Текст книги "Лето второго шанса"

Я вытащила из стоявшего на столе пакета яблоко, но мама выхватила его у меня, быстро вымыла, обтерла ладонями воду и вернула.

– Вы с Генри раньше так дружили, – сказала она.

Я повернулась к окну и посмотрела на дом Кроссби, главным образом для того, чтобы мама не могла видеть выражения моего лица.

– Ну да, – подтвердила я. – Но, мам, ведь это было давно.

Она стала складывать пакеты. Я могла помочь, но вместо этого прислонилась к кухонному столу и стала есть яблоко.

– Ты уже звонила Люси? – спросила мама.

Я откусила большой кусок, думая о том, почему маме кажется, что она знает, что и когда мне надо делать. Почему бы ей не спросить, например, не хочу ли я позвонить Люси? Потому что я-то совершенно этого не хотела.

– Нет, – ответила я, удержавшись от того, чтобы закатить глаза, хотя мне очень хотелось. – И, наверное, не позвоню.

Мама посмотрела на меня взглядом, который ясно давал понять, что она считает это ошибкой, и убрала бумажные пакеты под раковину.

– Друзьями детства надо дорожить. Они знают тебя как никто другой.

После встречи с Генри, произошедшей сегодня утром, я вовсе не была уверена, что друзья детства так уж хороши. Мама прошла к холодильнику, на котором висел летний календарь. Ассоциация Лейк-Финикса изготавливала такие календари каждый год, и каждое лето один из них висел у нас на холодильнике. Предполагалось, что он должен висеть в вертикальном положении, так, чтобы были видны все три летних месяца сразу. Календарь был украшен фотографиями улыбающихся детей на яхтах, счастливых супружеских пар, отдыхающих у озера, и пожилых людей, наблюдающих восход солнца. Мама прикрепляла эти календари с помощью магнитов, разных по форме и размеру.

Календарь в самом начале летнего сезона доставлял особое удовольствие, наглядно демонстрируя, как долго еще продлятся каникулы. В прежние годы лето казалось бесконечным, так что к августу я уже до отвала наедалась шоколадными батончиками и мороженым и, искусанная москитами, уже с нетерпением ждала, когда настанет осень, принося с собой прохладу и Хэллоуин, а там и до Рождества было рукой подать.

Сейчас, глядя в календарь, я стала считать дни и запаниковала так, что стало тяжело дышать. В мой день рождения три недели назад отцу, по словам врачей, оставалось жить четыре месяца. Может быть, больше, но возможно, и меньше. И три недели уже прошли, что означало…

Я уставилась в календарь так пристально, что сетка, разделяющая месяц на квадратики дней, поплыла перед глазами. Была середина мая, впереди еще весь июнь. И затем июль. Но что потом? Я посмотрела на август, на фотографию пожилой четы: супруги держались за руки, наблюдая восход над озером Финикс. Я понятия не имела, что произойдет в августе, во что превратится моя жизнь, если отец еще будет жив.

– Тейлор, – послышался озабоченный голос мамы, – у тебя все в порядке?

У меня все было далеко не в порядке, и обычно именно в таком состоянии я сбегала – садилась в машину и ехала куда-нибудь, уходила на долгую прогулку, стараясь забыть о проблемах. Но сегодня утром я поняла, что уход из дома в таких случаях нисколько не помогает, а только ухудшает положение.

– Все нормально, – сердито сказала я в ответ, хоть мама этого и не заслуживала. Но мне хотелось, чтобы она не задавала неуместных вопросов. Более того, я несправедливо требовала от нее невозможного – чтобы она вернула все на свои места. Но она ничего не исправила раньше и не сможет исправить теперь. Выбросив недоеденное яблоко, я вышла из кухни.

В чудом оказавшейся пустой ванной я долго стояла под душем, смывая грязь с царапин на ногах, до тех пор пока горячая вода в крошечном водонагревательном баке не кончилась.

Когда я вернулась в кухню, там пахло кофе. В кофе-машине бурлило и шипело, и кофейник наполовину был полон. На застекленной террасе перед ноутбуком с кружкой горячего кофе в руках сидел отец и смеялся над чем-то, что говорила мама. Он выглядел таким живым, что казалось, этот календарь на стене не имеет к нему никакого отношения, ведь увидев отца сейчас в свете яркого солнца, его вполне можно было принять за здорового человека, если не знать, что на самом деле дни его сочтены. Я подошла к двери на застекленную террасу и прислонилась к косяку. Отец повернулся и посмотрел на меня.

– Привет, малыш, – сказал он. – Что нового?

И прежде чем я успела хоть что-то ответить, он посмотрел на пейзаж за окном и улыбнулся.

– Славный денек выдался, а?

Глава 7

Перемена. Слово из одиннадцати букв. Я взглянула на кроссворд в газете, постучала карандашом по незаполненным пока клеткам девятнадцатого номера по вертикали и, пытаясь сосредоточиться, стала смотреть через окна террасы на озеро. Я не любила разгадывать кроссворды, но хотелось хоть как-то себя развлечь. На шестой день пребывания в Лейк-Финиксе я уже на стену лезла от скуки. Хуже всего было то, что в этой ситуации, в отличие от, например, сольных выступлений Джелси, на которых обычно Уоррен тоже скучал, я никому не могла пожаловаться на тоску, потому что никто и не обещал, что меня здесь будут развлекать. Никакого веселья вовсе не предполагалось. Тем не менее мне было невыносимо скучно и я очень страдала от собственной раздражительности, вызванной как раз одиночеством.

Я услышала знакомое шуршание шин грузовичка «ФедЭкс»[5]5
  Частная почтовая служба срочной доставки посылок и бандеролей.


[Закрыть] по гравию подъездной дорожки и вскочила, чтобы получить почту, – надо же было хоть чем-то себя занять, – но выйдя из дома, обнаружила, что отец уже принял белую коробку и держит ее в руках, кивая знакомому водителю.

– Не даете мне скучать, – водитель опустил очки со лба на глаза. – Только вам во всей округе и доставляю.

– Охотно верю. – Отец развернул квитанцию на коробке.

– А если бы вы привязывали пса, я бы вам спасибо сказал, – добавил водитель, усаживаясь в кабину. – Едва не сбил его сегодня. – Он завел двигатель, сдал назад по подъездной дорожке и, выехав на улицу, посигналил.

Отец повернулся ко мне и приподнял брови.

– Собака?

– Бог ты мой! – Я прислонилась к перилам крыльца и, разумеется, увидела уже знакомого пса у поворота на улицу. – Пошел отсюда! – закричала я. – Убирайся! – Пес посмотрела на меня, затрусил по улице и скрылся из виду, но что-то мне подсказывало, что он вскоре вернется. – Собака эта… – сказала я, когда позвякивание бирки на ошейнике затихло, – считает, что здесь ее дом.

– Вот как, – сказал отец. Он по-прежнему выглядел несколько озадаченным, и я понимала, что от моих слов яснее не стало. Отец прошуршал по гравию, поднялся на крыльцо и слегка облокотился о перила. – Сделай так, чтобы твой брат ее не видел.

– Ладно, – ответила я и пошла следом за отцом на террасу, где тот уже распаковывал посылку. Внутри оказались многочисленные документы, многие из которых были помечены разноцветными стикерами. Подобного рода материалы отец получал из своей юридической фирмы каждый день, все бумаги относились, по-видимому, к делу, над которым он работал. Однажды я спросила его, почему компания не может присылать эти документы электронной почтой вместо того, чтобы гонять каждый день грузовичок «ФедЭкс» по горам Пенсильвании, и он ответил, что того требуют соображения секретности.

Я плюхнулась в кресло напротив отца и вздохнула, вспомнив, что не выполняю его единственную просьбу – не торчать дома.

В первый же день по приезде в Лейк-Финикс стало очевидно, что Уоррен, Джелси и я понятия не имеем, чем заняться. По этой причине следующие два дня мы просто слонялись за отцом из комнаты в комнату на случай, если ему вдруг захочется с нами поговорить по душам. И вот теперь мы сидели за столом на веранде, где он обычно работал. У Джелси была потрепанная автобиография балерины Сюзанны Фаррел «Держась за воздух», у меня – журнал, обложку которого я оторвала из-за того, что по ней побегал паук, у Уоррена – учебник. Мы вроде бы читали, правда, всякий раз как отец отрывался от бумаг, мы делали то же, и Уоррен неестественно улыбался – все мы ждали, чтобы кто-нибудь сказал нам, чем себя занять.

В прежние годы мы сидели дома только когда лил дождь. Как видно из названия, Лейк-Финикс – курортный городок, который оживает летом. Публика любит его за озеро с пляжем. Есть тут и бассейн с водной горкой, с которой я раньше часто каталась, а еще теннисные корты и поле для гольфа. Так что местечко напоминало нечто среднее между загородным клубом и туристическим лагерем, правда, отнюдь не роскошными. Тут не было миллионных владений, но за вход на пляж и посещение бассейна следовало платить. Небольшой, расположенный на удалении от других городов, Лейк-Финикс вполне безопасен, и меня отпускали гулять без присмотра с семилетнего возраста. Тут курсировал детский автобус и имелся постоянный маршрут до бассейна и пляжа, но им я пользовалась редко, разъезжая в основном на велосипеде.

Раньше мама часто проводила время на пляже и играла в теннис, а отец работал на открытом воздухе или играл в гольф. Мы же по настоянию родителей брали уроки тенниса и гольфа, ходили на пляж и в бассейн. Все возвращались домой к ужину, собирались на веранде и каждый выглядел более загорелым, чем утром. В хорошую погоду мы никогда не сидели дома.

Отец оторвался от бумаг, заметив, что мы на него смотрим, а Уоррен еще и улыбается.

– Ну хватит, – сказал отец. – Вы меня с ума сведете.

Я взглянула на брата, который посмотрел на меня в недоумении. Я не совсем понимала, что отец имеет в виду, тем более что очень старалась не делать ничего, что могло бы его раздражать.

– А, – спросила я, когда стало ясно, что брат и сестра решили промолчать, – что мы такого делаем?

– Ничего не делаете, – сердито ответил отец. – В том-то и беда. Нечего целый день на меня таращиться, как будто на мне ставят какой-то медицинский эксперимент или, что еще хуже, снимают реалити-шоу.

Я заметила, как Уоррен открыл рот, чтобы что-то возразить, но тут же передумал – лишнее доказательство того, что мы ведем себя неестественно: не было случая, чтобы Уоррен не воспользовался готовым аргументом.

– Слушайте, – отец немного смягчился, – я благодарен вам за то, чтó вы пытаетесь делать. Но я бы хотел, чтобы у нас, насколько это возможно, было нормальное лето. Договорились?

Я кивнула, хоть и не совсем понимала, что он подразумевает под «нормальным летом», ведь в последние годы мы проводили лето не вместе.

– Тогда, – продолжила Джелси, и ее карие глаза заблестели и стало заметно, что она сидит как-то особенно прямо, – как нам проводить время?

– Как хотите, – отец развел руками. – Делайте что угодно, только не торчите целый день дома. Сейчас же каникулы. Найдите себе какое-нибудь развлечение.

Только этого, по-видимому, сестре и не хватало. Она выскочила из-за стола и побежала в дом с криком: «Мама, давай растягиваться у станка!». Отец, улыбаясь, проводил ее глазами, потом повернулся ко мне и Уоррену – мы по-прежнему сидели за столом.

– Я серьезно, – отец махнул, чтобы мы уходили. – Помимо этого дела мне вскоре придется начать работу над еще одним очень важным проектом, и для этого мне нужен покой.

– Проектом? – переспросил Уоррен. – Что за проект?

– Просто проект, – ответил отец, по-видимому, поглощенный документом, который был у него в руках.

– Итак… – продолжил Уоррен, и я заметила, что брат чересчур старается говорить небрежно, как всегда бывало, когда, он не хотел показывать, что обижен. – Ты не хочешь проводить с нами время?

– Не в этом дело, – мне показалось, что отец сморщился, словно от боли. – Разумеется, мне хочется быть с вами. Но это просто странно: вы сидите дома, в то время как на дворе лето! – Уоррен вздохнул, видимо, собираясь попросить отца уточнить, что, собственно, он имеет в виду. Вероятно, предвидя это, отец продолжил: – Можете делать что угодно. Я просто хочу, чтобы вы чем-нибудь занялись. Найдите себе работу. Читайте полное собрание сочинений Диккенса. Научитесь жонглировать. Мне все равно. Просто перестаньте ходить за мной по пятам, ладно?

Я кивнула, хотя и не собиралась занимать себя перечисленными способами. У меня никогда не было работы, меня нисколько не привлекало жонглирование, а о Диккенсе я написала довольно много в первый год изучения английского в старшей школе. Он потерял меня как читателя с первых страниц «Повести о двух городах» – я не могла понять, как время может быть одновременно и самым лучшим, и самым худшим.

Уоррен и Джелси, в отличие от меня, без труда придумали, чем заняться. Сестра собиралась каждый день вместе с мамой заниматься у станка, работать над техникой, с тем чтобы не отстать в балетной подготовке. Мама заехала в клуб Лейк-Финикса и каким-то образом сумела убедить тамошнее начальство позволить Джелси пользоваться одним из его помещений несколько раз в неделю, когда там нет занятий по йоге для пожилых. Пойдя навстречу пожеланиям мамы, Джелси согласилась также брать уроки тенниса. Уоррен, блаженствуя, погрузился в чтение учебников для первокурсников, и обычно его можно было застать на террасе или на пристани с маркером в руках, которым он вдохновенно что-то помечал. Вся ситуация лишний раз подчеркивала исключительность брата и сестры, которые, казалось, с самого рождения знали, чем будут заниматься, и успешно шли намеченной дорогой к славе, оставляя меня далеко позади.

Последние пять дней я слонялась без дела и только путалась у всех под ногами. Еще никогда в жизни дом не казался мне таким маленьким и никогда в нем не было так мало мест, где можно спрятаться. Со времени встреч с Генри, о которых я не могла вспоминать без стыда, я не ходила ни на пристань, ни в лес. Я вообще перестала выходить на улицу, если не считать ежевечернего променада к помойке, чтобы выкинуть мусор и прогнать пса, который, по-видимому, не хотел от нас уходить по собственной воле.

Как я узнала, мама зашла к миссис Кроссби за горшком с геранью, но не застала ее дома, зато дверь ей открыла какая-то девушка-блондинка примерно моего возраста.

Я изо всех сил старалась не думать об этом и не позволяла мыслям об этом себя тревожить. В конце концов какая мне разница, есть у Генри подружка или нет? Но это обстоятельство каким-то образом делало последние две встречи с ним еще более унизительными и я старалась не смотреть на дом Кроссби и не задумываться, дома ли Генри.

Сейчас, сидя за столом и наблюдая, как отец листает бумаги, я – в последнее время это повторялось все чаще – испытала что-то вроде приступа клаустрофобии. Мне казалось, что надо выбраться из замкнутого пространства, но идти было совершенно некуда.

– Получается? – спросил отец, и я заметила, что он пытается прочесть вверх ногами слова в моем кроссворде.

– Вот на этом застряла, – ответила я, постукивая пальцем по пустым клеткам. – Перемена, слово из тринадцати букв.

– Хм, – сказал он, откинулся на спинку стула, нахмурился и покачал головой. – Не знаю. Но, может, само придет. Буду держать тебя в курсе, – он отодвинул стул и встал. – Мне надо съездить в город за покупками. Хочешь со мной?

– Конечно, – не задумываясь, ответила я. Это казалось более увлекательным занятием, нежели бесцельное блуждание по Интернету, чем я в основном занималась после полудня, поскольку хождение по дому за отцом теперь исключалось. Я пошла в дом, чтобы обуться.

Мы встретились на подъездной дорожке. Отец стоял у «ленд крузера» и поигрывал ключами. Я прошла по гравию, чувствуя каждый камешек под тонкими резиновыми подошвами, и остановилась перед машиной.

– Готова?

– Конечно, – медленно выговорила я, поправляя холщевую сумку на плече. Я не могла не думать о флаконах с таблетками, выстроившихся в ряд на столе в кухне, и понятия не имела, каково их действие, прямое и побочное. Отец не водил машину с того дня, когда я ушла из дому, а он меня нашел и повез завтракать.

– Хочешь, я поведу? – спросила я. Но отец только отмахнулся и стал открывать дверь со стороны водительского сиденья.

– Я хочу сказать… – начала я и почувствовала, что сердце забилось быстрее. Критиковать отца или оспаривать его решения я не умела, у меня просто не было такого опыта. – Тебе-то вести… ничего? – быстро проговорила я, с трудом выталкивая из себя слова.

Эта фраза повисла в воздухе. Отец посмотрел на меня через капот, и по выражению его лица я поняла, что переступила черту дозволенного.

– Со мной все нормально, – коротко ответил он и открыл дверь, а я, обойдя машину спереди, села рядом с ним, чувствуя, как краснею.

Несколько минут мы ехали молча по нашей улице, потом я спросила:

– Что надо купить? – и услышав неестественную бодрость собственного голоса, который даже не походил на мой, подумала, что такой тон вероятно сродни натянутой улыбке Уоррена.

– Твоя мама, – начал отец, останавливаясь перед знаком «стоп», и по его взгляду и улыбке я поняла, что он не сердится из-за моего вопроса и готов поддержать разговор на другую тему, – попросила купить кукурузу к ужину. Потом мне надо забрать почту. И… – он помолчал и посмотрел на дорогу позади нас, – я подумал, может, ты захочешь зайти в клуб, написать заявление о приеме на работу?

– О, на работу. – Я выглянула из окна, испытывая неловкость. Отец, конечно, понимает, что, в отличие от Уоррена и Джелси, у меня нет призвания, которое помогло бы мне занять свободное время. К сожалению, опыта работы у меня тоже не было. В прежние годы летом я изучала иностранные языки методом погружения или ездила в естественнонаучный лагерь, где приходилось препарировать животных.

– Я, конечно, не настаиваю на этом, – закончил отец, когда мы подъезжали к главной улице Лейк-Финикса, Мейн-стрит. – Просто предлагаю.

Я кивнула и, пока он поворачивал на Мейн-стрит и искал место на стоянке, обдумывала его слова. Я понимала, что нельзя все лето просто болтаться дома, ничего не делая, но не могла придумать альтернативы этому.

Мы вышли из машины.

– Ладно. – Я закинула сумку на плечо, закрыла дверь и указала головой в сторону здания клуба, где также находилась и администрация Лейк-Финикса. – Я попробую.

Отец улыбнулся мне:

– Вот и умница.

Я улыбнулась в ответ, но тотчас запаниковала. Мне хотелось остановить время, не дать ему идти вперед, а то и вовсе повернуть вспять. Но отец уже отвернулся и пошел по улице.

– Встречаемся через тридцать минут, – крикнул он.

Я взглянула на часы. В Коннектикуте я их не носила, ведь со мной всегда был сотовый, который молчал, если не считать единичных неуклюжих текстовых сообщений от знакомых, продолжавших поддерживать со мной отношения. Чтобы лишний раз не огорчаться, что мне никто не звонит, я стала оставлять телефон в комнате, тогда и возникла потребность в часах.

– Тридцать, – эхом отозвалась я, – договорились.

Отец кивнул мне и пошел в магазин, чтобы купить кукурузу по просьбе мамы.

Я повернулась и, жалея, что этим утром не достаточно хорошо привела себя в порядок, направилась к клубу. На мне было то, что, возможно, через несколько дней станет моей униформой – шорты из обрезанных джинсов и майка на лямках. Меня смущало, что такая одежда наряду с отсутствием опыта работы может серьезно уменьшить мои шансы заполучить место. Но я уже стояла перед зданием, отделанным деревянными панелями, с гербом Лейк-Финикса в окне (вода капает с крыльев поднимающегося из озера феникса, а за ним восходит или заходит солнце), и понимала, что ничего не остается, как попробовать, поэтому расправила плечи и потянула на себя входную дверь.

Через пятнадцать минут у меня была работа. В изумлении я вышла из здания на солнечный свет и моргала, пока не опустила на глаза солнцезащитные очки. Теперь у меня были три белые футболки (стоившие больше, чем моя зарплата за первую неделю), блокнот и указание явиться на пляж в течение трех дней. Джиллиан, ответственная за наем работников, просмотрев мое заявление и полистав список вакансий в компьютере, несколько раз повторила мне, что я обратилась очень поздно, поэтому ожидать чего-то приличного, да и вообще чего-либо, мне не стоит.

Административные помещения Лейк-Финикса оказались больше, чем я ожидала: мне никогда не приходилась подолгу находиться в этом здании, не считая тех случаев, когда по воскресеньям родители приходили сюда на поздний завтрак и мы с Уорреном томились в ожидании разрешения бежать на пляж. Я нашла отдел кадров, который в летнее время трудоустраивал подростков на свободные вакансии в Лейк-Финиксе: спасателями, рабочими в закусочную при бассейне или на пляже, преподавателями йоги в группе для пожилых. Большинство моих знакомых сверстников первую работу получило в четырнадцать лет – обычно черную, что почти всегда означало уборку туалетов, – но чем старше становился соискатель, тем более привлекательную должность ему предлагали. Если бы я продолжала приезжать в Лейк-Финикс на лето, свою первую работу я, вероятно, получила бы еще несколько лет назад. Но пока графа заявления «опыт работы» оставалась, к моему стыду, пустой.

Джиллиан в конце концов нашла для меня вакансию на пляже. Описание обязанностей было очень расплывчатым, что меня несколько беспокоило. Так как я не посещала курсов для подготовки спасателей, мне, по видимому, предстояло работать в закусочной. Но Джиллиан не упомянула о том, что в мои обязанности входит и уборка туалетов, поэтому я согласилась.

Теперь, стоя на послеполуденном пекле посреди Мейн-стрит, я сообразила, что до встречи с отцом осталось еще время, которое надо чем-то занять, и зашла в крошечную библиотеку Лейк-Финикса, где продлила свой читательский билет и взяла три детектива в мягких обложках. В прохладном кондиционированном здании библиотеки я бы осталась и подольше, но не хотелось упускать возможности пройтись по Мейн-стрит.

Торговый район Лейк-Финикса довольно мал и протянулся вдоль одной улицы. Нет даже кинотеатра, и, чтобы посмотреть фильм, надо ехать минут двадцать в соседний городок, Маунтинвью, где есть кинотеатр, поле для гольфа и галерея игровых автоматов. Мы ездили туда в дождивую погоду. В Лейк-Финиксе всего один светофор, бензоколонка и несколько магазинов. Один из них – «Скромный пирог», рядом с ним – «Хенсонз Продьюс». Есть еще кафе-мороженое «У милой малышки Джейн», где Джелси не берет ничего, кроме клубничного коктейля, хозяйственный магазин, «Поконо-кофе-шоп», который все называют просто закусочной, и магазин «Дай мне знак», специализирующийся на вывесках для домов.

Идя по улице, я отмечала для себя все новые магазины, но иногда не могла вспомнить, что находилось в некоторых домах раньше. Магазин кормов для домашних животных вместе с парикмахерской для собак «Купи слона», похоже, открылся недавно, но в нем было пусто, если не считать листавшей журнал рыжеволосой девушки за прилавком. Почти в самом конце Мейн-стрит я оказалась перед еще одним новым магазином, который назывался «Время взаймы». Выглядел он как булочная – в одной из витрин были выложены буханки хлеба, а в другой выставлен великолепный многослойный торт, при виде которого в животе у меня заурчало. Я не стала смотреть на торт, а начала разглядывать через витрину магазин, и тут только обратила внимание, что рядом со мной кто-то деликатно покашливает. Я обернулась и увидела недовольного старичка в огромной бейсбольной кепке болельщика с надписью «Филадельфия».

– Захо́дите? – сердито спросил он, кивая на дверь, которую загородила.

– Извините, – сказала я, открыла дверь и придержала ее, пропуская старичка в магазин. Он пробурчал что-то и вошел. Я уже собиралась закрыть дверь и пойти к нашей машине, но меня одолело любопытство. Кроме того, из магазина на меня повеяло кондиционированной прохладой и восхитительным запахом свежего хлеба. Я вошла внутрь, и дверь за мной закрылась.

Внутри действительно было прохладно. Некоторое время глаза привыкали к полумраку после залитой солнцем улицы. Наконец взгляд обрел резкость, и у окон я увидела два небольших деревянных стола со стульями и стеклянную витрину, тянущуюся параллельно фасаду от одной стены магазина до другой, с выставленными выпечкой и печеньем, а за ней – стеллажи с хлебом, запах которого привлек меня на улице. В животе у меня снова заурчало, и я подумала, что, наверное, стоит купить что-нибудь, чтобы заморить червячка до ланча.

За прилавком никого не было, и старичку в кепке с надписью «Филадельфия» это, по-видимому, совсем не нравилось – он громко звонил в установленный на прилавке серебряный колокольчик, бормоча между звонками что-то о безобразном обслуживании. Я сделала шаг вперед, желая рассмотреть, что же все-таки приняла за малиновый торт к кофе, и тут заметила на прилавке раскрытую на кроссворде газету и лежавший на ней карандаш. Я подошла еще ближе, желая выяснить, удалось ли тому, кто разгадывал кроссворд, заполнить девятнадцатый номер по вертикали, и наклонилась над газетой. В это время старичок позвонил в колокольчик еще раз, и из глубины магазина послышался голос:

– Минуточку! Сейчас подойду.

– Ждем не дождемся, – негромко проговорил старичок, поворачиваясь ко мне за одобрением. Но я замерла. Голос был знакомый. Я взглянула на входную дверь, прикидывая, успею ли выскочить из магазина, прежде чем меня заметят, и уже окончательно решила бежать, как металлическая дверь за прилавком открылась, и в зал вошел Генри.