Текст книги "Офицерские жены"

Если любишь – поймёшь.

Солнце катилось к ночлегу, разбросав прощальные яркие краски по небу. Над церковью и мечетью, стоящими недалеко друг от друга, полыхала алая заря. Голубой округлый купол с высоко поднятым крестом и остроугольный зелёный конус с лунным серпом чётко выделялись на этом пылающем небе. Выше краски постепенно теплели, становились розоватыми, потом внезапно появился караван изумительных белых облаков, медленно поплыл над селом, открывая яркую синь. С моста, на котором стояли Лиза и Наташа, хорошо видны разноцветные крыши одноэтажных домов, за ними – двух-, трёх– и пятиэтажные, почти в конце улицы развевались два флага над администрацией райцентра. И над всем этим царствовали краски заходящего солнца. Даже вода в реке окрасилась в розовый цвет. Течение было совершенно незаметно, будто река застыла в предвечерней истоме, нежной дремоте. И только возле моста она с шумом падала вниз, в бурлящей пене раскидывая далеко прозрачно-хрустальные пузырьки. А вдоль противоположного берега ровный ряд зелёных деревьев, кустарников словно завершал спокойный сельский пейзаж.

Но нет, картина ещё не закончена: из стоявшего на берегу двухэтажного здания вышла молодая пара с детской коляской. Они медленно подошли к песчаному берегу, расстелили коврик, рядом поставили коляску. Мужчина разделся и хотел с разбега броситься в воду, но жена предупредила, чтобы не разбудил ребёнка. Сама в лёгком сарафане легла на коврик, прикрыв лицо косынкой.

–Какие они счастливые, – прошептала Наташа.– Мне кажется, ничего нет прекраснее материнства, вот этих моментов, когда рядом с тобой такое спящее румяное и улыбающееся во сне чудо.

–Откуда ты видишь, что оно румяное? – засмеялась Лиза. –Может, больное и бледное?

–Нет, родители очень здоровые, видно же. Парень вообще спортивный, подтянутый. У нас Петька настолько хорош, разденется, мышцы играют.

–А зять?

–Ну зять тоже хорош. Ну что ты хочешь – столько лет спортивной подготовки и в училище, и в академии. Да и сами не ленятся, много бегают, плавают, играют в волейбол. Я обожаю своих и ребят, и внуков.

На пляже послышалось кряхтение, потом плач ребёнка. Мама подхватилась, вытащила ребёнка из коляски, проверила, сухие ли ползунки, немного поговорила с ним, вся сияя от восторга и нежности. Потом спустила бретельку сарафана и дала малышу грудь, прикрыв её косынкой от посторонних взглядов.

–Как же это всё великолепно смотрится на фоне церкви и мечети! Мадонна с младенцем, умиротворение и любовь! Единение матери и младенца! Ну разве может что-то сравниться с этой потрясающей картиной: склонённая над ребёнком счастливая женщина, кормящая грудью, дающая ему свою нежность и силу. Величественная богиня, подарившая и охраняющая жизнь! Боже, мне не пришлось это испытать, никогда моя грудь никого не вскормила,– растерянно, с подозрительно заблестевшими глазами выдохнула Наташа.– Сотни раз видела кормящую мать, но чтобы вот так пронзило меня – впервые.

…К вынесенному приговору врачей о том, что у неё не будет больше детей, она как-то вначале отнеслась холодно, не до конца понимая, что с ней произошло. Чтобы ничего не напоминало о несчастье, она уехала из города и стала работать в районной больнице. Но от горя и отчаяния, от мыслей, разрывающих голову и сердце, от предательства нигде не спрячешься. И кто знает, как бы повернулась её жизнь дальше, если бы не встреча с Тамарой. В тот незабываемый весенний день Наташа вышла на ночное дежурство, выполнила часам к десяти все процедуры, ещё раз прошла по палатам, спросила о самочувствии больных, кое-где поправила подушки. В сестринской комнате устроилась за столом, включила настольную лампу и открыла тетрадь и учебники. Она твёрдо решила не пропустить этот год и поступить в мединститут. Но не успела законспектировать и две страницы, как на пороге появилась акушерка из родильного отделения Люда и с шумом опустилась на кушетку.

–Ну и денёк сегодня был. Ужас! Мало того, что рожениц трое, одна очень тяжёлая, так ещё и сменщица заболела, я на вторую смену осталась. У тебя чай есть? – на её бледном лице яркая россыпь веснушек, забавный рыжий вихор выглядывал из – под косынки.

–Сейчас чайник поставлю, а ты пока полежи минут десять, пусть хоть ноги отойдут от напряжения,– Наташа сняла с вешалки серый фланелевый халат с синим воротником, осторожно прикрыла им подругу.

Но Люда уже ничего не слышала, с каким-то всхлипыванием и стоном провалилась в вязкий сон. Наташа старалась даже не шелестеть страницами, а Люда привыкла спать крепко в любой обстановке и за двадцать – тридцать минут хорошо отдохнуть. Вскоре она проснулась, разрумянившаяся и с сияющими глазами. На столе дымились чашки с чаем, печенье, бутерброды. Люда медленно пила чай и о чём-то напряжённо думала.

–О чём ты всё думаешь? Вон лоб весь в морщинах, – Наташа поставила чашку на стол, прикоснулась к руке подруги.

–Да Тамара не идёт у меня из головы. Я тебе о ней рассказывала. Девчонка молодая совсем, работает на ткацкой фабрике, поверила одному хваткому, он наобещал ей золотые горы. Она родила мальчишку, а тот знать ничего не хочет, да ещё подлец какой?! Он, видите ли, не уверен, что это его ребёнок. Господи, ну почему девчонки такие…– она споткнулась на слове, увидев побледневшую подругу. В её расширенных глазах боль, губы дрожали. Но Наташа быстро справилась, подавила в себе вспыхнувшее отчаяние и тихо продолжила:

–Дуры? Доверчивые дуры? Ты права. Ну и что с этой Тамарой, почему ты так переживаешь за неё? Это же не первый случай, когда обманывают девчонок?

–Не первый. Но она из большой семьи, у них строго воспитывались дети, а вот с ней такое случилось. Она растерялась и не знает, что ей делать – живёт в общежитии, туда её с ребёнком не пустят, к матери ехать – позор на всю деревню, мать не переживёт такого. Квартиру снимать – на что? Я хочу её взять на первые дни. А когда муж вернётся из рейса, куда её спать класть? Сами ютимся в двенадцати метрах с ребёнком…

Через неделю на пороге старенького дома Домны Васильевны появились Лиза с Тамарой и маленьким сонным Петькой в одеяльце…

–Как только я вернулась к Домне Васильевне, у меня будто камень с души свалился, который давил меня, высасывал жизнь. Мне вдруг ничего не стало страшно, я начала радоваться жизни, замечать зелёные листики на берёзах, облака на синем небе, услышала суету птиц под крышей террасы. Я ожила, проснулась. Петька рос, радуя нас всех улыбками, агуканьем, хорошим аппетитом. Мы с Тамарой его зацеловывали, затискивали, а бабулька нас остужала:

–Ну что вы его облизываете всё время? Чай, не сахарный. Избалуете мне мальца, что я с ним тогда буду делать? Вы-то помчитесь по работам, а мне с ним воевать? Не замайте его, дайте продых, пусть отдохнёт от своих мам сумасшедших,– говорит вроде бы сердито, а глаза так и смеются, так и светятся нежностью…

А в августе Наташа стала студенткой медицинского института, в Москву уезжала, вся опухшая от слёз. Оторваться от Петьки не было сил, но Тамара решительно проводила её, сказав, что будет регулярно присылать письма с фотографиями…

На берегу послышались мужские голоса. Солнце уже давно скрылось за холмами, окружающими село, противоположный берег полностью погрузился в сумрак. Пара с ребёнком ушла. А подруги всё стояли на мосту, занятые своими воспоминаниями.

–Ну что я тебе говорил? Вон они стоят,– засмеялся Саша, первым ступая на мост. –Это любимое место Лизы, она сюда всех приводит, любуется сельской идиллией. Девушки, домой не пора? Что-то вы загулялись.

–Ой, Лёш, посмотри, какая красота! А дышится как легко,– Наташа прижалась к мужу и с улыбкой смотрела на бледно – серое небо, на котором уже появилась первая яркая точка. Скоро звёзды рассыплются по всему небу.

И снова воспоминания не давали Наташе уснуть. Она долго лежала молча, глядела на спящего мужа и улыбалась, вспомнив, как он ринулся к ней возле аудитории, из которой она выходила после лекций. Рядом с ней шёл долговязый и весёлый Никита, активно добивающийся её внимания, но она всё время остужала его пыл. Девчонки договаривались идти в театр, с трудом достали билеты, выстояв огромную очередь, которую занимали с ночи. И тут они увидели офицера в лётной форме с огромным букетом роз. Откуда эти розы в такое время? Снег кругом. В Москве в те времена ещё можно было увидеть гвоздики или мимозы ближе к 8 марта, подснежники ранней весной. Но розы? Девчонки не сводили восхищённых глаз с загадочного гостя, а он твёрдой походкой уверенно направился к Наташе и с улыбкой протянул ей розы.

–Лёша? Откуда ты? Как ты…– потом рассмеялась.– Ну конечно, Домна Васильевна. Не выдержала.

Он не сводил с неё глаз, потом взял из её руки портфель и они ушли. Она шла рядом, искоса посматривая на высокого и повзрослевшего Лёшу. Он был загорелый, почти чёрный и очень выделялся на фоне бледнолицых задёрганных москвичей.

–Откуда ты с таким загаром среди зимы?

–Служба,– коротко ответил Лёша. Не мог же он сказать, что только утром прилетел с Кубы…А потом письма, в которых было столько теплоты и нежности, она читала их и будто разговаривала с ним, слышала его мягкий чуть хрипловатый от волнения голос, видела его смеющиеся полные нежности глаза и понимала, что уже не сможет расстаться с ним. Она ждала эти письма с номером полевой почты, но даже не могла представить, куда пишет. А потом через три года – свадьба. И белое платье, которое она не хотела надевать, считая, что не достойна, но Лёша настоял. Он сам выбрал и привёз его откуда-то из-за границы, роскошное, белое, с кружевами и вышивкой. Оно и сейчас висит на видном месте в шкафу.

Профессия – Родину защищать.

Рано утром в комнате Алексея и Наташи раздался телефонный звонок. Алексей тут же взял трубку и тихо ответил:

–Сын, я сейчас выйду. А то маму разбужу.

–Ну всё решено, мы сегодня улетаем, папа, только ты маме это скажи как-то так спокойненько. Я уже на выходе, не сердись, говорить некогда. И ждать некогда. Поцелуй её и скоро увидимся. Я очень вас люблю. Сам понимаешь – есть такая профессия…

–Понимаю и сам там бывал. Мы ждём тебя. Главное – спокойствие и выдержка. А ты у нас молодец. До встречи.

Наташа не спала и по осунувшемуся лицу мужа всё поняла – у Петьки серьёзная командировка. Сердце сдавило, стало трудно дышать, она сделала несколько глубоких вздохов. Алёша напряжённо смотрел на жену, видел её потемневшие глаза и расширенные зрачки, слышал её тяжёлое дыхание, и огромная нежность, страх за неё, жалость охватили его. Он взял её чуть дрожащую и повлажневшую руку, прижал к губам, прошептал:

–Всё будет хорошо. У нас замечательный сын. А ты – замечательная мама.

–Лёш, ты только скажи – туда? Там же…-но сразу же сглотнула готовые вылиться слёзы. – Я всё понимаю – я жена и мать, и тёща офицерская…

…Господи, как же быстро мелькнули годы! Вроде бы только совсем недавно водили по очереди с Тамарой Петьку в садик, потом повели в первый класс. Не успели оглянуться, уже надел курсантскую форму. И всегда, с самого детства, твердил: « Я буду, как папа Лёша». Подражал ему во всём. А Лёша всё своё свободное время был с Петькой: научил его не только выполнять мужскую работу по дому – починить кран, отремонтировать сломавшийся стул, даже с электророзеткой познакомил, но и привил любовь к кулинарии. Они такими обедами угощали своих мам, столько фантазии и изобретательности вносили в приготовление каждого блюда, что Наташа с Тамарой только ахали и с восторгом уплетали и борщи, и супы, и пельмени, и шашлыки. А от плова вообще оторваться невозможно – Лёша научился его готовить в Узбекистане. И всегда приговаривал, колдуя над очередным изобретением блюда:

–Настоящий мужик должен уметь делать всё. Даже суп из топора сварить, если потребуется.

–Фу, он же грязный и жёсткий, этот топор,– морщился сын. А Лёшка весело хохотал:

–Солдат не должен быть брезгливым. Смекалка, спокойствие и выдержка всегда спасут. Надо только не теряться, нигде не пасовать, всегда быть готовым к любым неожиданностям и не позволять им управлять тобой. Ты должен сам ими управлять и мгновенно принимать единственно правильное решение. А топор всегда можно отмыть. Ты помнишь эту сказку про солдата, про то, как он суп варил из топора?

Петька рос очень справедливым и не терпящим лжи парнишкой. За что однажды уже в училище пострадал. Много лет прошло, но она до сих пор помнит и слышит тот отчаянный, захлёбывающийся от слёз и крика голос Тамары, который бился в телефонной трубке, и ничего нельзя было разобрать и понять. Единственное, что она уловила – с Петькой беда. Они служили тогда в Чехословакии, и через несколько часов Наташа вылетела оттуда первым рейсом и к вечеру была уже в медсанчасти училища. Петька лежал весь перебинтованный, только глаза и рот оставались открытыми. Увидев Наташу, он попытался присесть на кровати, но от боли рухнул на спину. Тамара была тут же и начала причитать, но Наташа обняла её и потихоньку вывела в коридор. Там Тамара и рассказала обо всём, пытаясь сдерживать себя, но у неё это плохо получалось…То ли из-за девушки, то ли ещё по какой причине, но среди курсантов вдруг завязалась драка. Петя попытался разбушевавшихся драчунов разнять, а они вошли в такой азарт, что ни Петя, ни другие не могли их угомонить. В итоге вся их ярость обрушилась на Петра: они оба накинулись на него с кулаками, приговаривая, что он слишком правильный, что все его только и хвалят, а кто он такой?

–Ну всё, успокойся. Что врачи говорят?

–Да ничего толком не говорят, начальство хочет замять это дело, врачи отделываются фразами – ничего страшного, всё пройдёт, всякое бывает. А мне какое дело до всякого? Он мой сын единственный.

–Петя, ты что-то не договариваешь,– села Наташа возле Пети после того, как поговорила с врачом. Тот ей рассказал о сотрясении мозга, но лёгком, о том, что через недельку парня можно выписать, дома ещё придётся отлежаться недельку.

–Давай, только не обманывай. Говори. Почему вдруг возникла драка? Ты же не любишь ложь. И мы от тебя всегда требовали только правду, какой бы она ни была.

–Ну, мам Наташ, что там выкладывать? Подрались два дурака из-за девчонки, при этом один такими словами грязными поливал эту девушку, а второй её защищал. Но дрались они ужасно, вот мы с ребятами и решили разнять этих петухов. Всё нормально, пройдёт. Как там папа Лёша? Он бы одобрил мой поступок – он всегда за справедливость…

И вот теперь он улетает туда, где всякое может…Она застонала и замотала головой, отгоняя от себя чёрные мысли. Лёша гладил её похолодевшие руки и медленно говорил:

–Всё будет хорошо. Он там будет недолго, там лётчиков часто меняют, чтобы все получили опыт реальных боевых действий. Пилотам гораздо важнее набраться опыта работы в едином информационном поле с нашей разведкой, в том числе космической, освоить взаимодействие с наземными войсками иностранных государств. Это касается и истребителей, и фронтовых бомбардировщиков, и военно-транспортной, дальней авиации, вертолётчиков.

–Я всё понимаю, Лёшенька. Но в моих глазах навсегда застыла та жуткая бесчеловечная картина: наш спускающийся на парашюте лётчик и расстрел его в воздухе. Господи, спаси и помоги нашему мальчику,– отчаянно, взахлёб, взмолилась она, и слёзы хлынули, побежали по щекам.

В машине, мчавшейся к военному городку, где служил Петя и куда совсем недавно прибыл на службу зять Сергей, Наташа лежала отрешённо, прикрыв глаза. Но Алексей знал, что она сейчас вся в прошлом, всё перебирает в своей напряжённой памяти. Она любила ездить сзади, где можно при случае и вздремнуть, но больше из-за того, что не хотела пристёгиваться, чувствовать себя скованно впереди. Только по частым глубоким вздохам можно понять, что с ней творится. Часа через два она села и посмотрела в окно, на безбрежные степи, мимо которых они мчались.

–Что-то Оксанка давно не звонила, – вздохнула Наташа. –А Сергей тоже полетит туда?

–Всё возможно. Но пока вряд ли, ему ещё на новом месте надо оглядеться, присмотреться. Вот скоро приедем, всё сами увидим, узнаем, как обустроились. Давно мы у них не были, Максим уже в четвёртый класс пойдёт в этом году, а Ксюше скоро семь. Растут внуки. Олесенька в садик ходит.

–Растут, мы стареем. Как же быстро время мчится. У Пети уже внуки. А ты помнишь, какая смешная была Оксанка, когда ты её впервые увидел?

–Ещё бы. Такая неулыбчивая, хмурая, сосредоточенная в себе.

–Зато потом стала такой оторвилой и из тебя верёвки вила,– засмеялась Наташа. Он облегчённо вздохнул – Наташа сумела взять себя в руки, успокоилась, убедила себя в необходимости командировки.

–Ну уж прямо и верёвки. Нормальная девочка, со своими небольшими претензиями и запросами. Почему бы и не побаловать иногда, ведь это же от любви. Дети должны знать, что их очень любят и ценят, уважают их мнения и желания. Лишь бы всё было правильно сделано, без переборов.

–Лёш, а тебе было когда-нибудь страшно? Ведь в небе…

–Я понял, о чём ты. Не думай о плохом, всё будет хорошо. Не боится только сумасшедший. Надо уметь сконцентрироваться, не поддаваться страху, а включать мозги и действовать хладнокровно. А вот больше всего я боялся, знаешь когда? – он с улыбкой посмотрел на жену, увидел её расширенные глаза и подмигнул, – я страшно боялся, что Домна Васильевна не даст мне твой адрес, и я так и останусь один на всю жизнь.

–Да ну тебя,– отмахнулась от мужа Наташа.– Всё твои шуточки. Я серьёзно, а ты…

–И я серьёзно. А ещё я перетрусил, когда ты выставила мои вещички в коридор и сказала, что я свободен. Помнишь?

–Конечно, как можно забыть такое, – по потускневшему лицу Наташи скользнула тень…

…Тот день как-то с утра не заладился. Во время обхода она увидела безобразно запущенного ребёнка – девочка с бронхитом тяжело со свистом и хрипом дышала, постоянно чесала промежность. Наташа увидела там красную воспалённую кожу, всю расцарапанную до крови. Она спросила, где её мать, почему её нет в палате? Медсестра побежала искать горе-мамашу и вскоре привела молодую взлохмаченную женщину, насквозь пропитанную табачным дымом.

–Это что такое? Почему ребёнка не моете? Почему всё так запущено? Вы мать или кто? Девочке и так тяжело дышать, а тут ещё такое раздражение, сыпь, невыносимый зуд. Таня,– обратилась она к медсестре,– обработайте девочку, покажите матери, как надо это делать. А вы, мамаша, и при дочери курите? Вы же её травите, неужели не понимаете? Она же может заработать с вами астму.

Она долго не могла успокоиться, видя эту крохотку в таких равнодушных руках. В коридоре встретила медсестру Аню, очень бледную и осунувшуюся. Она прислонилась к стенке и тяжело дышала. Наташа подошла к ней, повернула к свету, пощупала пульс. Он частил и был нитевидный.

–Аня, что случилось? Заболела? Иди приляг в процедурной, а потом домой.

–Нет, сейчас всё пройдёт. Просто я после аборта, вечером сделала, а с утра на работу.

–Ты с ума сошла,– с ужасом протянула Наташа. – сколько ты их уже сделала? Почему не рожаешь? Не боишься, что случится непоправимое? Ложись,– она подвела её к кушетке, посадила.

–Не боюсь, – Аня легла, вытянула ноги и облегчённо вздохнула, – нельзя нам пока детей. Мы с мужем в Днепродзержинске вступили в кооператив, квартиру ждём. Хорошо, что у нас тут двойные оклады – все русские деньги пересылаем на оплату, а ещё же нужна и мебель, да мало ли чего надо. Я и так кручусь – каждый раз по возможности пересылаю сестре посылки отсюда с вещами, она продаёт там, деньги откладывает. Когда вернёмся в Союз, тогда и о детях подумаем.

–Смотри, чтобы жалеть не пришлось. Ну лежи пока, я в кабинете буду.

Домой она пришла с головной болью, ноющим сердцем и отчаянными мыслями о своей ненужности. Только прилегла на диван, как вошла соседка и с порога быстро заговорила:

–Наташ, ты не забыла, что мы вас вечером ждём в гости? А ты почему такая бледная? Не болеешь? – Галя села на краешек дивана, с тревогой посмотрела на искажённое лицо Наташи.

–У меня настроение ужасное, такая тоска, жить не хочется, – еле слышно прошептала Наташа.

–Так что, опять что-то на работе? А как же день рождения? Да Витька сам придёт тогда за вами. Он не может без своего друга день рождения отмечать.

–Я чуть-чуть отлежусь, Лёши пока дома нет. Придём.

–Ну смотри, подруга, не подведи.

…Вечером в соседней квартире творилось невообразимое. После застолья, тостов, песен и анекдотов начались игры с детьми соседа. Гости почти все разошлись, а маленький Вовка не отпускал от себя дядю Алёшу ни на шаг: они уже и паровозик запускали, и дядя Лёша был конём и катал на себе верхом наездника, и скакали на одной ножке, и играли в прятки. И создавалось такое впечатление, что больше всего радости доставляли игры самому Лёше. Наташа смотрела на его счастливое раскрасневшееся лицо, вслушивалась в его громкий хохот, в визги разыгравшегося малыша и всё больше мрачнела. Мужу нужен свой ребёнок, а что она может ему дать? Она встала, молча вышла от соседей и в своих вдруг ставших такими пустынными комнатах, холодных и зловеще тихих, ясно и отчётливо поняла: она заедает чужой век, как говаривала Домна Васильевна. Алёша должен иметь своего сына. А за стеной соседей хохот, топот и визг. Она закрыла голову подушкой и отвернулась к стене, тщетно пытаясь избавиться от отчаяния и боли, разрывающей сердце. Чтобы хоть как-то отвлечься от страданий, она вскочила, быстро покидала вещи Алёши в чемодан и оставила в прихожей.

Через какое-то время она провалилась в смутное забытьё, вздрагивая и всхлипывая. И сквозь эти метания услышала осторожные шаги мужа. Он вошёл в комнату, поправил на ней одеяло, поцеловал в щеку, провёл рукой по волосам и сел рядом на стул. От нежности и жалости она не могла говорить, сердце отчаянно прыгало, но потом она собралась с духом и тихо спросила:

–Ты видел чемодан в коридоре? Только умоляю, – вдруг вскочила она и зачастила, стараясь не смотреть в глаза мужу,– только умоляю, ничего не говори. Я давно хотела …я не могу так… ты…теряешь со мной годы, ты такой замечательный, такой хороший отец… – она ещё долго несла всякую околесицу сквозь рыдания, сквозь полуобморочное состояние, теряя нить своей речи. Наконец, Алёша встал, подошёл к ней, крепко обнял и тихо, но твёрдо сказал:

–Мне нужна только ты. И дети – только твои. И они у нас будут. И ни-ку-да я не уйду. От любимой единственной и выстраданной долгими годами так просто не уходят…

А через три месяца в их доме засверкало рыжее кудрявое солнце. Молодая повариха госпиталя решила отказаться от новорождённой дочки. Не помогали ни уговоры, ни то, что девочка может оказаться в детском доме у чехов, будет расти на чужбине. Наташа, впервые увидев этого удивительного ребёнка, просто застыла возле девочки и не могла отвести глаз от неё: волосы медно – рыжие, а брови и глаза чёрные. Она всё время спала, набирала силу, но как только открывала на миг глазки, оторваться от неё было невозможно. Наташа решила ещё раз поговорить с мамой, но та твердила только одно – не может она приехать домой с таким подарком. Отец её из дома выгонит. А отец ребёнка не собирался жениться на ней – он татарин, его родители против женщины другой веры. У него дома жена есть, там ребёнок растёт. И после официальной процедуры оформления нужных документов в доме Наташи и Алёши появилась Оксана.

И весь мир Наташи полностью завертелся вокруг этой доченьки – молодая мама наслаждалась своим счастьем сполна. Ушла в декретный отпуск, кормила смесями, стирала, гуляла. Для неё даже небо сияло и было особенно синим, ветерок нежно гладил лицо, дышалось легко и радостно. Она с нетерпением ждала мужа с полётов, чтобы сообщить ему о новом событии в жизни Оксаны: как она сегодня улыбнулась, с каким вниманием изучала ковёр возле её кроватки, как ела, спала. Это ни с чем несравнимое счастье полностью овладело ею, она каждый день возле дочери воспринимала как награду и блаженство. А Алёша тоже преобразился. При виде сияющей жены и мирно спящей дочери у него нежно что-то таяло внутри…

Татьяна.

После внезапного отъезда друзей в доме стало тихо и тревожно. Лиза бесцельно бродила из комнаты в комнату, вытирая невидимую пыль, поливая цветы и всё время думая о Наташе с Алёшей, о Петьке. Она видела его совсем маленьким, когда они отдыхали на море. Он с таким восторгом и смехом влетал в воду, убегал от волн, хохотал и снова бросался в бушующую пену. Лёша с Сашей стояли рядом, готовые в любую секунду прийти на помощь. Наташа не сводила глаз с бегающего мальчишки и пыталась удержать его на берегу. Тот юрко уворачивался от её рук и снова бежал к воде. А теперь вот он полетел на помощь погибающим под пулями и разрывами снарядов людям. Господи, лишь бы всё было хорошо. Пометавшись ещё немного, она пошла на кухню, взяла кофемолку, насыпала кофейные зёрна и стала их молоть. По всей квартире разнёсся аромат. На запах пришёл муж, потянул носом воздух и улыбнулся:

– Как вовремя я пришёл. Как же хорошо, когда ты дома. Ты когда уехала к Люсе, я тут одичал совсем. Ни кофе, ни пирогов, ни всяких вкусностей. Я подсчитал на досуге – из пятидесяти лет наших мы вместе не больше сорока, остальные съела разлука.

–Неужели? Что -то многовато.

–Ничуть. После свадьбы я сразу же уехал в Венгрию, почти на полгода расстались – пока я оформлял тебе документы, пока ты сдавала сессию, наконец приехал за тобой в Москву, увёз в Будапешт, а через два месяца ты на всё лето укатила сначала в университет на сессию, а потом к родителям. Я с ума сходил от одиночества и тоски. И перед каждым переездом к новому месту службы ты оставалась с детьми в городке, а я по полгода жил в гостинице, ожидая квартиру.

–Да уж, поездили, сколько мебели и разных вещей оставляли друзьям и соседям: не всё входило в контейнер. Один переезд равносилен пожару, а у нас их было тринадцать. Ужас.

– Да, когда ты уехал из Тамбова после свадьбы в октябре 1963 –го, там такое началось! В магазинах полки опустели, народ с ночи занимал очереди, чтобы хоть что – то купить, что »выбросят». 7 ноября мы с Ниной собирались пойти на демонстрацию, проходим мимо магазина, видим, стоит машина, разгружает хлеб. О боже – белый хлеб, такие буханочки соблазнительные с коричневой корочкой. И главное – народу нет. На руки дают по две буханки – одну чёрного, одну-белого. У нас праздник, четыре буханки плюс взяли килограмм растительного жира. Ну какая уж тут демонстрация – развернулись и пошли домой праздновать, пить чай с белым хлебом.

– Сейчас и не верится при изобилии продуктов, что такое было.

– Так что после твоего отъезда у меня было двойное чувство – и тоска по тебе, а с другой стороны думала, хорошо, что уехал – чем бы я тебя кормила при такой скудости? Вместо того, чтобы к сессии готовиться, надо бы по рынкам бегать или по ночным очередям.

– Зато в Венгрии всего было в изобилии. Не растерялась?

– С какой стати? Во – первых, я в Москве видела магазины с широким ассортиментом продуктов, во – вторых, я непритязательная, к деликатесам непривычная. И вполне спокойно всё воспринимала. Да и не все продукты мне там нравились – масло сливочное чуть лучше нашего маргарина, колбасы какие-то странные, хлеб будто резиновый. Самой счастливой я себя чувствовала, когда моя нога ступала на московский перрон. Я глубоко вдыхала знакомый воздух, шла к продавцам горячих пирожков, брала их теплые в промасленной белой бумаге, сочные, с лучком, свежие, с наслаждением запивала газировкой с сиропом за четыре копейки. Всё – я дома, родная речь звучит, носильщики переругиваются незлобно, кто– то бежит к поезду, задел меня и даже не заметил. Это вам не степенный вокзал Будапешта, а я улыбаюсь и спускаюсь по эскалатору метро.

– Ты уезжала, а я места себе не находил. Казалось, разлука никогда не кончится. И только в письмах я мог выразить всю свою любовь и отчаяние от разлуки.

– Да уж помню, тётя моя каждый день удивлялась – иногда из почтового ящика доставала сразу два письма от тебя, а на следующий день снова конверт твой.

Стук в дверь заставил их оглянуться. Перед ними с озорной улыбкой стояла Татьяна Алексеевна, как всегда подтянутая, стройная, с причёской, с лёгким макияжем блондинка.

–Ребята, примете в гости, я так соскучилась, вот приехала без звонка, не прогоните? – а сама широко улыбается.

– Ой, какая ты молодец, Танюша, – Лиза бросилась к ней, обняла,– проходи, есть будешь?

– Не откажусь. Пироги свои коронные не пекла? Я часто их вспоминаю. Как принесёшь на работу свои пироги, все сбегаются на чай. Хороши. Рита даже сказала, что от таких пирогов мужики не уходят, да, Саш?

–Это точно.

–Напекла, напекла, как чувствовала, что приедешь. Да и Саша без выпечки чай не пьёт. А ты пока борщик поешь, вот сметанка, курочка, ешь. Сейчас чай закипит.

–Хорошо живёте, ребята, а мы с Маришкой попроще питаемся. Моя пенсия да её мизерная зарплата – не разгуляешься. А тут ещё в кредит влезли.

– О, господи,– вздохнула Лиза,– я так этих кредитов боюсь, это же рабство и обдираловка. Такие проценты, ужас!

– Я согласна, Лиза, с тобой. Но что делать, когда крайне необходимо. Ух, сто лет борща не ела, объеденье. Лопну от жадности.

–Ешь, ешь, всё своё – капусты полно, свёкла, морковь, картошка.

–Молодцы вы, а мы с Маришкой поехали в сад, там всё заросло, трава по колено, кое-как нашли полведра помидоров и тому рады, с тем и уехали.

–Что же так запустили?

–Не было нас месяц в Уфе.

– Оп-па, а где же вы были?

–Вот поэтому я и приехала к вам, рассказать не терпится. Я давно мечтала поехать в Москву, я же там родилась. А родители – геологи подались в Башкирию, здесь и остались. Пока Толя был жив, я часто ездила в Москву, там полно родственников, а после его смерти тринадцать лет не была. Вот и надумали поехать с Маришей и Тимошей, показать внуку Москву. А с деньгами – то туговато. Пошла Мариша за кредитом, а по её зарплате концертмейстера – педагога больше тридцати тысяч не дали. Вот с ними мы и поехали в столицу гулять. Ой, всё, наелась на неделю, точно лопну.

– А чай?

–Можно чуть позже,– жалобно простонала Татьяна.

–Ну хорошо,– засмеялась Лиза,– я потом с тобой тоже попью.

–Ой, ребята, что меня больше всего поразило в Москве? Это не тот уютный город с историческими улицами, тихими дворами, хотя и они кое-где сохранились. Помнишь картину Поленова «Московский дворик»? Именно такой пейзаж был на улице Новоалексеевская. А сейчас? Там огромный многоэтажный дом, занимающий целый квартал. И все дома похожи друг на друга. Это сплошной сверкающий Запад с иностранными надписями и рекламами, холодный, деловой, жёсткий, надменный. Раньше идёшь к метро, люди бегут, торопятся, а лица светлые, приветливые, улыбчивые, а сейчас – хмурые, озабоченные. В глазах – лёд. Раньше любой прохожий, как бы он ни спешил, спокойно и очень доброжелательно объяснял, отвечал на твой вопрос, даже старался по возможности проводить до нужной остановки, а сейчас все равнодушно проскакивают мимо или отвечают что-то непонятное на чужом языке. В магазинах все продавцы Зухры, Альфии, Гульнары и так далее. Местных почти нет. Я первые дни ходила, как в тумане, словно приехала не в родной город.