Текст книги "Чудесные и достопамятные события на Святой Горе Афонской. Рассказы братии Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря"

Откровение афонскому пустыннику на вершине Святой Горы

Воктябре месяце прошлого, 1905 года, за несколько дней пред страшным землетрясением, одному благочестивому и богобоязненному пустынножителю Афона был глас, говорящий: «Иди на вершину Горы, там тебе будет откровение». Но он усомнился и не пошел, но после землетрясения пошел посоветоваться к известному на Афоне строгому подвижнику и молитвеннику иеродиакону русскому отцу Макарию, который ему сказал: «Надо было бы сходить!» По прошествии малого времени тот же глас повторился: «Иди на вершину Горы, там тебе будет откровение». Тогда он пошел опять к Макарию и прочим благочестивым пустынникам посоветоваться, что делать, и говорит, что «я один боюсь туда идти». Тогда ему все сказали: «Возьми с собой товарищей и иди». Так он и сделал.

Когда взошли они на Гору до того места, которое посетила Пресвятая Богородица, то он оставил тут товарищей своих, а сам пошел на вершину, и там, три дня усердно и со слезами молившись Богу, немного ослабел и присел отдохнуть, и в это время предстали пред ним наяву двое юношей и, приподняв его, сказали: «Когда сойдешь с Горы, то говори всем монахам и игуменам, что если они не оставят своей худой жизни, то гнев Божий грядет на Афон: обольется кровию вся Гора или же будет страшное землетрясение, от которого будет местами выходить огонь и страшный удушливый дым, и будут провалы вместе с жилищами и людьми, а которые останутся в живых, то задохнутся тем дымом. Все это будет в будущем, 1907 году. Иди и дерзновенно говори, чтобы все молились и каялись во грехах своих, дабы избежать сего праведного гнева Божия, а что было 27-го числа октября землетрясение, так это есть только вразумление». Тогда пустынник сказал тем юношам, что [его] словам не поверят, а они сказали ему: «Пусть не верят, а ты всем говори». И затем они сделались невидимы.

О чуде Божией Матери

Вистекшем 1860 году наш монах отец Анастасий послал своей матери Гликерии Никифоровне Курловой при письме несколько изображений с чудотворных икон Божией Матери. Она живет в Ново-Оскольском уезде, в слободе Михайловка, при зяте из духовного звания. Получив все это, она пожелала утешить одного страдальца прихожанина, с домом которого была в знакомстве, и с сей целью понесла ему одну из присланных картинок. Человек этот был семейный, имел жену и детей и от тяжкой болезни лежал недвижим на постели около года. Придя в дом его, она спрашивает:

– Что, помнишь ли ты, Константин N, моего сына?

Тот отвечал:

– Как не помнить Алексия Яковлевича! Вы знаете, что, когда я учился у вас в доме, мы вместе тогда как дети играли с ним! И с тех еще лет я помню его!

– Ведь он на Афонской Горе, – сказала благочестивая жена.

– Знаю, – отвечал тот, – знаю и то, что он уже монах.

– Вот он, – продолжала мать, – прислал мне несколько изображений с чудотворных афонских икон, и я принесла тебе.

– О, дайте, матушка, посмотреть! – с жаром усердия произнес больной.

– Я не только посмотреть, но принесла подарить тебе, ибо он прислал довольно. – С этим словом она подала ему изображение Богоматери с чудотворной иконы «Млекопитательница».

Больной принял этот дар как залог к нему милосердия и со всем усердием, с любовию и верою начал лобызать святое изображение и не выпускал из рук до тех пор, пока не заснул. Сон его был продолжительный. Проснувшись – о чудесе! – он ощутил себя совершенно здоровым, даже и следа болезни не осталось!

Видя такое знамение благоволения Небесной Покровительницы ко всем прибегающим к Ней, он, не отлагая нимало времени, пеше отправился на поклонение в Киев, куда у него было обещание побывать еще при прежнем здоровье. Возратясь из путешествия, он написал письмо к отцу Анастасию, описал это великое чудо Богоматери, которое привело и нас в благоговейное удивление. После сего он сделал рамку и, вложив в оную святое изображение Божественной Млекопитательницы, хранит ее как икону чудотворную. <…>

Другой старец, стяжавший великое умиление, от которого слезы из глаз постоянно текли ручьем, – тот много раз видел Царицу Небесную в магерной (поварне), где Она или помогала варить пищу, или мешала в котле веслом, или подсыпала чего-то в кушанье и уходила. Когда же видел, что Она впереди игумена и братии выходит из трапезы, как Игумения игуменов и всех подвизающихся в Ея святом жребии, то упадал ниц при пороге, где лежали всегда магерь [повар], трапезарь и чтец, и орошал пол сладостными слезами. О, блаженны таковые плачущие, яко тии утешатся в Царствии Небесном (Мф. 5:4).

Вознагражденное милосердие

В1902 году, в июне месяце, больничарь Преображенской больницы[25]25
  Преображенская больница находилась в архондаричном корпусе Свято-Пантелеимонового монастыря, у моря.


[Закрыть] отец Н. рассказал, что у него лежал аргатенок[26]26
  Аргат – рабочий-грек, работающий по найму в Русской Пантелеимоновой обители.


[Закрыть] со сломанной ногой. Когда [он] немного поправился, стал проситься на выписку. Отцу Н. стало его жаль, что он совершенно не способен на работу, а потому и дал ему сорок копеек денег и в это время ощутил, что ум сам собой вниманием сошел внутрь груди, где [продолжал отец Н.] «я увидал пресветлый, подобно хрусталю, камень, в коем находилось мое сердце. Радость наполнила мою душу, слезы лились из глаз сами в продолжение трех суток; молитва в продолжение трех дней и ночей не оставляла меня. Под камнем я видел дивное светлое солнце, нашего солнца свет превосходит».

Отец Н. [еще] рассказывал [следующее].

«Бывши десяти лет, [я] был любим всеми за тихий характер, и называли меня ангелом, монахом и апостолом. Видел тогда и сон дивный. Ангелы взяли меня и понесли на небо. Я их дорогой спрашиваю: “А почему товарищей не взяли?” А они говорят: “Они недостойны – все по-матерну ругаются!”

Достигнув неба, я узрел Господа Сава[офа] в сиянии. Смотрю на землю, а от людей исходят малые струи света. Я спрашиваю: “Господи! Что значат струи света?” Господь сказал: “В человеке есть часть Божества, которая и издает свет. Я от Себя душу сотворил”.

Видел Божию Матерь, Она велела читать Псалтирь и не грешить. Показывали мне рай и дом мой, но внутрь не успел дойти – проснулся».

Отец Н. всю Псалтирь знает на память, очень внимательный монах, сохранивший и целомудрие.

Видение змия

В 1905 году, в августе месяце, один монах нашей святой обители был обуреваем блудными мыслями. Встал [он] с постели, помолился с усердием Богу о сей невыносимой страсти и снова лег на кровать, оборотясь к стене лицом.

Вдруг чувствует: кто-то как будто положил на спину холодные руки. Монах лежит, не ворочается и творит про себя молитву. Невидимая сила сбросила его с кровати так, что и кровать упала на пол, а одеяло полетело от него на расстояние пяти аршин. Монах со страхом встал на ноги и со скорбию сотворил молитву «Господи Иисусу Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного», – и в эту минуту из келии в окно вылетел громадный дракон (змий).

Подсады сатаны

Схииеромонах отец Иларий во время бдения вздумал отдохнуть в своей келии и, когда вошел в оную, за собой запер дверь. Вдруг позади себя видит батюшку отца Макария, с жезлом стоящего. Отец Иларий испугался и сделал вид, будто бы пришел в келию посмотреть на стенные часы, устремил взор на них, в это время помысл говорит: «Ведь нужно сделать метание [поклон] отцу игумену и взять благословение», а другой помысл говорит: «Ведь ты запер за собой дверь, как же явился отец игумен?» В это время ощутил робость и перекрестился с молитвою Иисусовою, отчего мгновенно игумен мнимый пропал; на отца Илария напал непомерный страх, от которого он немедля пришел к батюшке Иерониму и все рассказал. Отец Иероним ответил: «Ну, счастлив ты, что не поклонился, а перекрестился, а то бы диавол тебя перекрестил и по-своему благословил».

Вот как вредно и опасно без благословения [что-либо] делать.

Видение Богомладенца Иисуса

Отец Д., раскрывая свою вольную в мире жизнь, говорил, что в одно время, уже будучи здесь монахом, терпел он сильные нападения демона, который внушал ему неотступно, что нет Святых Таин, это обман священников, и тем отвлекал его от приобщения. В такой борьбе стоял он на одном бдении и очень бодро до шестой песни, а с шестой песни до того сон одолел его, что он не мог никак владеть собою. В это-то время еще сильнее демон напал на него помыслами: «К чему эти бдения? Мучают, мучают – из-за чего же? После век не человек будешь! А еще литургию надо стоять! Вишь, вздумал что! Не хочу стоять, не приду на литургию. Что? Приобщаться надо?

Нет, не обмануть теперь! Да что я здесь делаю? Я могу дела делать хорошие, могу быть управляющим в имениях, пойду женюсь, буду жить, а то монашество, монашество, – к чему монашество? Я там в мире буду лучше десятерых монахов». – «Да ты ведь, – говорил ему другой помысл, – уж Д. (монашеское его имя)». – «Так что ж! Я опять буду Димитрий». Но как бы то ни было, а он в этих мыслях пробыл до «Честнейшей», потом и до славословия великого, где еще страх Божий не отступал от него, но, лишь только пропели «Святый Боже» и тропарь, он сел в форму[27]27
  См. примеч. 44 на с. 382.


[Закрыть], скоро заснул и видит: отверсты царские врата и на престоле сидит прекрасный связанный Младенец, как бы приготовленный к заколению, голенький и беленький, хорошенький, так что глядеть бы на него не наглядеться.

Вдруг тайный голос говорит: «Вот, смотри, Д., Кто сидит на престоле, а ты не веришь, что в приобщении бывает истинное Тело и истинная Кровь Христовы, а видишь [теперь], Кто всегда бывает?» Дух его сперся, и душа стала выходить из тела, как бы не терпя более быть в теле; он содрогнулся, испугался и [как] крикнет: «Ах, помилуйте!» Крик его был на всю церковь! Стоящие братия удивились, подходят и спрашивают, что с ним, он отвечает, что немного нездоров. На самом деле едва душа его не вылетела при виде Богомладенца, а потому и закричал со всею силою: «Ах, помилуйте!»

Через некоторое время он выехал в Россию, виделся с родными, и нужно было устроить себя [в какой-либо обители]. Он обегал мысленно монастыри и остановился было на Нямецкой лавре в Молдавии, но совесть громко заговорила в нем, и сколько ни прекословило его самолюбие: как можно возвратиться в прежнее место? – однако голос совести превозмог. И чем же более? Беспрерывно как будто кто ему говорил: «Вспомни, Кого ты видел на Афоне. Где же ты еще это сокровище увидишь и получишь? Разве в будущем веке, но можно ли верить, что, оставив на земле то место, где видел Господа, можно и на небе увидеть Его? О матушка Святая Афонская Гора, нет, мне, видно, не найти роднее тебя. Собирайся-ка, Д.!» И начал собираться, и вот теперь опять живет здесь и благодарит Царицу Небесную, что Она не отринула его.

Дивное вразумление

Инок нашей обители в 1902 году, в августе месяце, обуреваемый сатаною, стал смущаться от иноческой жизни и решился уехать с Афона, но чего-то было жалко. Чтобы разрешить свое внутреннее недоумение, стал просить Царицу Небесную вывести его из затруднения.

В тонком сне узрел Богоматерь в мантии и с посохом, и говорит [Она] монаху: «Что ты Меня тревожишь, чего тебе не хватает? Вы всем обеспечены, живите и будете спасены, Я о вас Сама пекусь, и вот сто пятьдесят дней не была на небе, а все хожу по земле».

О курении табака

Послушник Русского Пантелеимонова монастыря на Святом Афоне Николай, в мире служивший унтер-офицером в 4-м резервном батальоне Камчатского пехотного полка, рассказал [следующее].

В 1858 году батальон наш расположен был на квартирах Казанской губернии в городе Чебоксары. Случилось мне по воле Божией заболеть и отправиться в батальонную больницу; за две недели до болезни моей я дал обет пред Богом более не употреблять курения табаку, к которому я так был привержен, что едва-едва только мог отстать. Болезнь день ото дня становилась сильнее и сильнее, и до того уже, что служители больничные стали [ожидать] кончины моей: дыхание мое остановилось почти, было очень тяжелое, и весь [я] уже охолодел, руки и ноги остались у меня без всякого владения, и начало меня вытягивать, глазам остался самый малый свет, и то разный, а не как бы настоящий. И [когда] видел [я] себя при последних минутах сей временной жизни, благодатию Божию пришло мне на мысль: как же это я умираю без всякого напутствия истинной христианской должности? Не думая уже о том, чтобы я мог исповедаться, но [мысленно говорил: ] хотя бы догадались [служители] попросить священника для необходимого приобщения, в котором состоит вся наша жизнь! Но, к сожалению моему, никто из них не догадался, отчего я часто перебираю губами, но уже без всякого слуху. Это единственное мое было желание – удостоиться принять Святых Христовых Таин, и, к удивлению моему, еще я мог от сей душевной скорби довольно прослезиться, [когда] привел себе на память то, что я умираю хуже всякого грешника.

Через несколько минут окончательно у меня отнялось все, и даже последнее рассуждение, которое могло еще рассуждать доброе и худое, а перед этим я едва мог только услышать от служителей: «Надобно бы нам разыскать восковую свечу, которая зажигается и ставится пред каждым умирающим», – и с тем засуетились.

Как вдруг тут же немедленно видится мне, входят ко мне в комнату три молодца, одетые во фраки и как бы в пуховых шляпах: у одного из них в руках трубка с довольно длинным чубуком, у другого – дорогой вышитый кисет полный, набит хорошим табаком, а третий, как бы начальствующий над ними, опирается на гибкую тросточку; и в таком виде подошли ко мне и встали близко у кровати моей. И [обращается] ко мне опиравшийся на тросточку:

– Знаешь ли ты, что еще жив, и если ты желаешь еще пожить на свете, то покури сего хорошего табаку от моих собратьев, [а коли покуришь,] то будешь еще долго жить.

А я, не подавая им и малейшего повода [заметить] явившийся у меня тогда испуг, отвечаю им смело:

– Жить или умереть, не от вас зависит, а курить я вовсе не намерен.

Они отвечают:

– Как же не от нас? А вот попробуй, покури-ка – и сейчас же оживешь, – и поднесли мне под нос развязанный и открытый кисет с табаком, говоря: – Смотри, один запах что стоит!

Я в ответ им:

– Не искушайте меня, [я] вам говорил, что не намерен более употреблять курения табаку.

А он опять говорит:

– А если так, – относясь к своим двоим, – то копайте пропасть, в которой он должен получить последний конец своей жизни.

И вдруг по приказанию его подпустили какую-то машину, которая и начала так сильно копать и выкидывать землю, что в самое короткое время показалась такая пропасть, в которую ужасно было посмотреть, и можно было полагать, что [она] какая-то бесконечная. И во время копания останавливал их начальствующий бес, покушаясь соблазнить меня:

– А что покурить? – и обращаясь опять ко мне: – Видишь ли сию пропасть? Она готовится для кончины твоей жизни.

И тут я немного смутился духом, впал было в отчаяние, рассуждая в себе: я умираю без всякого напутствования, да не дай Бог, что если еще, к несчастию моему, не окажется на мне креста, который всякий христианин непременно должен носить на шее своей, – и тут же стал приводить себе на память, мысленно рассуждая: когда я умирал, был ли у меня на шее крест? И благодатию Божиею я вспомнил: да, есть у меня на шее небольшой серебряный крестик, и тут я возрадовался духом, рассуждая: итак, они ничего не могут мне сделать, сила креста их не допустит. Как тут слышу тот же знакомый голос:

– А что, покуришь?

Я в ответ:

– Нет, и не подумаю.

– Подкапывайте под кровать его, да провалится с нею и полетит в сию бездну.

И опять слышу – только не боюсь, надеюсь, что крест, который я ношу на шее моей, не допустит меня упасть в сию бездну… Они говорят:

– Мы не боимся твоего креста.

Я говорю:

– Я более уповаю на него, чем устрашаюсь вашей пропасти.

Он:

– Копайте, и поскорее, посмотрим, как он не боится, в одно мгновение полетит. Видишь: две ножки уже над бездной…

Я вижу, только не боюсь, ибо на мне есть крест, который меня сохранит. Они:

– Посмотрим!

Итак, вся кровать со мною уже на воздухе, а я все-таки не падаю в сию мнимую пропасть… И с тем ушли от меня, посрамленные.

Минут через пять, не более, вижу: опять входят ко мне три человека, два – с теми же курительными припасами и так же одеты, а третий – росту низкого, горбатый, а голова как большой котел, на плечах же у него большой громадный дуб, вырванный совсем с корнем. Взявши его за вершину, корнем вверх, подходят ко мне и говорят мне:

– Ты от меньших моих не покурил, то покури от нас.

И говорю:

– Я им несколько раз повторял, что курить я не намерен, вы еще что хотите?

И говорят:

– Они не могли тебя умертвить, а я если только не покуришь, то сим же видимым тобою дубом сейчас же умертвлю тебя.

Я им в ответ:

– Вы такие же дьяволы, как и те; крест, который находится у меня на шее, так же сохранит меня от вас, как и от тех.

Они говорят:

– Мы гораздо сильнее их.

Я в ответ:

– А крест мой сильнее вас всех.

Они:

– Покури, а то будешь каяться!

– Не покурю! Напрасен труд ваш!

Потом он очень громко крикнул мне:

– Берегись! – а своим: – Прочь в сторону, чтобы вас не задеть.

Скоро отшедши к порогу комнаты, которая показалась мне очень длинною, поднявши сколько мог дуб вверх и подбежавши ко мне, с размаху хотел было ударить меня, дабы окончательно предать смерти, но еще, покушаясь, как бы удержался и спросил меня снова:

– А что, покуришь?

Я отвечал:

– Нет, не покурю.

Он говорит:

– Ах! Жаль, что плохо замахнулся, – и опять еще громче закричал: – Берегись, ударю, – с сильным ветром и шумом подбежал ко мне и со всего размаху опустил на меня дуб свой.

И тут же я так сильно испугался, что стал показывать признаки жизни, служители стали брызгать на меня водой, до сего же были они в недоумении, не знали, каким меня считать: умершим вполне нельзя было думать, так как у меня было еще заметно маленькое дыхание, и живым тоже еще более не было надежды. И так надолго оставались в недоумении, а со мною все происходило в это время, как видите, сие вражее искушение.

Казанская Богоматерь

[Рассказал эту историю] отец Мелетий, схимонах; в миру подполковник Василий Николаевич Котельницкий, из почетных дворян Смоленской губернии Вяземского уезда.

Родился [он] в селе Меланья (ныне, в 1901 году, ему 75 лет от роду). По окончании курса наук поступил в Бутырский пехотный полк; участвовал в Севастопольской войне. Затем в 1859 году в звании капитана со своим полком перешел для квартирования в Корсунь Симбирской губернии, где в свободное от служебных обязанностей время познакомился с семейством помещика, потомственного дворянина Василия Александровича Сабанина, происходившего из древнего рода [ведшего свое начало от] владетельного казанского князя Сабана, из татар. Имение Василия Александровича Сабанина, село Знаменки, было недалеко от Корсуни, посему Василий Николаевич часто бывал в доме Сабанина и близко познакомился с его семейством.

В одно время вечером по какому-то случаю в доме Сабанина было много гостей из родных и почетных граждан, был приглашен и Василий Николаевич. В этот вечер, когда все гости и хозяева развеселились, Василий Николаевич Котельницкий сделал предложение о браке Надежде, болезненной дочери В. А. Сабанина. Она изъявила согласие на брак, чему все гости, а особенно родители, были очень рады. Тогда же в присутствии гостей родители Надежды благословили новобрачных сей святой иконой Божией Матери Казанской, которая, благоговейно чтимая, «семейная», была унаследована Сабаниным и его предками от владетельного татарского казанского князя Сабана, современника царя Иоанна Васильевича Грозного. [Сабан] не уступал ему Казани, за что был наказан Богом – ослеп. В сохранившемся предании не указано, сколько времени он болел слепотой, но достоверно известно, как он исцелился. Ослепшему Сабану было видение: ему во сне явилась святая икона Божией Матери Казанской, от которой был глас: «Если примешь христианскую веру и крестишься, я исцелю тебя». Ослепший тут же дал обещание принять христианскую веру и с произнесением обета получил исцеление: стал видеть глазами, как и прежде.

Немедленно принял Святую веру и крестился. По принятии Святой веры Сабан пожелал иметь в своем доме святую икону Божией Матери, которая ему явилась и от которой он слышал глас. Виденная им икона была чудотворная «Казанская», находившаяся в женской общине в Казани; с ней была точная копия в той же общине, называемая аналойной.

Уже после покорения Казани Сабан обратился к царю Иоанну Грозному и просил у него дозволения взять к себе в дом святую икону. Царь изволил, и Сабану была дана святая икона Богоматери – копия чудотворной «Казанской», аналойная.

Сия святая икона, о коей у нас разговор, по наследству от Сабана переходила из рода в род. [Так она] дошла до Василия Александровича, от коего дана в благословение новобрачным Василию и Надежде. Вскоре после сего они были обвенчаны и жили мирной супружеской жизнью неразлучно, и при них была святая икона.

Впоследствии по распоряжению начальства Бутырский полк передвигался в разные места, за коим по долгу службы везде следовал Василий Николаевич, а с ним и жена его Надежда и при них святая икона. Наступил 1877 год, открылась русско-турецкая война. По распоряжению начальства Василий Николаевич в чине подполковника был назначен начальником 7-го Петербургского госпиталя, с коим и командирован на место военных действий в Турцию, а при нем и жена его в качестве добровольной сестры милосердия. По прибытии в Турцию 7-й госпиталь был расположен близ Плевны. Василий Николаевич и его жена Надежда усердно исполняли свои обязанности, и всего более оказывали любовь и милосердие к страдающим воинам. Святая же икона как неразлучная их спутница была установлена в особой палате, пред ней неугасимо теплилась лампада.

Все военнослужащие благоговейно чтили Пречистый образ Владычицы и усердно молились Царице Небесной. Вручали Ей свою жизнь, просили Ее милостивого заступления и помощи… Молитвы воинов не остались тщетными, Владычица мира не посрамила их упования и явила им Свое Матернее милосердие, благодатное заступление и помощь, вполне и очень явственно сознаваемые всеми воинами, как видно было из последующих обстоятельств. Башибузуки[28]28
  Башибузуки (тур. başıbozuk – сорвиголова) – название иррегулярных военных отрядов в Османской империи, вербовавшихся во всех частях империи, но преимущественно в Албании и Малой Азии.


[Закрыть], известные своим свирепством и зверообразием, не один раз покушались истребить госпиталь и всех раненых изрубить, но ничтоже успели в своих зверских замыслах: сколько раз нападали и всегда были отражаемы какой-то необъяснимой силой; самый же госпиталь во время их нападения был окружен огненным светом, от коего башибузуки, как ослепленные, приходили в замешательство и отступали, ничтоже успев. О сем с особенным удивлением рассказывали башибузуки, попадавшиеся в плен к русским. Воины же русские, слыша такие рассказы, еще усерднее молились Царице Небесной пред Ее пречистым образом и со слезами благодарили Владычицу мира за Ее покровительство, помощь и заступление.

После взятия Плевны в войсках стал свирепствовать гнилой тиф (болезнь сия, как можно полагать, произошла от множества разлагавшихся трупов). От сей болезни многие умерли, скончалась и сестра милосердия Надежда – жена и сотрудница Василия Николаевича. В предсмертные часы, но в полном сознании Надежда обратила в страдании своем взоры ко святой иконе Божией Матери Казанской, просила у Царицы Небесной милостивого заступления ее души, приближающейся к исходу; с детской преданностью всю себя вручила Ее Матернему покровительству, молилась о себе и о муже Василии, который тут же при ней был. Умирающая без слов, только глазами просила Матерь Божию быть свидетельницей ее предсмертного завещания. Обратясь к мужу своему, слабым голосом она сказала ему: «Василий! По окончании войны не связывай себя узами второго брака, но исполни свой обет, данный Богу, и вступай в монашество». Сказав сие, мирно скончалась.

«Война окончена, и я, – говорит отец Мелетий, – возвратился в Петербург, немедленно сдал свои дела, от службы уволился и затем вскоре подал в отставку, которую и получил с определением полного пансиона по чину, даже несмотря на то, что о моем намерении поступить в монастырь знали все начальствующие. Освободившись от служебных обязанностей, вспомнил я, – продолжает отец Милетий, – о минувших молодых летах, со всеми переворотами, происходившими в моей жизни, при коих незаметным образом у меня созревала мысль, заветное желание вступить в монашество и укреплялся мой дух к мужественному терпению всего скорбного, в большей части непредвиденного в жизни на пути к Царству Небесному. С особенным чувством благоговения и благодарности молился я пред святой иконой Божией Матери. Вспомнил и свое первоначальное предложение о браке болезненной Надежде, которое сделано мной как будто необдуманно, опрометчиво. И действительно, удивляться следовало моему предложению: знал, что Надежда больная, и, несмотря на это, согласился вступить с ней в брак. В то время сему случаю удивлялся, а теперь благодарю Господа и Его Пречистую Матерь, теперь только вижу, что сим своим как будто необдуманным бракосочетанием я сберег свое здоровье от расстройства и душу от погибели, которая мне грозила от развратной жизни, которой в наше слабое время по большей части подвергаются люди молодые.

Дивны и непостижимы судьбы Божии! И милостивое заступление Царицы Небесной для меня необъяснимо.

Под прикрытием брака, – рассказывает отец Милетий, – я провел большую часть своей жизни мирно, и теперь, на закате дней своих, я был свободен и путь к иноческой жизни не возбранен. За все слава Богу! По окончании служебных обязанностей мне осталось одно – поступить в какой-либо монастырь в Петербурге. О сем мне советовал и даже предлагал преосвященнейший митрополит Исидор, которому я лично был известен, но дух мой не был расположен к местным обителям, и на предложение митрополита Исидора я не согласился. По указанию известного старца иеромонаха Феодосия (подвижник Юрьевского монастыря Новгородской губернии) я собрался и отправился на Святую Афонскую Гору, взял с собой и святую икону Божией Матери Казанской (дело было в 79-м или 80-м году).

Прибыл на Афон благополучно, остановился в Свято-Андреевском скиту, [был] принят в число братства и в 1882 году с высочайшего соизволения и по благословению архимандрита Феодорита удостоен пострижения в ангельский чин (в мантию) с именем Мины.

Несколько лет прожил я в Андреевском скиту здраво и благополучно и затем заболел возвратным тифом. Меня отправили в Константинополь на излечение, святая же икона Божией Матери осталась на Афоне. По прибытии в Константинополь был помещен в Николаевской больнице.

Практика докторов и способы лечения не действовали на мою серьезную болезнь. По свидетельству докторов, мне уже не много оставалось жить…

Слабые и болезненные мои чувства уже созерцали приближающуюся мою кончину, силы все более и более слабели – наступила предсмертная агония; не часы, а, быть может, минуты отделяли мою жизнь от смерти. Молиться не мог, но, чувствуя приближение смерти, к коей я не был готов, воздыхал и просил Матерь Божию дать мне хотя малое время на покаяние и [указать,] как спастись. В таких чувствах находился как бы при смерти и еще более изнемог, и мне явлено было милосердие Божие по ходатайству Владычицы мира. Против моего одра по стене, – продолжает отец Милетий, – я увидел святую икону Божией Матери, пречистый образ Коей был в таком виде. Матерь Божия изображена сидящей в царском величии и славе. На пречистой главе Богоматери – царская корона, украшенная и сияющая. Богомладенец Господь Иисус Христос с выражением творческой мудрости и славы сидел на коленях у Пречистой Своей Матери с левой стороны, поддерживаемый полуогибающей левой рукой Владычицы, на длани же левой руки у Матери Божией был изображен земной шар (знак самодержавия и власти); правая рука Богоматери покоилась на коленях Богомладенца Господа Иисуса, Который в правой руке держал царский скипетр, а левой рукой с указательным пальчиком, приподнятым вверх, символически выражал Свою Божию волю даровать нам небесные блага и, указывая вверх, как бы говорил: “Покайтесь и ищите Царствия Божия”.

Всматриваясь в сей пречистый образ, – говорит отец Милетий, – я как будто забыл о наступающем смертном часе. В это время заметил перемену в виденном мной образе: в левой руке Божией Матери вместо земного шара я увидел потир (чашу), в которую Пречистая Владычица опустила правую руку и, омочив оную в крови, перстами вверху одежды на Своей пречистой груди в ответ на мой вопрос, как спастись, большими буквами написала слово “сердце”. Я внимательно смотрел на сие и после сего вижу: Матерь Божия стала отирать омоченные пальцы руки об одежду на груди, и от сего немного стерлось написанное слово. Затем, обратясь ко мне, с необъяснимой материнской любовью вслух мне произнесла: “Дается тебе срок на покаяние, а икону Мою военную отдай там, где я укажу”. После сих слов виденное мной скрылось, и я почувствовал себя здоровым, немедля встал и всем объявил, что я здоров. Своим выздоровлением привел в ужас и удивление всех служащих, особенно же докторов, – кто из них порелигиознее прославляли со мной всесвятое имя Божие и благодарили Царицу Небесную за Ее чудесное исцеление…

Вскоре после сего, – заканчивает рассказ отец Милетий, – я выехал из Цареграда на Афон, но не в Андреевский скит, а в наш богохранимый Пантелеимонов монастырь, где по милости Божией и благоволению Царицы Небесной я и нашел убежище через посредство русского посла в Константинополе господина Нелидова и по моей просьбе получил благословение добродушного батюшки отца игумена Андрея на жительство в Фиваиде, куда и святую икону Божией Матери Казанской пожертвовал – в церковь [во имя] святых преподобных [отцов] Афонских, в утешение свое у братства Фиваиды. Покрываемый благодатию Божией, еще живу, срок, данный мне на покаяние, еще не кончился. Виденную же мною в Цареграде святую икону Божией Матери с точными выражениями мне написал почтенный иеромонах отец Уриил уже в Фиваиде; изображение виденной мной святой иконы было у отца Уриила – фотоснимок художественной иконы Божией Матери, именуемой “Приснодева”, с надписью: “До рождества Дева, в рождестве Дева и по рождестве Дева”; икона в подлиннике находится в Москве, в храме Христа Спасителя. Святая икона “Путеводительница” написана мне келейно и будет при мне до смерти в утешение и в напоминание о сроке, данном мне на покаяние по смерти, и сия святая икона должна перейти в пользу обители в тую же церковь преподобных [отцов] Афонских.

На иконе – серебряная чрез огонь позлащенная риза; мерою икона вышины в два вершка, ширины в пять с половиной вершков».

[Далее следует подпись: ] Схимонах Мелетий Котельницкий. Пустынь Фиваида Русского Пантелеимонова монастыря