Текст книги "Убийство Джанни Версаче"

«В мире геев нужно быть очень красивым или очень богатым, чтобы о тебе говорили или куда-то приглашали, – говорит Вэнс. – Жаль, конечно, что всё так поверхностно». Эндрю, продолжает он, выделялся из общего ряда страстным желанием получить от жизни много больше, чем кто бы то ни было еще. «Умение окружить себя одновременно красавчиками и богачами было уникальной способностью Эндрю. Он был профи. Большинство не умеет тянуть веревочку за оба конца: либо тусуются с молодыми и красивыми, либо обрабатывают пожилых и богатых, дистанцируясь от молодых и красивых, поскольку видят в них соперников».

Другое дело Эндрю. «Одним из способов завоевывать расположение людей к себе и овладевать их мыслями у него было искусство заставлять всех верить в собственное богатство, щедро раздавая наркотики, – говорит Вэнс. – Столь щедрый на любезности человек не мог не производить впечатления неотразимого богача. Эндрю, по сути, был прирожденным пиарщиком. А в гей-сообществе самореклама – важнейшая вещь». Кроме того, Эндрю был не просто сводником, а бескорыстным сводником. «Как удобно, как мило с его стороны. Где еще такого найдешь? Не нужно теперь ни в какие бюро или эскорт-агентства обращаться, где еще и на заметку могут взять. Так он и нашел себе нишу – оказывать любезности, а за любезности люди с готовностью и щедро платят». Секс, по мнению Вэнса, не имел для Эндрю никакого значения: «Он любезно давал людям гораздо большее – доступ к тому, чего они хотят, будь то наркотики, партнеры или что-то еще. А статус такого связного – мощнейшая вещь».

* * *

Эндрю любил отождествлять себя с порнозвездами и даже пытался пробоваться в этом амплуа. Его друг и последний сожитель Эрик Гринмен, сам сыгравший в нескольких порнофильмах, подтверждает, что порнография занимала очень видное место в том мире, где обитал Эндрю. «Это очень большой бизнес, – говорит Натан Фрай, пианист, играющий на многих вечеринках по всему городу. – Каждый день только и слышишь о том, что вот еще такому-то знакомому удалось туда пробиться. Люди думают, что это лучший комплимент, что, если тебя туда берут, значит, ты сексуально привлекательный».

Эндрю сделался заядлым потребителем порновидео, особенно с жестким садомазо. Чем дольше он сидел на «кристалле», тем больше просмотр порнографии становился для него главным и самым проверенным способом сбросить сексуальное напряжение. Однако навязчивое увлечение порнографией «внешне на Эндрю особо не сказывалось, выглядел он как обычно».

Геи, как оценивается, составляют около 10 % половозрелого народонаселения, а вот статистика спроса на видеопродукцию по итогам 1996 года показывает, что доля гей-порнографии в обороте видеопрокатов и торговых точек в США колеблется в диапазоне 30–50 %. Годовая выручка с продаж видеопродукции такого рода исчисляется сотнями миллионов долларов. Ежегодно только официально выпускается около трех тысяч фильмов для геев. А о том, сколько еще всякого «откровенного» и «жесткого» гей-порно циркулирует безо всякого учета и какие деньги это приносит, остается только догадываться.

Во «Взлёте и падении гей-культуры» Дэниел Харрис[38]38
  Daniel Harris, The Rise and Fall of Gay Culture, 1999.


[Закрыть] гневно осуждает «идущее по нарастающей засилье яппи в гей-порнографии», где «порнозвезда всё больше превращается из воплощения вожделенного образа сексуального идеала гея еще и в эрзац его сбывшихся социально-экономических упований на возможность вести беззаботную жизнь праздного богатого бездельника, располагающего неограниченными доходами и целыми днями нежащегося на солнце у бассейна, где в кристально чистой воде юные красавчики в стрингах молча скользят туда-сюда, не вспенивая глади, в ожидании волшебного мига, когда хозяин кого-то из них поманит пальчиком, чтобы со всей душой ему отдаться». В сердце лентяя и вульгарного материалиста Эндрю такие фантазии, должно быть, находили особо звонкий отклик. «Современная порнография придает эротический флер множеству совершенно не относящихся к сексу и просто сторонних вещей, – продолжает Харрис. – Кругом какие-то канделябры и персидские ковры, „порше“ и купе с откидным верхом, нефритовые статуэтки и серебряные подсвечники – сплошь символы высокого положения в обществе, выпяченные на передний план и обрамляющие картину по всей периферии, и во всё это вложено едва ли не больше эротической значимости и экспрессии, чем в сексуальные образы героев первого плана».

Увы, столь обольстительные фантазии в сочетании с кристаллическим метамфетамином оборачиваются уродливыми и извращенными фантасмагориями реальности настолько грязной и убогой, что какие уж там кристально чистые бассейны и серебряные канделябры.

На содержании

Познакомившись с Линкольном Эстоном и став завсегдатаем его гей-салона, Эндрю принялся также раскидывать сети в надежде выудить крупную рыбу: устроиться к кому-нибудь из тамошних патронов на содержание. Ему без малейшего труда давалось общение с этими мужчинами на тридцать и более лет старше него – как в компании, так и тет-а-тет. Особую искусность Эндрю проявлял в деле угадывания круга интересов целевого собеседника и перевода разговора на соответствующую тему: литературу, искусство, лётное дело и т. п. Делал он это безошибочно вне зависимости от возраста выбранной им мишени.

Подобно гейше, Эндрю мог свободно и со знанием дела поддерживать беседу на любую тему, устраивать развлечения и предлагать всяческие утехи сексуального или иного характера. Разве что чувственности ему недоставало – слишком уж давно и глубоко похоронил он в себе всяческую искренность, а потому и выглядел человеком безэмоциональным и холодно-расчетливым.

В разговорах с ровесниками о сексе он обычно высказывался в грубой форме и таким образом, чтобы впоследствии от своих слов можно было отказаться. Известен был своими каверзными параллелями и подначками в тему, которые казались порой весьма остроумными всем, кроме объекта насмешки. Линкольн Эстон, долгие годы проживший в Сан-Франциско и пренебрежительно называвший Сан-Диего «приморской Омахой», видел в Эндрю хорошие задатки бонвивана и сноба и говаривал друзьям: «Эндрю – самый смышленый из молодых людей, кого мне доводилось встречать».

«Вел себя Эндрю как король. За обед расплачивался, небрежно швырнув на стол перед официантом платиновую карту», – рассказывает один из пятидесятилетних обитателей Ла-Хойи, которого Эндрю, обхаживая, трижды угощал роскошными обедами. Будучи давно женатым, этот выпускник Епископской школы со временем нашел себя в Хиллкресте, где впервые и выслушал от Эндрю Де-Сильвы «легенду», ставшую затем стандартной для респектабельной части его аудитории: он – сын португальской еврейки и филиппинца и бывший муж еврейской принцессы, от которой у него есть дочка; обожает кататься на бабушкином «роллс-ройсе»; учился в Шоате и в Епископской; два года отслужил в израильской армии; богачи-родители, живущие попеременно в Ранчо Санта-Фе и на Манхэттене, вышвырнули его на улицу, как только узнали, что он гей.

Тщательно, в деталях продуманная Эндрю реконструкция своей мнимой биографии призвана была социально уравнять его с элитой из числа его знакомых, представить его человеком ярким и экзотичным, а не просто каким-то мальчиком-игрушкой, которую не жалко выбросить после того, как она надоест. Эндрю Де-Сильва умело вытягивал сочувствие из пожилых мужчин, многие из которых были в разводе, лишились семьи и иным образом пострадали ради того, чтобы стать теми, кто они есть теперь. Однако же Эндрю делал всё возможное, чтобы не производить впечатления, будто ему что-то от кого-то нужно, да так ловко, что угощавшийся его дорогими обедами бывший выпускник Епископской лишь многим позже задним числом осознал истинный смысл затеи Эндрю: «По-моему, эти обеды были прикормкой, чтобы подманить рыбу и поглядеть, достаточно ли она жирная в денежном плане, на какую наживку клюнет и стоит ли забрасывать крючок, – но тогда мне этого и в голову не приходило».

Эндрю, как теперь понятно, однозначно занимался ловлей спиннингом на блесну – и летом 1994 года подсек по-настоящему крупную рыбину. Через давно сложившуюся голубую пару из Ла-Хойи, с которой познакомился у Линкольна, Эндрю получил в июле приглашение на званый обед в честь приезда Нормана Блэчфорда – члена того же братства, что и Линкольн, и хозяева, частного эксклюзивного общества геев «Гамма Мю» (ГМ), в шутку называемого «голубой мафией» и выведенного и высмеянного Армистедом Маупином в «Городских преданиях»[39]39
  Armistead Jones Maupin, Jr. Tales of the City, 2007.


[Закрыть] под названием «Клуб миллионеров». Это была идеальная с точки зрения Эндрю группа, если в нее проникнуть, – скрытная, слегка снобистская, полная потенциальных «сладких папиков».

Высокий, с рыжевато-каштановыми волосами, вытянутым лицом и орлиным носом, пятидесятивосьмилетний в ту пору Норман Блэчфорд выглядел так, будто целыми днями в свое удовольствие возделывает землю на свежем воздухе. Сдержанный, вкрадчивый, крайне консервативный, а главное, сказочно богатый Норман жил в Финиксе, но регулярно наведывался в Ла-Хойю, подобно множеству других аризонских богачей, даром что от Финикса до Сан-Диего меньше часа лету. Ла-Хойя – излюбленный курорт богатых жителей Финикса. Богачи из Техаса предпочитают соседний Дель-Мар, потому что там в июле скачки, а «зонцы» тяготеют к Ла-Хойе. У Нормана были собственные апартаменты в элитном кондоминиуме на Прибрежном бульваре в двух минутах ходьбы от Епископской школы.

Незадолго до этого СПИД унес жизнь двадцатишестилетнего постоянного партнера Нормана, и он был свободен – самый что ни на есть подходящий кандидат для Эндрю. Свободных денег у Блэчфорда было немерено, поскольку недавно он продал свою преуспевающую компанию по производству патентованного звукоизоляционного оборудования для киноиндустрии, за разработку которого компания в свое время даже получила «Оскар» в специальной номинации «За научно-технические достижения». По слухам, Норман стоил бешеную уйму миллионов – этот факт, по словам друзей, Эндрю тщательно проверял по всем доступным ему каналам. В Финиксе Блэчфорд был одним из главных жертвователей на нужды местного симфонического оркестра. Он очень интересовался искусством, так что Эндрю быстро удалось произвести на него впечатление своей эрудицией. Норман, однако, был по своему характеру человеком осмотрительным и прижимистым, и это с самого начала приводило Эндрю в отчаяние.

Отношения вспыхнули не сразу. Эндрю продолжал по вечерам бывать у Линкольна, торговать наркотиками, зависать в барах Flicks и Rich’s, а также и в более дорогом ресторане «Калифорнийская кухня» по соседству с Flicks, где непременно занимал место подле окна. Не было секретом, что Эндрю иногда устремлялся оттуда на улицу, заприметив среди прохожих милого мальчика, чтобы пригласить его к столу своей компании на угощение. Там он мог его кому-нибудь присватать в знак особого уважения, а затем покидал заведение, оставив щедрые чаевые официанту – вплоть до 200 долларов за обед стоимостью 400 на восьмерых по счету. Это было у Эндрю отточено. Сначала он оставлял небольшие чаевые наличными вместе с кредитной картой или добавлял сверх счета при оплате наличными, а затем – так, чтобы все видели, – совал на лапу официанту внушительную сумму по пути на выход – чисто мафиозный стиль.

На выходные Эндрю иногда отправлялся куда-нибудь подальше с Джеффом, пользуясь постоянно действующей акцией авиакомпании Southwest Airlines «Два билета по цене одного». Отсюда и знание Чикаго, куда им нравилось летать, поскольку оттуда рукой подать до Де-Калба, родины Джеффри. Что-что, а попутешествовать Эндрю любил.

Осенью 1994 года, например, Дуг Стаблфилд неожиданно столкнулся с Эндрю в Оперном театре Сан-Франциско, где тот был на пару с пожилым мужчиной, представленным ему как «друг семьи». Дуг вспоминает: «Я был реально в шоке, когда увидел его с богатым папиком». Но Эндрю быстро сгладил неловкость, присоединившись после представления спутника к компании Дуга и его друзей в буфете. Но с тех пор, продолжает Стаблфилд, Эндрю «не переставал всех удивлять какими-то странноватыми проявлениями материального благополучия. Каждый раз появлялся на другой машине и с другим человеком, останавливался в гостях у совершенно разных людей – и почти никогда ничего не объяснял и не рассказывал о них в разговорах с друзьями».

Стаблфилд был как раз из тех, кто всегда считал поведение Эндрю «очень характерным для наркомана. Вел он себя непредсказуемо, всплески приподнятого настроения у него чередовались с упадками, – говорит Дуг. – Он все время чего-то опасался, дергался, нервничал так, что это бросалось в глаза». Но никто в Сан-Франциско не подозревал Эндрю в сбыте наркотиков: «Не употребляет ли он дурь? – этим вопросом многие задавались; но никому и в голову не приходило, что он ее продает».

Пока Норман Блэчфорд и Эндрю не познакомились поближе, Норман продолжал жить в Финиксе, а Эндрю к нему туда эпизодически наведывался в гости. В ходе совместных путешествий в Европу Норман не уставал поражаться обширности познаний Эндрю в вопросах архитектуры и живописи. Именно Эндрю заботился обо всех деталях их поездок, тщательнейшим образом организуя и планируя каждое путешествие. Тут Эндрю играл на своем поле и выступал в роли ходячего путеводителя. Ему были известны все лучшие рестораны, обязательные для осмотра достопримечательности и непременные для нанесения им визитов вежливости меценаты. Будучи живым собеседником и жизнерадостным спутником, Эндрю был незаменим для вяловатого от природы Нормана еще и в качестве блестящего умельца налаживать связи и устанавливать контакты. В Сан-Диего, в частности, Эндрю был лично знаком чуть ли не со всем гей-сообществом. Что до сказочных баек Эндрю, то они, даже если и смущали Нормана, видимо, не давали ему повода для особой тревоги. Во всяком случае, находясь с Эндрю в общей компании с другими людьми, Норман выслушивал его невероятные истории совершенно невозмутимо и без комментариев.

Для Нормана, по мнению Роббинса Томпсона, скрытно-голубого приятеля-серфингиста Эндрю со времен его учебы в университете штата, Эндрю «был бы идеальной женой».

Однако же это не мешало Эндрю всякий раз, положив глаз на очередного запримеченного и соблазняемого им бесплатной выпивкой и угощением молоденького мальчика – и это параллельно с непрекращающейся спортивной охотой на Нормана! – раз за разом жаловаться совращаемым юнцам, что он – жертва старых развратников, взявших его в оборот. Они, дескать, его беспардонно используют.

Общаясь с Роном Уильямсом, юношей, которого он некогда ввел в круг и, можно сказать, воспитал в качестве полноценного члена гей-сообщества, а одно время еще и души в нем не чаял, Эндрю мог себе позволить сбросить маску легковесного везунчика и приоткрыть свое истинное лицо, очень сумеречное и угрюмое. «Мы с ним ходили по кабакам и танцам, – объясняет Уильямс. – Его вот что уязвляло всегда: ему казалось, что люди тянутся к нему из-за денег. Если он вдруг перестанет за всех платить, друзья его тут же бросят, думал он. Но перед пожилыми и богатыми мужами Эндрю подобные нюни не распускал, а держался молодцом».

В мае 1995 года Линкольн пал жертвой случайного знакомого-бродяги. Для Эндрю утрата Линкольна означала ни больше ни меньше расставание с начинавшим становиться привычным стилем жизни и возврат к разбитому корыту. Не желая с этим мириться, он решительно уволился из аптеки Thrifty и с концами съехал из Сан-Бернардо, а в июле 1995 года – через два месяца после смерти Линкольна – окончательно поселился у Нормана в Ла-Хойе. Как раз тогда исполнился ровно год тому, как они познакомились.

«Оба понимали, во что ввязываются, – говорит Роббинс. – Тут не та ситуация, когда мужчина постарше пользуется неискушенностью мальчика помоложе. Если что такое и было, то с точностью до наоборот». «Эндрю постоянно маячил наживкой перед носом у Нормана, – рассказывает друг Джеффа Трэйла по имени Майкл Уильямс, владелец ресторана. – Но Джефф мне говорил, что у него на крючке и другие. Я спрашивал: „Откуда у него столько богатых чуваков на примете?“ А Джефф отвечал: „Умеет разведывать места и вписываться в их круг“».

С отъездом Эндрю его мать осталась на мели. Ведь это только по рассказам Эндрю родители у него были богатые и продолжали жить вместе и скапливать для детей несметное наследство, а по факту Марианна была, по сути, нищенкой. В ноябре 1995 года Пит Кьюненен к тому же внезапно отозвал распоряжение перечислять ей свою военную пенсию в размере 650 долларов в месяц, поскольку деньги, по его словам, он давал только на завершение обучения Эндрю. Это лишило Марианну возможности оплачивать съемную квартиру, и уже в декабре она съехала, отправилась в Иллинойс, где жили к тому времени двое ее старших детей, и в скором времени устроилась там кое-как жить на социальное пособие.

Тем временем Эндрю наконец получил возможность наслаждаться роскошной жизнью во всей ее полноте. После стольких лет безуспешных поисков он наконец причалил к берегу земли обетованной – нашел человека, способного помочь воплотиться его мечтам. «В гей-сообществе Эндрю изыскал возможность распахнуть перед собой все двери, за которые поставил себе целью проникнуть», – восхищается другом Роббинс Томпсон. Норман наконец расщедрился в отношении Эндрю: оплачивал его кредитные карты, позволял разъезжать на своем новехоньком Infiniti за 33 000 долларов и выдавал 2500 долларов в месяц на карманные расходы. При этом Эндрю была предоставлена еще и немалая свобода путешествовать куда ему заблагорассудится и навещать старых друзей. Пустовавший дом Блэчфорда в Финиксе Эндрю не интересовал, и со временем он убедил Нормана его продать. Но летать в Финикс на светские мероприятия они продолжали. Однако с самого начала их взаимоотношений Норман дал Эндрю понять, что тому следует знать меру и быть осмотрительным в своих желаниях.

«Переселяясь к Норману, он, в принципе, отдавал себе отчет, что всё это делается строго на финансовой основе, – говорит Роббинс. – Конечно, взаимная привязанность там тоже была немалая, тут даже вопросов нет. Но оба они были трезвомыслящие люди и ясно понимали, что происходит на самом деле». Однако Эндрю по-прежнему скрытничал относительно своей новой жизни и не любил признавать ни того, что больше себе не принадлежит, ни того, что его отношения с Норманом включают секс.

Попав в такую сладкую ловушку, Эндрю ни словом не намекал Норману ни о своих садомазохистских наклонностях, ни о привычке к порнографии, зато занялся обустройством быта, вспомнив о своих архитектурно-дизайнерских способностях. На устроенном Норманом коктейле, вспоминает один из гостей, Эндрю заявил: «Ненавижу жить прямо на набережной. Хотелось бы перебраться повыше, на гору Соледад». С этого высокого холма над бухтой Ла-Хойя с большим белым крестом на вершине открываются сказочные виды, особенно на закате. Не прошло и месяца, рассказывает этот приятель, как Эндрю похвастался ему: «Норман купил мне дом на горе Соледад». А коттедж на набережной, сказал Эндрю, они решили оставить себе для приема гостей. О чем Эндрю умолчал, так это о предыстории их нового дома: они переезжали в особняк, выставленный на продажу после смерти его предыдущего владельца, которым являлся не кто иной, как Линкольн Эстон.

Почти сразу же среди голубых сплетников пошли пересуды, рассказывает общий друг Нормана и Эндрю, сам не видящий ничего зазорного в этом поступке парочки. «Помню, – говорит он, – как они в компаниях перекидывались гордыми взглядами через всю комнату». Он допускает, что в кругу стабильных профессионалов и отошедших от активных дел пожилых богачей, в котором вращался Норман, где «крепкие пары повсюду путешествуют вместе и не распадаются по сорок пять лет», связь Нормана с Эндрю могла подвергаться осуждению как выходящая за рамки нормы: «Другой такой пары – богач и молодой красавчик – не было».

По Хиллкресту поползли слухи о том, что Эндрю нашел себе богатого папика. Никому, кроме ближайших друзей, чего-либо достоверного о Нормане известно не было. Но ярлык содержана к Эндрю приклеился, хотя ему и удавалось разубеждать в этом своих молодых друзей по отдельности. В частности, Том Идс говорит, что Эндрю его всячески убеждал, что живет с Норманом из самых искренних побуждений, желая сделать ему приятное. Ведь, посвятив себя Норману, говорил Эндрю, он тем самым лишает себя шансов на получение наследства от собственных родителей.

За покупками для нового дома Норман и Эндрю отправлялись в Лос-Анджелес, на Мелроуз-авеню, где в дорогих рядах украшений для интерьера был роскошный выбор всевозможных предметов обстановки, ковров, подлинного антиквариата и дорогих высококачественных копий всяческих произведений искусства. Нанятый Норманом профессиональный дизайнер по интерьерам вспоминает, как тот представил ему Эндрю в качестве «друга, хорошо разбирающегося в искусстве и помогающего правильно подбирать предметы обстановки». Эндрю, по его словам, знал массу всего о соотнесении исторических периодов в архитектуре и меблировке, а также крайне хорошо для человека столь молодого разбирался в истории и архитектуре.

И все-таки Эндрю сетовал в разговорах с друзьями на тягу Нормана к дешевке. Он же настойчиво подвигал Нормана на то, чтобы переделывать и перекрашивать в доме всё, что только можно, – и покупать, покупать и покупать самые дорогие аксессуары. Но этому противилась вся природа Нормана, и он, в свою очередь, мягко убеждал Эндрю подумать лучше о завершении образования и получении достойной профессии. Он бы с радостью оплатил и то, и другое – настолько ему хотелось, чтобы Эндрю задействовал свои мозги и талант в каком-нибудь полезном деле. Но на это Эндрю был категорически не согласен.

За годы жизни продажей и приемом наркотиков Эндрю сделался ленивым и алчным, плюс к тому окончательно поддался характерной для нарциссов склонности заботиться лишь о собственном имидже и не проявлял ни малейшего интереса к зарабатыванию на жизнь собственным трудом. Эндрю с апломбом заявлял, что учеба ему наскучила, а занятие бизнесом претит. Ни на что иное, кроме ошеломляющего успеха, он был принципиально не согласен, поскольку это разрушило бы его имидж. Испытывая всё нарастающее раздражение из-за постоянного пребывания в тихом обществе пожилых мужчин и необходимости отчитываться, где и с кем он проводит остальное время, Эндрю начал изыскивать способы не ночевать дома. Тут ему как нельзя кстати подвернулся проект «Спасатель» Фонда профилактики ВИЧ/СПИДа и пропаганды безопасного секса округа Сан-Диего. Эндрю туда устроился распространителем разъяснительной литературы и презервативов по гей-барам. Также в его функции входило всеми правдами и неправдами заманивать молодежь на санпросветсобрания.

Выбор проекта «Спасатель», вероятно, был для самого Эндрю наполнен особым смыслом, ведь он неоднократно озвучивал свой страх перед СПИДом. Также проект стал для него хорошим предлогом шнырять по барам. Эндрю, похоже, ни разу так и не переставал сбывать и употреблять наркотики, и после его переезда к Норману рассказы о том, что он продолжает активно заниматься дилерством, регулярно доходили до Стэна Хэтли и других его старых друзей. А экстравагантная расточительность Эндрю не ускользнула от глаз как минимум одного из ровесников Нормана и старого друга Линкольна, который сказал, что Эндрю явно расходует «на порядок больше двух с половиной тысяч в месяц», выдаваемых ему Норманом.

Два параллельных мира, в которых теперь жил Эндрю, были настолько несовместимы между собой, что в конце августа 1995 года Норман был вынужден устроить два раздельных праздника по случаю двадцать шестого дня рождения Эндрю: один – для людей своего возраста, другой – для приятелей из его круга. Вероятно, из-за того, что вечеринка для пожилых друзей Нортона прошла первой и на ней присутствовал даже член попечительского совета Смитсоновского института, Эндрю отложил основной выпендреж перед Норманом до вечеринки для своих ровесников. Подготовился к ней Эндрю самым доскональным образом. Джефф Трэйл был им проинструктирован представиться не курсантом, а инструктором программы подготовки офицеров дорожной полиции штата Калифорния. Другой приглашенный – бортпроводник авиакомпании, которому предписано было представиться исполнителем кантри-музыки, – ломать комедию отказался, заявив, что гордится своей работой. В результате Эндрю на вечеринке его попросту игнорировал.

* * *

Осенью в Сиэтле проходил очередной полугодовой слет братства «Гамма Мю», и Норман, которого в 1997 году выберут в руководящий совет ГМ, взял туда Эндрю с собой. Наконец-то сбылась его мечта войти в святая святых внутреннего круга элиты. Слеты ГМ всегда проходят изысканно. Взносов участников (300 долларов на брата) хватает лишь на закупку напитков, а гостиницы и авиабилеты члены братства подыскивают и бронируют сами. Программа мероприятий остается неизменной десятилетиями: в среду вечером – разминочный коктейль для ранних пташек; в четверг вечером – официальный коктейль; в пятницу – традиционный бизнес-ланч при параде с представлением новых членов и их поручителей; в субботу – менее формальный ланч, переходящий в обед, а затем в гала-гулянку; в воскресенье – отходные коктейли до упора, пока все не разъедутся. При регистрации члены братства могут подобрать себе индивидуальные пакеты дополнительных развлечений, таких как прогулки на яхтах или шопинг-туры, при этом каждый принимающий город стремится перещеголять предыдущий щедростью угощений и красотами мест проведения гуляний.

Основанное в 1967 году Клиффом Петтитом, владельцем агентства путешествий из Форт-Лодердейла, осознавшего, что неплохо бы тайным богатым геям кооперироваться на отдыхе для совместных увеселений, братство ГМ всегда было обществом, не афиширующим себя, а потому и вызывающим массу досужих домыслов. Кто они такие? Секта или богема? Старомодное собрание или развеселая гулянка?

Айан Гибсон, консультант Минобороны, галерист и бывший член ГМ, никогда не забудет, как его представили изысканному обществу из 650 съехавшихся со всей страны джентльменов, многие из которых и по сегодняшний день не раскрывают тайны своей истинной сексуальной ориентации. Заручившись рекомендациями, Гибсон отправился на первый в своей жизни слет ГМ, проходивший в 1989 году на горнолыжном курорте в Аспене. За триста долларов он, по его словам, ожидал попасть в какой-нибудь «грязный мотель на отшибе», а очутился в роскошном многоэтажном особняке с обитыми бархатом стенами, увешанными подлинниками Пикассо, по соседству с Little Nell, шикарным отелем у подножия горы Аспен. «Вхожу, вижу трех мужчин лет по сорок с чем-то. Разговорились, один между делом сказал, что у него у самого гостиничный бизнес. Я ему что-то вежливое типа: „Приятно, наверное, чувствовать себя владельцем отеля…“ А он мне: „Отеля? Нет, у меня в сети этих отелей 146 штук“». Тут только Айан Гибсон понял, какого полета братия там собралась, и поторопился вступить в ГМ, что расшифровывается, среди прочего, еще и как «грандиозные мужчины».

На следующий год он отправился на слет в Вашингтон. «На столичном балу собрались три сотни мужчин за сорок в смокингах и при бабочках, все глубоко затаившиеся. Помню, был среди них высокопоставленный чиновник Республиканской партии, член Национального комитета. Многие прибыли в сопровождении совсем молоденьких джентльменов, что тогда только-только вошло в моду. В сообществах скрытых геев-республиканцев гораздо проще подыскивать себе юных протеже из желающих прицепиться вагончиком к лидерам, движущимся к карьерным вершинам».

В скором времени Гибсон получил приглашение отпраздновать Хэллоуин на бале-маскараде, устроенном у себя в Вашингтоне выдающимся физиком-ядерщиком, также состоявшим в ГМ. «Среди них много людей высочайшего полета – и очень тщательно завуалированных, – повествует Гибсон. – Мы с партнером явились в костюмах эпохи Возрождения, постаравшись воспроизвести их со всей тщательностью. Мы пришли туда, а хозяин встречает нас в дверях в роскошном красном платье до пола. Я говорю: „Ого, платье прямо как у Мэрилин Монро в „Джентльмены предпочитают блондинок!““ А он: „Никаких „как“, это и есть то самое платье, в котором снималась Мэрилин Монро“!»

«Очень и очень многие члены „Гамма Мю“ вынуждены таиться и прикидываться дома добропорядочными гетеросексуалами», – объясняет Уэс Комбс, тридцатитрехлетний руководитель пиар-агентства из Вашингтона, недолгое время состоявший в ГМ, но вскоре покинувший общество, сочтя членство в нем забавой слишком дорогостоящей, а основной контингент – староватым. «Участие в одном слете обходится по сумме в пару тысяч долларов. По мне, так лучше потратить их на отдых на Южном берегу», – отзывается он о затратности, а по поводу членского состава говорит: «Сплошь видные банкиры и адвокаты, которые, в отличие от меня, не рискуют ничем, если вдруг столкнутся на таком слете нос к носу с собственными клиентами». А ведь даже основатель ГМ Клифф Петтит, говорят, советовал группам шестидесятилетних ветеранов движения, отправлявшимся развеяться за рубеж, «сильно там не шуметь», дабы не засветиться. «Всё одно, – считает Комбс, – это же шито белыми нитками».

Многие пожилые геи, живущие с постоянным партнером, говорит Комбс, «полагаются на то, что раз люди их постоянно и повсюду видят вместе, то должны сами понимать, что они голубая пара, и не надо никому ничего специально об этом говорить, – так их поколение воспитано. Скрытность диктуется их опасениями за свою физическую безопасность и боязнью быть подвергнутыми остракизму. Да и другие геи могут сказать: „Вы чего тут разорались о себе на каждом углу?“ Гомофобия ведь прививается с годовалого возраста. Мальчиков, любящих играть в куклы, выставляют на посмешище и тыкают в них пальцем, показывая всем в назидание, как это плохо».

Комбса в ГМ рекомендовал его старший двоюродный брат Билли Рубен, считавший, что членство в клубе вдохновит молодого человека на поиск себе достойных примеров для подражания, как в свое время – его самого. «На Гавайях мы познакомились с офицером ВМС такого ранга, что у него под пальцем была, по сути, красная кнопка, – рассказывает партнер Билла Рубена по имени Говард Гринфилд. – Тогда я и сказал Биллу: „Вот бы здорово было познакомить с ним и Уэса, и ему подобных, чтобы прекратили трястись и сомневаться, что их ждет в жизни. Взглянули бы на множество столь разных и как один великих людей – и сами бы почувствовали вкус к величию!“»

Билли Рубен и Говард Гринфилд к тому времени счастливо прожили вместе полвека. Из них вот уже почти четверть века состояли в «Гамма Мю» – и успели побывать на слетах ГМ по всей стране, от Сан-Диего до Бостона и от Форт-Лодердейла до Сиэтла, включая Гавайи. Участвовали они и в выездных слетах ГМ на Таити и в Новой Зеландии, и в яхтенной гонке 188 экипажей через всё Карибское море, где гордо вышли в Сен-Барталеми на старт под флагом ГМ. Сплавлялись по Бургундскому каналу и катались на воздушных шарах на юге Франции под брызги шампанского, предварительно набравшись пива на Oktoberfest в Мюнхене. Среди прочих выездных мероприятий ГМ следует отметить путешествие под парусом по бесчисленным островам Греции и круиз на борту Queen Mary II[40]40
  Queen Mary II – самое большое в 2004–2008 гг. пассажирское судно в мире, введенное в эксплуатацию много позже описываемых событий и совершившее в январе-феврале 2007 г. рекордное по скорости и полученной выручке коммерческое кругосветное путешествие за 81 день.


[Закрыть].