Текст книги "Железный герцог"

Глава третья
Испанская партия. Начало

Шахматисты сейчас поймают меня на слове. Испанская партия и так дебют, какое «начало»? В самой интеллектуальной игре я разбираюсь слабо, но то, что происходило на Пиренеях в 1807–1808 гг., сильно напоминает шахматную партию.

Большинство людей уверено, что континентальная блокада – это нечто, связанное исключительно с именем Наполеона. Большое заблуждение. Идея ограничения торговли, запрета на ввоз товаров и т. д. уже давно не только витала в воздухе, но и довольно широко практиковалась.

В 1793 году революционный конвент уже запрещал ввозить во Францию многие английские изделия. В дальнейшем декреты французского правительства ещё сильнее ужесточали правила.

Многие считают, что первым, кто предложил настоящую континентальную блокаду Англии, был русский император Павел Первый. Это одна из причин того, что в смерти императора видят английский след.

В любом случае, Британия внимательно следила за тем, как нарушаются ее права, и реагировала оперативно. Георг III ещё в мае 1806 года объявил свою блокаду портов континентальной Европы. Формально именно декрет английского короля и стал для Наполеона поводом для принятия ответных мер.

Ситуация предельно простая. Противостоять англичанам на море Франция не может. После Трафальгара Наполеон вообще очень трезво оценивает возможности своего флота. Другое дело – контролировать сушу. Континентальная блокада показалась ему неплохим решением. Он, безусловно, имел основания считать, что всё получится. Придется повоевать?

Когда его такое смущало? Но я всё же отмечу, что и для него желательно было по возможности решать проблемы мирным путем. Он просто не очень хорошо представлял себе масштабы проблем и, как и всегда, был чрезмерно самоуверен.

Впоследствии император назвал пиренейскую политику своей первой ошибкой. Вторая – вторжение в Россию. Но если «русский поход» хотя бы впечатляет грандиозностью, то Португалия и Испания… Какая-то цепь неверных решений, нелепых промахов, странных назначений… Да ОН ли всё это сотворил? Он. Что может хоть как-то оправдать его действия? Общая картина. Зрелище – то есть Португалия и Испания в начале XIX века – печальное.

Затянувшийся кризис, выходить из которого было некому и не с кем. Дворянство – косное и реакционное, духовенство – под стать. Какие реформы? Какое свободомыслие? Здесь и слов таких не знают.

Обе страны задыхались от финансового дефицита, а расходы на содержание дворов непрерывно росли. Назвать правителей недальновидными – просто комплимент для них.

Португальский принц – регент Жуан – слабый и нерешительный человек. Испанская королевская семья – нечто особенное. Король Карл IV – послушное орудие в руках своей истеричной жены Марии-Луизы. Страной фактически управляет ловкий авантюрист Мануэль Годой. Любовник королевы и задушевный друг короля. Такое бывает? Не поверите, монархи даже ревнуют его. Наследник престола принц Фердинанд ненавидит и мать, и отца, и Годоя.

Мог ли Наполеон сомневаться в том, что Пиренеи станут для него легкой добычей? Ещё раз повторю, я ни в коей мере не оправдываю императора. Однако именно кажущаяся легкость ему сильно навредила. И он вообще не просчитал английский фактор.

С присоединением России к континентальной блокаде слабыми звеньями оставались три страны. Швеция, Португалия и Испания. Шведскую проблему Наполеон решил. Испания, по большому счету, была если не преданным, то, по крайней мере, услужливым союзником Франции. Португалия, напротив, традиционно ориентировалась на Англию и имела с ней тесные экономические связи. Жизненно важными для португальцев являлись доходы, поступавшие из ее колоний. Морем! Дальше можно не продолжать.

И если бы Британия теряла Пиренейский полуостров, то континентальная блокада вполне могла стать успешным предприятием. Это понимал и Наполеон, и английские политики.

…14 июня 1808 года генерал Артур Уэлсли получил письмо от самого короля (формальность). В нем перечислялись подразделения, переходящие под его командование для выполнения особого поручения. Первоначально предполагалось, что войска отправятся в Южную Америку для боевых действий в испанских колониях. И тут Каннинг настоял на личной встрече с Георгом III.

Король Каннинга не любил, но к его словам вынужден был прислушиваться. Каннинг сказал Георгу следующее. «Сэр, мы не должны считаться с тем обстоятельством, что формально Англия и Испания находятся в состоянии войны друг с другом. Отныне мы должны исходить из другого принципа. Если какая-либо нация в Европе… твердо намерена выступить против державы, являющейся общим врагом для всех, она становится нашим союзником».

По сути, речь шла о резком изменении всей внешней политики. Четвертого июля король выступил с речью в парламенте. Теперь англичане намерены активно и открыто вмешиваться в европейские дела. На следующий же день генерал Уэлсли получил новый приказ – готовиться к отправке на Пиренеи. В тот момент война на полуострове уже шла полным ходом.

…Попытка Наполеона договориться с португальским принцем Жуаном «по-хорошему» успеха не имела. Принц французов боялся, но и англичан – не меньше. Британия легко могла атаковать его с моря и уничтожить весь португальский флот. В общем, Жуан в крайне вежливой форме отказал императору. И немедленно получил ультиматум! 15 октября 1807 Наполеон заявил: «Если Португалия не выполнит мои требования, то через два месяца династия Браган-ца прекратит свое существование».

Несчастный Жуан медлил, выбор у него – между колесованием и четвертованием. Император Франции немного подождал и двинул войска.

Первое вторжение французов в Португалию выглядело весьма успешным. Командование войсками Наполеон поручил одному из своих любимцев, генералу Жюно. Жюно несколько лет был послом Франции в Лиссабоне, и это было одной из главных причин его назначения.

Андош Жюно – человек смелый и решительный, беззаветно преданный Наполеону. Однако способностей довольно средних, и как политик, и как военный. Впрочем, во время первого вторжения никаких особых талантов от командующего и не требовалось. 12 ноября 1807 корпус Жюно двинулся к Лиссабону. При этом французы заключили договор с Испанией, которая не только разрешала солдатам Жюно пройти через испанскую территорию, но и выделяла в помощь французам свои войска. Фактически управлявший страной Годой полагал, что тем самым он заслужит благодарность Наполеона, и сильно заблуждался.

Жюно шел к столице Португалии, практически не встречая сопротивления. Принц Жуан решил угодить французам и внезапно объявил войну… англичанам. Даже несколько пленных захватил! Англичане тут же отправили эскадру к берегам Португалии. Жуан метался и в конце концов согласился на предложение англичан – эвакуироваться в Бразилию, португальскую колонию.

…Утром 27 ноября королевская семья и многочисленная свита начали погружаться на корабли. Погода была плохая, дул сильный ветер, отплыть смогли только 29-го. На палубе самая решительная из всех членов королевской династии, принцесса Карлотта Жоакина, трясла руками и посылала проклятия в адрес французов. В тот же день на окраинах Лиссабона появились передовые патрули Жюно. Вскоре Лиссабон был взят. Легко, практически без единого выстрела. Началась оккупация, а дальше Наполеон стал посылать в Португалию всё новые и новые подкрепления.

Шли они через Испанию, и все почему-то здесь задерживались. Наполеон уже вел большую игру. Острые разногласия в королевской семье – прежде всего, конфликт между Годоем и наследным принцем Фердинандом – заинтересовали его. Император вообще с изумлением смотрел на то, что происходило в Мадриде. Почему-то принято считать, что он якобы только и ждал повода, чтобы вмешаться в испанские дела.

Не всё так просто. Полагаю, что если бы один из троих – король, Годой или Фердинанд – показался бы ему походящим человеком, Наполеон, скорее всего, поступил бы по-другому. Но эти люди?! Фердинанд поднял мятеж, Годой арестовал сына короля, король поддержал своего фаворита… Сумасбродные, способные на любую дикую выходку! Как можно им доверять, если их презирает собственный народ?

Так рассуждал Наполеон и по-своему был прав. Он не учел только одного. Испанцы могут не любить своего монарха, но они – нация гордая. Вмешательства иностранцев они не потерпят. Вникать в тонкости национального характера император не стал. Решил просто воспользоваться ситуацией. Сделал, как сделал. Потом назвал случившееся ошибкой.

Мы не будем подробно останавливаться на событиях, которые произошли в Испании до прибытия на полуостров англичан. Неожиданная «храбрость» Годоя, его свержение, отречение Карла IV и воцарение Фердинанда, вступление Мюрата в Мадрид… Все это спрессовано в какую-то пару месяцев, порой депеши ещё не успели дойти до Парижа, а в Испании уже всё поменялось.

Проследим только за действиями Наполеона. К нему по очереди обращаются за помощью все главные действующие лица испанской драмы. По идее он может выбрать ставленника. Он действительно рассматривает разные варианты.

В Испанию в качестве главнокомандующего всеми вооруженными силами Франции отправлен маршал Мюрат. Разве император не в курсе, что дипломат из Мюрата никакой? А может, он не знал, что его зять не слишком умен и хорошо умеет только одно – воевать? Зачем он направил его туда, где полыхнуть может в любой момент? Мюрат ведь тушить пожар будет не водой, а кровью. Всё император знал.

На Святой Елене он скажет: «Признаюсь, я весьма грубо провернул это дело. Безнравственность предстала слишком глубокой, несправедливость слишком циничной. Вся затея – ужасно подлой, поскольку в итоге я проиграл».

Вот настоящий Наполеон. «Подлая» потому, что он проиграл. Выиграл бы – говорили другое. «Грубо» – слово подходящее. Пусть будет грубо.

В какой-то момент он действительно решил: «А зачем мне нужны “тонкие игры”? С людьми, готовыми предать друг друга при первой возможности?» Он пригласил членов испанской королевской семьи на встречу в Байонну и, возможно, даже хотел договариваться, а потом подумал: «Нет, только не с ними».

2 мая 1808 в Мадриде начался антифранцузский мятеж – Мюрат потопил его в крови. Точка невозврата пройдена. Наполеон в Байонне заставил отказаться от претензий на трон всех, 6 июля возвел на престол своего брата Жозефа.

Когда Жозеф прибудет в Испанию, страна уже будет объята пламенем народной войны. Именно народной. С подобным Наполеон столкнется впервые, вот его роковая ошибка. Здесь никто не будет приглашать его к решающему сражению, по правилам здесь воевать вообще не будут.

Англичане понаблюдали за происходящим и поняли – пора. Пока их «пора» было ещё очень скромным. Правительство продолжало пребывать в плену иллюзий, которые историк К. Барнетт остроумно назвал «мифом голубой воды». Смысл их стратегии прост, Барнетт объяснил его в нескольких фразах: «Небольшие отряды британских войск, действуя на ограниченном театре военных действий… при поддержке мощного флота будут иметь успех».

План на битву хорош до тех пор, пока она не началась. Английское правительство очень скоро убедится в справедливости этой истины. Военный министр лорд Каслри дает подробные инструкции генерал-лейтенанту Артуру Уэлсли (новое звание он получил как раз в 1808-м).

Убедить «испанский и португальский народы в том, что, посылая войска на полуостров, Его Величество не имеет никаких иных намерений, кроме бескорыстной помощи».

Если испанцы окажутся несговорчивыми и неискренними, «сосредоточить усилия на том, чтобы изгнать врага из Португалии и сделать здешнее восстание похожим на испанское».

Дружеский совет: «Сообщать именно такую информацию, которая заставит министров… предпринять меры для наиболее эффективного обеспечения армии».

Каслри знал, о чем говорил. Мы в этом тоже скоро убедимся.

А рекомендации министра позволяют нам сделать очень простой вывод. Генерал Уэлсли отправлялся на Пиренеи с перспективами, которые обычно называют туманными. Война на полуострове сделает Артура Уэлсли знаменитым, но что он имел на старте?

Больших армий ему никто не обещал, толкового снабжения не гарантировал. Союзники ненадежные, задачи расплывчатые. Даже его кандидатуру одобряли далеко не все. Особое недовольство она вызвала в высших офицерских кругах. Да кто он такой? Отличился в Индии? Ну, мы-то знаем благодаря кому. В общем, старая песня…

Понимал ли он, что в случае провала на его карьере будет поставлен крест? Понимал. Но чтобы мы понимали, кто такой Веллингтон, я сошлюсь на эпизод, который имел место буквально накануне его отъезда на Пиренеи.

Небольшой прощальный обед у друга генерала Уэлсли, Дж. Крокера. Всё – со слов самого Крокера.

«Мы остались одни, и он (Уэлсли. – М.К.) погрузился в молчание. Он молчал так долго, что в конце концов я не выдержал и спросил, о чем он думает. “Что ж, по правде говоря, я думаю о французах, с которыми мне предстоит сразиться. Я не видел их со времен кампании во Фландрии. Они и тогда были прекрасными солдатами, а годы побед при Бонапарте наверняка сделали их ещё лучше. Видимо, наряду со всем прочим, у французов есть новая стратегия, которая позволяет им превосходить все европейские армии. Есть над чем задуматься…

И тем не менее мой жребий брошен. Они могут побить меня, но в искусстве маневра я им не уступлю. Во-первых, потому что я их не боюсь так, как боялись их другие. Во-вторых, если то, что я знаю об их манере боя, правда, то против стойких частей она не сработает. У меня есть сильное подозрение, что все континентальные армии были наполовину разбиты ещё до начала сражения. Меня, во всяком случае, им не удастся запугать заранее”».

Глава четвертая
«Британия больна Синтрой!»

Высаживавшихся 1 августа 1808 в бухте реки Мондегу английских солдат португальцы встречали как героев. «Прелести» местного климата британцы почувствовали на себе сразу. Стояла ужасная жара, потом внезапно начался проливной дождь, задул сильный ветер, переворачивавший лодки. В пиренейской войне появились первые жертвы – и не в бою.

Однако энтузиазм – неподдельный, крики «да здравствуют англичане!» – радостные. 2 августа генерал Уэлсли издает прокламацию.

«Настал час спасти вашу страну и восстановить вашего законного монарха. Английские солдаты… сделают это с чувством дружбы, доверия и чести».

Всё хорошо? Не совсем. Чудес не бывает, и старые болезни британской армии дают о себе знать. Вы не забыли про герцога Йоркского? Он пока ещё не вернулся на пост главнокомандующего, но возглавляет мощное лобби так называемых конногвардейцев. Старых генералов, главная задача которых – сохранить свое влияние в армии.

Понятно, что выскочки вроде Артура Уэлсли им не очень нравились. И стараниями герцога Йоркского к генералу «прикрепили» двух конногвардейцев, Хью Далримпля (59 лет) и Гарри Баррарда (53 года). Оба – генерал-лейтенанты, но получили звание раньше Уэлсли и, по существовавшим правилам, автоматически становились выше. Формально главнокомандующим теперь становился Далримпл.

Скрывать свое разочарование Артур Уэлсли не стал и в письме брату Генри отметил: «Не знаю, что в этой ситуации правительство собирается делать со мной». Однако субординация – вещь для генерала святая. Он подчинился приказу и быстро обнаружил, что руководить армией «старики» не собираются. Легендарный генерал Джон Мур впоследствии скажет о Далримпле, что тот «никогда ни на что не мог решиться». Фактически командовал армией всё же Артур Уэлсли.

У него был план. В тех условиях – абсолютно разумный. Двигаться вдоль побережья, получать всё необходимое прямо с кораблей, не оставляя солдат для охраны армейских магазинов. Ждать подкрепления. Постараться нанести удар на позиции, максимально близкой к Лиссабону.

Из плана ясно, что он собирался реагировать на действия самих французов, располагал незначительными силами и не мог рисковать без особой на то необходимости. Принципиально важной для англичан становилась скорость перемещения. Скорость давала им свободу. Относительную, но всё же. Отмечу, что примерно так Веллингтон будет действовать на протяжении всей войны. Мы ещё поговорим подробно о том, почему манера, избранная Веллингтоном, оказалась не просто эффективной, но и единственно правильной.

…Узнавший о высадке англичан Жюно не испугался. Во-первых, он был не из пугливых, а во-вторых, – чего ему, собственно, бояться? В его распоряжении – силы, многократно превосходившие британские. Он послал навстречу Уэлсли генерала Делаборда с 4 тысячами человек и приказом «задержать англичан» до подхода основных сил, генерала Луазона с 9 тысячами. Жюно решил, что эти двое «опрокинут в море британского льва» и без его участия и остался в столице в ожидании реляции о победе.

Сначала не повезло Делаборду. Он и представить себе не мог, как быстро передвигаются англичане. 17 августа 1808 года у местечка Ролиса он столкнулся с основными силами противника без какой-либо надежды на помощь Луазона.

Первая победа генерала Уэлсли на Пиренеях! Гордиться здесь особо нечем, у англичан и португальцев был значительный перевес, но моральное воздействие – сильное. Они могут побеждать французов! Воодушевленный Уэлсли писал Каслри: «Я готов был аплодировать своим солдатам прямо на поле боя». Победы придают уверенность, он это хорошо понимал.

…Горячий Жюно рвал и метал. Пора самому взяться за дело! И разбить Уэлсли до того, как он получит подкрепление!

Участник пиренейских войн генерал Тьебо так охарактеризовал Жюно: «Он был неглупым человеком… но очень вспыльчивым… Он не обладал ни упорством, ни способностью к самоконтролю, без которых горячность не приносит пользы. Отчаянная храбрость – но нет ни дара предвидения, ни способности к трезвому анализу. В тактике он совсем не разбирался, а в любом сражении использовал лишь один способ – решительный удар».

Удивительно, но об этом знал не только Тьебо, но и вся армия, и сам Наполеон. Почему император доверял ему сложные задачи? Потому, что Жюно – его друг, один из немногих настоящих друзей.

…Они встретились у деревни Вимейро, 21 августа 1808 года. Человек, который был рядом с Наполеоном с Тулона, и «сипайский генерал». Англичане подошли к полю боя ещё вечером 20-го, Уэлсли знал от разведчиков, что Жюно уже на подходе. Он оценил позицию, счел ее неплохой и подготовился к битве. Неожиданного удара, на который так рассчитывал Жюно, не получится. Солдаты Уэлсли, в отличие французских, сумели отдохнуть. Их подняли на рассвете и расставили по местам. Жюно пришлось атаковать «с марша». Силы абсолютно равны – по 14 тысяч человек с каждой стороны.

Около семи часов утра на дальних от деревни холмах появились облака пыли. Французы! Будут атаковать сходу, в центр позиции, где стоят лучшие пехотные части Уэлсли. Каким предсказуемым оказался Жюно! Его колонны раз за разом устремляются на английские линии, их отбрасывают.

Жюно бы предпринять какой-то неожиданный маневр, но – нет. А вот Уэлсли маневрирует! Делает перегруппировку, дожидается, когда силы французов иссякнут, и – контратакует. Жюно начинает отступать к Лиссабону…

Первая крупная победа Веллингтона на Пиренеях! Она могла бы стать и более полной. Генерал предлагал преследовать противника и войти в Лиссабон на его «плечах». Он добыл эту победу, но главнокомандующим считался только присутствовавший на поле боя Баррард. Уэлсли, увидевший, что французы отходят, подскакал к нему. «Сэр Гарри, теперь дело за вами. Французы разбиты, а мы даже не задействовали все наши части. Пойдем за ними! Вы можете идти сейчас, а я соберу всех остальных и двинусь за вами. Через три дня мы будем в Лиссабоне!»

Сэр Гарри был настоящим представителем старой школы. Он не любил рисковать и панически боялся брать на себя ответственность. Баррард ответил отказом, «войска должны отдохнуть». Разочарованный Уэлсли развернул лошадь и нарочито громко сказал адъютанту: «Позаботьтесь об обеде, солдатам здесь делать больше нечего».

В Англии победа при Вимейро, несмотря ни на что, вызвала бурный восторг. Ещё бы, после стольких лет неудач «Бони» получил такой хороший урок! Некая леди писала своей подруге: «Трудно поверить, что это рассеянное чучело, с которым я играла в детстве, и есть тот самый Артур Уэлсли, который совершил подобное».

Невозможно было представить, что вызывающий всеобщее восхищение генерал спустя короткий срок станет объектом оскорблений и насмешек. За опьянением Вимейро последует позор Синтры.

Маленький городок близ Лиссабона, известный лишь тем, что там находилась летняя резиденция короля, прославится на всю Европу. Для англичан это совсем не та слава, о которой стоит мечтать. Для Веллингтона – возможно, худшая страница в его биографии. Вот что произошло.

22 августа наконец прибыл генерал Далримпл, главнокомандующий. Трусливый и бездарный человек, который и на поле боя-то не бывал уже много лет. Он видит армию на следующий день после битвы. Раненые, грязные солдаты, легкий хаос… Понятная, в общем-то, картина. Но сэр Хью приходит в ужас! Какое преследование?! Спасибо генералу Баррарду, он спас армию от уничтожения! Уэлсли снова предлагает идти на Лиссабон? Да он с ума сошел!

Артур Уэлсли хотел даже покинуть армию. Однако быстро отбросил пораженческие настроения. Это его армия, его солдаты. Только он – не главнокомандующий. Странная, по-британски идиотская ситуация. Командующих – трое, решающее слово – у одного, отвечать придется всем вместе.

Жюно, как к нему ни относись, понимал, что оказался в крайне сложной ситуации. Начни англичане с португальцами наступление, и он вряд ли смог бы отбиться. Жюно послал генерала Келлермана с предложением провести переговоры.

Келлерман сообщил Далримплю и Баррарду приятную новость – французы готовы покинуть Португалию. Переговоры продолжились, результатом их и стало подписание печально знаменитой конвенции Синтры. Сохранять интригу не будем, сразу перейдем к этому уникальному документу. Уникальному, потому что ничего подобного история не знала.

Некоторые историки почему-то называют конвенцию «капитуляцией Жюно». Однако слово «капитуляция» в документе не употребляется ни разу. Более того, когда уже в Синтре к переговорам подключился сам Жюно, он сразу же сказал Баррарду и Далримплю: «Не думайте, что вы делаете мне одолжение: если так, то я не признаю ничего ни от вас, ни от кого бы то ни было в мире. Если вы заинтересованы в его подписании меньше меня, то скажите лишь слово, и моя игра сделана: я разрываю договор, я сжигаю флот, арсеналы, таможню и все склады, я взрываю форты и все сооружения, уничтожаю артиллерию, начинаю оборонять Лиссабон… я заставлю вас потоками крови заплатить за каждую улицу, я прорвусь сквозь вашу армию или же, уничтожив всё, что будет в моих силах, похороню себя и остатки моей армии под руинами последнего городского квартала, и тогда мы посмотрим, что вы и ваши союзники выиграете, доведя меня до этой крайности. Наша партия мне видится равной, когда в обмен на мою армию я оставляю вам одну из первых столиц Европы, важнейшие учреждения, флот, 5000 испанцев, много денег и все богатства Португалии».

Зная Жюно, мы можем сказать, что, скорее всего, он бы так и поступил – сжег бы всё. Английские генералы задумались, но дальше, дальше-то что было? Никогда победившая армия, имея на руках все козыри, не подписывала с проигравшими договоров, которые бы так много давали побежденному противнику.

В конвенции 22 статьи, суть их такая. Французы эвакуируются на беспрецедентно почетных условиях. Они не считаются военнопленными, по возвращении на родину могут сразу продолжить военную службу. Вывозят всю амуницию и оружие, и даже лошадей. Теперь самое главное. Эвакуация осуществляется на английских кораблях!

Жюно сделал нечто невероятное, но Наполеон не признавал почетных поражений. На мечтах друга императора стать маршалом был поставлен жирный крест.

А что же английские участники драмы? С Далримплем и Баррардом всё понятно. Само слово «эвакуация» произвело на «старых джентльменов», как их называл генерал Уэлсли, магическое воздействие. Они были готовы на многое, да что там, на всё. Но как же сам генерал Уэлсли?

Когда в Синтре португальские союзники начали предъявлять претензии генералу, он резко ответил: «Я не сидел за столом переговоров, мой вклад – присутствие на поле боя и победа».

Да нет, сидел. Правда, уже на завершающем этапе. Он даже пытался возражать, но быстро сдался. Скажем мягко, не проявил свойственной ему принципиальности. И совершил, что вообще ему несвойственно, крайне необдуманный поступок.

Его подписи нет под конвенцией, но именно его, только его подпись стоит под соглашением о заключении перемирия. Хитрый Келлерман посоветовал, Далримпл настаивал, Уэлсли согласился. Почему? Он ответит на этот вопрос: дескать, что плохого в перемирии? И субординацию никто не отменял. Думаю, он не настолько наивен.

Скорее всего, генерал испытывал страшное разочарование. Имел право. Это он одерживал победы, а решения принимали «старые джентльмены». Ему было чертовски обидно, и в какой-то момент он просто махнул рукой. Зря. Отвечать пришлось всем. В детали никто вникать не стал.

В Англии известия о конвенции вызвали настоящий шок. Даже Каслри, верный сторонник генерала Уэлсли, недоумевал. «Я никак не могу поверить в то, что она (конвенция. – М.К.) существует». Пресса атаковала. «Вся Англия обманулась в своем мнении относительно сэра Артура». Политические противники братьев Уэлсли ликовали. Виг Т. Криви говорит одному из своих друзей: «До чего же я рад тому, что теперь у Уэлсли поубавится спеси».

Конвенция Синтры вызвала в Англии митинги протеста! Поэт-романтик Уильям Вордсворт разразился памфлетом «Британия больна Синтрой!» Правительство возвращает в Лондон всех командующих. Накануне отъезда Артур Уэлсли говорит одному из своих соратников, полковнику Мюррею, что он обязательно вернется на Пиренеи. Да, он вернется.