Текст книги "Чудесные и достопамятные события на Святой Горе Афонской. Рассказы братии Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря"

Жизнь монаха Иродиона[29]29
  Рассказ о монахе Иродионе содержится в «Афонском сборнике замечательных происшествий и достопамятных событий» под № 133, но в нашем издании мы приводим литературную обработку данного сюжета, сделанную о. Пантелеимоном (Сапожниковым).


[Закрыть]

Сколько велико милосердие Владычицы к грешному человеку, можно видеть из жизни собрата нашего, монаха отца Иродиона. Родился он в 1822 году в Кумшатской станице, пониже Цимлянской. По званию своему (казак) исполнял службу и, живя в кругу семейном, занимал должность старосты церковного. Не раз приходило ему на мысль, как бы лучше благоугодить Богу, чтобы после смерти не попасть в ад, и хотя находил, что нужно отрешиться от всех занятий суеты и всецело послужить Господу, удалившись в какой-либо из монастырей, но оковы супружеской жизни (его женили против воли на семнадцатом году) связывали его по рукам и ногам, и при таком-то своем стремлении, видя столь важные препятствия к поступлению в монастырь, он часто приходил в изнеможение духа, не зная, что ему делать и как поступить…

Следствием такого стеснения он слезно просил Господа и Небесную Царицу наставить его на путь спасения и послать ему необходимую помощь, ибо со своей стороны находил, что нет ему возможности освободиться от громадных препятствий, возложенных на него миром в обязанностях семейного быта. Он знал, что жена его не согласится отпустить на монашество[30]30
  Ибо он и говорил жене кое-когда о сем, но она и слышать не хотела. – Примеч. о. Пантелеимона.


[Закрыть], хотя и дети (уже взрослые) не имели особенной надобности в его попечении. Много раз приходила мысль оставить их и укрыться куда-либо в неизвестное место, где и провести остаток дней своих, работая Господу, но при всей светлости такой мысли он находил, что она неудобоисполнима и тем более что, не будучи наставлен опытным руководителем, он мог увлечься обольщением вражеским и таким образом погубить труд свой. А посему недоумение сие более и более приводило его в новые затруднения! Конечно, все это не могло утаиться от прозирающего сердца и утробы Господа, и Он длил время, чтобы Илья (так имя его в мире) более прилепился к Нему любовию и взыскал Его всесильной помощи. И вот однажды, по строению Божию, он в Новочеркасске в одном саду купил винограду и от хозяйки оного услыхал разговор о Святой Горе Афонской, о которой говорили, что она есть жребий Царицы Небесной, что Владычица Сама там управляет невидимо, что там нет женщин и живут одни только монахи, и знала некоторые чудеса, кои она передала ему.

Все это его не только тронуло, но и потрясло до глубины души. Никогда не слыхал он о Святой Горе. Все чувства души и внешнего слуха он приложил к разговору, боясь проронить какое-либо слово: душа его вся была в восторге и непонятно для него радостно волновалась, но он подавлял сии чувства, дабы не обнаружить своего давнего желания, хотя слезы давно катились невольно из глаз его. По времени он спросил у одной благочестивой женщины, жившей при церкви, что если он отправится на Святую Афонскую Гору, то угодно ли это будет Матери Божией, когда у него должна остаться жена, сын, и притом допустит ли Она его до Своего жребия, – по множеству его грехов. Хотя говорил он с женщиной, просфорницей, но, как говорит авва Дорофей, что если кому нужно узнать, что ему делать, и не имел он кого бы вопросить о сем, то и сарацинскому сердцу возвестит Господь отвечать согласное воле Его святой. Так было и здесь. Господь умудрил сию женщину отвечать ему так: «Если ты хочешь узнать о сем, то попостись в пятницу и молись Царице Небесной, чтобы Она открыла тебе Свою волю и [подала знак,] примет ли Она тебя, и молись так, чтобы не переставать до тех пор, пока не свалишься невольно и не заснешь на самом месте молитвы, не разбирая того, в чем бы ты ни был, в сюртуке ли, шубе ли или еще в чем».

Положа на сердце такой совет, он исполнил его буквально. После поста в день пятничный (под Рождество или подобный праздник) он действительно молился не переставая, дотоле пока сама природа не превозмогла его усилия. Оставалось немного уже до утрени, он на одном поклоне забылся – и вдруг видит: в головах его, где он лежит, сидят во свете Небесной славы три девицы неизреченной красоты. Он вскочил и по какому-то внутреннему чувству сей же час пал на колена и, сложа крестообразно на груди руки, спросил:

– Скажите мне, кто из вас Царица Небесная?

И сидевшая в средине сказала:

– Я, что тебе нужно?

Он упал Ей в ноги и в сокрушении духа возопил:

– Матушка Царица Небесная, гожусь ли я в Твой святой жребий Афон и приимешь ли Ты меня?

– Годишься, – отвечала Владычица, – иди, только раскайся во всем, в чем виновен. Об тебе давно пекутся Архангелы и Ангелы.

В это время ударили в колокол к утрене, и он вскочил, преисполненный духовной радости и слез от видения Божественного лика Владычицы, Ее несказанной красоты, небесного благолепия, и от слов Ее вся внутренность его как бы таяла от умиления, он не мог удержаться от рыдания. Красота и сидевших с Ней была неизобразима.

Все это так было явно, что не могло укрыться от домашних. Жена, спавшая в другой горнице, слыша что-то необычайное, спрашивает: «Что с тобой, Илья N?» Он не утаил и сказал: «Ну, теперь прощай, жена! Не считай меня своим мужем, более ты меня не увидишь. Сама Царица Небесная велела мне идти в Афон» – и передал ей слова Богоблагодатной Девы. Жена, дотоле упорная и не соглашавшаяся на желание мужа, в это время просвещенная и орошенная посетившей ее благодатью, сказала: «Бог да благословит тебя! Ступай! Видно, мне суждено одной оставаться».

Оставив жену, он отправился к утрене, со слезами благодарил Небесную Заступницу за столь милостивое промышление о нем и начал помышлять, как ему ехать, куда и с кем. Конечно, врагу спасения это не понравилось, на таковое пламенное его стремление он устремился с равносильными своими кознями, кои без всесильной Небесной помощи побороли бы его, ибо не только родные, но и священники все и многие из жителей были вооружены диаволом, уговаривали и препятствовали его намерению, хотя в то же время большая половина радовались его стремлению. Но, проходя все это молчанием, ибо после священники и другие противившиеся его стремлению, разобрав дело зрело, сами начали содействовать его отправлению, скажем главное: но завистник спасения не ограничился сим.

Однажды, разузнавая о таком дальнем путешествии, он узнал, что с Афона пришел какой-то монах, у которого он может узнать все для него нужное. С радостью поспешил к нему Илья N, но здесь готовилось ему запятие, новая кознь лукавого! Ибо этот чернец, выбывший [со Святой Горы] по немощи своей и искушению (как и вообще все выезжающие отсюда), сказал ему, что многие бывают на Афоне, но не все гожаются: иные два-три года поживут и уезжают опять; иные пять-шесть лет – и тоже уезжают, потому что не годились для Афона. Такое сведение произвело глубокое впечатление на Илью. Он стал размышлять: можно ли уже ему отправляться, когда и он, проживши пять-шесть лет, опять воротится? «К чему и ездить, особенно потому, что теперь у меня и дом, и сады, приносящие доходы, и другие заведения; сын вскоре вступит на службу, дома хозяйничать некому, все расплывется, распропадет, и когда он вернется, то останется ни монахом, ни хозяином и только будет жалеть о своей неразумной поездке, а потому лучше всего не ездить, не трогаться с места, а жить как прежде». Составивши такой план, Илья погряз бы в сей козни вселукавого диавола, если бы, по неимению наставляющего по Бозе, Владычица Сама не ободрила его новым посещением.

Он не оставлял молитвы, и вот однажды в тонком сне он видит, что стоит среди многого народа в неизвестном ему месте. Вдруг незнакомый ему воин идет спешно и, раздвигая народ, говорит: «Отступите, сейчас Царица будет идти!» Илья во всю свою службу, которая проведена на Кавказе, частью в Польше и даже в Петербурге, ни разу не видал императрицы и думает: «Вот теперь посмотрю и я царицу», – только недоумевал: кто бы это был такой воин? Величественный вид его и красота заставляли думать, что этот воин – близкий Царице. «Уж не Константин ли это так старается для своей снохи?» – подумал Илья. При этих размышлениях вдруг раздался народ, и он увидал идущую Царицу. Она была высока ростом, одета в монашескую мантию, но за наметкой на камилавке он не видал Ее лица. Поравнявшись с ним, Она дала знак головой на него тому воину, который очищал для Нее путь, сказав что-то ему. Тот приблизился к Илье, и здесь невидимо кто-то ясно сказал ему: «Теперь спрашивай, что тебе нужно». С чувством благоговения обратясь к чудному оному воину, бывшему в каком-то не виданном им одеянии и вида приятного, лицом полного, бело-светлого, – величие неземное сияло в нем, – он спросил:

– Великий ты воин! Я хочу на Афон, могу ли я там быть?

– Можешь, только ступай! Вот тебе веревочка, возьми ее, да смотри – держись за нее, не отступай, что бы ни было тебе. Теперь иди с Богом!

– Да где ж я вас там найду? – возразил Илья.

– Не сомневайся в этом, только ступай, мы тебя там встретим.

– Но и еще осмеливаюсь спросить у вас: что, можно ли там, на Афоне, заслужить мне золотой венец?

– Можно, только держись крепко за веревочку, хотя кряхти, да держись!

Это видение еще более утвердило в намерении Илью, и после оного уже ничто не занимало, не увлекало его; даже грозный дотоле натиск со стороны богатой родни жены не охладил его в принятом намерении, и он говорил: «Хотя умру даже на самом пути или здесь на месте, борясь с препятствиями, но не отступлю от Царицы Небесной, – иду в Афон!»

Увидев тоже непреклонное его намерение, все перестали препятствовать ему и только говорили: «Бог да поможет тебе». После сего он собрался, и в сопутствии другого казака из своей же станицы, бывшего ктитора церковного, который внял советам его, отправились.

По смотрению Божию, Илье в Константинополе пришлось некоторыми словами убеждения и вещественной помощью содействовать одному молодому человеку, выехавшему с Афона, возвратиться опять, и он взялся привезти его на свой счет. Чрез сего-то облагодетельствованного им был и сам облагодетельствован, ибо по прибытии на Святую Гору они прежде прибыли в Ильинский скит, где есть довольно монашествующих и из казаков, но при всех там оказанных ему ласках дух его не мог никак расположиться остаться на всегдашнее жительство.

В это время привезенный им молодой человек посоветовал отправиться в Руссик. И какая же тут чудная была встреча! Он в числе прочих поклонников прибыл в наш монастырь перед вечерней, так что они не успели напиться чаю, как ударили к вечерне. Для ускорения после чая сократили их путь с фондарика в церковь, проведя через алтарь, и его поставили впереди правого клироса, как раз против большого изображения на южных вратах иконостаса святого великомученика Пантелеимона, сбоку которого находится образ Покрова Богоматери. Вечерня шла. Он стоял впереди всех и, рассматривая изображение святого великомученика, недоумевал: кто бы это был такой? Если бы Спаситель в молодых летах написан, так это не Спаситель!

Если Архангел Михаил? Нет, и тот не такой. Всматриваясь, он узнает в нем того самого воина, который распространял в видении дорогу Царице Небесной, и сознает в душе, что он непременно должен быть хозяин этой обители, хотя имени ее и сего угодника он ни от кого еще не слыхал, только теплые слезы, невольно струившиеся из глаз, свидетельствовали ему, что он не ошибается, а потому, обратившись к сему, сознаваемому им как хозяину, Илья сказал: «Не пойду я от тебя! Как хочешь, – никуда я не пойду от тебя, прими меня в твою обитель».

Обратясь к изображению Покрова Богоматери, он еще более утешился, как бы принимая уверение, что сей воин и Матерь Божия принимают его под свой покров. После чего по обозрении всей Святой Горы он опять пришел в наш монастырь, усердно просился, старцы его приняли, и в прошлый Великий пост (около года назад) его постригли в мантию с наименованием имени Иродиона.

Обо всем этом он лично мне передавал сего 1861 года, января 29-го. Говорил как-то и прежде, но не все, да и то я забыл, а потому, чтобы и на сей раз не случилось того же, я поспешил заметить.

Еще до выезда его из станицы жена, когда [Илья еще] ничего не объявлял о своем желании ехать на Афон, видела достозамечательный сон. Будто пришли некие честные два монаха и говорят [ему]: «Будет тебе здесь жить, пойдем отсюда». Велели ему встать, и при этом один разрубил его пополам! Жена ахнула, говоря: «Что же это вы сделали?» Но они сказали: «Ничего, будет здоров!» Потом очистили его внутренность, всю дрянь выбросили, обмыли, посыпали чем-то, сложили, дунули на него, и он опять стал цел. После чего они обратились к жене его и сказали: «Ну теперь мы уж возьмем его, теперь ты не можешь уже держать его», – затем и повели его за руку. Вследствие чего жена просила его не предаваться веселостям при женитьбе в это время сына, думая, что сон предвещает ему или смерть, или равносильное ей событие. Но это послужило самым первым доказательством ему, что он отрешится от суеты мира и отправится в Афон, о котором только что услыхал в то время.

О монахе Геласии-болгарине, за неисполнение обещания получившем вразумление[31]31
  Записано о. Пантелеимоном (Сапожниковым). О нем в «Русском Афонском отечнике» сообщается следующее: «Архимандрит Пантелеимон (в миру Павел Иванович Сапожников) поступил в Руссик в 1857 году. Послушание проходил заведующим канцелярией, после жил на Ближней Георгиевской келлии. По приглашению Священного Синода и по благословению старцев обители в 1876 году выехал в Россию. Преставился в сане архимандрита в Киренском Тобольском монастыре. Автор книг: “Сказание о посещении Богоматерью Святой Афонской Горы и в русском монастыре”; “Об открытии и освящении Афонской часовни в Москве”; “Посещение Афона русским архипастырем Александром, бывшим епископом Полтавским”; “Письма c Афона о современных подвижниках Афонских”. Оставил также дневник (АРПМА. Док. № 450). Сохранились копии его записей о разных чудесных явлениях (АРПМА. Док. № 524 (оригинальная рукопись); № 518. Л. 648–728)» (Русский Афонский отечник XIX–XX веков. Т. 1. Святая Гора Афон, 2012. С. 623).


[Закрыть]

Раскрывая пред Вами дивные дела Бога, совершившиеся в России чрез святого Его угодника великомученика Пантелеимона, почему же, скажете Вы, я опускаю те, которые он являет здесь [на Афоне]? Неужели он чудодействует только в России, а здесь нет? Не допускайте до себя таких мыслей. Он и там и здесь – один и тот же и чудодействует преимущественно не по месту, а по усердию призывающих его в молитвах и ищущих его действительной помощи!

Впрочем, чудеса нужны более там, где слабеет дух веры и благочестия, где необходима поддержка христианству сильная, так сказать, чувственная, осязательная, но здесь, когда все заняты одной мыслью благоугождения Богу, все ищут единого на потребу, то в таком случае сильное возбуждение к соревнованию в благочестии со стороны благодати, когда каждый неуклонно следует гласу совести, уже не так нужно. Впрочем, они [чудеса] проявляются и здесь в известной мере, и для Вас довольно бы и сказанного, что до четырехсот человек братии содержится, и все нужды монастыря обеспечиваются одной милостыней, которую каждый год святой предстатель наш, как бы содействуя Благопромыслительнице Владычице нашей, подает столько, сколько нужно бывает к удовлетворению необходимейших нужд обители.

Однако передам любви Вашей нечто чудное, совершившееся здесь в последние десять лет. На Святую Гору каждый год осенью приходят болгары – партиями для найма по разным работам, бывающим в монастырях. Народ очень, очень бедный, и получают они плату незначительную; впрочем, мастеровые получают по мастерству своему, каждый соразмерно своему знанию и занятию. Таким точно образом лет тридцать назад прибыли несколько человек на Святую Гору для заработания чего-либо, в числе их был один болгарин, еще в первый раз пришедший на Афон и не знавший, где ему определиться на работы и чем заняться, чтобы полезней было. В этих размышлениях он обратился с усердной молитвой к святому великомученику Пантелеимону, прося его помощи и обещаясь, если он заработает столько-то, послать эти деньги вдове тетке с сиротами, дочерьми ее, а самому остаться в его обители на монашество. После такой молитвы он поступил за условленную плату в наш монастырь, но заработки его были незначительны. Вскоре устроением Божиим он перешел с той же целью в монастырь штатный[32]32
  Штатными называли особножительные монастыри. При особножитии, или идиоритме, монах может владеть личной собственностью и, за исключением участия в уставных церковных богослужениях, следовать своему собственному распорядку. Необходимые для функционирования обители должности насельники исполняют за определенную плату. При таком образе жизни инок имеет больше соблазна впасть в своеволие. До недавнего времени многие афонские монастыри были особножительными, ныне все двадцать обителей Святой Горы являются киновиями, общежительными монастырями. Нужно сказать, что Русская Свято-Пантелеимонова обитель на протяжении почти всей своей истории (кроме второй половины XVIII в.) оставалась киновией.


[Закрыть], где содержится и большее число рабочих, и выше цена платится. И там-то содействием скорого помощника святого великомученика Пантелеимона, коему он молился о сем, приобрел он в два года столько, что другие все, и опытнее его в делах, не могли приобрести и в десять лет!

Видя порядочную сумму денег, он начал размышлять так: на эти деньги можно купить домик и, женившись, жить в счастии семейном, ведь все равно можно и там [в миру] жить благочестиво, можно и там спастись, ведь не всем же мирянам идти в ад. И, разочтя в мыслях, какие и как он может выполнять добродетели, решительно положил направить стопы свои восвояси, только нужным нашел зайти поклониться мощам святого великомученика Пантелеимона, который так щедро помог ему, поблагодарить его и идти. Так и сделал. Приложась к мощам и сделав по мыслям пожертвование, он счел довольным ограничиться сим внешним образом, и, чтобы еще более успокоить себя в совести, которая напоминала ему об обете, он сказал: «Ну прости меня, святой великомученик, монахом я раздумал быть, а вот отправляюсь домой и намереваюсь там жить во благочестии христианском». Это и тому подобное сказавши, он пошел из монастыря по узкой тропинке, но не дошел еще и до первого креста ([какие ставятся] здесь при разведении дорог), как невидимо был поражен кем-то, как параличом, и упал, сделавшись недвижим. Бывшие с ним или шедшие по тому же пути, увидев его в таком положении, достали носилки и на руках принесли его в монастырь, где он, сознавая свое заблуждение и грех нарушения обета, чистосердечно раскаялся и, ожидая неминуемой смерти, усердно просил пострижения. Здесь нужно было видеть чудо при чуде, ибо разбитый страдалец не владел ни одним членом, а ему оставлен был один язык свободным, и ясно для чего: чтобы он мог принести исповедь и открыто сознаться в своем преступлении. В таком разе старцы не отказали ему в пострижении, видя притом как бы ясное указание святого великомученика, который за тем и привлек его в обитель. После того ни он, ни другие не чаяли, чтобы мог он быть живым. Но святой чудотворец не остановился на этом, а как безмездный целитель воздвиг его от такой болезни, но не вдруг, а постепенно, и в два года он выздоровел [со]всем, кроме что не может способно владеть одной рукой, кисть которой согнута, и твердо владеть одной ногой. В таком положении, как бы в воспоминание, он остается и доныне, он жив и теперь (1861 год). Имя его – Геласий.

Видение инока

Провождая жизнь свою на Святой Горе Афонской, в Русском Пантелеимоновом монастыре, более пяти лет нахожусь в многоскорбном состоянии: Божиим посещением одержим различными недугами, а преимущественно внутренним страданием от хронического воспаления легких и от катара желудка, так что вышеупомянутые болезни не позволяют мне заниматься никаким делом. Еще прискорбнее то, что нередко я лишаюсь общебратской церковной молитвы, а также и обительского послушания.

Вероятно, Господь послал все эти скорби за мои великие грехи и беззакония. Благодарю Господа за Его милостивое ко мне ниспослание, буди имя Господне благословенно вовеки.

Таину Цареву добро хранити, дела же Божия открывати славно (Тов. 12:7). Проводя святую седмицу великого торжественного праздника Христовой Пасхи, по обычаю все наши братия готовились на всеночное[33]33
  Так в оригинале.


[Закрыть] бдение. Возвратясь из трапезы в свою келию для обычного отдыха, я долго лежал в нестроении духа, перебирая свои мысли туда и сюда. Время было около полудня. После всего этого читал я со вниманием 12-й псалом. Во время оного чтения начал как будто забываться, и в этом тонком забвении чувств кто-то меня стал будить и говорить мне: «Что ты спишь! Посмотри, как идут по мытарству». Я взглянул и вижу двух схимонахов в полном иноческом облачении, как они были пострижены, идущих по воздуху и сопровождаемых двумя Ангелами по правую сторону. Шли они, как бы подымаемы воздухом, и не очень круто, как бы подымались на не совсем крутую гору, и этим путем дошли они очень высоко и вдруг остановились у какой-то духовной заставы.

Первый из них без препятствия зашел в оную заставу, и там послышался необыкновенный шум: слышно было очень много различных грубых голосов, сопровождавших его [когда он отправился] далее, с каким-то на него негодованием. А другой инок как только приблизился к этой духовной заставе, то сейчас же начал оттуда спускаться вниз с воздетыми к небу руками, от воздуха мантия его раздувалась на нем, а он непрестанно говорил: «Господи! Господи!!» С этими словами опустился он на землю, а потом совсем опустился в землю. Тем видение кончилось.

Долго от страха трепетало во мне сердце. Наконец я возблагодарил Господа за Его милостивое откровение, яко утаил еси сия от премудрых, и открыл еси та младенцам (Мф. 11:25). Видение продолжалось не более десяти минут, и которое оправдалось на самом деле, а именно: второй монах оказался нерастлевшим[34]34
  По древнему афонскому обычаю погребают монахов без гробов, завернув только в мантию. Хоронят почивших в могилу сравнительно неглубокую (около метра). Через три года ее откапывают и по цвету костей судят о загробной участи усопшего. Кости белого цвета свидетельствуют о помиловании, прощении грехов и спасении; желтого цвета – о том, что усопший удостоился большей славы. На еще большую славу указывают благоухание и истечение мира. На черепе делают надпись – имя, год кончины – и кладут на стеллаже в братской гробнице. Остальные кости складывают в братское хранилище. Если тело за три года не разложилось, это считается дурным знаком, значит, на то есть причины, требующие усиленных молитв. Тела черные и смрадные свидетельствуют о великих грехах покойника.


[Закрыть].

Что такое тартар

В1861 году во время бдения на день святого Евфимия Великого один из братии (впоследствии иеромонах нашей обители отец Платон; в 1875 году выехал по своей воле в Россию, потом возвратился на Афон и скончался на какой-то келлии Ставроникитского монастыря) покаянно удивлялся своей холодности, что нет в нем ни страха Божия, ни внимания, ничего истинно монашеского. Все бдение провел он весьма трезвенно, прося у Господа послать ему страх Свой.

Эта мысль занимала его и во время литургии. После трапезы, легши на койку, начал читать книгу и остановился на размышлении о своей холодности и что нет у него содрогания о себе, и заснул. Вдруг видит: входит к нему благолепный старец, в котором он разумел преподобного Евфимия Великого, с одним учеником своим. Старец, подойдя к брату, спрашивает его: «Не хочешь ли ты видеть тартар?» Брат просил показать, и они пошли.

Прежде всего шли они каким-то необозримым полем и приходят к зданию огромному, у которого двери отперты, и, еще не вступая в оное, [ощутил брат, как] холод повеял от обиталища того. Вступив же в здание, [почувствовал он, что] чем дальше шли они, тем холод становился нестерпимее, так что наш брат воскликнул: «Нет, отче, не пойду дальше, не пойду, быть может, ты меня тут еще оставишь?» – «Не бойся, – ободряя, сказал старец, – иди за мной, ничего не будет». Так они прошли четыре отдела, или двора, и на каждом из них брат более и более не соглашался идти дальше, ибо в нем все застывало, но, ободряемый святым Евфимием, продолжал идти. Вступили они уже в пятый двор, [и] здесь брат закричал, не вынося лютого холода, просил вернуться, так как у него нет сил, [говорил,] что он сделался недвижим. Здесь святой Евфимий взял его за руку, привел к бездне, находящейся в пятом дворе: в эту бездну нужно было им опуститься. Тут брат возопил: «Не могу, отче, не могу, выведи, Бога ради, меня отсюда, а то я задыхаюсь от холода». Но преподобный Евфимий опустился с ним несколько и дал ему ощутить на самое мимолетное мгновение холод тартара, отчего брат пришел в совершенное оцепенение и чаял уже конечной смерти, – при чем он и проснулся.

Нестерпимый холод пронизал все его члены, он изнемог до крайности и от страха и холода рыдал неудержимо, так что три часа после этого не мог прийти в себя. По смотрению Божию к нему зашел иеромонах отец Геронтий и спрашивает, почему у него так страшно холодно. Брат рассказал отцу Геронтию о случившемся с ним, и что он никак не может опомниться от ужасного видения, и что холод, чувствуемый отцом Геронтием, есть одни остатки холода тартарского.