Текст книги "Американский хищник"

Часть II

Глава 9

Требовалось две недели, чтобы экстрадировать Израела Киза из Техаса на Аляску, и за это время следователи должны были узнать о нем как можно больше. Кэт Нелсон нашла страничку в Интернете, посвященную его бизнесу – фирме «Строительные работы Киза», где оказались и биографические детали. Это станет стартовой площадкой для второй части расследования.

Согласно автобиографии, с 1995 по 1997 год Киз жил в Колвилле, штат Вашингтон, работая по контракту на человека по имени Келли Харрис. Нелсон нашла в Сети информацию о Колвилле. Это был маленький городок, занимавший менее трех квадратных миль. По переписи 2010 года в нем насчитывалось менее пяти тысяч жителей.

Срок действия водительского удостоверения Киза истек за месяц до его ареста – небольшое правонарушение, но отдающее криминалом. В нем содержалась дата рождения. 7 января 1978 года. Это означало, что он жил в Колвилле в возрасте семнадцати-девятнадцати лет. Горожане все еще могли помнить его.

С 1998 по 2000 год он служил в армии и жил в Форт-Льюисе, штат Вашингтон, затем в Форт-Худе, Техас, а также служил на Синае в Египте. Он с отличием окончил армейский курс младших рейнджеров – шестьдесят один день безжалостной муштры, которая обычно отсеивает половину уже в первую неделю.

Нелсон нашла заявку на получение американского паспорта[7]7
  Как правило, американские граждане не имеют паспортов. Он становится нужен только для поездок за границу.


[Закрыть], где значилась та же дата рождения, что и в водительских правах. Местом рождения он назвал штат Юта. Под строкой с вопросом «Получали ли вы паспорт прежде?» Киз написал: «Не помню».

Кто же не помнит получение паспорта?

После почетной отставки с армейской службы в 2001 году Киз перебрался в отдаленный город штата Вашингтон, называвшийся Неа-Бэй, где последующие шесть лет работал в комиссии по озеленению. Интернет дал Нелсон представление о районе. Расположенный в самой западной оконечности штата Вашингтон, Неа-Бэй был местом, выделенным для проживания индейского племени Мака. Там жили всего 865 человек. Как и Колвилл, он занимал площадь менее трех квадратных миль. Доходы каждой семьи не превышали тридцати тысяч долларов в год.

Как мог этот молодой, атлетически сложенный, привлекательный, умный, профессиональный человек с явным вкусом к приключениям оказаться в таком бедном, деревенском, изолированном уголке тихоокеанского северо-запада?

И почему затем он внезапно переехал в Анкоридж? Что привлекло его туда? Быть может, Кимберли? Их отношения представляли собой еще одну загадку. После его ареста Кимберли наотрез отказалась от сотрудничества с правоохранительными органами. Она с жаром утверждала, что Киз ни в чем не виноват, и она сама не имела никакого отношения к этому делу. Она ощущала себя озлобленной и униженной, когда ее дом основательно обыскали, а Израела арестовали в Техасе.

С чего ей теперь помогать им?

Биография Киза заканчивалась 2007 годом с переездом на Аляску и с основанием фирмы «Строительные работы Киза».

«Еще никто не оставался недоволен выполненной мной работой!» – писал Киз.

Нелсон разослала автобиографию всем членам команды. Геден, ставшая теперь руководителем группы наряду с Пэйном, понимала, что именно ей предстояло работать с Кимберли, когда улягутся первоначальные шок и озлобленность.

Но, как выяснила Геден, Кимберли была не единственной важной женщиной в жизни Израела Киза. Были еще две, знавшие его очень близко. Его мать Хайди и Тэмми – мать его ребенка. Хотя они никогда не были официально женаты, Киз называл Тэмми своей бывшей женой.

Через несколько часов после ареста Израела Деб Ганнауэй уже стояла перед дверью дома Хайди. Каким-то образом ей удалось убедить ее открыть дверь и согласиться на беседу.

Хайди было 59 лет. Миловидная, с горделивой осанкой. Ее дом в крохотном городке Уэллс выглядел маленьким и спартанским, напоминая домик в прерии[8]8
  «Маленький домик в прерии» – роман американской писательницы Лоры Инглз Уайлдер.


[Закрыть]. У Ганнауэй сразу сложилось впечатление, что в отличие от Кимберли эта серьезная женщина опечалена, но не шокирована. Интересно. Родная мать Израела Киза в такой сложный момент молча допускала: да, вполне возможно, что ее сын виновен в похищении девушки, а быть может, и в чем-то похуже. Почему Хайди принимала это как данность? Каким был Израел в период взросления? Следователи из Анкориджа не нашли никакой информации о его криминальном прошлом, но это не значило, что его нет. Он просто ни разу не попался.

Как Геден и Нелсон, Ганнауэй хотела узнать все о семье Киза. Но больше всего ей необходимо было выяснить, что делал Израел в свой нынешний визит в Техас, пока воспоминания оставались свежи в памяти Хайди.

– Спрашивайте, о чем хотите, – сказала Хайди.

Как долго она прожила в Техасе? Часто ли навещал ее Израел?

– Я совсем недавно перебралась сюда с четырьмя дочерьми, – ответила она.

Они все вместе жили в Индианаполисе, штат Индиана, где девочки познакомились с двумя молодыми людьми, которых Хайди назвала «уличными проповедниками».

Симпатичные евангелисты сумели убедить семью Хайди перебраться почти на 900 миль к югу и присоединиться к их конгрегации. Сначала они переехали в Даллас, а потом в Уэллс. Одна из дочерей Хайди только что вышла замуж по сговору за одного мужчину из их прихода. Вот почему Израел оказался сейчас в Техасе.

Хайди излагала информацию так, словно считала все это абсолютно нормальным.

– Израел принадлежит к той же самой церкви? – спросила Ганнауэй.

– Нет, – ответила Хайди. – Израел не верит в Бога. Его атеизм стал величайшей трагедией в моей жизни.

– Что-нибудь необычное происходило в этой связи? – спросила Ганнауэй.

– Да, происходило, и не раз, – сказала Хайди.

Она слышала, что по меньшей мере одна из дочерей умоляла Израела принять Бога. Обычно он презрительно отмахивался от подобных разговоров, но на сей раз он даже расплакался. И сказал сестре: «Ты ничего не знаешь о дурных поступках, которые я совершил».

Слышала Хайди когда-либо имя Саманты Кениг?

– Нет, – ответила она. – Я ничего не слышала о ней до сегодняшнего дня.

Но, возможно, было еще что-то, способное заинтересовать Ганнауэй.

За неделю до вечера четверга, 8 марта, Израел и его дочка появились дома у Хайди примерно в 22.00. Израел сказал, что они полетели из Анкориджа в Сиэтл, а затем в Лас-Вегас, где взяли напрокат машину, чтобы добраться до Техаса.

Именно это заставило Пэйна и Ганнауэй насторожиться, когда они задержали прокатный автомобиль. Не показался ли Хайди странным столь сложный маршрут для путешествия? Особенно с малолетней дочерью.

Нет, не показался. Дату свадьбы его сестры назначили неожиданно, и Израел объяснил, что такие билеты оказались самыми дешевыми на тот день.

Ганнауэй хотелось узнать подробности другого его приезда в Техас еще в феврале. Он тогда пустился в дорогу через несколько часов после исчезновения Саманты.

Хайди живо помнила и это.

Израел и его дочь совершили тогда перелет из Анкориджа в Сиэтл, а затем в Хьюстон, где арендовали машину до Нового Орлеана. Именно в тот раз они встретились с Кимберли и потом совершили пятидневную прогулку на круизном лайнере в Мексику.

Еще один запутанный маршрут для того, чтобы добраться из пункта А в пункт Б.

Когда круиз закончился, Израел взял напрокат другую машину и доехал до Далласа, где тогда еще жила Хайди. Кимберли уехала отдельно от них на автомобиле друга.

Этот визит, сказала Хайди, оказался самым странным. Было очевидно, что с Израелом происходит нечто нехорошее, поскольку, оказавшись у Хайди, он украдкой выскальзывал из дома ранним утром, как подросток. Так случилось и 13 февраля, то есть всего за день до того, как он и его дочь должны были лететь в Анкоридж. Он оставил записку: «Уехал, чтобы починить окно и найти место, где спрятать мое оружие».

– Тут ничего странного, – сказала Хайди. – Он имел в виду окно прокатной машины. И Израел всегда владел огнестрельным оружием. Даже когда был еще ребенком. У каждого в нашей семье есть оружие.

Ганнауэй осторожно спросила:

– Что произошло после отъезда Израела? Когда он вернулся?

– В том-то и дело, – ответила Хайди. – Он не вернулся.

Она показала гостье переписку, через два часа после того, как обнаружили записку Израела.

8.05: Изи, мы можем забрать твое оружие [зачеркнуто], если хочешь. Никаких проблем.

Ни слова в ответ весь день. Затем уже ближе к ночи Израел отозвался. Писал, что застрял в грязи бог знает где.

20.34: Мы хотим тебе помочь, если имеешь представление, где находишься.

Ничего в ответ.

20.52: У нас есть полноприводный микроавтобус. Если напишешь, где ты, мы приедем и вытащим тебя.

На следующий день, 14 февраля, Израел прислал текстовое сообщение, что припарковался рядом с крупным торговым центром в Клиберне. В часе езды от них. Члены семьи решили отправиться туда, чтобы помочь Израелу, но когда прибыли, его нигде не было. Им пришлось заночевать там в своем микроавтобусе, дожидаясь следующего сообщения от него. Ганнауэй даже не стала задавать очевидный вопрос: почему они не поехали домой? Или если их что-то всерьез беспокоило, почему не обратились в полицию? Ей не хотелось заставлять Хайди оправдываться. Ганнауэй просто позволила ей продолжать.

Утром 15 февраля наконец раздался звонок. Израел сказал, что находится по противоположную от них сторону торгового центра.

И там они действительно его нашли, взъерошенного и растерянного. Его прокатная машина – маленькая «Киа Соул» – была покрыта грязью. У Израела нашлись десятки оправданий. У него кончился бензин, сказал он. Его кредитную карточку заморозили. Наличных при себе не оказалось. Он практически не ел и не спал двое суток.

Все это было нехарактерно для того Израела, которого хорошо знали Хайди и прочие члены семьи. Тот Израел всегда сохранял спокойствие, был опрятен и изобретателен. Он мог соорудить что угодно или починить. Мог часами бродить в лесу и не заблудиться. Сама идея о том, что Израел мог потеряться и не найти нужной дороги в сельском Техасе среди бела дня, казалась нелепой.

Но никто не стал расспрашивать, где он был и чем занимался. 16 февраля Хайди забронировала два новых билета до Анкориджа. И снова Израел отсутствовал дома большую часть дня, а потом вернулся и принес Хайди 900 долларов в качестве компенсации ее расходов на билеты. Израел с дочерью вылетели 18 февраля, и это было все, что она запомнила относительно этих двух путешествий сына.

Рассказывая обо всем, Хайди пришлось признать: что-то во всем этом было глубоко неправильное. Воцарилась до крайности напряженная атмосфера. Израел слишком много пил. Хайди в достаточной степени взволновалась и пригласила церковных старейшин, которые явились, чтобы дать свои советы.

Она не знала, что именно обсуждалось во время этой встречи, но само по себе желание Израела разговаривать с ними стало еще одной приметой неладного. Он должен был быть доведен до крайности, чтобы сидеть в компании этих самоназваных старейшин, которые на самом деле были младше его.

Притом что она многого не знала, Хайди дала Ганнауэй больше, чем сама осознавала. Необычные маршруты, какими путешествовал Израел, яркую картину динамичной жизни семьи Кизов, то, что представлялось душевным расстройством Израела после исчезновения Саманты, и еще важный фрагмент информации.

Даже странным родственникам Киза его поведение показалось необычным. Но для Геден, Белла, Долл и Нелсон эти два дня пропажи Киза в Техасе не представлялись неразрешимой загадкой. Он должен был кое-что сделать.

В пятницу, 30 марта, Стиву Пэйну сообщили, что Киз, которого только что перевезли в Анкоридж с необъяснимой остановкой в Оклахома-Сити, хочет начать говорить.

Вот оно, подумал Пэйн. Он собирается во всем сознаться.

Радость Пэйна умеряли лишь только два условия. Во-первых, Киз желал, чтобы вопрос о смертной казни полностью исключался. Во-вторых, он хотел, чтобы как можно меньше информации просочилось в прессу. Он знал, что его имя фигурировало в новостях после ареста в Техасе, но ничто из того, что он собирался сказать, не должно было стать достоянием гласности. Он не мог допустить, чтобы хоть о чем-то узнал его ребенок.

Для первого настоящего допроса у Пэйна и его команды было всего несколько часов на подготовку, а между тем все, что произойдет в этой комнате, задаст тон остальному. Киз должен думать, что ФБР знает значительно больше, чем на самом деле. Его следовало загнать в угол доказательствами, которых у ФБР пока не было, заставить чувствовать не легкий испуг, а настоящий страх. Кизу необходимо внушить, что человек, который беседует с ним, слышал все это раньше, имел дело с более опытными преступниками и ему безразлично, что случится с Кизом, но, если он заговорит, быть может, ФБР сможет что-то сделать для него.

Слабая сторона их положения: если Киз будет отмалчиваться, они смогут предъявить ему обвинение в мошенничестве с банковской картой и ни в чем больше. Даже с учетом того, что это считалось преступлением федерального уровня, ему грозило максимум от шести месяцев до года тюремного заключения. А учитывая отсутствие криминального прошлого, он мог, вероятно, отделаться штрафом и условным сроком. Саманту могут так и не найти. Киз запросто окажется на свободе. А совершив столь тяжкое преступление однажды, Киз непременно повторит его. Или совершит что-то похуже.

Сделай все правильно с самого начала, внушал себе Пэйн. У тебя будет только один шанс.

Пэйн собрал Белла, Геден и Нелсон в конференц-зале отделения ФБР. Долл находилась в отъезде, и как бы ей ни хотелось присутствовать при первом допросе Киза, придется довольствоваться трансляцией по телефону.

Пэйн решил, что допрос будут вести он сам и Белл, под протокол, в специальном помещении офиса ФБР. Ни одно другое место в Анкоридже не годилось для беседы со столь потенциально опасным преступником. Были приняты все меры предосторожности, даже плотно закрыты жалюзи на окнах, чтобы никто не смог заглянуть внутрь. Такие комнаты для допросов имели оборудование для звукозаписи и видеосъемки. Геден и Нелсон наряду с представителями федеральной прокуратуры смогут все наблюдать и слышать из соседней комнаты, сидя за своими компьютерами, подтверждая или опровергая в реальном времени каждый факт, содержавшийся в заявлениях Киза. Агенты из подразделения поведенческого анализа в Куантико также будут получать сведения о ходе допроса через электронную почту.

Основываясь на всем, что им удалось установить до сих пор, агенты ФБР были уверены: Кизу известно местонахождение Саманты.

Этим утром взволнованный Пэйн связался с представителем ППА и получил важный совет: позволить больше говорить самому подозреваемому. Умники обычно любят поразглагольствовать.

Теперь Пэйну и его группе предстояло решить, о чем рассказывать Кизу, а каких тем избегать, что говорить и как именно. Первый залп был критически важен. Пэйну всегда нравилось при первом допросе позволить подозреваемому изложить его собственную версию событий. Ведь, разумеется, только автор знает, чем история закончится.

Как воспользоваться тем малым, что им было известно, чтобы получить признание? Особенно сейчас, когда Рич Кертнер, один из лучших на Аляске общественных защитников, был назначен судом в качестве адвоката Киза.

– Давайте приготовимся к худшему, – сказал Пэйн остальным членам своей группы. – Если мы сразу же отказываемся от смертного приговора, у нас остается немного, о чем можно в будущем вести переговоры.

Поначалу они обсуждали возможность изложить историю в обратном временном порядке, начав с улик, полученных в Техасе во время обыска прокатной машины Киза, но в итоге все-таки решили представить доказательства, следуя нормальной хронологии. Умнее было сделать историю компактной, что, быть может, заставит Киза волноваться о том, какие факты они могли пока придержать. Они единодушно согласились не затрагивать тему, представлявшую собой самое большое белое пятно: связь Киза с Самантой.

Вступительная речь, написанная ими для Пэйна, была сильной, но нуждалась в столь же сильном ораторе. Пэйн попросил Белла произнести ее, поскольку он умел подать себя со спокойной уверенностью в своей правоте, был способен установить контакт с аудиторией, хотя и излучал властность.

Белл дал свое согласие. Они с Пэйном войдут в комнату, и Белл начнет допрос вот с чего.

– Послушайте, – скажет он. Потом сделает небольшую паузу, чтобы дать Кизу понять, что именно он контролирует ситуацию. – Мы не представим вам сегодня всю нашу доказательную базу, поскольку – буду откровенен – у нас для этого недостаточно времени. Но даже если бы мы располагали временем, это не тот путь, по которому развивается процесс. Но мы сделаем попытку установить с вами доверительные отношения и не станем ни в чем вас обманывать.

Затем они представят фотографии. Пэйн обожал фото, потому что подозреваемому было трудно лгать для оправдания себя. В данном случае снимков будет шесть – еще одна слабость, которую они хотели бы превратить в силу.

– Вот ваш пикап через дорогу от кофейни Саманты в ночь, когда она пропала, – скажет Белл. – И, между прочим, у нас имеется длинная видеозапись, которая находится на обработке у экспертов ФБР в Куантико. Когда они закончат, у меня будут глянцевые фото двадцать на двадцать пять, которые я смогу повесить на стену в своем кабинете.

Они позволят Кизу переварить эту информацию и посмотрят, скажет ли он что-нибудь по этому поводу.

Если нет, они достанут другие фотографии. Эта часть всерьез волновала Пэйна. Некоторым агентам нравилось приходить в комнату для допросов с большим объемом материала, выкладывать на стол целые коробки и заявлять: «Это то, что имеется в нашем распоряжении». Но Пэйн давно понял принцип – чем меньше, тем лучше. После того как Белл покажет Кизу изображения его пикапа, в дело неожиданно вмешается Пэйн.

– Вот маска, солнцезащитные очки и толстовка с капюшоном, которые были на вас во время снятия денег в банкоматах, – скажет Пэйн. – А это дебетовая карта Дуэйна из вашего бумажника. Это сотовый телефон Саманты Кениг, сломанный и спрятанный в багажнике вашего взятого напрокат автомобиля. – Новая пауза. Если Киз все еще ничего не скажет, Пэйн продолжит: – У нас пока нет ответов на все вопросы. – Это признание станет признаком их доверия Кизу. – Но мы не остановимся, пока не получим их. У нас есть другие улики, и мы обнаруживаем что-то новое каждый день.

Они расскажут Кизу все, что им известно о его подружке и дочери. Плюс выложат всю информацию о его бывшей жене, проживающей в штате Вашингтон. Скажут, что знают о не слишком гармоничных отношениях с родственниками, как и о религиозной общине в штате Техас, намекнут на все позорные страницы его прошлого, на конфликты с матерью. Они оговорятся: мы приводим все эти примеры вовсе не для того, чтобы смутить вас. Вовсе нет.

Это был бы их лучший шанс заставить его потерять бдительность.

Последней уликой станет компьютер, изъятый при обыске его дома. Верно, они не нашли пока никаких признаков коммуникации между Кизом и Самантой. Но на жестком диске обнаружились некоторые тревожные вещи: ссылки на истории о Саманте, самые свежие публикации о ходе расследования и далеко не один комментарий к ним, отправленный человеком по имени Израел.

– У нас все ваши компьютеры, – скажет Белл. – Но опять-таки, мы не станем вводить вас в заблуждение. Потребуется некоторое время, чтобы обработать информацию с них. Но мы собираемся проверить каждый почтовый ящик, каждый фрагмент переписки, все то, что, как вы полагали, вам удалось удалить или уничтожить. Мы, уж поверьте, очень хорошо исполняем свои служебные обязанности. Большинство подозреваемых поверили бы в это, поскольку большинство подозреваемых учатся по криминальным сериалам.

Пэйн, Белл, Геден и Нелсон сходились во мнении, что это победная стратегия. Но затем раздался телефонный звонок. К их ужасу, главный федеральный прокурор Аляски вынашивал другую идею.

Кевин Фелдис служил в офисе генерального прокурора с 1999 года, а на Аляске работал с 1997-го. Фелдис был стройным мужчиной среднего возраста, с начавшими редеть русыми волосами. Он окончил Йельский университет, а потом школу права Чикагского университета и никогда не сталкивался с уличной преступностью, не говоря уже об убийствах. Он занимался только преступностью среди белых воротничков и тем не менее заявил Пэйну, что теперь он лично возьмется за дело.

Израела Киза, сказал Фелдис, допросят не в офисе ФБР, а в прокуратуре, и он не только будет присутствовать при допросе, а сам проведет его вместе со своим заместителем Фрэнком Руссо. ФБР отводилась лишь вспомогательная роль.

Для Пэйна это было как гром среди ясного неба. Это не просто плохая идея, но и нарушение следственного порядка. Но каждый агент, каждый офицер полиции в Анкоридже хотел сохранять с Фелдисом добрые отношения, поскольку именно он отправлял их подозреваемых в тюрьму. Никто и никогда не противоречил Кевину Фелдису. В этом заключалась худшая сторона Анкориджа и его изолированности. В любом другом месте агент мог позвонить своему боссу и снять проблему в самом начале. А если это не удавалось, можно было пригрозить слить информацию в прессу в надежде, что публичное обвинение в злоупотреблении властью заставит прокурора отступить. А если и это не действовало, агент мог перейти от слов к делу и организовать утечку.

Но здесь так никто и никогда не поступал. Пэйну пришлось постараться найти иной путь.

Было много причин, по которым Фелдис не имел права находиться в этой комнате, не говоря уже о том, чтобы участвовать в расследовании. Прежде всего помещения в прокуратуре не имели оборудования для звуко– и видеозаписи, там не было и надлежащей охраны. Киз не окажется под психологическим и физическим давлением, которое воздействовало бы на него в офисе ФБР. Все это были весьма реальные поводы для беспокойства. Но Фелдиса ничто не тревожило.

Офицеры полиции и ФБР вполне могли в соответствии с законом лгать, чтобы добиться признания. У прокурора такого права не было. Следователи могли навязывать сделку с прокурором и скрывать возможные отрицательные последствия. Этот инструмент для оказания давления на подозреваемого, который, вполне возможно, хотел сделки, терялся, если прокурор собственной персоной сидел прямо перед ним, и подозреваемый мог запросто спросить его: «Вы обеспечите мне то, чего я хочу?»

Существовала необходимость посадить Киза в ограниченное и замкнутое пространство. Именно поэтому все комнаты для допросов такие маленькие и лишены окон. Это заставляет допрашиваемого ощущать, что стены в буквальном смысле смыкаются вокруг него. Есть также и причины, почему только двое офицеров или агентов ведут допрос: это помогает сохранять тропу беседы узкой и прямой. Так строятся доверительные отношения, и это позволяет вести классическую игру «хороший коп – плохой коп». Допрос подозреваемого в конференц-зале в присутствии шести или более человек только прибавит Кизу ощущения собственной важности и могущества, тогда как он должен чувствовать себя маленьким и слабым.

Это должно было стать первым допросом, проведенным ФБР «на своем поле» неподалеку от места, где преступление было совершено. Это должно было стать первым шансом для команды следователей почувствовать, кто такой Израел Киз, а для Киза, с другой стороны, – понять, с кем он имеет дело. Никто не мог провести допрос лучше, чем Джефф Белл; Пэйн не страдал излишним самолюбием и признавал это. Если Киз почувствует, что Фелдис не в своей тарелке и нервничает, или если Фелдис проговорится, как мало они знают на самом деле, они потеряют свой последний и наилучший шанс найти Саманту.

Фелдис стал Мерфи во плоти.

С его стороны это было совершенно недопустимое поведение. Если дело дойдет до суда, что представлялось весьма вероятным, каждый шаг, совершенный прокуратурой с самого начала, станет достоянием гласности, поскольку на прокуратуру ложится бремя доказывания. А общественный контроль позволяет каждому быть уверенным, что справедливость восторжествовала. Проведя первый допрос, Фелдис станет одновременно и прокурором, и свидетелем, которого смогут вызвать для допроса адвокаты Киза.

Если вскроется ошибка в следственном процессе, пусть даже на такой ранней стадии расследования, дело закроют. Даже виновный преступник может быть освобожден из-под стражи в зале суда и его уже никогда не смогут судить по тем же обвинениям снова. Прокуроры в буквальном смысле не должны даже прикасаться к уликам на такой стадии расследования. Это нарушает порядок передачи и хранения вещественных доказательств. Любой мало-мальски хороший адвокат может обратиться к судье: «Правительство не имеет права выносить обвинение», и любой профессиональный судья вынужден будет с ним согласиться.

Проще говоря, последствия могут стать катастрофическими. Но никакие аргументы на Фелдиса не действовали. Это было самое крупное дело на Аляске со времени Джошуа Уэйда – серийного убийцы, дело которого широко освещала пресса в 2007 году. А дело Киза обещало стать еще более громким. Исчезновение Саманты Кениг стало темой общенациональных новостей. Имена участников процесса попадут в средства массовой информации во всех штатах. Дело уже упоминалось в телевизионных документальных фильмах. На этом можно построить себе карьеру.

Пэйн и Белл могли бы прочитать Фелдису краткий курс искусства проведения допроса. А толку?

Джефф Белл был повергнут в такой же шок. Он сталкивался в Анкоридже с разными манипуляциями, но никогда ни с чем подобным. Все рвались оказаться в помещении для первого допроса (понятно, почему), и даже представлялось, что единство дела и поиски восемнадцатилетней девушки все же имеют первостепенное значение.

Белл обсудил это с Пэйном. Как ни были они встревожены, сошлись на том, что для них существует единственная возможность: постараться как можно лучше натаскать Фелдиса. Тот факт, что у прокурора был тонкий и пронзительный голос в противоположность пропитанному виски и никотином басу Пэйна или открытому, хрипловатому, но смягченному юго-западным акцентом баритону Белла, определенно представлял собой еще один недостаток. Фелдис прежде никогда не сидел по другую сторону стола от отпетого негодяя, уверенного, что он умнее всех. Они все думают, что умнее тебя, и это была еще одна сторона допроса, которую важно внушить Фелдису.

По крайней мере, у них уже имелся разработанный сценарий. Пэйн утешал себя мыслью, что все же будет присутствовать в конференц-зале и сможет перенаправить ход допроса, если он уйдет не в ту сторону. Кроме того, там будет Фрэнк Руссо. И Пэйну, и Беллу Руссо был симпатичен – изнуренный работой, среднего возраста, выходец из Нью-Йорка, который на Манхэттене боролся с оргпреступностью и расследовал дела, связанные с преступлениями против личности.

Пэйн и Белл совершили пятиминутную поездку до исправительного комплекса Анкориджа, чтобы встретиться с Кизом перед его транспортировкой. Для Пэйна это стало первой встречей лицом к лицу с человеком, похитившим Саманту. Их обоих преследовала одна и та же мысль: что за человека они упекли за решетку? Какого рода преступника? Было ли это преступлением на почве страсти? Просто случайность? Или у него был мотив, который они пока не определили? Даст ли он ключ к тому, какой подход к нему станет наилучшим, или признает вину?

Когда они прибыли, Пэйн сразу подумал, что Киз похож на человека с видеозаписи: высокий, широкоплечий, атлетически сложенный. Для того чтобы проникнуть в кофейню Саманты через окно, расположенное на высоте примерно трех с половиной футов от земли, требовались легкость и сила рук, и Киз, казалось, обладал этими качествами. Он также легко следовал командам. Перед ними не был кто-то, страдавший душевным заболеванием или умственным дефектом. Киз явно находился в здравом уме.

Все сходились в одном, хотя и не высказывали этого вслух: исправительный комплекс Анкориджа недостаточно хорошо охранялся для содержания преступников, подобных Кизу. Анкоридж, при всех злостных преступлениях, которые там совершались, не имел тюрьмы федерального уровня.

Геден и Нелсон уже находились в офисе прокурора и расставляли свои ноутбуки рядом с дверью конференц-зала. У Белла и Пэйна было очень мало времени на то, чтобы объяснить Фелдису техники допроса и рассказать, как добиваются признания – это навыки, которым несколько лет обучали в полицейской академии, натаскивали в Куантико самые опытные преподаватели, куда даже лучшие агенты периодически возвращались снова и снова, чтобы обучиться новым приемам.

Обширные источники информации, которые агенты ФБР и офицеры полиции мобилизуют при каждом допросе, проще всего сравнить с мышечной памятью. Не существует единого алгоритма для того, чтобы добиться признания. Подлинный мастер допроса ведет его с уверенностью, порожденной опытом, но при этом он достаточно умен, чтобы смиренно начать беседу с каждым новым подозреваемым, покорно встретить новый профессиональный вызов.

У лучших следователей быстрая психологическая и интеллектуальная реакция. Они способны замечать малейшие детали, выражения лица, выдающие подозреваемого: легкую самодовольную ухмылку, ерзанье, взгляд на фотографию более долгий, чем диктуют обстоятельства. Они должны быть настолько уверены в себе, чтобы вообще не думать, как их воспринимает подозреваемый. Мастера допроса как бы смотрят на все со стороны, полностью фокусируясь на подозреваемом, импровизируя и загоняя допрашиваемого в угол с помощью слов.

Вот почему это форма искусства.

– Вы уверены, что хотите сделать это? – спросили они Фелдиса. – Вы нисколько не уроните себя и свою репутацию в чьих-либо глазах, если откажетесь.

Но Фелдис настаивал. Теперь это стало его расследованием. Пэйн и Белл, все еще находясь в шоке, дали Фелдису единственный и самый важный совет. Говорить тихо и размеренно. Не бояться пауз. Не спешить снова начинать говорить. Молчание заставляет людей чувствовать себя неловко, и необходимо, чтобы подозреваемый сам говорил как можно больше. Узнайте, что ему нужно, и мы найдем Саманту.