Текст книги "Убийство Джанни Версаче"

Действительно, бывает так, что романтика в этой среде просто зашкаливает. «Познакомились мы с одним врачом, только-только отделавшимся наконец от жены, по пути в Пуэрто-Вальярту[41]41
  Пуэрто-Вальярта – тихоокеанский курорт в Мексике.


[Закрыть], – рассказывает Гринфилд. – Так он прямо там, на борту самолета, нашел себе пару! И это-то при первом же самостоятельном вылете на слет в статусе не обремененного никакими узами мужчины! Мы и глазом моргнуть не успели, как он встретил своего суженого, и с тех пор они так и живут душа в душу!»

Билли и Говард (оба застройщики из Майами) выступали в роли хозяев – устроителей последнего слета ГМ во Флориде, прошедшего в стиле карнавала. Гостей в их усадьбе в Форт-Лодердейле встречал живой ягуар; факелы освещали тропы через тропические заросли, где порхали длиннохвостые попугаи и били в тамтамы африканские музыканты.

– Мы с Биллом всегда любили разнообразие жизненных стилей, – говорит Говард, щеголяющий золотой сережкой. – Двадцать лет назад всё было иначе. Тогда были среди не наших людей такие, кто считал нас излишней для общества группой. А через «Гамма Мю» мы познакомились с чудеснейшими людьми. Ну разве не здорово иметь такую возможность ежегодно встречаться в праздничной атмосфере с близкими по духу людьми и забывать о каких бы то ни было проблемах? Чистый позитив, волшебство. И это лишь один из множества плюсов.

Нет ни единого крупного города, – продолжает он, – где у нас не было бы своих людей из «Гамма Мю», всегда готовых подсказать лучшие рестораны и бары, где кипит жизнь. В Новом Орлеане одна дама из Французского квартала отдала в наше распоряжение свой дом. Просто сказала: «Держите ключи», – а сама убралась. Ну разве не чудесно?

– В какой город ни приедешь, там все готовы всячески расстараться, чтобы реально достойно нас принять, – добавляет Билли Рубен. – Так у нас образуется сеть крепких дружеских уз по всей стране. Встречаешься со множеством себе подобных. Это совсем другое ощущение, чем от тусовки по барам. Среди членов «Гамма Мю» есть и такие, кто никогда в гостиницах не останавливается – только в гостях у местных членов.

Пришествие СПИДа резко изменило жизнь братства ГМ, как и многие другие аспекты существования гей-сообщества. В девяностых годах обществом был учрежден благотворительный фонд Gamma Mu Foundation, помогающий грантами программам по борьбе со СПИДом в сельской местности и труднодоступных районах.

– Мне поначалу идея создания фонда не понравилась, – рассказывает Говард. – Я любил «Гамму Мю» именно за полное отсутствие притязаний на что-либо серьезное, за то, что это чисто развлекательный союз. Нас же и так осаждают со всех сторон просители денег на благотворительность. А тут мы сами учредили фонд, и я боялся, что он будет таким же занудством.

Сегодня Говард признает, что опасения оказались напрасными.

В ранние годы существования братства ГМ в него входили лишь богатейшие люди, и практически все – республиканцы. Но отсутствие у руководства Республиканской партии политической воли к последовательной борьбе со СПИДом и защите прав сексуальных меньшинств привело к постепенному дрейфу ГМ в сторону демократической платформы и, как следствие, притоку в общество членов Демократической партии. С целью омоложения членского состава общество также значительно снизило имущественный ценз, так что теперь на слетах ГМ можно встретить «и крупье из плавучего казино на Миссисипи, и всяких любителей поиграть в крутых копов и ковбоев!»

На слете ГМ в столице США в 1996 году, к примеру, пировали в ресторане на крыше Кеннеди-центра, коктейлями угощались в ротонде Капитолия, а ужин заказали доставить в исторический особняк в Джорджтауне. В апреле 1998 года на ежегодном балу со сбором пожертвований «Звездная пыль», устраиваемом Gamma Mu Foundation в Вашингтоне, собралось 250 гостей в смокингах при бабочках, представлявших «высший эшелон скрытых геев у власти». Чинно восседая на золоченых стульях за столами, накрытыми скатертями нежно-персикового цвета и украшенными букетами свежих весенних цветов, они мерно покачивали седыми головами в такт неспешным беседам и поблескивали брильянтовыми запонками в мягком свете свечей. На первый взгляд, просто еще один шикарный благотворительный бал в ряду других столичных балов, но затем начинает бросаться в глаза полное отсутствие в зале каких бы то ни было диадем, шуршащих шелков и бальных платьев… Не то что дам – ни единого травести не видно.

Тот бал в укромной мраморной галерее, утопленной где-то в глубине роскошного особняка в центре Вашингтона, проходил под живой джаз в исполнении группы во главе со знаменитым саксофонистом в белом фраке. Как только музыканты переходили к лирической мелодии типа «Misty» или «Unforgettable», сотни мужских пар поднимались из-за столов и кружились щека к щеке в медленном танце – кто сплетя руки, кто в обнимку. Ну а когда джаз-бэнд взорвался мексиканской «La Bamba», все присутствующие в зале тут же выстроились в длиннющий «паровозик» и потянулись извиваться змейкой вверх и вниз по парадной лестнице.

Эндрю Кьюненен вписался в это светское общество идеально. По всем отзывам, впервые появившись в Сиэтле при Нормане, он произвел блестящее впечатление. Он бы со вкусом одет, привычку громко смеяться в себе задушил и манеры демонстрировал безупречные.

Дэвид

1995 год оказался памятным для Эндрю во всех отношениях. Сначала он нашел мужчину, готового спонсировать его мечты о красивой жизни, а в конце года познакомился и с мужчиной своей мечты.

На один из ноябрьских уик-эндов Эндрю отправился в Сан-Франциско, где остановился в роскошном отеле Mandarin Oriental[42]42
  В начале 2015 г. гонконгская управляющая компания Mandarin Oriental Hotel Group Limited (кит. 文華東方酒店) продала этот объект американской Loews, и теперь занимающий верхние одиннадцать этажей 48-этажного офисного небоскреба 345 California Center пятизвёздочный отель именуется Loews Regency San Francisco.


[Закрыть] в третьем по высоте небоскребе города в номере за 520 долларов за ночь с отделанной мрамором ванной комнатой, где прямо из купели через панорамное окно открывается сказочный вид на мост Золотые ворота. Вот он и вернулся в этот город с набитым кошельком, как давно мечтал. Вел себя Эндрю всё так же экзальтированно и завиральные истории рассказывал с неиссякающим энтузиазмом. Никто из его давних близких друзей по Беркли даже и не подозревал, что он на содержании, и понятия не имел о самом факте существования какого-то Нормана Блэчфорда.

В пятницу вечером в ресторане «без вывески» на Маркет-стрит при въезде в Кастро Эндрю ужинал в кругу поклонников, смешил друзей, представляясь незнакомым посетителям «графом Фрескобальди», – и вдруг заметил миловидного блондина, в одиночестве сидящего за барной стойкой, которому немедленно заказал через официанта выпивку. Дэвид Мэдсон – так звали светловолосого молодого человека – идеально отвечал представлениям Эндрю о мужской красоте: интеллигентно-опрятный, среднего роста, с глубоко посаженными голубыми глазами. Был он архитектором из Миннеаполиса, приехавшим в Сан-Франциско на несколько дней по делам. «Между ними сразу заискрило», – рассказывает один из друзей, ставших свидетелем их знакомства. Той же ночью Эндрю и Дэвид «переспали без секса» в Mandarin Oriental.

Для Эндрю имидж значил всё, а потому нет ничего удивительного в том, что он мгновенно запал на Дэвида, в котором было так много к этому располагающего. Дэвид был жизнерадостным, талантливым и по многим параметрам состоявшимся человеком. Не идеальное ли это воплощение мечты Эндрю – блистательный молодой архитектор из благопристойных золотых мальчиков чистых англосаксонских кровей? Опять же, и архитектура была давним пристрастием Эндрю, и к блондинам его всегда тянуло. Плюс к тому друзья считали Дэвида «столь харизматичным, что он всех разил наповал» – и личным обаянием, и профессионализмом. К тому же Дэвид был еще и красноречив и способен переболтать кого угодно на какую угодно тему.

Дэвид, правда, был одержим реальной работой, чем являл прямую противоположность Эндрю, но в том, что касалось работы на собственный имидж, они друг друга стоили. Тут как раз таки Эндрю, принявшийся с новой силой заливать о том, какой он весь из себя изысканный богатый мальчик, похоже, и показался Дэвиду весьма интересной партией. Оба обожали шмотки, были гастрономическими гурманами и тонкими знатоками последних поветрий в моде. На родине в Миннеаполисе у Дэвида остались три полных шкафа стильной одежды в мансарде и четвертый в подвале. Вот только, в отличие от Эндрю, Дэвид умел и любил работать – и трудился часто по девяносто часов в неделю, чтобы заработать деньги на вещи, которые ему по вкусу. При этом он не гнушался никакой подработки: устраивался периодически то продавцом во всяческие магазины, то мойщиком посуды, пока наконец не нашел себя в роли метрдотеля модного ресторана в родном Миннеаполисе. Несколько лет Дэвид проработал на полставки в известной юридической фирме, где помогал готовить планы и графики судебных исков. А затем вдруг – не имея профильного образования – был принят стажером, отвечающим за подготовку к публикации проекта реновации прибрежной зоны в Дулуте[43]43
  Дулут – расположенный в ста милях к северу от Миннеаполиса неподалеку от канадской границы город-порт на берегу озера Верхнее.


[Закрыть].

Найти свою профессиональную нишу Дэвиду оказалось непросто, и удалось это ему это далеко не сразу, зато архитектурный факультет Миннесотского университета он в 1995 году закончил не просто с отличием, а с вручением ему памятной грамоты «За лучшую дипломную работу» за подписью ректора.

Как и Эндрю, Дэвид был младшим и самым любимым из четверых детей в своей семье. Но «ни в коей мере не избалованным, – говорит его брат Ральф. – Просто Дэвид впитал в себя всё самое лучшее, что было у нас в крови». Сызмала проявлял актерские склонности, ему всё легко давалось.

Дэвид был бойскаутом, причем убежденным: на Рождество разносил продуктовые наборы нуждающимся, помогал отстающим в учебе, занимался аэробикой и лыжами, был инструктором по плаванию. Правильное воспитание привило ему трудолюбие и крепкие христианские ценности. «Обе мои сестры и Дэвид отличались крайней целеустремленностью, – рассказывает Ральф Мэдсон. – Есть такое понятие, что если поставить перед собой цель и не покладая рук трудиться ради ее достижения, то всё у тебя выйдет по уму. Нам это очень помогало».

Дэвид, подобно Эндрю, любил находиться в центре событий, но только в роли миротворца: в детстве разнимал драки соседских мальчишек, а в юности охотно выступал в роли третейского судьи в конфликтах, то и дело возникавших среди обитателей расположенного в Дулуте комплекса студенческих общежитий Миннесотского университета, где был старостой на общественных началах. Став же профессионалом-пиарщиком, отвечающим за продвижение интересов своего босса, Дэвид просто заваливал клиентов цифрами, фактами и доводами в подтверждение того, что невозможное возможно.

Дэвид выглядел настолько оживленным и заинтересованным во всем происходящем, что окружающие к нему невольно тянулись. Венди Питерсен, близкая приятельница Дэвида со времен учебы в колледже, вспоминает, как впервые увидела его издали в столовой при общежитии в Дулуте. «О-па, подумала я, с этим парнем нужно познакомиться, потому что сразу видно, что с ним не соскучишься. По-моему, людей всегда к нему тянуло, потому что вся его личность была подобна электромагниту». «Ему всей душой хотелось выручать и спасать людей. Дэвида тянуло к тем, кто в нем нуждался», – рассказывает его бывшая сослуживица Кэти Комптон.

Но очаровательная легкость характера и стремление приходить на помощь всяким милым запутавшимся бедолагам делали Дэвида еще и прекрасной мишенью для измывательств. Незадолго до знакомства с Эндрю Дэвид попал в жестокий переплет, столкнувшись с настоящей травлей со стороны симпатичного бывшего любовника, с которым он прожил два года. Этот парень по имени Грег Нельсон после того, как Дэвид попросил его съехать от него, принялся его выслеживать, преследовать по пятам, всячески доставать и даже распускать ложные слухи, что Дэвид заразил его ВИЧ-инфекцией. Дэвиду в итоге пришлось искать от обидчика судебной защиты, но Грег стал раз за разом нарушать и судебное предписание оставить жертву в покое и в конце концов отправился за решетку. До этого спасу от него не было никакого: звонил Дэвиду до 120 раз на дню; публиковал его номер телефона в рекламе как якобы «горячую линию» секса по телефону; отправлял по почте начальству Дэвида порнографические журналы, прилагая к ним фото самого Дэвида в обнаженном виде и записки типа: «Полюбуйтесь, чем занимаются ваши сотрудники».

Рич Боннин, близкий друг и бывший сожитель Дэвида, объясняет: «Дэвиду нравилось, чтобы люди на него полагались. Так вот и случилось, что Грег попал от него в сильную зависимость. Ну а затем, когда он лишился Дэвида, зависимость переросла в маниакальный психоз».

Это преследование продолжалось два с лишним года, в том числе и некоторое время после знакомства Дэвида с Эндрю, и стоило Мэдсону несказанных душевных мук и многократных судебных разбирательств. Нельсон неоднократно подвергался административным арестам, в перерывах между которыми Дэвид даже дверь боялся открывать, вынужден был то и дело менять номер телефона и ремонтировать автомобиль, которому регулярно били стекла, мяли и царапали кузов. Дэвид не выносил насилия. Парень он был некрупный, на силу положиться не мог, да и не особо он был крепок физически.

* * *

Дэвид годами без устали подыскивал себе работу по душе. В личной жизни у Дэвида тоже творилась полная сумятица. Дабы не огорчать родителей, он на протяжении всей учебы в колледже боролся со своей гомосексуальностью, пытался встречаться со множеством девушек, даже влюбился в одну, но постоянно копался в себе, пытаясь разобраться наконец, кто он по своей природе – гетеросексуал, бисексуал или гей. «Он очень страшился правды о себе в этом плане, – говорит Венди. – Когда мы отправлялись в колледж, то вроде бы он держался нормально, типа сохранял статус-кво. Считал, что без конформизма там не преуспеть».

«Дэвид одевался как ботаник. Учился самым прилежным образом и хорошо успевал. Но было в нем одно непримиримое внутреннее противоречие, с которым он ничего поделать не мог – и это его очень беспокоило, – продолжает Венди. – Дэвид очень хотел бы иметь семью. Но время шло, и он всё больше понимал, что не в состоянии и дальше противиться тяге к мужчинам».

И тогда Дэвид пошел к отцу, чтобы во всем ему признаться. Отцу трудно было это принять в силу его прочных религиозных убеждений.

«Не могу сказать, что мне это было безразлично, потому что я не могу согласиться с таким образом жизни. Однако это никак не сказалось на моем мнении о сыне или отношении к нему, – говорит Говард Мэдсон, верящий, что Иисус Христос принял крестные муки и воскрес из мертвых ради спасения грешных, а не успешных. – Я не собираюсь предстать перед Богом безупречным – ни у меня, ни у вас этого не выйдет. Все мы умрем грешниками. Какая же в таком случае разница, в чем ты повинен – во лжи, обмане, воровстве, мужеложестве или убийстве? Главное, если ты веришь, что там есть всепрощение, что оно даровано нам крестными муками и милостью Божией, то у тебя такие же шансы на спасение, как и у любого другого. Так что мое отношение к нему не изменилось в том плане, что он такой же грешник, как и все. Что изменилось, так это то, что относиться я к нему с тех пор стал как к чужеродному для меня человеку из-за того, что он гомосексуал. Но никаких проблем между нами с Дэвидом это не создало. И отцовские чувства по отношению к нему у меня остались прежними».

Брат Ральф и его жена Синди, услышав от Дэвида откровенное признание в том, что он гей, напротив, испытали облегчение. Они-то боялись, что он собирается «по секрету» сообщить им, что у него СПИД. «Ты там поосторожнее, среди них полно долбанутых», – только и сказал брату Ральф.

При этом на многих уровнях неудобства, испытываемые Дэвидом, только осложнялись его талантливостью и, как следствие, широтой открывавшихся перед ним вариантов выбора. В колледже он выбрал в качестве профильного предмета политологию и настраивал себя на то, чтобы стать юристом. Сдав выпускные экзамены по юриспруденции весьма посредственно, он переехал в Миннеаполис и устроился в юридическую фирму, но душой его продолжало тянуть к архитектуре. В 1990 году он получил-таки один из всего сорока грантов на обучение на архитектурном факультете Миннесотского университета в Миннеаполисе – и приступил к учебе с рьяностью вызывающего всеобщие насмешки чокнутого оптимиста.

– Он от природы умел обхаживать, умасливать, очаровывать и убалтывать всех, добиваясь своего в чем угодно. Помимо таланта Дэвид обладал даром убеждения и был прирожденным продавцом. На торговых площадках ему равных не было, и плюс к тому он был креативен и очень любил деньги, – говорит Венди и поясняет, что Дэвид, по ее мнению, ошибся с выбором профессии, поскольку ему самое место было в рекламном бизнесе. – Архитектура же не самое доходное дело. А Дэвид был очень мотивирован именно на заработок.

Однако же к моменту своего знакомства с Эндрю Дэвид благополучно изыскал возможности хорошо зарабатывать в качестве профессионального архитектора: читал факультативный курс городского планирования в Гарварде; работал на проектно-строительную компанию Джона Райана в Миннеаполисе, где отвечал за «архитектурное проектирование рознично-финансовых центров» крупных банков, что обеспечивало ему фиксированный оклад в размере семидесяти тысяч долларов в год плюс бесплатные поездки по всей стране.

«На Дэвида было одно удовольствие смотреть и находиться с ним рядом – настолько это был всемерно одаренный человек, да еще и на грани головокружительного прыжка с обрыва прямо в пучины карьеры одного из ведущих мировых архитекторов-дизайнеров своего времени», – рассказывает Джон Райан.

Но тут, на свою беду, Дэвид встретился и сошелся с Эндрю Кьюнененом.

* * *

Поначалу роман между ними складывался дистанционно – через эпизодические звонки Эндрю по межгороду и открытки от него. По завершении их первого совместного уик-энда Эндрю вынужден был вернуться в Сан-Диего к Норману, который раз за разом отпускал его в Сан-Франциско, отметим, лишь под предлогом встречи с «дочкой» от неудавшегося брака. Между тем сам Эндрю ни номера для звонков, ни фактического почтового адреса Дэвиду не оставил – только номер а/я, который проверял крайне нерегулярно. Объяснял это Эндрю тем, что семья у него настолько богатая, что вынуждена скрываться и постоянно менять телефонные номера, дабы не пасть жертвой похитителей с целью выкупа. В одной из множества открыток Эндрю особо предупреждал Дэвида, чтобы тот отправлял ему обратную корреспонденцию на почту «до востребования» строго заказными письмами в запечатанных сургучом конвертах и без указания адреса отправителя: «Прости за такую конспирацию, но поверь, это жизненно важно!» – писал он.

Дэвиду казалось странным, что Эндрю не оставил ему контактного телефона, однако задумываться о причинах ему было особо некогда, поскольку он много ездил по делам, качался по вечерам в тренажерном зале и попросту не имел свободного времени. В отличие от Эндрю, который к этому времени уже начал избегать правильного общества и сторониться женщин, у Дэвида было множество друзей традиционной ориентации и – непременно – сильные женщины, которым всегда можно было доверить личные секреты и положиться на то, что они за ним присмотрят.

Дэвид же по возвращении из Сан-Франциско в Миннеаполис поведал Ричу Боннину: «Познакомился там с парнем, который меня реально заинтриговал», – и описал Эндрю как человека «не самого притягательного, но производящего неизгладимое впечатление». Дэвиду он представился под своей настоящей фамилией – как Эндрю Кьюненен, а не Де-Сильва. Тем не менее Дэвид рассказал Ричу, что внешне Эндрю похож на испанца, хотя и говорит, что родители у него владельцы плантаций и издательской империи на Филиппинах. «Он производит впечатление человека высокообразованного, много поездившего по миру и твердо нацеленного сделать карьеру, – рассказывал Дэвид Ричу. – Он уехал из-под семейной опеки, чтобы выйти из тени родителей и оставить в мире след собственными силами».

Эндрю же выглядел окрыленным знакомством с Дэвидом, а Дугу Стаблфилду прямым текстом рассказывал, что влюблен, и расписывал Дэвида во всем блеске. «Каких только нежных и ласковых эпитетов он в его адрес не находил, – вспоминает Дуг. – Дэвид был первым, в кого он был по-настоящему влюблен – не знаю, правда, романтически или на полном серьезе».

Хотя Эндрю с Дэвидом виделись каждые две-три недели и Эндрю кормил-поил и всячески обхаживал Дэвида, вскоре Эндрю снова зачастил в гей-баню в Сан-Диего, где народ собирался по преимуществу ради наркотиков, – и всё это ещё живя у Нормана Блэчфорда. Он также планировал привлечь Дэвида к участию в садомазохистском сексе, дабы предаться наконец наяву фантазиям, взросшим в нем за последние годы под влиянием регулярно просматриваемого жесткого порно.

Сан-Франциско для этого был самым подходящим городом. У района Кастро давно сложилась репутация арены такой «кожаной жести», которая остальную Америку привела бы в ужас, а в Кастро считалась нормой. Есть в Сан-Франциско и секс-клубы для геев с мрачными полноразмерными фетишистскими инсталляциями. Посетители имеют возможность совокупляться в английском кэбе-такси, в патрульно-полицейской машине, в телефонной будке, в тюремной камере, в зубоврачебном кресле. За всем этим не возбраняется наблюдать другим посетителям; а если кому-то хочется приватности, добро пожаловать внутрь одной из выгородок, сооруженных из штабелей автомобильных шин. Частные «ассоциации» устраивают вечеринки строго по приглашениям в не раскрываемых посторонним местах, дабы надежно оградить себя от «новичков и вуайеристов».

Секс-шоп Mr. S Leather Co. and Fetters USA, где Эндрю отоваривался, бывая в Сан-Франциско, занимает четыре этажа и публикует каталог почти на триста страниц всяких приспособлений для секса, начиная с тщательно продуманных клетей для подвешивания и оборудования для пыток электрическим током, заканчивая хлыстами, кляпами, масками, наручниками, колпаками, «смирительными рубашками и иными клиническими средствами ограничения подвижности последних моделей», и комплектом из девятнадцати разноцветных носовых платков, каждый из которых несет разное сексуально-семантическое значение в зависимости от того, с правой или левой стороны его носят. Например: красный платок слева указывает на активного «кулачника», справа – на пассивного; серый – на любителя секса со связыванием: слева – в положении сверху, справа – снизу; охотничий зеленый слева означает «я папик», справа – «ищу папика». Mr. S Leather Co. – универсальный магазин для геев всех возрастов. «Мы же прямо как Macy’s[44]44
  Macy’s – одна из крупнейших и старейших сетей розничной торговли в США. Основана в 1858 году Роулендом Хасси Мейси (англ. Rowland Hussey Macy). Универмаг Macy’s на 34-й улице в Манхэттене считается одной из самых притягательных для туристов достопримечательностей Нью-Йорка наряду со статуей Свободы и зданием Эмпайр-стейт-билдинг.


[Закрыть], – восклицает его владелец Ричард Хантер, – просто выкладки в витринах у нас немножко иные!»

Занимался Эндрю Кьюненен садомазо раньше или нет, неизвестно, но бравировать этим с какого-то момента начал. В Сан-Диего он консультировался у содержателя застенка, с которым познакомился, работая в проекте «Спасатель». Как и в случае с кристаллическим метамфетамином, он совершенно определенно хотел, чтобы этот аспект его поведения оставался в тайне. «В то, какого рода сексом он занимался, в частности садомазо, никто своего носа совать был не должен, – говорит хозяин застенка. – Он не хотел, чтобы другие об этом знали». А по словам Стэна Хэтли, «в Сан-Диего у него было полно знакомых, и он слишком дорожил там своей репутацией, чтобы допустить утечку о том, чем он там занимается. Бахвальство этим он приберегал для других мест».

Этот пыточных дел мастер входит в оргкомитет ежегодного Фестиваля кожи в Сан-Диего[45]45
  В 1997 г. фестиваль проходил в гостинице Comfort Inn. – Примеч. авт.


[Закрыть], собирающего около семисот участников. «Энтузиасты кожаной экипировки, пыточных причиндалов и садомазо торгуют там своей утварью, проводят демонстрационные семинары и рабочие группы по безопасному, вменяемому, согласованному бичеванию».

Также содержатель застенка рассказывает, что Эндрю несколько раз заводил с ним разговор о Дэвиде Мэдсоне как раз примерно в тот период, когда между Эндрю и Дэвидом завязались отношения. Имеется свое пристанище у «любителей кожи» и в Миннеаполисе, и городская полиция говорит, что Дэвид был туда вхож. Всего в нескольких минутах ходьбы от мансарды, где жил Дэвид, находится большой и оживленный гей-клуб «Веселые девяностые» с шоу трансвеститов и гоу-гоу. В «Девяностых» есть большой танцпол с несколькими барами по периметру, но есть также и кулуары «в духе садомазо, где собираются мальчики в коже, – рассказывает Стэн Хэтли. – Пускают туда только своих, распознавая их по дресс-коду. Нужно или быть затянутым в кожу и снять рубашку, чтобы это показать, или быть в Levi’s в обтяжку и особых черных сапогах для садомазо, или иметь при себе кожаную сбрую». Там, по словам Стэна, собираются «не ванильные мальчики для нежного секса», и он там, в «Девяностых», видел Дэвида частенько, хотя и не обязательно в кулуарах для жесткого садомазо.

«Видел я Дэйва Мэдсона и в других подобных местах, причем неоднократно», – настаивает Хэтли. Однако ни родные, ни друзья в большинстве своем по-прежнему не верят, что Дэвид когда-либо мог участвовать в жестких секс-оргиях.

* * *

Для Дэвида взаимоотношения с Эндрю обернулись чередой сплошных разочарований. Сначала Дэвид был попросту ослеплен эрудицией, опытностью и богатством Эндрю, но в дальнейшем появились первые признаки скорого разлада. По завершении их второго совместного уик-энда Дэвид, вернувшись домой, поведал Ричу Боннину, что сексуальные отношения у них с Эндрю складываются паршиво: «Ни в первую совместно проведенную ночь, ни в последующие, – рассказывает Рич со слов Дэвида, – ничего путного в плане секса у них не вышло. Эндрю всё время ставил Дэвида в неловкое положение, пытаясь заставить его проделывать то, чего тому вовсе не хотелось. Так их отношения и стали исподволь полниться враждой».

Всё выглядело так, будто Эндрю с Дэвидом просто играл. Писать ему письма Дэвид мог только на абонентский ящик, а отвечал на его письма Эндрю небрежными звонками через неделю-другую: «Ну да, получил твое письмо». Дэвид стал подозревать, что у Эндрю есть кто-то еще, а на его прямые вопросы Эндрю отвечал в том духе, что: «А разве я говорил, что у нас эксклюзивные отношения? Мы и всего-то встречались с тобой несколько раз».

На самом же деле Эндрю всячески стремился к Дэвиду, но этому препятствовали его отношения с Норманом. Позвонит, бывало, Дэвиду, запланирует с ним что-нибудь предварительно, а подтвердить так и не сможет. Эндрю сначала слал открытки, где писал, как страстно ждет Дэвида на свидание, а затем с видимым безразличием относился к тому, удастся Дэвиду продлить свое пребывание в Калифорнии или нет, – типичное пассивно-агрессивное поведение, которое и доводило Дэвида до жалоб на необязательность Эндрю. Дэвид просто не выносил такого отношения к себе: это же он привык оставаться отстраненным и планировать всё по-своему.

Осыпая Дэвида дорогими подарками и останавливаясь с ним в шикарных отелях, Эндрю параллельно всё глубже погружался в мир садомазохизма. У Дуга Стаблфилда, защитившего в Беркли диплом по Мишелю Фуко[46]46
  Поль-Мишéль Фукó (фр. Paul-Michel Foucault, 1926–1984) – французский философ, культуролог и психолог, стоявший у истоков экзистенциального анализа и антипсихиатрии, скончавшийся от СПИДа в год выхода в свет второго тома «Истории сексуальности», в которой обосновывает свободу гомосексуальных отношений как производную от свободы выбора.


[Закрыть], французскому философу-гомосексуалу, сформулировавшему принцип «выхода за границы нормальности», Эндрю испрашивал советов, какие садомазохистские видео брать в прокате. Стаблфилда начало беспокоить, что Эндрю регулярно нарушает фундаментальный принцип сбалансированности боли и удовольствия. Дуг считал, что у Эндрю проблемы с проведением черты, за которую нельзя заступать, – он стремился доминировать над Дэвидом сверх всякой меры. Свое сексуальное поведение он стал переносить и на поведение «в общественных местах, где оно выглядело не столь нарочито выраженным, но всё равно оскорбительным».

В гости к Дэвиду в Миннеаполис Эндрю выбрался лишь в апреле 1996 года. Норману он соврал, что едет проведать сестру, которая якобы работает там анестезиологом. На выходных он «случайно» столкнулся с Дэвидом в гей-салоне и соврал, что только что прилетел. Дэвид повел его обедать в Manny’s, дорогой мясной ресторан, где некогда работал метрдотелем. На Рича Боннина произвели большое впечатление безупречный внешний вид и красноречие Эндрю, а вот Дэвида его внезапный приезд еще более насторожил.

Впрочем, Эндрю умел развеивать сомнения и подозрения Дэвида прежде, чем тот успевал их явственно осознать. За столом в присутствии Рича Боннина он искусно играл роль «как-же-трудно-мне-бедному-мальчику-из-богатой-семьи», рассказывая, какой тяжкий крест выпал на его долю в лице столь состоятельных родителей: «Эндрю ныл, что все-то ему завидуют, все-то сочиняют про него всякие гадости. Это у него был такой способ развеивать подозрения, возникавшие из-за просачивавшейся о нем информации», – говорит Боннин.

В мае Эндрю и Дэвид снова встретились в Сан-Франциско, и Дэвид получил уже явный сигнал об опасности. Карен Лапински, Эван Уоллит, Дэвид и Эндрю приняли приглашение давнего друга Эндрю из Беркли отметить обедом защиту им диссертации и получение преподавательской должности. Этот профессор теперь рассказывает, что изворотливость Эндрю его всегда тревожила, но, подобно многим другим, он старался просто мириться с его болтовней. Он сознавал, что Эндрю «надеялся, что никто не будет сопоставлять все мелко нарезанные лоскуты, из которых он склеивал собственный образ. Я просто читал его, как весьма занятную книгу».

Преподаватель понимал всю шаткость отношений между Эндрю и Дэвидом: «Дэвид был человеком, требовавшим честности. Он хотел, чтобы в отношениях с ним открывали свое истинное лицо, ну а в случае с Эндрю очевидно, что расклад был не тот». Стоял прекрасный весенний день, и свежеиспеченный профессор вышел с Дэвидом немного прогуляться. «Эндрю – патологический лжец, – предупредил он. – Звучит как бред, но о нем ничего невозможно узнать доподлинно. Никогда не доверяй ему ничего, что тебе дорого, – рискуешь потерять». Дэвид выслушал его, но профессор понял, что отказываться от Эндрю он не желает. «По-моему, он хотел, чтобы у него сработало по-другому. Он же был очень обязательный человек – истинный сын Миннесоты, само воплощение надежности и безотказности».

«Места для любви у Эндрю в душе просто не было; не было даже почвы, на которой она могла бы взрасти, потому что вся его жизнь была сплошной ложью. Чтобы заполучить Дэвида, ему потребовалось бы это в себе исправить, – считает старый друг Эндрю и задается вопросом: – Интересно, он хотя бы раз за всю свою жизнь сам себе признавался в том, что не является на самом деле всеми этими вымышленными людьми, за которых привык себя выдавать?»