Текст книги "Розовый костюм"

Глава 3

Одежда – это та материя, которая отмеряет время и определяет его границы.

Олег Кассини

В половине пятого утра Кейт уронила на пол будильник. Однако тот продолжал трезвонить, как колокольчик на распродаже в дешевом супермаркете. Она, собственно, хотела выключить звонок, но неловко повернулась и столкнула будильник, и теперь он, лежа на полу, настойчиво требовал, чтобы она немедленно встала. Пятница. За неделю Кейт ужасно устала; у нее болела каждая косточка, каждая мышца, но список предстоящих на сегодня дел был прямо-таки невероятно длинен. Для начала придется заняться шифоновым платьем с пелериной и быстренько его укоротить, поскольку оно предназначено пятнадцатилетней девочке, которая наверняка просто ужасно будет себя чувствовать в этом скрипучем допотопном одеянии. Затем нужно посадить по фигуре кружевное бальное платье миссис Б.; кружева испанские, очень нежные и, увы, весьма склонные к вытягиванию, так что трудно сказать, сколько это займет времени. Кроме того, возможно, придется провести одну или даже две примерки, поскольку у Мейв просто не хватит на всех времени – на примерку записалось слишком много народу. В общем, работы на два полноценных дня, и все это нужно как-то уместить в восемь рабочих часов.

Но Кейт не слишком долго размышляла над этим, потому что вдруг обнаружила, что входная дверь в квартиру открыта.

– Эй, кто здесь?

Она точно помнила, что вчера ночью дверь запирала. По крайней мере, ей так казалось.

– Кто здесь?

Свет от уличных фонарей проникал сквозь плотное кружево занавесок; это кружево Кейт сплела сама. В коридоре горел свет, так что в комнате было почти светло. Да и вообще все было вроде бы в полном порядке. Кейт вскочила с постели и быстро осмотрела всю квартиру. Крошечная беленькая кухонька выглядела, как всегда, безупречно. Доставшийся ей в наследство от матери старинный фарфоровый заварочный чайник с крошечными трилистниками, эмблемой Ирландии, по-прежнему пылился на полке. Кейт всегда ела внизу, вместе с Мэгги и членами ее семьи – это было частью заключенной между ними договоренности. За стол и жилье Кейт платила сестре четырнадцать долларов в неделю и полностью обшивала не только Мэгги, но и обоих ее Майков, большого и маленького. У входа на кухню стоял рабочий стол Кейт – точнее, приспособленная для этой цели створка старой двери; на «столе» был разложен пробный раскрой юбки из муслина; выкройку мистер Чарльз сделал специально для Кейт. Эту юбку следовало шить «в пол». Мистер Чарльз считал, что длинная юбка – «идеальная вещь для празднования Нового года». Рядом с раскроем лежали два куска стеганого шелка, вытканного вручную и похожего на клумбу с белыми розами. Юбка должна была получиться очень необычной, несколько театральной и, пожалуй, не слишком подходила для танцев в Добром Пастыре, но Кейт все равно собиралась ее надеть. А ткань была очень красивая, хотя и с небольшим брачком: тут пятнышко, там дырочка или затяжка. А в некоторых местах простежка была сделана так небрежно, что ее, наверное, придется переделать. Для устранения всех этих недостатков могло потребоваться несколько недель, но Кейт считала, что такая замечательная юбка стоит любых усилий. Она с самого начала так считала.

Если в ее крошечной квартирке кто-то действительно спрятался, то просто невозможно было себе представить, где именно. Все было на месте: молнии разложены по обувным коробкам в соответствии с цветами и оттенками, как и тесьма, как и ленты для подшивки, как и кружева. Кейт очень гордилась тем, что у нее всегда были под рукой нитки практически любого цвета; одного только фиолетового было одиннадцать разных оттенков. Пуговицы она хранила в стеклянных банках с завинчивающимися крышками, выстроив их в ряд на подоконнике. Выкройки и лекала были стопками сложены в четырех ящиках щербатого шкафчика, который она подобрала прямо на улице.

Большую часть места в маленькой квартирке-студии занимали ткани. Они стопками лежали повсюду. Часть, впрочем, была скатана в рулоны. В основном это были образцы и всякие остатки из кладовой «Chez Ninon» – девушки частенько там что-нибудь для себя выбирали, хотя Хозяйки иной раз и хмурились, заметив. Впрочем, это даже воровством назвать было нельзя. Это было настолько ничтожное нарушение правил, что из-за подобного прегрешения не стоило беспокоить отца Джона и просить его об исповеди. В конце концов, Хозяйки сами иной раз попросту выбрасывали излишки ткани. А девушки давали этой ткани, как выражалась Мейв, «новую жизнь и свободу». И Кейт, разумеется, тоже не могла удержаться. Стоило ей прикоснуться к той или иной материи, и она буквально теряла рассудок, думая лишь о структуре ткани, о ее цвете и о том, какое таинственное обещание будущего в ней заключено.

Кое-что из остатков, которые Кейт брала в «Chez Ninon», она использовала, так сказать, в личных целях, но кое-что служило ей лишь напоминанием о какой-нибудь истории. У нее было, например, с полметра атласа цвета слоновой кости – такая ткань очень подошла бы для подвенечного платья, – оставшегося от платья, которое Супруга П. надела на прием по случаю инаугурации. Хранился у Кейт и кусок шерсти того чудесного красного цвета, который так любили мастера Возрождения; эта ткань оказалась «идеально подходящей» для серии телепередач, посвященных обновлению Белого дома. Кейт до сих пор с ненавистью вспоминала, как ей пришлось вручную делать толстую отстрочку по краю воротника-стойки и по подолу юбки – эти крупные стежки были как бы «подписью» Кристиана Диора, но сама Кейт чуть не ослепла, делая эту работу. Но самым ее любимым образцом оставался маленький кусочек желтого китайского шелка от платья, сшитого Ниной Риччи для одного из торжественных приемов; стены в том помещении, где состоялся прием, спешно перекрасили в белый цвет, на фоне которого платье Первой леди – сочетание сияющего желтого и глубокого черного цветов – никак не могло остаться незамеченным. Все эти клочки ткани свидетельствовали о том, что красоту можно подвергнуть точным расчетам – ее можно подчинить, запрячь, заставить служить и навсегда вплести в свою жизнь.

Когда же я вчера пришла домой? – пыталась понять Кейт. Должно быть, очень поздно. И в очередной раз осталась без обеда. Сентябрь – это начало занятий, а значит, всем требуется немедленно обновить гардероб. В сентябре девушки в «Chez Ninon» всегда работали допоздна, и Кейт тоже не была исключением. Но то, что она умудрилась оставить дверь открытой на всю ночь, – поступок совершенно необъяснимый. А теперь она еще и попросту теряет время. Она же опоздает! А она никогда не опаздывала. Никогда!

Кейт быстренько вытащила из волос бигуди – кожу на голове саднило от бесконечных накручиваний, – и надела свой любимый серый костюм из твида. Это тоже была работа мистера Чарльза. Симпатичная пестренькая рогожка как бы подчеркивала нежность кожи и чудесный земляничный румянец – во всяком случае, так утверждал мистер Чарльз. У него на все был свой собственный взгляд – в точности как у Фрэнка Синатры[24]24
  Имеется в виду знаменитая песня Фрэнка Синатры «I Did IT My Way» («Я сделал это по-своему»).


[Закрыть].

Утро было унылым, бесцветным. Шел монотонный мелкий холодный дождь. Кейт вытащила зонт, а вместо шляпы надела кашемировый берет. Но подходящие к берету митенки она оставила дома, а на руки натянула новые серые лайковые перчатки, очень мягкие. Она считала, что в центре города в митенках никто не ходит, хотя даже толком не знала, кто именно сказал ей об этом. Возможно, мисс Софи. Она частенько совала девушкам из мастерской немножко денег, чтобы те «привели себя в порядок».

К тому времени, как Кейт явилась к шестичасовой мессе в церковь Доброго Пастыря, дождь хлестал уже вовсю. Берет насквозь промок – вся завивка насмарку. Теперь, думала Кейт, и берет, и перчатки, скорее всего, безнадежно сядут. Ее утешало только то, что в такой час мало кто из соседей мог ее увидеть. Разве что полицейский Пит. Этот может оказаться где угодно и когда угодно. Но, с другой стороны, полицейский Пит не был ни соседом Кейт, ни католиком. Ее, конечно, увидит отец Джон, но его подобные вещи никогда не интересовали; ему и собственная внешность была безразлична, он даже носки одного цвета себе подобрать не мог. Отец Джон был почетным членом прославленной гэльской футбольной команды графства Корк и часто носил одежду красно-белых цветов – в соответствии с названием команды «Кровь и бинты». Это был человек, познавший и Бога, и славу – а для жизни этого более чем достаточно. И потом, он обладал поистине прекрасным голосом! Таким парящим.

Christie eleison[25]25
  Христос, помилуй (лат.).


[Закрыть].

Первая утренняя месса всегда была мессой «низкой» – тихой и простой, и это особенно нравилось Кейт. Ни хора, ни органа. Только голос отца Джона, выпевающий слова молитвы в полутьме старой церкви. Две свечи на алтаре – и больше ничего.

Christie eleison.

Облачка сандалового дыма и ладана лениво проплывали над головой. Все, казалось, тонет в янтарном дыму курений.

Kyrie eleison[26]26
  Господи, помилуй (лат.).


[Закрыть].

Кейт казалось, что ее голос эхом отдается в стропилах. Церковь была почти пуста. И на мгновение ей вдруг померещилось, что где-то за спиной, в темноте, слышится голос Патрика Харриса. Абсолютный слух и предельная скромность – все, как обычно. Патрик терпеть не мог «выставляться, как некоторые», у кого тоже были хорошие голоса.

Kyrie eleison.

Хотя сейчас в церкви вряд ли Патрик мог оказаться. Ведь сегодня пятница. А Патрик Харрис из числа «католиков выходного дня» – и не по собственному выбору. Он не раз говорил об этом Кейт. Он непременно ходил бы к мессе каждое утро, если бы мог. Патрик очень хотел, чтобы она поняла: он не имеет ни малейшего отношения к этим псевдокатоликам из общества «Пуансетия и Лилия», к этим «рождественским зайчикам и белочкам»; просто у него мясная лавка, и все дела ему теперь приходится вести в одиночку, поскольку помочь ему некому. Все родные Патрика, жившие в Америке, умерли. Первым ушел отец – умер от инфаркта. Затем, два месяца назад и тоже от инфаркта, скончалась мать, Пег Харрис. Вот почему Патрик с раннего утра даже по субботам был вынужден спешить в магазин, чтобы принять товар. Свинину ему поставляли прямо с бойни; привозили, когда едва начинало светать. Поставщики Патрика – два крепких, приземистых человека – легко взваливали на каждое плечо по освежеванной свиной туше и вносили их в магазин. Кейт часто видела, как это происходит.

Kyrie eleison.

И все-таки голос определенно похож! Кейт быстро обернулась и внимательно посмотрела, но в церкви было слишком темно. Однако теперь она уже почти не сомневалась, что это он. Хотя церковь Доброго Пастыря посещало почти двадцать тысяч прихожан – по воскресеньям священникам приходилось служить по девять месс да еще в школе пять дополнительно, – голос Патрика Кейт знала очень хорошо.

По пути домой она обычно заглядывала к нему в мясную лавку, особенно если нужно было что-то купить домой. Но часто и тогда, когда «ее семье» ничего не требовалось. Патрик Харрис, как ни странно, еще отчасти сохранил тот особенный говор Корка, который теперь звучал для Кейт, точно музыка родины. Она просто наслаждалась, слушая его речь. Иногда ей почти казалось, что она снова дома.

Прихожане выстроились в очередь, чтобы принять причастие. Кейт снова оглянулась через плечо, но Патрика так и не смогла разглядеть.

– Кровь и плоть Господа нашего, – сказал отец Джон, протягивая ей своими огромными розовыми ручищами гостию, маленькую, круглую, очень белую и очень сухую вафельку.

– Аминь.

Кейт еще раз огляделась по сторонам. Все вокруг нее молились, опустив голову. Одни – стоя. Другие – преклонив колени. Но Патрика Харриса нигде видно не было. А прихожане один за другим продолжали подходить к священнику за причастием.

– Аминь, – услышала Кейт голос миссис Флаэрти.

– … и плоть Господа нашего… – Перед отцом Джоном проследовали миссис Килпатрик, затем миссис О’Хара, затем миссис Макнамара…

Но Патрика Харриса в очереди не было.

После службы Кейт чуть задержалась и поставила свечку за миссис Харрис. Пег всегда была так к ней добра.

Затворив за собой дверь, она увидела, что дождь и не думает униматься, и в нерешительности остановилась на церковном крыльце под козырьком. Станция подземки находилась на другой стороне улицы – пробежать всего ничего. Но Кейт казалось, что до входа в метро несколько километров, такой ужасный молотил дождь. Зонт все еще был мокрым, а уж волосы… о волосах лучше было даже не вспоминать. Нужный ей поезд должен был отправиться буквально через пару минут. На всем протяжении Бродвея были сплошные пробки, так что Кейт, недолго думая, ринулась через улицу, виляя между застрявшими автомобилями и прыгая через лужи. Затем рывком открыла стеклянные двери, сбежала по лестнице и сунула проездной в щель турникета. На платформе, слава богу, почти никого не было. Всего несколько человек. До часа пик было еще далеко.

Экспресс отправлялся с остановки «207-я улица». Водитель, краснолицый и веселый, высунулся из окошка кабины и спросил у Кейт:

– Никак дождь идет?

Он был не здешний. Но у него, видно, для каждого находилось доброе слово.

Кейт встряхнула мокрыми волосами и вытащила пудреницу. Вот тут-то она и заметила Патрика Харриса. Он стоял на платформе и держал в руке зонт, словно ее поджидая.

Увидев его, Кейт даже негромко вскрикнула.

– А ты здесь откуда? Я даже чуточку испугалась.

– Извини.

Значит, он все-таки был сегодня в церкви! – подумала Кейт. Он и одет был соответствующе – костюм и черный плащ. И даже побриться успел. Густые, уже отливающие серебром волосы Патрика наконец-то были аккуратно подстрижены. Он был всего на три года старше Кейт, но, в отличие от мистера Чарльза, рано начал седеть. Странно, но Кейт как-то никогда не обращала внимания на то, какие у Патрика яркие голубые глаза. Да и сам он очень даже ничего. На нем был шерстяной галстук из шотландки; тартан – национальных цветов Ирландии. Удивительно, но Патрик ни чуточки не промок.

– Я хотел спросить, не захочешь ли ты вместе со мной съесть кусок пирога? – сказал он. – Я сам его испек. По рецепту Пег.

– Мне сейчас на работу нужно.

– Ну, хотя бы кусочек. Перекусим по-быстрому. Я отнес этот пирог к отцу Джону домой. Это в честь Пег. Мамы моей. У нее сегодня день рождения.

Ох, Кейт совсем об этом позабыла! Хорошо еще, что поставила за нее свечку. Она с огромным удовольствием съела бы сейчас кусочек «фирменного» пирога Пег, но поезд должен был вот-вот отправиться: два сигнальных звонка уже прозвучали.

– Мне пора, Патрик.

Он казался немного смущенным; казалось, он чувствует, что осмелился переступить невидимую черту.

– Да, конечно. Конечно. Пег тоже вряд ли была бы довольна, если бы ты опоздала на работу. Тем более в ее день рождения. – Он повернулся, явно собираясь подняться по лестнице.

– Так ты не едешь в центр? – удивилась Кейт.

– Нет. Меня сюда Пит, наш полицейский, подвез. Я ему сказал, что мне очень нужно узнать, не захочет ли одна девушка отведать моего пирога. Он, по-моему, решил, что это пароль такой или что-то в этом роде. Но ничего не спросил, только засмеялся, хлопнул меня по спине и подмигнул.

– Этот твой Пит – просто безнадежный романтик, верно?

– Или грязный старикашка.

Дверцы поезда уже закрывались. Кейт успела вскочить в вагон в последнюю секунду.

А Патрик стоял на платформе и улыбался, но выглядел он очень печальным и ужасно одиноким.

– А какой у тебя пирог-то? – крикнула ему Кейт.

Но он не расслышал. Впрочем, она надеялась, что это тот самый знаменитый пирог Пег – посыпанный хрустящей желтой крошкой.

Когда, ближе к вечеру, в «Chez Ninon» позвонили из Белого дома, раскрой от Шанель еще так и не пришел. Прошло уже восемь дней с тех пор, как мисс Нона послала Шанель встречный счет через «Вестерн Юнион». Из Белого дома обычно звонил Кей Макгован, директор демонстрационного зала Кассини; именно он координировал пошив и покупку вещей для президентского гардероба. Но на этот раз это оказался не кто-то из помощников или секретарей и не помощник секретаря, а та, кого газета «Женская одежда на каждый день» назвала «Ее Элегантность»: сама супруга Президента. Полудетский жеманный шепот, аристократический тон – пока мисс Нона с ней разговаривала, у нее от волнения вспотели ладони.

– Я бы хотела сама увидеть этот раскрой, – сказала Супруга П. – Я не уверена, будет ли костюм из такой тяжелой ткани хорош для повседневной носки.

– Разумеется, – сказала мисс Нона. – Вам удобно в четыре часа?

Ей было удобно.

Как только мисс Нона повесила телефонную трубку, мисс Софи сказала:

– Я полагаю, у тебя есть какой-то план?

– У меня есть ее размеры, муслин, карандаш, бумага и… Кейт.

– Ну, значит, и план у тебя тоже имеется.

Глава 4

В Голливуде я привык к тому, что мне предоставляли сценарий, звезду и говорили: «Сделай это».

Вот и с Ней вышло то же самое: мне надо было создать красивую внешность.

Олег Кассини

Мистер Чарльз, конечно, вполне мог создать пробный вариант костюма, но он был слишком занят и слишком ценен, чтобы можно было тратить его драгоценное время, а то и, не дай бог, потерять его. Каждый день приезжали со всех концов Европы женщины, желавшие, чтобы именно он сшил для них тот или иной костюм. Хозяйки «Chez Ninon» по вполне очевидным причинам не могли сами осуществить операцию с пробным раскроем. Это могла сделать только Кейт. Она, как объясняли Хозяйки, – единственный человек, с которым Супруга П. никогда не встречалась и никогда больше не встретится. Собственно, такова была участь всех девушек, работавших в мастерской: они были как бы невидимы. Так что если бы Кейт сделала раскрой, а Супруга П. во время примерки обнаружила бы, что это «не Шанель», Хозяйки просто устроили бы большой шум и сказали, что допущена ошибка и одна из девушек, а именно Кейт, просто забыла заказать раскрой и, разумеется, теперь будет уволена. А затем они легко перенесли бы встречу с высокопоставленной клиенткой на следующую неделю, надеясь, что к тому времени Шанель все-таки пришлет обещанное.

– Значит, я буду уволена?

– Не придирайся к деталям, Кейт, – сказала мисс Нона.

– Мы бы тебя никогда не уволили, – сказала Софи.

– Конечно же, нет! – поддержала ее Нона.

Всех остальных отослали домой пораньше. «Главное, чтобы не было свидетелей!» – рассмеялся мистер Чарльз и вместе с девушками удалился через заднюю дверь ателье. Заверения Хозяек Кейт не успокоили: сидя в хозяйском кабинете на краешке изящного, обитого шелком диванчика и слушая, как над головой у нее поскрипывает тяжелый хрустальный светильник, она чувствовала себя весьма неуютно. Кейт казалось, что все ее бросили. Мисс Нона и мисс Софи, старые и обвешанные украшениями, пристроились, точно птички на жердочке, за своим письменным столиком «времен Людовика XIV». Столик, естественно, был подделкой. Стены, потолок и пол в комнате были стеклянные, чуть голубоватые, точно флакон для духов. Все здесь располагало к мечтам, а не к настоящей жизни. За спиной у Хозяек в огромном, во всю стену, окне, как в раме, виднелось небо над Парк-авеню, серое, иссеченное дождем.

– И когда они обещали приехать? – спросила Кейт.

– Скоро, – сказала мисс Софи.

– Даже слишком скоро, – сказала мисс Нона.

Позолота, голубые стены, голубой пол, старухи в блестящих украшениях – все это похоже на какую-то византийскую мозаику, думала Кейт. Все «византийское» в последнее время служило для мистера Чарльза вдохновением в области дизайна. «Это особенный стиль, весь такой позолоченный и прихотливый», – объяснял он Кейт. В данный момент все вокруг казалось ей «византийским».

– А нельзя ли было просто объяснить супруге Президента, что Шанель уже выслала раскрой костюма и он просто немного задержался по вине почты?

В ответ Хозяйки только засмеялись.

– Ведь раскрой скоро будет получен, правда? – продолжала Кейт.

Мисс Нона ласково потрепала ее по плечу.

– Вся надежда только на тебя, дорогая.

– Но ведь они же могут спросить, куда подевались все остальные. Мистер Чарльз. Вы. Шуинн.

– А ты им скажешь, что я внезапно заболела, – сказала мисс Нона, – и все бросились сопровождать меня в больницу.

– Скажи, что она на пороге смерти, – предложила мисс Софи, – но по-прежнему не унывает.

– И мое внезапное выздоровление всех поистине потрясет! Все будут на седьмом небе от счастья.

– И от удивления, – прибавила мисс Софи.

Кстати, в нечто подобное вполне можно было поверить. Духи уже не способны были скрыть исходивший от мисс Ноны кисловатый запах старости; сумерки следовали за ней повсюду, куда бы она ни пошла. Супруга П. действительно решит, что Нона при смерти, – во всяком случае, Кейт иногда казалось, что она и впрямь медленно умирает.

Итак, отдав все необходимые приказания, Хозяйки встали. Настала пора им исчезнуть. Стеклянный пол всегда был слишком скользким, особенно во время дождя, потому что мальчишки-разносчики вечно оставляли мокрые следы. Мисс Софи на всякий случай взяла мисс Нону под руку.

– Осторожней, тут скользко, – сказала Кейт.

– Ты очень милая девочка.

– Да, очень милая, не правда ли? Просто удивительно, до чего милая.

И обе старушки, шаркая, двинулись по голубому стеклянному полу к двери. Сейчас они казались и меньше ростом, и медлительней, и горбились куда сильней, чем обычно, словно на глазах превращались лишь в воспоминание – и Кейт, глядя на них, чувствовала, как у нее щемит сердце. И все же обе старые дамы были абсолютно «византийскими».

Кейт понимала, что это словечко как-то чересчур ей полюбилось, однако оно невероятно подходило почти ко всему, что ее сейчас окружало, что с ней в эти дни происходило. По просьбе Белого дома Хозяйки «Chez Ninon» теперь «импортировали» из Парижа дизайнерские вещи Юбера де Живанши. И в обязанности Кейт входило сперва удалить ярлык Живанши – вместо него она вшивала ярлычок «Chez Ninon», – а потом убедить Мейв несколько изменить модель в соответствии со вкусами Кассини: тут пришить бант, там сделать дополнительную вытачку. Затем всю эту, слегка измененную одежду отправляли Супруге П. То же самое она делала и с вещами от Нины Риччи, Диора и прочих знаменитых дизайнеров. В «Chez Ninon» поступало и видоизменялось такое пугающее количество французской одежды, что Кейт начинала задумываться, не грозит ли опасность ее бессмертной душе. Но отец Джон сказал, что волноваться не стоит. «Обманывать, конечно, нехорошо, но это отнюдь не Заповедь», – завершил он их разговор и на всякий случай велел дважды прочесть «Аве, Мария». И вот теперь, когда снова возник вопрос о подделке и это касалось самой Шанель, Кейт легко могла себе представить, сколько «Аве, Мария» и «Отче наш» ей нужно будет прочесть, чтобы искупить очередной «творческий подвиг». Впрочем, думать об этом ей совсем не хотелось.

После выборов примерки нарядов для Первой леди превратились в кошмар. Пресса почти каждый день торчала у дверей «Chez Ninon» с утра до вечера в надежде поймать Супругу П. во время ее приезда или отъезда. Это была бесплодная затея – как только кампания закончилась, она практически перестала туда приходить. Но натиск прессы не ослабевал, и Хозяйки приобрели манекен, который издали удивительно напоминал Первую леди. Мисс Софи сообщила всем, что это швейный манекен, сделанный индивидуально для одной важной клиентки, настолько важной, что даже имя ее нельзя произносить вслух, и теперь этой даме больше вообще не нужно приходить на примерки.

Но мисс Софи никто не поверил.

Даже теперь, через столько месяцев, если Супруге П. было абсолютно необходимо приехать в «Chez Ninon», что случалось крайне редко, то сотрудники секретной службы довозили ее только до собора Святого Патрика, и она, нацепив шляпу с вуалью, которую обычно надевала в церковь, ныряла в собор, проходила через святилище и спускалась в катакомбы. Там, в присутствии святых покойников – в том числе всех архиепископов Нью-Йорка, – она снимала шляпку, надевала платок, темные очки и бежала в ателье, а за ней по пятам следовали сотрудники секретной службы.

В Нью-Йорке полно подземных туннелей, и под собором Святого Патрика такой тоже имелся; а заканчивался туннель как раз у задней двери «Chez Ninon».

По крайней мере, именно так рассказывала мисс Софи девушкам из мастерской.

В ее устах это звучало как волшебная сказка, но на работе высказывать вслух свои соображения Кейт не решалась. В конце концов, она всего лишь отвечала за конечный вид изделия – разные вопросы ей задавать было ни к чему. Она была одной из ирландских «копченых селедок» – в точности как и ее мать когда-то дома, в Корке; то есть одной из тех девушек, что сидят себе в мастерской и, скажем, умеют лучше всех прометывать «миланские» петли или еще что-нибудь такое.

Если бы Кейт спросили, она бы сказала, что вполне может понять, почему столь важная клиентка готова вместе с охранниками бежать по заброшенному служебному туннелю под улицами Манхэттена, где снуют крысы, со стен свисают клочья паутины, а из усыпальниц за ней бдительно следят святые покойники – и все это ради того, чтобы заказать себе одежду в «Chez Ninon». Просто очень трудно найти действительно хорошего портного. И уж совсем ничего удивительного, как представлялось Кейт, не было в том, почему ей и мистеру Чарльзу так ужасно нравится слово «византийский».

Кейт прикрепила сделанный Супругой П. рисунок костюма на стену рядом с нахальным, похожим на мультяшного героя портретом модельера Чарльза Фредерика Уорта[27]27
  Чарльз (Шарль) Уорт (Ворт) (1826–1895) – французский модельер. Родился в Великобритании. Основатель (1857) Дома моды для французской знати и художественной элиты; основоположник парижского «от-кутюр»; положил начало показу моделей на манекенщицах.


[Закрыть] в одеянии святого. Уорт считался покровителем «Chez Ninon». Создатель стиля «от-кутюр» держал в одной руке портновский сантиметр, а в другой – рулон шелка, и французские франки дождем сыпались на него сверху и собирались в кучи у ног. Когда мистер Чарльз впервые показал ей этот рисунок, Кейт не нашла в нем ничего смешного.

– Какой позор, что все всегда сводится к деньгам, правда? – сказала она.

– Позор – это когда денег не платят.

Теперь-то Кейт понимала, что хотел этим сказать мистер Чарльз. Пятьдесят два доллара двадцать пять центов в неделю – не бог весть какая сумма, особенно если половину отсылаешь домой.

Она убрала с рабочего стола все, что могло помешать, – этому научила ее мать. Такой стиль mise-en-place, «все-на-своем-месте», по словам матери, был принят в «Джон В. Дауден и компания», где она работала. И при этом, как того требуют и Хозяйки, каждая нужная вещь должна быть под руками.

Выкройка платья.

Швейная машинка.

Острые портновские ножницы.

Специальные ножницы для разрезания особенно плотных тканей. Батистовая тесьма.

Булавки. Нитки. Муслин.

Карандаш. Бумага. Утюг.

Линейка с разметкой в дюймах.

Набор французских лекал.

Создание модели из муслина или иного тонкого полотна требует логики, математического расчета и нервов. Кейт это всегда казалось невероятно увлекательным.

Но сейчас у нее было всего девяносто минут. Итак, сперва – муслин. Муслин для создания пробной модели должен в точности соответствовать весу и плотности того букле, из которого впоследствии будет пошит костюм. Но каков будет вес этого букле? Ведь ткань из фирмы «Линтон» пока так и не прислали, а догадаться было трудно. Там букле ткали вручную, так что его плотность могла сильно варьировать. Если Кейт неправильно выберет ткань для первой примерки, Супруга П. наверняка что-то заподозрит.

Она порылась в коробке с образцами от «Линтона», выискивая похожее букле, когда-то уже использованное. Образцы размером с полотенце для рук присылали специально для того, чтобы клиенты могли хорошенько их помять и пощупать – только так можно было понять, как будет вести себя ткань в носке. Образцы получали все. Даже королева Елизавета каждый новый сезон получала полные коробки таких образцов, чтобы иметь возможность сколько угодно мять их, крутить и разглаживать.

Отец Кейт работал на фабрике, производящей шерстяные ткани, и в его обязанности входило отсылать образцы созданного в течение года кашемира в королевский дворец. Королева всегда очень заботилась о том, чтобы ее одежда не мялась и не морщила на швах. Разумеется, за эту коллекцию образцов во дворце никогда не платили. Они получали ее бесплатно. Ведь это, в конце концов, была их страна. Они были ее хозяевами. И все в ней принадлежало им.

«Свободу Ирландии!» – всегда восклицал в таких случаях ее Старик, но Кейт понимала, что подобные разговоры – только для паба. О молодой королеве[28]28
  В 1961 году Елизавете II, родившейся в 1926 году и правившей с 1952 года, было 35 лет.


[Закрыть] ее отец знал почти столько же, сколько Кейт – о Супруге П.

«Мы с тобой оба работаем в тени чужого величия, – написал однажды Кейт Старик. – А это одновременно и благословение, и проклятие».

Сегодня это определенно было для Кейт проклятием.

Смять и разгладить – образец за образцом. Кейт и сама толком не понимала, что, собственно, ищет. Что-то такое, что могло бы хоть отчасти походить на то букле. Для большей части жакетов пробный вариант делали из тяжелой плотной саржи, но жакеты, созданные Шанель, всегда были легонькими, как мохер.

На самом дне ящика она обнаружила кусок ткани цвета экрю, оттенка сурового полотна – смесь чистой шерсти с мохером; твидовое переплетение нитей разных оттенков белого, столь любимое самой Шанель. Образец H1804, дизайн самого мистера Джемисона, главы фирмы «Линтон». Что ж, это, возможно, неплохая догадка, решила Кейт.

Теперь предстояло решить вторую задачу – сделать выкройку. Кейт раскатала на раскройном столе рулон коричневой бумаги. Сколько потребуется ткани – это вопрос чистой математики. Размеры Супруги П., снятые Кассини, были напечатаны на обратной стороне рисунка:

Обхват в груди: 90 сантиметров.

Талия: 67 сантиметров.

Верхняя часть бедер: 87,5 сантиметра.

Нижняя часть: 98 сантиметров.

Длина от талии до подола по боковому шву: 64 сантиметра.

Длина рукава от шеи: 54 сантиметра.

Длина от шеи до талии: 19 сантиметров.

Ширина плеча от середины спины до подмышки: 19,6 сантиметра.

Рост: 155 сантиметров.

Девяносто сантиметров плотной коричневой бумаги – этого вполне достаточно, чтобы скроить юбку. Что касается жакета, то тут гораздо сложнее: пятьдесят шесть сантиметров в длину или пятьдесят один? Если жакет должен завершаться ровно на линии бедра, то следует учесть легкую кривобокость Супруги П. В «Chez Ninon» такие вещи подгоняли во время примерки. А вот Шанель всегда учитывала это уже при раскрое. Супруга П. мгновенно догадается, что этот раскрой не настоящий, если Кейт не сумеет учесть всего. Кейт закрыла глаза и попыталась представить себе подол последней юбки, которую она подшивала, выполняя заказ Белого дома. Вроде бы справа юбка была на четыре сантиметра длиннее, чем слева. И левое плечо у Супруги П. чуть больше выдается вперед, чем правое.

Кейт прикинула, как должна пройти эта линия по подолу юбки – плавно, как бы сглаживая, делая незаметными «незначительные недостатки фигуры», как всегда называл такой тип кроя мистер Чарльз.