министерстве наказаний, работал при тюрьмах и судебных секретарях, много лет проводил государственные казни, он мастер своего дела, внес большой вклад в дела державы, даже государыня императрица высоко ценила его. А ты, мелкая сошка, начальник уезда, смеешь ему зубы выбивать! Совсем не чтишь в душе государыню императрицу и государя императора?

Я застыл, как пораженный молнией, меня прошиб холодный пот, вся одежда промокла, колени подогнулись. Я рухнул на пол и, кланяясь, стал молить о пощаде:

– У вашего покорного слуги кругозор ограниченный, терпимость незначительная, виноват я перед бабушкой, оскорбил авторитет императора. Мое преступление заслуживает самой высокой кары, но все же уповаю на прощение вашего превосходительства!

Его превосходительство Юань долго вздыхал, потом молвил:

– Ты проявил высокомерие по отношению к императорскому двору, позорно ударил простолюдина, нужно было бы строго наказать тебя, но поминая о том, что ты при содействии генерал-губернатора Клодта поймал главаря бандитов Сунь Бина – а это заслуга немалая, – посчитаем, что этим деянием ты искупил свою вину!

Кланяясь без остановки, я твердил:

– Благодарю ваше превосходительство за оказанную милость, благодарю ваше превосходительство за оказанную милость…

Его превосходительство Юань продолжал:

– Пословица гласит: «Ударь человека, но не заставляй его терять лицо, а разоблачив человека, не вскрывай его недостатки». Ты ни с того ни с сего выбил безвинному человеку два зуба, если простим тебя, боюсь, бабушка Чжао сочтет это за оскорбление. Так вот, ты дважды поклонишься ему и дашь ему двадцать лянов на лечение зубов.

Теперь ты, жена, понимаешь, какому глубокому бесчестью я подвергся сегодня. Проходя под низкой стрехой, разве может человек не опустить голову? Скрепя сердце, я опустился на колени, хотя внутри меня всего рвало на части, и с глазами, налившимися кровью, отбил этой зверюге еще два поклона…

А эта тварь, с улыбочкой приняв от меня чествование, нагло заявила:

– Начальник Цянь, у простолюдина дома хоть шаром покати, есть нечего, жду пока рис упадет в котел. Надеюсь, по этим двадцати лянам достопочтенный сановник рассчитается со мной незамедлительно.

При этих словах его превосходительство Юань расхохотался. Юань Шикай, его превосходительство Юань, подлец этакий, взял и в присутствии иностранца и какого-то палача опозорил подчиненного. Я великолепно сдал экзамены на степень цзиньши по двум спискам, я выдающийся чиновник императорского двора, а ты, его превосходительство Юань, так позоришь просвещенного человека, неужели не боишься задеть чувства всех чиновников Поднебесной? Это только с виду вы вместе унижаете лишь одного маленького начальника уезда Гаоми. На самом деле вы позорите престиж великой династии Цин. Желтолицый переводчик все переводит раздающийся на весь зал диалог Клодту, который убьет человека и глазом не моргнет, а тот смеется еще звонче его превосходительства Юаня. Эх, жена, твоего мужа сегодня выставили дрессированной обезьяной. Какой величайший позор и унижение, величайший позор и унижение! Ты, жена, позволь мне выпить, позволь напиться до чертиков и отдохнуть душой. Эх, его превосходительство Юань, неужто вы не знаете, что человек образованный готов пойти на смерть, но не допустит опозорить себя? Успокойся, жена, руки на себя не наложу. Когда-нибудь принесу жизнь во имя великой Цинской династии, но сейчас еще не время.

С молчаливого согласия его превосходительства Юаня этот невежа с довольным видом уселся в гребаное кресло из пурпурного сандала. Я стоял навытяжку, как какой-нибудь дежурный служитель управы. В груди все бурлило, горячая кровь то и дело бросалась в голову. В ушах шум, руки распухли, так и хотелось броситься вперед и схватить эту гадину за горло. Но я не смел, сознавая, что я трус. Втянув голову, опустив плечи, я изо всех сил старался изобразить на лице улыбку. Я, жена, негодяй, не знающий ни стыда, ни совести, ни горячности! По терпеливости, считай, нет мне равных в Поднебесной!

Его превосходительство Юань обратился к этой животине:

– Бабушка Чжао, время летит быстро, после неприятностей в Тяньцзине сколько лет прошло?

– Лишь восемь месяцев, ваше превосходительство.

– Понимаешь, зачем я призвал тебя?

– Простолюдин не знает, ваше превосходительство.

– Знаешь, почему императрица вызвала тебя на аудиенцию?

– Простолюдин слышал, будто начальник дворцового охранного отряда Ли рассказывал, что ваше превосходительство перед императрицей хорошо отзывались о простолюдине.

– Нас двоих поистине свела судьба! – сказал его превосходительство Юань.

– Простолюдин вовек не забудет милости вашего превосходительства. – Мерзавец встал, отвесил поклон его превосходительству Юаню и снова забрался на кресло.

– Сегодня я пригласил тебя потому, что хочу, чтобы ты за меня – и, конечно, за императорский двор – выполнил одну работу.

– Не знаю, что за работу ваше превосходительство имеет в виду.

Его превосходительство Юань усмехнулся:

– Ты палач, мать-перемать, какую еще работу можешь делать?

– По правде сказать, ваше превосходительство, – заявил презренный, – после казни в Тяньцзине у меня запястье болит, уже меча не поднять.

– Драконье кресло поднимаешь, а меч не поднять? – хохотнул его превосходительство Юань. – Не иначе как после аудиенции у императрицы ты моментально превратился в Будду?

Скот соскользнул с кресла и встал на колени:

– Ваше превосходительство, ваш покорный слуга не смеет, ваш покорный слуга что-то навроде свиньи или пса, мне никогда не стать Буддой.

Его превосходительство Юань ответил холодным смешком:

– Если ты сумеешь стать Буддой, то и любая сволочь сможет.

– Верно говорите, ваше превосходительство.

Его превосходительство Юань спросил:

– Знаешь, что натворил смутьян Сунь Бин?

– После возвращения в родные места ваш верный слуга сидит взаперти и о том, что творится у него за воротами, не ведает.

– Я слышал, Сунь Бин – родственник кого-то из твоих детей?

– Ваш покорный слуга служил в столице, несколько десятков лет в родные места не возвращался, семейными делами покойная жена занималась.

Его превосходительство Юань сказал:

– Сунь Бин стал заодно с бандитами-ихэтуанями, собрал вокруг себя толпу бунтарей, породил споры в разных областях, добавил бесконечных хлопот государю и императрице, и по законам Великой Цинской империи он преступник, достойный истребления девяти поколений семьи.

– Дело вашего покорного слуги – лишь принимать распоряжения и исполнять приговоры, в законах я не разбираюсь.

– По закону ты тоже в числе этих девяти поколений, – заметил его превосходительство Юань.

– Ваш покорный слуга лишь полгода, как вернулся в родные края и – сущая правда – никакого Сунь Бина и в глаза не видел.

Его превосходительство Юань продолжал:

– Сердца людские подобны стали, законы подобны печи. С прошлого года бандиты-ихэтуани неистовствуют, они ненавидят образование, уничтожают все иностранное, вызывают международные конфликты, порождают страшнейшие бедствия. Великие державы сейчас осадили Пекин, обстановка опасная. Сунь Бин хотя и схвачен, но его сторонники еще бесчинствуют по всей округе. В восточных провинциях народ скорый на руку и смелый до дерзости, в уезде Гаоми люди еще более упрямые и неуправляемые. Когда вокруг волнения и смута, то государство в смертельной опасности, без применения тяжких наказаний смутьянов не обуздать. Я сегодня позвал тебя, во-первых, чтобы побеседовать по старой дружбе, а во-вторых, хочу, чтобы ты придумал такой вид казни для Сунь Бина, который мог бы устрашить смутьянов и отвратить других от волнений.

Дослушав до этого момента, я заметил, что глаза негодяя стали излучать яркий блеск, озаряя тощее лицо, похожее на лезвие меча – только что вынутая из горна полоска стали. Его несуразно маленькие ручонки, похожие на двух зверьков, лежали на коленях и с шелестом подрагивали. Я понимал, что у этого скота дрожь не от трусости, в мире, наверное, нет ничего, что могло бы заставить трястись руки палача, истреблявшего людей тысячами. Было ясно, что руки у него дрожат от возбуждения, как у волка, учуявшего мясо. В глазах этой зверюги появилась злоба, хоть он и произносил почтительные и смиренные слова. Да, он – грубый и невоспитанный палач, но, похоже, прекрасно ориентируется во всем объеме знаний цинского чиновничества. Он скрывал невежество, сохранял простоту, усыплял бдительность, чтобы заманить в ловушку, избегал столкновения там, где противник имеет реальную силу, и, прикидываясь дураком, наносил удар в самое слабое место. Он опустил голову и произнес:

– Ваше превосходительство, ваш покорный слуга – человек темный, исполняю лишь наказания по приказу начальства…

Его превосходительство Юань расхохотался, а, отсмеявшись, с разлитым по лицу добросердечием спросил:

– Бабушка Чжао, наверно, опасается навредить престижу семьи, потому и не желает продемонстрировать свое мастерство?

Этот живодер – настоящий демон. Почуяв за шуточками его превосходительства Юаня злоязычие и углядев за улыбкой господина ядовитую гримасу, он соскочил с кресла и бухнулся на колени со словами:

– Ваш покорный слуга ничего не смеет. Ваш покорный слуга уже говорил землякам, что на самом деле боится лишь того, что отнимет у уездных коллег заслуженную пиалу риса…

– Так вот ты чего опасаешься, – хмыкнул его превосходительство Юань, – со способного и спрос больше.

– Раз уж его превосходительство так ценит своего верного слугу, мне нечего и опасаться, я даже не боюсь показаться смешным.

– Говори же, расскажи о всех казнях, которые осуществлялись начальством в народе в прежние эпохи. Только помедленнее, чтобы переводчик успевал переводить заморскому гостю.

– Как говорил вашему покорному слуге его наставник, из разрешаемых уложениями нынешней династии казней самая жестокая – «Казнь тысячи усекновений».

– Ну, это твой коронный номер. Когда ты в Тяньцзине казнил Цянь Сюнфэя, ты изобразил для нас как раз «тысячу усекновений». Штука неплохая, вот только смерть наступает слишком быстро…

При этих словах его превосходительство Юань многозначительно кивнул в мою сторону. Жена, его превосходительство Юань – большой мастер по части уловок, все он видит и слышит, а потому он не мог не знать, что Сюнфэй – мой родной младший брат. И действительно, Юань с улыбочкой уставился на меня. Улыбка напоказ, а вот взгляд колет, как жало скорпиона. И, будто припомнив, Юань меня и спросил: «Начальник уезда Гаоми, слышал я, что этот покушавшийся на меня Цянь Сюнфэй – твой двоюродный брат?»

Ох, жена, меня словно громом поразило, да холодный пот прошиб. Не зная, как быть, я рухнул на колени и стал отбивать поклоны. Вот ведь какая беда свалилась на голову твоего мужа сегодня! Мелькнула даже дерзкая мысль, что, как говорят в деревне, помрешь или жить останешься – все равно будешь лежать торчком вверх. А потому лучше уже говорить как есть, а не скрывать, чувствуя, что совесть нечиста.

– Докладываю вашему превосходительству, – сказал я, – Цянь Сюнфэй – мой родной брат, третий по старшинству, у дяди не было детей, вот он его и усыновил для продолжения рода.

Юань Шикай кивнул и продолжал:

– Да, у дракона девять детей, и все разные. Все письма, что ты ему написал, я читал, сразу чувствуется, что писал цзиньши по двум спискам, из известной семьи. Послания твои красноречивы, написаны грамотно и возвышенно! А вот письмо, которое написал тебе он, ты, наверное, и не читал. В нем он разрывает с тобой всякие отношения да ругает тебя на чем свет стоит. Ты, начальник уезда Гаоми, человек честный и неглупый, а я всегда считал, что честность и есть ум. Эх, уездный, на шапке твоей перья длинные, но птица ты невысокого полета! Вставай!

Жена, ах, жена! День сегодня выпал мне такой неудачный, то одна напасть, то другая. Наливай давай! Ну что ты мешаешь мне напиться и расслабиться?