Текст книги "Железный герцог"

Глава четвертая
Как ковалось «железо»

«Пронизывающий взгляд холодных глаз, гордые черты лица с орлиным носом и плотно сомкнутым, неподвижным ртом. Резкий, повелительный голос». Таким увидел Веллингтона в 1815 году прусский офицер фон Леттов-Рорбек. Так говорят о нем практически все, кто его видел.

Неужели так же он выглядел и зимой 1808-го, когда давал показания комиссии, расследовавшей дело о конвенции Синтры? Вряд ли. Но мы-то ведь запомнили того герцога, которого написал Томас Лоуренс уже после Ватерлоо. Да, холодный, уверенный в себе человек.

А если вернуться чуть-чуть назад? В 1812 год? В Мадрид? Портрет генерала Артура Уэлсли кисти великого Гойи. Чувствуете нерв? Это из-за того, что война ещё не закончена? Нет. Просто Гойя, при всем моем уважении к Лоуренсу, куда более великий художник. Он что-то увидел и в «холодных глазах». Сомнение? Тревогу? Неважно. Гойя показал нам другого Веллингтона.

Как я уже говорил, именно Пиренеи сделали Веллингтона Железным герцогом. Однако как произошло превращение? И пропорции, пропорции! Где – обстоятельства, а где – он сам? Попробуем разобраться.

Есть немало людей, которые считают Веллингтона везунчиком. В Индии ему повезло с братом, при Ватерлоо – с Блюхером. Не поспоришь, доля везения здесь есть. А на Пиренеях-то с чем ему повезло? Сторонники теории везения предпочитают не заострять на этом внимания.

Но сам Веллингтон совсем не случайно так любил вспоминать о пиренейской войне. Он хорошо понимал, что война на полуострове – главная страница в его биографии. Там он и стал таким, каким его изобразил не Гойя, а Лоуренс.

Веллингтона часто и справедливо упрекают в авторитарности. Своим подчиненным почти никакой свободы он не давал, требовал беспрекословного подчинения и стремился всё контролировать. Так и есть. Но вернемся к самому началу.

Вот он, везунчик Артур Уэлсли, прибывает в Португалию. Он не пользуется, пока, по крайней мере, полной поддержкой правительства, находится в, мягко говоря, неважных отношениях с Верховным главнокомандующим, герцогом Йоркским. Он – часть армии, к которой в стране относятся чуть ли не с презрением. И есть за что.

Критиковать армию уже стало дурным тоном, да сколько можно! Полная неразбериха в планировании, организация – чудовищная. Формально во главе армии находится Верховный главнокомандующий, но ему подчиняются только кавалерия и регулярные войска. У артиллерии и инженерных частей свой начальник – Master-General of the Ordnance. Снабжением занимаются все подряд, интендантские службы не военные, а гражданские.

Военный министр в основном исполняет роль посредника между правительством и всеми организациями, имеющими отношение к армии. Он подчиняется парламенту, а Верховный главнокомандующий, скорее, королю.

Действительно, «повезло». Вы представляете, насколько трудно при такой бюрократической системе выбить оружие и снаряжение, не говоря уже о подкреплениях? Вот ещё деталь. Военные операции в Европе следовало согласовывать с министерством иностранных дел.

Бюрократия – на высшем уровне, а штабная работа на… Не знаю даже подходящих слов. Наполеон довел работу штабов до совершенства, в Англии к ней относились с пренебрежением и презрением. Разведка поставлена из рук вон плохо, карты вызывали у французов истерику от смеха. Отвратительного качества! Изготовлены в маленьком помещении лондонского Тауэра, не без элегантности называемого «рисовальной комнатой».

И какой штаб мог быть у Веллингтона? Большая удача, что малопочетную должность его начальника занимал человек толковый, полковник Джон Мюррей. Веллингтон сказал о нем: «Сэр Джон Мюррей был очаровательным молодым человеком и прекрасным начальником штаба, но для руководства войсками не подходил». Здесь он несправедлив. Легендарный начальник штаба Наполеона, маршал Бертье, тоже не подходил для руководства войсками. В принципе, это и не дело штабистов. Джон Мюррей прекрасно знал систему Веллингтона, тем и был ценен. Неслучайно герцог очень переживал, когда Мюррей не смог попасть к нему в армию в кампанию Ватерлоо.

Однако Мюррей – практически единственное, с чем ему действительно повезло. Генерал Мур пользовался огромной любовью своих солдат, в том числе потому, что он их практически не наказывал. Они, может, и воевали храбро, но дисциплина в его частях была ужасной. Нижние чины постоянно пребывали в полупьяном состоянии. И большая часть солдат Мура перешла к Артуру Уэлсли по наследству. Генерал начинал войну с самым настоящим отребьем. Про уровень офицеров мы уже говорили.

Так с чем же ему «повезло»? Совершенно непонятно.

Один из биографов герцога, С. Уорд, написал: «С самого начала войны, ее особенности, возможный ход ее развития, предвидел только Веллингтон… И поскольку именно он не просто разработал свой план, но и успешно его реализовал, пиренейскую войну с полным на то основанием можно называть “Войной Веллингтона”. Не присутствуй британская армия на полуострове, ни о каком стойком антифранцузском сопротивлении не могло быть и речи; не будь Веллингтона, не было бы и британской армии. Так просто обстоят дела».

Панегирик, конечно, но в том, что касается роли Веллингтона в создании армии – абсолютно точно. Он превратил ее в мощную силу. И если бы он сам по ходу дела не становился железным, у него вряд ли бы что-то получилось. Я уверен.

…Это случилось в первый его приезд в Португалию.

«Они с пренебрежением относились ко всем, кто служил в Индии. Затем я был членом парламента, связан с правительством, а политик, по их мнению, не солдат. Они никак не могли поверить в то, что я долгое время прослужил обычным полковым командиром. Когда конногвардейцев вынуждали подчиняться людям, которых они плохо знали, они всегда придумывали какую-нибудь хитрость. Вроде должности «второго в командовании», что-то вроде няньки. В тот раз, когда я отправился в Португалию, мне дали «вторым в командовании» генерала Спенсера. Я сразу же объяснился с ним и сказал, что не знаю, кто это – “второй в командовании’. Как, впрочем, третий или четвертый, я один командую армией».

Как мы знаем, конногвардейцы придумали хитрость и кончилось всё позором Синтры. Больше таких ошибок Артур Уэлсли не повторял. На Пиренеях он был главнокомандующим в самом точном и полном смысле слова. Принцип единоначалия соблюдался им строго и неукоснительно. В 1812 году, соглашаясь с одним из назначений военного министра, он тем не менее отмечает: «Глава любого подразделения отчитывается непосредственно передо мной, это было и остается правилом».

Он едва ли не первым из английских военачальников Нового времени сумел переломить ситуацию. И ему приходилось принимать назначения из Лондона, но любой назначенец обязан был подчиняться Веллингтону.

Ни один из полководцев эпохи наполеоновских войн, включая самого Наполеона, не давал своим подчиненным таких детальных, а главное – строгих инструкций. Какая ещё инициатива? Выполнять! Плохо, мелочно? Как выяснилось, по большому счету, правильно. В 1811 году он писал лорду Ливерпулю: «Я должен быть везде, а если меня нет, то обязательно что– то происходит».

Наполеон верил в случай, Веллингтон делал всё, чтобы его исключить. Он, возможно, самый рациональный из всех знаменитых полководцев. Жизнь заставила. Свободы в действиях – мало, ресурсы – ограниченные, офицеры – неподготовленные, союзники – не слишком надежные. В такой ситуации он делал только то, что мог сделать. Не рисковал и использовал по максимуму сильные стороны своей армии.

Помните, как накануне отъезда в Португалию Артур Уэлсли говорил, что знает, как победить французов? Он действительно знал, он противопоставил одну систему другой. Французы сражались в колоннах, англичане – в линиях. Однако знаменитая тонкая красная линия была не такой, как во времена Фридриха Великого. Веллингтон понимал, что его преимущество – в прицельном огне, и мастерски его использовал. Позволю себе привести довольно длинный отрывок из воспоминаний одного из французских маршалов, воевавших на Пиренеях. Он очень хорошо демонстрирует, как сражался Веллингтон.

«Обычно англичане занимали хорошо защищенные позиции, господствующие над местностью, и показывали только часть своих сил. Сначала в дело вступала артиллерия. Затем в большой спешке… мы шли маршем прямо в лоб на врага, чтобы взять быка за рога. Примерно за километр до строя англичан наших людей охватывало волнение, они начинали переговариваться друг с другом и ускоряли шаг; колонна начинала немного терять равнение. Англичане оставались недвижимы, держа оружие в положении “к ноге”. Из-за их неподвижности строй казался длинной красной стеной. И эта неподвижность неизменно производила сильное впечатление на молодых солдат. Очень скоро мы оказывались уже очень близко от них, крича: “Да здравствует император! Вперед! В штыки!” Мы брали на мушку их кивера; колонна начинала распадаться на две, строй ломался, смятение переходило в суматоху; наконец раздавались наши первые выстрелы. Строй англичан оставался недвижим, они стояли молча и неколебимо, с ружьем к ноге, и, даже когда мы приближались метров на 250, они, казалось, совершенно не обращали внимания на бурю, которая вот-вот должна разразиться. Контраст был поразителен; в глубине души каждый из нас чувствовал, что противник вот-вот откроет огонь и этот огонь, столь долго сдерживаемый, будет просто ужасен. Наш порыв глох. Они демонстрировали самообладание, которое ничто не нарушало (даже если это была только видимость), а мы уже двигались в беспорядке, отупляя себя криками… И в момент наивысшего напряжения англичане вскидывали ружья к плечу. Когда противник открывал огонь, наших людей охватывало неописуемое чувство. Сосредоточенный огонь косил наши ряды; при каждом залпе один из десяти падал, сраженный пулей, мы развернулись, стараясь сохранить равновесие; и тут три оглушительных крика нарушили столь долгое молчание наших противников; с третьим боевым кличем они уже бросились на нас, преследуя беспорядочную толпу бегущих».

Что там говорил генерал Уэлсли про стойкие части? Самая популярная команда в его армии – Hold the line! – «Держать линию (строй)!». Против французского elan – порыв – стойкая красная линия. Мы уже знаем, кто победил. Хладнокровие солдат, джентльменство офицеров… Веллингтон знал, что это сработает, но он ещё и должен был подать личный пример.

В отличие от Наполеона, герцог очень часто оказывался на поле боя в самой гуще событий. Он и при Ватерлоо постоянно выезжал на позиции, император-то ни разу к ним не приблизился. И что, делаем вывод, что Веллингтон храбрее Наполеона? Разумеется, нет. Просто у Наполеона с какого-то времени не было потребности в личном руководстве войсками, а у Веллингтона она возникала постоянно. Или же ему так было удобнее. Простой здравый смысл – одно из самых сильных его качеств.

Веллингтон авторитарен, но он брал на себя ответственность. Всю, полностью. От того он и становился всё более и более жестким. Если хотите – железным. В какой-то момент человек и образ станут неотделимы друг от друга. Если такое происходит, то только само собой. Никаких усилий не хватит.

Его равнодушие к роскоши и комфорту – совершенно не показное. Его друг, испанский генерал Алава, вспоминал, что на Пиренеях Веллингтон на вопрос: «Когда вас будить?» всегда отвечал: «С рассветом», а на «Что подать на завтрак?» – «Холодное мясо». Умеренность в еде и питье, режим, позволили сохранить отменное здоровье, но не только.

Это видели его офицеры, они могли сравнить. Феноменально работоспособный и неприхотливый в быту командующий не то чтобы пример для подражания, а человек, чье замечание мимо ушей не пропустишь. Он сделает его спокойно, едко, порой – саркастично, как настоящий аристократ, но подействует оно лучше любой «выволочки». Если командующий не разрешал кому-то отбыть в очередной отпуск для поправки здоровья, то жаловаться не имело смысла. Ведь сам Веллингтон, напомню, в отпуск не съездил ни разу.

Веллингтон никогда не заигрывал с солдатами. Он даже не разрешал им приветствовать себя, даже после самых славных побед. «Если позволить солдатам выражать свои чувства, то однажды ты услышишь оглушительный свист». Он строго наказывал за малейшую провинность, но солдаты знали и другое.

«Настоятельно прошу вас, чтобы каждый человек в бригаде… был одет и сыт». Распоряжение одному из подчиненных. Такого рода приказы – самые популярные. Он постоянно «выбивает» деньги, продовольствие, снаряжение. Он даже угрожает! В мае 1810-го пишет лорду Ливерпулю: «Если вы не можете обеспечить нас всем необходимым, лучше эвакуируйте армию». Изучение депеш Веллингтона показывает, какую колоссальную работу он проводил для того, чтобы в армии было всё необходимое.

Наполеоновский принцип «война должна кормить сама себя» – не для него. Со времен Индии он дорожил отношениями с местным населением, но главное – понимал, что бесперебойное снабжение поможет сохранять дисциплину и моральный дух в войсках.

«Если Англии вновь понадобится ее армия, то пусть нас в бой поведет старина Длинноносый. Я, по крайней мере, буду уверен в двух вещах. Во-первых, мы будем одеты и сыты. Во-вторых, зададим хорошую трепку противнику. А что ещё нужно солдату?»

Слова ветерана Пиренеев и Ватерлоо. Длинноносый – одно из прозвищ Веллингтона, самое популярное в солдатской среде. Офицеры обычно называли его Beau – Красавчик.

…История Веллингтона-полководца не про любовь, она про Веру. Безграничную веру солдат в своего командира. Да, они могли его не любить, зато твердо знали – Длинноносый сделает всё, как надо.

Часть пятая
Веллингтон против маршалов Империи

Введение

Незадолго до своей смерти Веллингтон сказал своему другу Дж. Крокеру: «Всю свою жизнь я пытался понять, что происходит по ту сторону холма». Присутствовавшая при разговоре миссис Крокер поинтересовалась – а что, собственно, герцог имеет в виду? Веллингтон ответил: «В военном деле, как и в жизни вообще, нужно уметь предугадывать».

Сложное искусство. Не сказать, что Веллингтон овладел им в полной мере. В политике он совершал ошибки, предугадать которые, вообще-то, большого труда не составляло. По правде говоря, он и на войне не всегда правильно просчитывал действия противника.

Но на Пиренеях произошла совершенно удивительная история. Герцог будет сражаться с разными маршалами Наполеона, и всех – бить.

Неужели предугадывал? Скорее – правильно оценивал. Маршалов губила самоуверенность. Они никак не могли поверить в то, что какой-то «сипайский генерал» может их победить. По сути, Веллингтон один раз «поднялся на холм» и увидел всё, что надо.

Пройдут годы, и герцога попросят охарактеризовать суть его противоборства с французами. Он выразит ее в одной фразе. «Они каждый раз сражались со мной одинаково, а я всегда бил их одинаково».

Глава первая
Сульт, Журдан, Виктор

В начале двадцатых годов XIX века герцог Веллингтон и маршал Массена встретились на каком-то приеме в Париже и обнялись, как старые друзья. «Ну и доставили же вы мне хлопот!», «О нет, это вы сделали меня совершенно седым!» – обмен любезностями, идиллическая картина. Они хорошо знали друг друга.

С Наполеоном Веллингтон столкнется лишь раз в жизни, а с маршалами он воевал несколько лет. С разными. Его карьеру на Пиренеях легко можно разделить на «маршальские периоды». Чаще они противостояли герцогу по одиночке, иногда – вместе. Маршалы Империи против Веллингтона. Очень наглядно. Посмотрим, как это было.

Первый из маршалов, с кем пришлось столкнуться Артуру Уэлсли, – Никола(я) Сульт, его ровесник. И именно с ним он воевал чаще всего. Очень странно, что в кампанию 1815 года Наполеон назначил его начальником штаба, а не отправил на поле боя руководить войсками в противоборстве с Веллингтоном. А ведь утром 18 июня 1815-го Сульт предупреждал Наполеона, что Веллингтон далеко не так прост, как хотелось бы думать императору. Он знал, о чем говорил. Но в тот день Наполеон не слушал никого…

…Император покинул «мятежный полуостров» ранней зимой 1809 года. До конца «мятежников» он так и не покорил, но полагал, что его маршалы справятся с этой задачей. Стратегически он уже ошибся, ему вообще не стоило ввязываться в пиренейскую авантюру. Большую ошибку Наполеон в конце концов признал. А серьезные тактические просчеты – нет. И в том, что генерал Уэлсли прекрасно воспользовался ситуацией, винить император может только себя.

Ему предстояла (и здесь он не ошибся в прогнозах) очень тяжелая кампания против австрийцев. Задачи, которые стояли перед маршалами на Пиренеях, напротив, он считал очень простыми. Беда в том, что упростил он их в своей голове. Иначе говоря, ему так казалось. Весь план пиренейской кампании на 1809 год основывался на допущениях, а подобные планы редко бывают удачными.

Итак, император исходил из того, что после поражения Мура англичане больше не вернутся на полуостров. Значит, маршалам предстоит воевать только с испанцами и португальцами, которых он по-прежнему ценил невысоко. И он даже представить себе не мог, что одно дело – испанцы с португальцами, и совсем другое – испанцы и португальцы вместе с англичанами.

Второй просчет. По важности – может, и первый. Он оставил Пиренеи на откуп маршалам, но не назначил верховного главнокомандующего. Некая логика в таком решении есть. Он не то чтобы не хотел обидеть кого-то, он не хотел, чтобы началось головокружение от успехов. Забегая вперед, скажем, головокружение всё равно случилось, а отсутствие единоначалия привело к закономерному результату. Маршалы погрязли в ссорах и дрязгах, отказывались подчиняться друг другу, что необыкновенно облегчало жизнь генералу Уэлсли.

И последнее. Император так до конца и не понял, что пиренейская война – особенная. Здесь с привычными мерками никак нельзя. Вот Веллингтон это понимал, а Наполеон – нет. Он посылал маршалам инструкции с жестким графиком действий, возмущался их невыполнением, отдавал ещё более необдуманные приказы… У него не было внятной, хорошо продуманной военной стратегии, и последствия оказались печальными.

Окончательное усмирение Португалии Наполеон доверил маршалу Сульту. Сам император считал Сульта одним из лучших своих военачальников, но мнению Наполеона доверять не слишком-то стоит. Скажем так – он был очень пристрастен, да и вообще – в один день мог сказать одно, в другой – другое. Веллингтон, напротив, высказался по поводу Сульта вполне определенно. Он точно не считал его наиболее опасным из своих противников. «…Сульт плохо представлял себе общую картину. Он отличный тактик и знал, как привести войска к месту сражения, но в использовании их на поле боя уже не столь хорош».

Полагаю, что и герцог не вполне справедлив. Сульт – полководец высокого уровня, герой Аустерлица, но на его действиях сильно сказывались человеческие качества. Он амбициозен (хорошо), склонен к интригам (почти нормально) и чудовищно корыстолюбив (очень плохо). Всё вместе делало его человеком весьма неприятным, а его слабости часто не просто мешали Сульту, но и делали его крайне уязвимым.

Задача, поставленная императором перед Сультом, – сделать Португалию французской. По графику. Порту взять такого-то, Лиссабон – такого-то… По графику, понимаете?! Сульту предстояло взаимодействовать с маршалом Неем, и это взаимодействие в основном состояло в том, что Ней радовался любым неудачам своего боевого товарища.

От графика Сульт отставал, он шел через охваченную мятежами страну, ему катастрофически не хватало продовольствия, однако Порту маршал всё-таки взял. Позже, чем планировалось. И тут бы ему двигаться дальше и развивать успех, но Сульт внезапно заболел. Болезнью, которая именуется «титульной лихорадкой».

Если маршал Мюрат стал королем Неаполя, то почему бы ему, Николя Сульту, не стать королем… Португалии. Идея казалась ему чрезвычайно привлекательной. Сульт был достаточно умен для того, чтобы понимать – император на сей счет может быть совсем другого мнения. Сульт решил действовать тонко.

Он заигрывал с местной аристократией, издавал дурацкие прокламации и даже нанял людей, которые маленькими группами ходили по городу и кричали: «Да здравствует король Николя Первый!» Пребывая в состоянии монархического угара, Сульт узнал о том, что англичане во главе с генералом Уэлсли высадились в Португалии.

Пока в распоряжении Уэлсли не обученная его системе армия и плохо подготовленные португальцы, у французов – численное преимущество. В теории. Командующий знает о том, как плохо у французов обстоят дела с координацией действий. Знает он и о том, что многие генералы Сульта крайне недовольны его желанием надеть на себя корону. Редкий шанс – англичане могут атаковать. Для укрепления боевого духа и доверия со стороны населения – то, что надо.

Уэлсли атакует! 12 мая 1809 года он подходит к реке Дуэро, Порту – на другой стороне. Сульт не ожидал нападения, более того, он считал разлившуюся недавно реку непреодолимым препятствием. Уэлсли демонстрирует свойственную ему со времен Асаи решительность. «Начинайте переправляться!» Англичане свалились на французов как снег на голову. Войска Сульта в панике отступали, бросив часть артиллерии и почти все обозы. Говорят, что бегство было настолько стремительным, что генералу Уэлсли достался завтрак, приготовленный для Сульта.

Кто бы и что ни говорил – маршал Сульт неплохой полководец. В конце концов, он привел армию в порядок и сумел грамотно организовать отступление. Англичане вынуждены были прекратить преследование, Сульт ушел в горы и там соединился с Неем. Уэлсли – отошел на юг.

Он понимал – к большим делам его армия ещё не готова. Как раз после победы над Сультом резко падает уровень дисциплины, о чем он сообщает в Англию. Работа по превращению подонков нации в хороших солдат только началась, как и обучение португальцев. Однако правительство хочет успехов здесь и сейчас, на него оказывают мощное давление испанцы. Генералу Уэлсли предлагают немедленно двигаться навстречу испанцам и начинать совместные действия. Он очень этого не хотел, но приказ есть приказ.

Веллингтон был совсем не высокого мнения о военных талантах испанцев. Однажды он скажет: «Думаю, никто не был удивлен исходом битвы при Байлене больше, чем сами испанцы». Едкий сарказм, конечно, связан с тем, что испанцы (особенно в начальный период войны) являлись крайне ненадежными союзниками.

…Ближайшую из испанских армий, с которой и предстояло соединиться англичанам, возглавлял генерал Куэста. Человек уже немолодой, под семьдесят, и воплощавший в себе все худшие черты испанской аристократии. Спесь, надменность, необразованность вкупе с непоколебимой уверенностью в собственной правоте. Били французы Куэсту уже много раз, причем – нещадно. Однажды он чуть не погиб под копытами лошадей собственных кавалеристов, настолько стремительно они отступали. Но жизнь ничему не научила испанского генерала.

…Они встретились у моста Альмарон на реке Тахо. Уэлсли выразил возмущение тем, что испанская сторона не выполняет обязательств по снабжению его армии продовольствием. Куэста пообещал всё исправить (и ничего не сделал, конечно). Позже английский генерал скажет, что «никогда и ни в одной стране мира так плохо к союзникам не относились».

Потом перешли к военным планам. Уже известно было, что французы сами двинулись на встречу союзникам. Причем – мощными силами. Сам король Жозеф встал во главе армии, руководить войсками он, разумеется, не будет, но присутствие короля свидетельствовало об исключительной важности кампании.

Фактически командовали французской армией два маршала. Журдан (военный советник Жозефа) и Виктор.

Жан Батист Журдан – ветеран ещё революционных войн. Знаменитый «победитель при Флерюсе» (1794 год). Впрочем, неудач в карьере Журдана было не меньше побед. Его отстраняли от дел и Директория, и Наполеон. Однако Журдан выиграл сражение, которое спасло Францию и отодвинуть его окончательно никак не получалось.

Более того, Наполеон, несмотря на то что Журдан был ярым республиканцем и открыто выступал и против переворота 18-го брюмера, и против провозглашения Империи, сделал его маршалом. За былые заслуги.

Он «прикрепил» Журдана к Жозефу потому, что знал, маршал – фигура не самостоятельная. Жозеф был доволен, так как Журдан – едва ли не единственный, кто исполнял его приказы. Приказы самого маршала в лучшем случае принимали к сведению. Так что в действительности Журдан, скорее, наблюдал за происходящим.

Куда большую роль играл Виктор Клод Перрен, единственный из маршалов Наполеона, вошедший в историю под своим именем, а не фамилией. Виктор известен не только тем, что однажды его обменяли на Блюхера (оба попали в плен). Маршальский жезл он получил в 1807-м, после Фридлянда. Многие считают, что Наполеон просто был так впечатлен самой победой, что дал Виктору звание, которого он не заслуживал.

Пожалуй, соглашусь. Большим талантом Виктор не обладал. Как исполнитель – неплох, но ему всегда не хватало энергии и решительности. Виктора любили солдаты, поскольку он не был строгим командиром, и по этой причине в его частях постоянно возникали проблемы с дисциплиной.

Ни Журдан, ни Виктор и близко не стояли рядом с тем же Сультом, так что хотя бы здесь генералу Уэлсли повезло. Подробно рассказывать о том, как генерал Куэста постоянно подставлял англичан необдуманными действиями, мы не будем. Перейдем сразу к битве при Талавере, которая в военной биографии Веллингтона занимает особое место.

Талавера – местечко примерно в 120 км от Мадрида. Сюда в конце июля 1809 года подошли и французы, и объединенная англо-испано-португальская армия. Незначительное численное преимущество – на стороне союзников. Только нужно помнить о том, что генерал Куэста предпочитает действовать самостоятельно и координировать свои действия с генералом Уэлсли не собирался.

…Битва началась 27 июля 1809 года. Стояла страшная жара, и мутная, грязная вода из ручья, протекавшего посреди «ничейной земли», казалась измотанным английским солдатам манной небесной. Единственное, чего хотел их командующий от испанцев, – чтобы те хотя бы стояли и угрожали французам, не давая им совершить обход.

Журдан и Виктор вполне могли бы немного подождать. Сульт уже начал движение с целью отрезать англичанам путь к отступлению. Если бы это произошло, что уж греха таить, Уэлсли вряд ли бы удалось спастись, но отсутствие единоначалия в первый раз поможет ему по-крупному.

Виктор хотел отличиться сам. Он нуждался в личном успехе, да к тому же в его активе больше побед над испанцами, чем у других маршалов. Последнюю он одержал буквально только что, у Торрихоса. Виктор размышлял довольно здраво, только не учел одного. Воевать ему придется не с испанцами, а с англичанами.

Уэлсли знал, что его будут атаковать, и сделал то, что потом будет делать очень часто. Использовал рельеф местности, укрыл войска. И всё равно первые атаки французов сдержать удалось с огромным трудом. Начало сражения осталось вообще за французами, испанцев они потрепали очень серьезно. Журдан и Жозеф предлагали разбивать противника по частям, что было вполне разумно, но Виктор продолжал атаковать англичан «в лоб», раз за разом.

Талавера – битва кровавая, все несли огромные потери. Вечером 27-го Виктор доказывал Жозефу, что только ночь помешала ему разбить англичан, и утром 28-го его солдаты вновь ринулись вперед. Колонны против линий… Англичане отбивались, а в середине дня начали готовиться к контрудару.

Называя вещи своими именами – обе стороны к концу дня просто выдохлись. Жозеф отдал приказ отходить назад, к Мадриду. Виктор протестовал, но другие командиры на сей раз с готовностью подчинились королю. Уэлсли остался на позициях, а значит, по законам того времени, одержал победу. Однако преследовать врага он не мог…

Потери действительно тяжелейшие. Из четырех его дивизий только одна оставалась в боеспособном состоянии. В дивизии Шербрука из строя выбыла почти половина состава! К тому же командующему сообщают о том, что Сульт приближается. Уэлсли двинулся ему навстречу, оставив раненых на попечение испанцев. Сульт уже получил приказ от маршала Бертье: главная задача – защитить Мадрид…

Есть историки, большинство из них – испанцы, которые обвиняют Веллингтона в том, что он, дескать, не пошел на помощь своим союзникам, потому они якобы и потерпели ряд тяжелых поражений. Было бы очень странно, если бы он пошел.

Уэлсли видел, как испанцы бегут с поля боя, да ещё и грабят английские обозы. Самое страшное – они бросили на произвол судьбы британских раненых. С чего он должен им помогать? К тому же Наполеон успешно завершил австрийскую кампанию, теперь он мог присылать на Пиренеи подкрепления.

Он принимает единственно правильное в тот момент решение – возвращается в Португалию. 12 августа издается меморандум, едва ли не первые слова в нем такие: «Британская армия не скоро забудет тот прием, который она здесь (в Испании. – М.К.) встретила. Я знаю, что в моей армии нет ни одного солдата или офицера, который скажет, что я пренебрег интересами Испании…Оставаясь здесь, я лишь поставлю под угрозу само существование армии».

Веллингтон возвращается в Португалию. И – о, да! – теперь мы с полным на то основанием можем называть его только Веллингтоном. 28 августа в знак признания заслуг перед страной Артур Уэлсли становится пэром и виконтом Веллингтоном. Маленький городок в графстве Сомерсет, откуда прибыли в Ирландию его предки, дал новое имя национальному герою Британии.