Текст книги "Цацики и любовь"

Мони Нильсон
ЦАЦИКИ И ЛЮБОВЬ

Рекомендации

Об авторе

Шведская писательница Мони Нильсон-Брэнстрем родилась в 1955 году в Стокгольме. Известность ей принесла серия книг про мальчика Цацики и его самую лучшую на свете Мамашу, которая играет на бас-гитаре, умеет ходить на руках и изображать Умирающего лебедя. Эти книжки переведены на 20 языков, а еще в Швеции по ним сняли несколько фильмов, которые знают и любят все дети Европы.

СМЕШНОГО БОЯТЬСЯ – ПРАВДЫ НЕ ДОБЫТЬ

Меня совершенно не удивляет возникновение закона[1]1
  Федеральный закон № 436 от 29 декабря 2010 года «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию»


[Закрыть] о вредоносной для детей информации. Его появление – лишь один из симптомов общей дезориентации и тревоги, связанной с принципиальным изменением во взаимоотношениях мира детей и мира взрослых. Мы давно, а именно с 1960-х годов, наблюдаем так называемое исчезновение детства как социально сконструированного понятия. Граница между мирами детей и взрослых изменила свои очертания. Появились кидалты – взрослые дети. Они сохраняют детские увлечения, долго не создают семью, одеваются, как подростки, лет до сорока. Они часто успешные профессионалы. Раньше несомненным считалось, что ребенок должен приспособиться к миру взрослых. Было понятно, как происходит это приспособление или социализация ребенка: обучение грамоте, овладение определенным набором знаний и умений, постепенное, по мере взросления, открывание ребенку секретов взрослого мира. Однако знаний стало так много, что «джентльменский набор» создать уже невозможно. Теперь нужны другие компетенции – умение работать с информацией, анализировать ее, презентовать. Исчезли и общепринятые представления о том, как правильно воспитывать детей, чему и как учить, что давать смотреть, что читать. Вот наше государство и озаботилось этим вопросом в аспекте информации. Создает эти самые представления – какую информацию детям предоставлять, а какую нет.

Я вспоминаю дивный фильм «Тот самый Мюнхгаузен». Герцог, правитель той местности, очень шить любил и придумывал разные фасоны платьев. В этом он был принципиален – война там, казнить кого, миловать, это можно решать по-разному, а вот накладные карманы мы никому не позволим носить. Чудовищная алкоголизация населения, родители-алкоголики у огромного числа детей, инфантицид, насилие над детьми физическое, я уж не говорю об эмоциональном, везде, где дети беззащитны, начиная от школ и кончая интернатами и домами ребенка – это одно дело, а вот информацию, которая может содержать нецензурную брань, мы никому не позволим детям предоставлять. И неважно, что эту самую брань ребенок слышит в любой толпе. Что-то в этом есть. Информация – великая сила. Кроме шуток.

Возьмем волшебные сказки. Поколения детей читают одни и те же сказки и получают от этой информации много полезного и прекрасного. Что там такое, что годится и ребенку XIX века, и ребенку XXI века? Дело в том, что в волшебных сказках содержится информация, которая помогает детям справляться с трудностями своего психического развития. Не бывает психического развития без проблем независимо от того, в какое время живет ребенок. Перед ребенком встают вопросы, ответы на которые он не может узнать у своих родителей, потому что он не всегда может эти вопросы сформулировать. Мир для меня опасное место или уютное? Мама точно меня любит? А папу? Кого больше? Когда меня ругают, то по-прежнему любят? Я умру? Мама и папа умрут? Когда я сплю, я живой? Я точно проснусь? Что я могу сам? Я хороший или плохой? Я вообще какой? Это очень приблизительный и неполный список. Всё это неясно, поэтому страшно. Даже если ребенок и получает ответы от взрослых на эти вопросы, он не успокаивается, потому что нет ответов навсегда. Сегодня меня любят и хвалят, а завтра? Ребенок может решать такие проблемы почти каждый день. В волшебных сказках есть ответы, они всегда одинаковые, текст тот же, поэтому ребенок, занятый какой-то внутренней проблемой, хочет слушать одну и ту же сказку каждый день.

Но волшебные сказки покрывают область детских проблем лет до семи-восьми. Это не означает, что у более взрослого ребенка нет психологических проблем. В старшем возрасте на помощь ребенку приходит детская литература. Описывая главные вопросы внутреннего мира ребенка, варианты жизненных решений, художественный текст сообщает ребенку, что его внутренние темы волнуют не его одного. Детская литература создает картину нормы для ребенка, говорит ему: то, что с тобой происходит, нормально, так бывает, это не делает тебя плохим, выход есть. Не менее важно и то, что хорошая детская литература показывает ребенку мир старших как нечто привлекательное, симпатичное, адаптируя его к детскому восприятию.

Такова книжка «Цацики и любовь» Мони Нильсон. Про мальчика Цацики написано несколько книг. Мальчик растет, и каждая новая книжка описывает его жизнь в новом возрасте. Вот эта – про младшего подростка. Всё, что в ней описано, происходит с большинством мальчиков 10–11 лет, и это реально важные события и важные переживания. Книга начинается со смерти дедушки. И страх этой смерти, и нежелание быть рядом с умирающим, и невозможность почувствовать горе, и связанные с этим чувства вины и стыда, и затем приход страдания и переживание его – всё это описано точно и деликатно. Любой ребенок, даже тот, чьи родители боятся его переживаний и по своему малодушию скрывают от него смерть, болезни и страдания, сможет понять, что смерть естественно включена в течение жизни, что уход близких людей приносит страдание, но его можно пережить. Что не нужно бояться горя, что смерть – это не только про необратимость, про «никогда больше», но и про память, про любовь, которая остается в душе после того, как человек уходит навсегда. Прекрасно описано, как ритуалы прощания и похорон помогают справиться с горем и принять смерть. Дети обязательно должны принимать участие в похоронных ритуалах. Тогда процесс горевания начнется и закончится. Если же скрывать от ребенка смерть, обманывать его, сообщая, что родной человек то в больнице, то в командировке, ребенок поймет только то, что страшные догадки и страдания ему не с кем разделить, что нет ему утешения и взрослые не опора.

Чудесно описаны всякое веселье и смешное хулиганство, мелкое вранье и верная дружба. Шведы вообще в этом деле мастера. Кажется, что каждый шведский ребенок – веселый, активный выдумщик, который всегда может рассчитывать на прощение взрослых. Хочется это шведское отношение к детям растянуть на области справа по карте, но об этом можно только мечтать.

Цацики счастливо влюблен. Его эротические порывы чисты и трогательны. Всё ограничивается поцелуями. Ни грязного подглядывания, ни нелепого стыда, ни невротической двойственности, когда мальчик не понимает, почему сегодня тянет к девочке, а завтра видеть ее не хочется. Чувство ясное, постоянное, доверчивое и взаимное. Просто эталон того, как правильно должна протекать подростковая любовь, где есть и чувства, и дружеское общение, и телесность.

В общем, эта книга – энциклопедия взаимопонимания детей и взрослых. Здесь и эмоционально завершенный развод, где папа и мама остались в диалоге, вместе выращивают сына, а личную жизнь строят отдельно, без каких бы то ни было претензий друг к другу. Здесь и отчим, который дружит с пасынком, не обижает его ни разу, ну, может, разочек, когда продает свой мотоцикл без предупреждения, но потом прощения просит. И даже роды прямо в машине, когда вся семья принимает новорожденную девочку – и папа, и брат. Всё, что естественно, не травмирует ребенка. Если его взрослые спокойны и уверены друг в друге и в себе, то подросток может все явления жизни понять правильно.

Очень утешительная книжка, однозначно полезная детям и взрослым, но как-то плохо согласующаяся с законом о вредной информации. Это делает ей честь.

Анна Варга,

кандидат психологических наук, заведующая кафедрой системной семейной психотерапии Института практической психологии и психоанализа, председатель правления Общества семейных консультантов психотерапевтов, член трех профессиональных ассоциаций, автор 54 научных и научно-популярных статей и двух монографий

АГИОС АММОС

Жара стояла невыносимая, и Цацики страшно хотелось купаться, но он чувствовал, что для купания сейчас не самое подходящее время, ведь дома при смерти лежал дедушка Димитрис. Цацики сидел в лодке Яниса и ловил рыбу. Так хоть ноги можно было свесить в воду.

– Цацики! Цацики! – на всю деревню прогремел голос бабушки Марии.

Какая-то собака навострила уши и залаяла в ответ, заорал петух, нарушив послеобеденный отдых жителей деревеньки, семейка туристов остановилась прямо посреди улицы, недоуменно озираясь по сторонам.

Цацики вздохнул и смотал леску. Ему не хотелось идти домой. Ему вообще не хотелось быть здесь, в Агиос Аммосе, потому что это лето оказалось совсем не таким, как он ожидал.

Папа Янис строил гостиницу. За рабочими нужен был глаз да глаз, и он целыми днями пропадал на стройке, а остальное время сидел у постели дедушки Димитриса и держал его за руку. Строительство отеля оказалось дорогим предприятием, поэтому Янису пришлось продать свой дом в Навозном переулке немецкой семье. Теперь они с Цацики жили в комнате над таверной дедушки.

Даже ослицы Мадам, и той уже не было. Ловец Каракатиц променял ее на ржавый автомобиль.

– А как же твои картины? Ты что, больше не будешь рисовать? – спросил Цацики.

– Только ради собственного удовольствия, – ответил Янис. – Теперь, Цацики, твой папаша разбогатеет.

Цацики было плевать на богатство. Ему хотелось, чтобы его папа просто ловил каракатиц, как прежде.

– А как же каракатицы? Кто будет ловить каракатиц для бабушки? Ты об этом подумал?

– В деревне полно рыбаков, – отвечал Янис.

– И мы никогда больше не поедем на рыбалку? – грустно спросил Цацики, чувствуя, как в животе что-то сжимается.

– Ну почему, иногда можем и порыбачить.

Иногда – точнее не скажешь. Цацики приехал в Грецию три недели назад, но за это время они выходили в море всего один раз. После того как дедушку привезли из больницы домой, началось долгое, мучительное ожидание. Цацики же ненавидел ждать. Ему уже казалось, что дедушка мог бы и немного поторопиться.

В Греции каждый человек имел право умереть дома, в семье. Здесь смерть и умирающие люди, похоже, никого не пугали. Для Цацики же смерть была ужасным и невероятно горестным событием. А теперь его еще мучила совесть. Он не мог находиться в комнате дедушки.

Лицо Димитриса посерело, щеки впали. Он тяжело дышал и жутко кашлял. Чтобы облегчить его страдания, ему всё время делали уколы, от которых он становился сам не свой.

Цацики сбегал при первой возможности. Элена тоже – и от Цацики, и от дедушки. Она хотела быть с Георгиосом.

Георгиос жил здесь же, в деревне, и ему было шестнадцать лет. Он курил и умел красиво прыгать с высоких скал, а еще ездил на скутере. Он часто подвозил Элену, но для Цацики места никогда не находилось.

Элена, сумасшедшая канадская кузина Цацики, очень выросла. Она стала намного взрослее Цацики. Это его огорчало. Она даже не захотела откопать клад, который они спрятали прошлым летом. Цацики пришлось сделать это самому. Нож и трезубец совсем заржавели. Но это уже было неважно. Все равно Цацики не собирался ловить каракатиц один.

Вечером он иногда ходил с Эленой и Георгиосом нырять со скалы. Деревенские мальчишки вытворяли настоящие чудеса: ныряли вниз головой, прыгали бомбочкой и крутили сальто на лету. Элена прыгала лучше всех. Когда она входила в воду, не было ни брызг, ни шума, раздавалось только тихое «плоп».

Цацики тоже начал нырять: он не хотел, чтобы его считали размазней. Элена научила его лебединому нырку, когда прыгаешь, разведя руки в стороны. С каждым разом у него получалось всё лучше и лучше, но веселее ему от этого не становилось – он чувствовал себя так же одиноко. Сейчас он очень нуждался в друге, но Пер Хаммар так и не смог приехать этим летом, хотя его мама и обещала. Их папа остался без работы, а у безработных нет денег на путешествия. «Глупость какая, – думал Цацики, – в кои-то веки человек свободен и может заниматься приятными вещами, а денег нет».

Да, невесело было этим летом в Агиос Аммосе…

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛЯ ДЕДУШКИ

Когда Цацики дошел до таверны, священник уже выходил на улицу. Он был в черной рясе и головном уборе. У бабушки Марии в глазах стояли слезы. Цацики знал, что священник исповедал и причастил дедушку. Во время этого обряда человеку дают хлеб и вино, и он может рассказать о своих грехах, чтобы попасть на небеса. Цацики очень хотелось узнать тайны Димитриса.

Если бы с последним причастием пришли к Цацики, он бы, пожалуй, рассказал, что однажды украл у бабушки монетку в десять крон. Деньги лежали на полу в ванной, и вместо того чтобы вернуть их бабушке, он засунул монету себе в карман и купил конфет. Наверное, это было грехом.

Еще бы он признался, что отнял тот самый зонтик у тетеньки на мосту Санкт-Эриксбрун. Правда, об этом он давно рассказал полицейским, и если Бог хоть как-то сотрудничает с полицией, то это, скорее всего, ему уже простили.

Элена могла бы признаться, что тайком курила и целовалась с Георгиосом. Она говорила, что папа убьет ее, если узнает. Цацики тоже так думал.

Когда Цацики вошел в дом, Элена была вся зареванная.

– Ему за весь день не сделали ни одного укола, потому что он хочет быть в здравом уме, когда будет говорить с нами. Ну почему люди умирают?! Ненавижу смерть!

Как Цацики ее понимал!

Дедушка Димитрис сидел в постели, под спину ему положили подушки. Когда дети вошли, Эленина мама и Янис покинули комнату. Цацики охватил ужас. А вдруг дедушка умрет, пока они будут с ним одни! Окно было открыто, в полутьме грустно жужжал вентилятор. Несмотря на это, было жарко, в комнате стоял удушающий затхлый запах.

Так пахнет смерть, решил Цацики.

Он вспотел, майка прилипла к спине, дыханье перехватило. Сейчас он понял, как ему не хватает Мамаши. Это выше его сил. Почему она отправила его сюда одного? Почему он должен видеть смерть? Ведь даже в кино Мамаша велела ему зажмуриваться, если показывали что-то страшное. Как бы ему хотелось, чтобы она и сейчас велела ему зажмуриться.

Дедушка жестом подозвал их к себе. Элена взяла Цацики за руку и крепко сжала. Видно, в Канаде со смертью тоже не все просто, решил Цацики и сжал ее руку в ответ.

Дрожащими пальцами дедушка поднес к сигарете спичку. Если сигарету прикурить не с того конца – там, где фильтр, то запах будет жуткий. Именно это дедушка и сделал. Он смутился и страшно закашлялся, испачкав подушку противной мокротой.

Элена поспешила потушить сигарету. Потом прикурила новую и подала ему уже правильным концом.

– Эфхаристо[2]2
  Спасибо (греч.)


[Закрыть]! – сказал дедушка и втянул дым в свои больные легкие. – Эфхаристо!

Хорошо иметь кузину, которая знает, как зажечь сигарету. Но Цацики будет умолять ее бросить курить. Это же опасно для жизни! Он не хочет, чтобы она тоже заболела раком и умерла.

Дедушка курил медленно, но все равно ужасно кашлял. К счастью, сделав всего несколько затяжек, он потушил сигарету. И заговорил. Было видно, что ему больно, и после каждой фразы он заходился кашлем. Элена легко успевала переводить Цацики его слова.

Дедушка хотел, чтобы Цацики и Элена унаследовали его оливковую рощу, шесть поколений принадлежавшую их семье. Но только при условии, что они поклянутся никогда не продавать ее.

– Почему? – спросил Цацики.

– Потому что оливковые деревья будут всегда стоять, где стоят, и напоминать вам, кто вы и откуда, – ответил дедушка Димитрис. – В жизни так легко сбиться с пути, особенно вам, рожденным далеко от Агиос Аммоса.

Элена и Цацики торжественно пожали дедушке руку и поклялись, что после их смерти оливковые деревья унаследуют их внуки.

– Спасибо, – сказал дедушка. – Тогда я могу спокойно умереть.

– Тебе не страшно умирать? – не удержался Цацики.

– Нет, Цацики, не страшно, но расставаться всегда горько, – ответил Димитрис и сжал его руку. – А теперь впустите Марию и остальных.

Цацики с Эленой вышли и сели на лестнице у входа в таверну. Сегодня она была закрыта.

– Хочешь колы? – спросила Элена.

– Да, спасибо, – сказал Цацики.

Здорово иметь бабушку, которая содержит таверну. Всегда найдется, чем утолить жажду.

– Надо же, – сказал Цацики. – Ни с того ни с сего у меня появилась целая оливковая роща.

– Полрощи, – поправила его Элена.

– Мы что, теперь богачи?

– Наверное.

– Хотя я не люблю оливки.

– Значит, будешь делать из своих оливковое масло, – сказала Элена. – Пошли, попросим Георгиоса свозить нас туда.

– А разве нам можно туда одним? – усомнился Цацики.

– Конечно. К тому же они ничего не заметят. Они же всё время у Димитриса. А я не могу – мне слишком тяжело там находиться.

– Мне тоже, – ответил Цацики. – Я там задыхаюсь.

КРЫШКА ГРОБА

Странно, что греков так много, размышлял Цацики. Дома, в Швеции, надо надевать шлем, когда катаешься на велосипеде, ремень безопасности – когда едешь в автомобиле, и спасательный жилет – когда сидишь в лодке. Иначе можно умереть, ну или почти умереть.

В Греции жизнь, похоже, не была такой опасной. В машинах здесь никто не пристегивался. Шлем не надевали, даже мчась по извилистым горным дорожкам на скутере. Волосы развевались на ветру. Это было прекрасно. В нос бил сладкий запах лета, тимьяна и цветов миндального дерева. Ветер свободы.

Если бы Мамаша увидела сейчас Цацики, ее бы, наверное, хватил удар. А что, иногда совсем неплохо оказаться в сотнях миль от своей мамы. Цацики не выдержал и издал вопль счастья. Костас, друг Георгиоса, который вез Цацики, вздрогнул, скутер вильнул в сторону и чуть не съехал с дороги.

– Crazy boy[3]3
  Сумасшедший мальчишка! (англ.)


[Закрыть]! – заорал он.

– Yes! I’m crazy! – радостно вопил Цацики. – Crazy! Crazy[4]4
  Да! Я сумасшедший! Сумасшедший! Сумасшедший! (англ.)


[Закрыть]!

Да, он шведский крейзи-бой, владеющий половиной оливковой рощи. Они попробовали сосчитать деревья. Цацики дошел до девяноста семи, Элена – до ста восьми. Только она, скорее всего, сбилась, потому что Георгиос все время ее целовал.

Вокруг каждого ствола была обвязана черная сетка. Ее расстилали на земле во время сбора оливок, как рассказал им Костас. Он, похоже, всё знал про оливки. Теперь Цацики придется многому научиться.

Элена ничему учиться не собиралась. Она считала, что они просто будут получать деньги, и всё.

Цацики задумался. Ведь дедушка не то имел в виду, к тому же Цацики бы с удовольствием поучаствовал в сборе урожая. Надо спросить Мамашу, нельзя ли на время отпроситься из школы и приехать сюда собирать оливки.

Когда они вернулись в деревню, Костас и Георгиос остановились, не доезжая до таверны. Элена не хотела, чтобы ее родители видели, что она была с ними.

– Спасибо, – сказала она Георгиосу и улыбнулась.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но делать это в деревне, где их могли увидеть, было нельзя.

– Спасибо, – поблагодарил Цацики Костаса. – Мне очень понравилось.

– Ясас[5]5
  Привет! (греч.)


[Закрыть], – крикнули на прощание парни и укатили, подняв за собой клубы пыли.

Подойдя к дому, Элена схватила Цацики за локоть.

– Он умер, – проговорила она.

– Откуда ты знаешь?

– Ты что, не видишь крышку гроба?

– Вижу, – ответил Цацики, уставившись на коричневую крышку, прислоненную к двери.

– Не знаю, как у вас в Швеции, но здесь, когда кто-нибудь умирает, у дверей ставят крышку гроба.

– Ага, – сказал Цацики и вдруг почувствовал, что, несмотря на жару, его знобит. Волоски на руках встали дыбом. Там, внутри, лежал его дедушка – мертвый, хотя только что он был жив. Как такое поймешь?

Подошли какие-то женщины, одетые в черное. Они покачали головами и, прежде чем войти в дом, перекрестились. Элена пошла за ними. Но Цацики остался стоять, не в силах пошевелиться.

У него не хватало смелости войти. Он не хотел верить, что дедушка умер, но ведь мог и не верить, раз не видел это собственными глазами.

– Да, он умер, – сказала Элена, вернувшись к нему. – По-моему, так лучше. Лучше уж умереть, чем так мучиться… Все плачут, больше всех мама и бабушка, тетушки сейчас будут его одевать. Думаешь, со мной что-то не так, раз я не плачу?

Элена озабоченно посмотрела на Цацики.

Наверное, с Цацики тоже что-то было не так, потому что плакать он тоже не мог. Внутри у него было совершенно пусто. Он ничего не чувствовал.

ПОЖАЛУЙСТА, ПРОСНИСЬ!

Старый ржавый автомобиль Яниса затормозил у таверны. Из него выскочил Янис, подбежал к Цацики и обнял его. Цацики увидел, что он плачет.

– Он больше не будет страдать, – сказал Янис. – Но Иисус-Мария, как же мне будет его не хватать!

– Мне тоже, – прошептал Цацики. – Мне тоже.

Остаток этого грустного дня прошел быстро. В Греции родные не успевают поместить в газете анонс о смерти близкого, потому что покойных принято хоронить в течение двадцати четырех часов, так что Цацики, Элена и Янис расклеили на фонарных столбах и досках объявлений листочки. На них были крест и фотография Димитриса и еще сообщалось, когда состоятся похороны.

До наступления вечера все жители деревни побывали у них и попрощались с дедушкой. Не попрощался только Цацики – он наотрез отказался входить к нему в комнату. Он сидел у себя и рисовал. В конце концов за ним пришел Янис.

– Пойдем, – сказал он. – В этом нет ничего страшного. Правда!

Цацики вцепился в руку Яниса. В доме всюду стояли цветы, все стулья в гостиной были заняты членами семьи и друзьями Димитриса. Сам он лежал в гробу посреди комнаты, на большом столе.

Видно было только его лицо, тело укрыли красивой белой простыней. Янис оказался прав. Ничего страшного в этом зрелище не было. Казалось, будто дедушка спит, и никакого запаха Цацики больше не чувствовал.

Цацики поднял руку и прикоснулся к его щеке, очень холодной и бледной. Он опустил руку Димитрису на грудь и слегка потряс его.

– Проснись, – попросил он. – Дедушка, прошу тебя! Пожалуйста, проснись!

Цацики снова потряс дедушку.

– Проснись же! – закричал он и затряс его так, что голова Димитриса отрицательно закачалась в ответ.

– Осторожнее, не то нижняя челюсть отвалится, – сказал Янис и взял Цацики на руки.

В объятьях Яниса Цацики понял разницу между сном и смертью. Когда человек умирает, его уже ничто не может разбудить.

И тут у Цацики из глаз полились слезы. Всё его тело сотрясалось от рыданий. Но ему не нужно было стыдиться своих слез, все остальные тоже плакали.

Бабушка Мария обняла Цацики и прижала к себе. Ничего, что от нее пахло потом и что ее усики щекотно прикасались к его щекам. Пусть щекочет и щиплет его за щеки сколько угодно, хоть до синяков. Только бы она никогда не умирала!

Цацики почувствовал, что ему просто необходимо позвонить домой. Мамаша, наверное, уже вернулась из Японии. Он хотел удостовериться, что она жива, и рассказать, что умер дедушка.

Когда он услышал Мамашин голос, тоска по дому захлестнула его, как бешеное цунами.

– Ура, ты наконец дома! – закричал он.

– Да, – ответила Мамаша, – я приехала…

– Дедушка умер, – перебил ее Цацики.

– Да что ты?! Цацики, милый…

– Ты скоро приедешь? – заплакал Цацики.

– Не знаю, – ответила Мамаша. – Сейчас я лежу на диване, доктор не разрешил мне вставать. Что-то там пошло не так.

– Что случилось? Ребенка не будет?

– Будет, если слушаться доктора.

– Ну так слушайся.

– Я больше не могу, мне надоело, – пожаловалась Мамаша. – И я страшно соскучилась по тебе, мне кажется, я с ума сойду…

– Я тоже, – ревел Цацики в трубку. – Я тоже.

Прошло много времени, а Цацики всё стоял у телефона и рыдал. Мамаша тоже плакала, он слышал, хотя она старалась это скрыть. В конце концов трубку взял Йоран и сказал, что если Цацики хочет, он прилетит к нему завтра на первом же самолете.

– Нет, я справлюсь, – ответил Цацики. – Мне кажется, что справлюсь.

Цацики не мог уснуть. Тело ломило от усталости, но голова была совершенно ясная.

Стоило ему закрыть глаза, и он видел перед собой белое лицо дедушки. И он снова открывал глаза.

Больше всего ему хотелось спуститься к взрослым, которые собирались сидеть у гроба всю ночь, но у него не было сил. К счастью, тут пришла Элена с подушкой под мышкой.

– Можно, я посплю с тобой? – спросила она. – Там внизу я не могу уснуть, этот гроб за стенкой не дает мне покоя.

– Конечно, – согласился Цацики и подвинулся.

Элена заползла под простыню и устроилась рядышком.

– Правда же лучше горевать вдвоем? – сказала она и потушила свет.

Цацики был полностью с ней согласен, к тому же так было легче уснуть.

– Как я рада, что ты у меня есть, – прошептала Элена и поцеловала Цацики в лоб. – Мой маленький чокнутый кузен.

– Кто бы говорил, – сквозь сон пробормотал Цацики. – Кто бы говорил…