Текст книги "Дар Степаниды"

– Начищу картошечки, завтра детки йисть будут. Скажут, спасибо, баба Клава, а может, не скажут. Да, конечно не скажут, не дождесси!

Часы, висевшие над столом воспитателя, показывали десять, когда раздался громкий стук в дверь.

– А вот и мамка твоя… А ты боялась! – сказала Надьке баба Клава, бросив очередную очищенную картошину в огромный бак, медленно поднялась по лесенке, вылезла наружу, заковыляла к двери и открыла засов. Зинаида чуть не снесла с ног сторожиху. Раскрасневшаяся, взволнованная, с блестящими ярко-зелеными глазами, и волосами, отливающими медью осенних листьев, она была необыкновенно красива. Нянечка невольно залюбовалась девушкой.

– Теть Клава, Надька моя здесь?

– Да здесь, здесь, где же ей быть-то?

– Здрасте, теть Клав! Вы уж простите. Меня в новое кафе сегодня официанткой перевели! Пока кафе закрыла, до дому доехала… Прихожу – Генка пьяный спит, Надьки нет! Я бегом сюда. Да садик-то еще как далеко от дома… Давайте, я вам помогу картошку почистить, – выпалила все сразу Зинаида и легко спустилась в подпол. За ней, охая и держась за спину, слезла по лесенке сторожиха.

– Мам, попроси баб Клаву, чтоб разрешила мне на пианине поиграть, – попросила Надька.

– Да играй уж, играй, – милостиво разрешила сторожиха.

Надюха бережно подошла к пианино. Трепетно подняла крышку, нежно провела пальцами по клавишам и начала играть. Трям, трям, трям, пам – пам, – бренчало пианино, но Надюше казалось, что она играет божественно, великолепно. И видела Надюха перед собой не группу детского сада, а большой-пребольшой зал с огромными золотыми люстрами, как в журнале, что мамка приносила. И народу там сидело видимо – невидимо. И тут на сцену вышел дирижер. С палочкой. С длинной, черной, пышной бородой, с загнутыми вверх усами, похожий на Карабаса – Барабаса. Он взмахнул своей волшебной палочкой и громко сказал:

– Выступает великая артистка, всех величей на земле– Надежда Сенина! А тут – я! Выхожу в черном платье. Нет, почему же в черном… В голубом блестящем платье до пола. И бант сзади. Ну почему сзади? Кто его сзади увидит? Ну хорошо! И огромный бант впереди. Все радуются, хлопают в ладоши, кричат: «Вы великая музыкантша!»

А я поднимаю вверх руку, и наступает тишина… Я говорю:

– Да, я – великая музыкантша! Но моя мамка меня еще величей! Она может бак картошки начистить, хоть бы хны!»

В подполе сторожиха и Зинаида наполняли бак картошкой и говорили о своем, наболевшем.

– Господи, как много еще этой картошки. Скоро коммунизм наступит, а мы все ножичком картошку колупаем, – не выдержала Зинаида.

– Да, Зиночка! Хоть бы одним глазком пожить в коммунизме! Говорят, машины для стирки белья на улице поставят. Прачечные! Стирай – не хочу!

– Как же это, на улице? Так там все белье перепутают. И с чужим бельем я свое стирать не хочу! Уж я лучше дома, в тазике! – возмутилась Зина.

– А еду варить дома тоже не надо будет. Везде столовые. Приходи и ешь! Бес-плат-но! Денег же не будет, – размечталась баба Клава и положила нож на пол.

– Вот прямо приходи… и бесплатно? А если мужик больше ест? Или повкуснее что захочет? Или я шоколаду вкусного попрошу?

– Каждому по способности и умению… На полиформации у нас так говорили. Ты уж поверь моему слову! И все про это в газетах пишут, – просвещала Зину сторожиха.

– Да-а! Чудеса! Уж если в газетах… – огорчилась Зинаида, – а водка, как же с водкой?

– А вот водки не будет! Будет только лимонад «Буратино» и квас!

– Вот это хорошо! Это вот правильно! А в какой газете про это написано, а, теть Клав? – обнадежилась Зинаида.

– Зин, скажи ты ей, пусть перестанет! По башке бом, бом, бом! Бом, бом, бом! – показывая рукой наверх, жалобно попросила старушка и снова подхватила ножик.

– Эй, музыкантша, заткнись уже! – крикнула, задрав голову, Зинаида.

– Ну еще капельку… – донеслось сверху. И Надя, сбавив звук, продолжала мечтать: «А рядом, в первом ряду, сидит очень толстая тетка! И говорит мужу: «Иди скорее, возьми ее замуж, она будет нам картошку чистить! Вот все обзавидуются… Целый бак…»

Мать оборвала видения дочери криками:

– Тебя же просили – перестань!

Прекрасные звуки музыки стихли и замолчали.

– Дааа! И впрямь – чудеса-а-а! – находясь под впечатлением тети Клавиной политинформации, пропела Зинаида. – Надька, одевайся. Домой пойдем!

***

Растрепанная Зинаида носилась по квартире с ремнем, пытаясь ударить Надьку, но та шустро отворачивалась от ударов, всхлипывая и пища: «Мамочка, это не я!»

Геннадий с утра рассказал жене, почему он не забрал «воровку» из детского сада и сейчас хмурый сидел на табурете, делая вид, что читает книгу и разборки воспитания дочери его не касаются.

– Вот тебе, вот! Получай, воровка! – делая очередной виток по комнате вокруг сидящего мужа, кричала, срываясь на визг, Зинаида:

– Ишь чего удумала – деньги воровать? Пять рублей! Где деньги? Куда девала?

– Мамочка, миленькая, я только копеечки… Бумажек там не было! Я денег не брала! Мама! Больно!

– Дрянь! Не сдохнешь никак. Руки мне связала по рукам и ногам. Воровки еще в нашей семье не хватало. На тебе, получай! Получай!

– Мамочка, дорогая, прости! Я завтра начну новую жизнь! Но я не брала денег. Я только монеточки! Нечаянно! – причитала выбившая из сил Надька, закрывая голову руками.

Мать в очередной раз сильно стеганула ребенка по руке, оставив на детской коже багряный рубец. Надька закричала от боли и отбежала в противоположный угол.

– Почему, почему никто мне не верит? – разозлилась девочка.

Вдруг в центре комнаты, непонятно откуда, в воздухе, возник крупный водяной комок. Он резко дернулся в сторону девочки, затем молниеносно подлетел к Зинаиде и с силой опустился ей на голову.

– Зиннн-ка, что это-о-о??? – заикаясь, спросил Геннадий, пытавший сдержать дрожь в больной руке.

– Чертовщина… – онемев от ужаса, произнесла Зинаида.

Еще один водяной комок появился рядом с лицом Зинаиды, пульсируя и переливаясь, повисел над ней, вроде как подумал, и плавно, как бы охлаждая ее, опустился на Зинаиду. Непонятно, каким образом, появлялись лужи на полу, мокрые пятна на стенах и потолке. Еще несколько водяных шаров поменьше возникли в воздухе и громко, с силой, шмякнулись в Зинаиду.

Наконец – то Зина поняла, чьих это рук дело. Она схватила дочь за шкирку, выставила ее на крыльцо и закрыла дверь на щеколду.

Уставшая, обиженная Надюха пошла прятаться от матери. Она залезла в уже обжитую поленницу Тани-Вани и подстелила под себя старую, дырявую фуфайку хозяина. Затем поглядела на свои худые, в цыпках и в красных отметинах от ремня ручонки, и чувство горькой обиды и острой жалости к себе охватило ее. Худенькие костлявые плечики ее дрогнули, и она, уткнувшись головой в колени, беспомощно заплакала.

– Не останусь больше с вами – ни в жизнь, нажилась я с вами досыта… В Индию убегу… Там тепло…

***

Перепуганная Зинаида все же сводила Надьку к психиатру, у которой наблюдался ее муж. Несвязно и путано рассказала врачу про водяные шарики и домового…

– Ну что ж, все понятно, – в обычной нравоучительной манере стала излагать доктор, – у ребенка – дефицит внимания, вот она и сочиняет.

– Ну как же… Летали ж вещи… – промямлила Зина.

Доктор бросила взгляд на хорошенькую, чисто одетую девочку, которая скромно сидела на кушетке, застеленной белой простынею, и баюкала куклу с длинным носом.

– Пьете?

– Чтоооо? – возмутилась Зинаида и привстала со стула.

– С мужем, спрашиваю, выпиваете? Чего молчите? Понятно! В общем, если будете пить, поставлю на учет.

Зинаида разозлилась, но не посмела испортить отношения с нужным ей врачом, а просто взяла дочь за руку и повела из кабинета. У дверей Надюха притормозила и, обращаясь к доктору, сказала:

– Тетя! Вам по телефону муж звонит!

– Хммм! Он никогда мне не звонит! – не повернув головы, сказала психиатр.

Зина вывела дочь за дверь, но не стала уходить. Уж очень ей было интересно, будет ли звонок… Через несколько секунд в кабинете зазвонил телефон. Зинаида приложила ухо к двери, чем вызвала возмущенные взгляды сидящих в очереди больных. За дверью доктор сняла трубку и удивленно спросила:

– Николаша, это ты??? Что случилось?

Зинаида ехидно улыбнулась, расправила плечи, и, довольная собой, гордо пошла по коридору. Надюха вприпрыжку побежала за ней.

***

В субботний день Зинаида с Геннадием ушли на юбилей Полины Венедиктовны. Надька сопливила и кашляла, и мать решила оставить ее дома. Не маленькая уже, шестой год. Надюха долго играла с Буратино, перечитала все свои немногочисленные книжки и решила выйти на крылечко – подышать свежим воздухом. Если повезет, то к крылечку придет пасюк, так называет крысу отец, или семейство ежиков.

Она села на ступеньки, укуталась в отцовскую рабочую куртку и стала слушать стрекотание кузнечиков. Где-то кукукнула пташка. Надюха крикнула:

– Эй, кукушка-кукушка, сколько мне жить? – Птичка кукукнула от испуга и замолчала. А потом вдруг как начала без остановки кукукать, что Надюха сбилась со счета. Над головой низко пролетела белобокая сорока, села на ветку, покачалась и с криком поспешно улетела. Сверху, с темного неба, на нее пялилась яркая полная луна.

Но что-то появилось тревожное в воздухе и вокруг… Надюша удивилась, когда в нескольких шагах перед ней заклубилось серое непроглядное облачко, похожее на туман. Откуда!? Только что все было прекрасно видно… а сейчас не видно даже луны… Неожиданно громко кто-то рубанул по стеклу. За спиной, в буфетике звякнула посуда. Надюха вздрогнула. Гулко забилось сердечко. Ужас шершавым языком лизнул ее пятки. Потом забрался под старенькую фланелевую рубашонку, и волосы на ее голове зашевелились.

Надя решила уйти в дом, оглянулась назад, а туман-то исчез, точно его обрезали. Девочка быстро прошмыгнула в комнату и закрыла дверь на щеколду. Прислонилась спиной к двери и отдышалась. Панический ужас пронизывал ее.

Надюха немного постояла и мелкими шашками направилась к кровати. Ей казалось, что стоит только укрыться с головой одеялом, то все страхи исчезнут. Где-то рядом послышался тихий вздох. Девочка стала прислушиваться и всматриваться в притаившиеся по углам тени. Звук повторился. На сей раз еще ближе. Не вздох даже, а стон.

– Кккто, ккто тут? – собственный голос сделался хриплым и незнакомым. «А луна ведь совсем не яркая», – подумала Надя, взглянув в сторону окна. На подоконнике сидела ее приятельница – крыса.

– А, вот тут кто… – догадалась Надюха, – это ты тут безобразничаешь? – громко, чтобы не слышать громкий стук своего сердца, спросила девочка.

Огонек настольной лампы с зеленым абажуром мигнул и погас. И тут же она почувствовала едва ощутимое, ласкающее прикосновение к плечу. Ей захотелось закричать, а воздуха нет…. А плечо сжимали холодные пальцы…

– Надень колечко, внучка! Надень колечко! – услышала Надька голос в своей голове. Надюха сильно дернулась и плюхнулась на пол. Подползла к оттоманке и засунула руку в свой схорон. Достала оттуда свое заветное колечко и надела на пальчик. Колечко, свернувшийся в кольцо змей, кусающий себя за хвост, было ей очень велико.

«Не бойся, никогда не бойся, они не любят, когда их боятся», – то шептал, то стучал, словно молоточком, голос в голове.

– Кто ты? Ктоооо??? – закричала Надюха.

– Я твоя бабушка– Степанида. Делай, что я тебе скажу.

Девочка поднялась с пола и отшатнулась от ужаса. Перед ней стояло нечто неживое, с мертвенно-бледным лицом и с черными провалами глазниц. Спутанные космы черных волос и испачканное кровью простое светлое платье, а может, и ночная сорочка. Призрак не шел, а словно парил в воздухе, и мертвое лицо уже было совсем близко. Руку протяни и – коснешься истлевшей плоти.

Надька закричала. Единственным ее желанием было залезть на кровать и закрыться одеялом. Но голос в голове продолжал ей говорить:

– Увидишь страшное, не бойся, просто узнай, что ей нужно. Просто узнай. И не бойся. Она уйдет. Решит свое дело, и уйдет…

– Уйдет? – недоверчиво повторила Надюша.

– Я ждала тебя, ждала три года… Помоги… – зашелестел голос призрака, словно змеиная кожа.

– А как, как помочь, что тебе надо? – превозмогая страх, пролепетала Надюха.

– В церкви старой, под камнями лежу. Пиджак… не дает… покинуть. Похороните! Прошу.

По босым ногам потянуло холодом, стекла тоненько зазвенели, и призрак бесследно растворился. Надька почувствовала что-то теплое и липкое на своих руках.

– Кровь из носа, – подумала Надюха, – не страшно, у меня уже было так, – успокаивала себя девочка.

Настольная лампа вновь загорелась. Крыса все еще сидела на подоконнике.

– Аааа?! – обратилась к ней Надюха. – Так это ты моя бабушка?

Крыса недовольно пошевелила усами, спрыгнула на пол и исчезла под оттоманкой.

Ночью ребенка мучали кошмары. Она вскакивала в холодном поту и кричала:

– Вот она! Она вся в крови! Не отдавайте ей меня! Я больше не буду!

Утром злая и не выспавшаяся Зинаида ушла на работу. А у Геннадия был выходной, и ему волей – неволей пришлось остаться с дочкой. Когда девочка проснулась, он спросил ее:

– Что снилось то тебе, маленький Ленин? Чего кричала – то?

– Кричала? – удивленно переспросила она, и, нащупав колечко под подушкой, все вспомнила. Не сон это был!

Надька решила рассказать все отцу. Должен же кто-то ей помочь…

Геннадий выслушал, но во время ее рассказа все ерзал на новой табуретке и даже хотел уйти из комнаты, всем видом показывая, что нет у него времени слушать глупые, детские россказни.

– Не говори ерунды. Что за дурацкие выдумки, – все-таки оборвал он ее.

– Не веришь, – грустно сказала дочка.

Геннадий наморщил лоб, закусил губу и долго молчал. Сначала он счел ее рассказ за буйную фантазию. Потом подумал, что, может быть, и у нее с головой не все в порядке, и, возможно, его заболевание передалось каким – то путем и ей. А затем вспомнил водяные комочки и решил проверить ее рассказ. Наскоро поев и прихватив с собой лопату, они отправились к разрушенной большевиками и временем некогда красивой белокаменной церквушке. Когда они подошли к пролому каменной стены и пролезли внутрь, внезапно из-под ног Геннадия выскочил черный кот!

– Фу ты, черт бы тебя побрал! Напугал-то как! – вытер Геннадий вспотевший от испуга лоб и начал усиленно плевать через левое плечо.

Надюша отшатнулась от отца, прислонилась к пыльной каменной кладке и тут же провалилась в темноту. Начался приступ.

Зябкая сырость пробирала до костей. Язык не ворочался, руки-ноги застыли, голова была будто налита свинцом. «Господи, помилуй! Да где же это я? Папка, папка!» В горле пересохло, во рту ощущался противный горький вкус железа. Запах прелых листьев и влажной земли забивал нос, мешал дышать. Туман, облако или зыбкая субстанция возникла перед ней. Она сверкала и издавала разноцветное сияние, словно бы в нереальности. «Не бойся! -стучало в голове! – Не бойся!» Надюха протянула руку к облачку, коснулась его, продвинула руку дальше и наткнулась на что-то твердое, деревянное. Похоже, это была дверь! Надька на ощупь стала искать ручку, но не нашла. Тогда она навалилась на дверь плечом, и дверь довольно легко открылась. Она вошла и оказалась в том же разрушенном храме, куда они пришли с отцом. В эту минуту лунный луч пробился через прореху в куполе храма и осветил синеватым светом стоявшего темноволосого мужчину лет сорока, склонившегося над неглубокой, в человеческий рост ямой. Рядом, на земле, в луже черной крови, лежала мертвая женщина со связанными руками и проломленной головой. Мужчина, расставив руки, измерил длину выкопанной ямы, а затем приблизительный рост женщины. Остался доволен измерениями и с улыбкой на губах столкнул убитую в могилу. Она упала лицом вниз, и платье ее некрасиво задернулось, обнажив белые голые ноги и простые голубые трусы. Мужчина снял с себя окровавленный пиджак и набросил на мертвое тело. Спокойно, не торопясь и не нервничая, он закопал ее, притопал ногами землю и сверху наложил больших камней.

– Ну вот, пропала и пропала! Земля тебе пухом, женушка! Здесь тебя никто не найдет! – сказал мужчина и громко рассмеялся.

Его смех становился все громче и громче, и Надюша закрыла уши руками. Открыв глаза, она обнаружила, что лежит на коленях у отца, а он вытирает кровь с ее бледно-зеленого лица полой своей рубашки.

– Папка, она – под этими камнями, – вскочила Надька и показала место отцу. Геннадий стал разбирать кучу камней и откидывать их в сторону. Булыжники убрали, и Геннадий принялся копать землю. Одной рукой ему это делать было трудно, и Надька, подобрав у заросшей колючками стены дощечку, стала помогать отцу убирать взрыхленную землю. Очень скоро девочка отрыла нечто, похожее на черную ткань. Геннадий шагнул вперед, подкопнул сбоку, нагнулся и извлек из-под земли человеческую кость. Девочка порывисто вскочила на ноги и повисла на отце. После непродолжительного молчания, стараясь не смотреть на жуткую находку, Надя с благодарностью прошептала:

– Спасибо, спасибо, что поверил.

– Поверил-то поверил. А что мы милиции расскажем? Зачем, спросят, копали?

***

– Труп женский, вроде как убита примерно года три назад, – диктовал текст протокола пожилой медэксперт милиции молоденькому милиционеру. Два сержантика с лопатами в руках стояли рядом с трупом и прикрывали нос ладонью. Тронутое тленом мертвое тело издавало неприятный запах.

Надя вздохнула и еще раз посмотрела на откопанную мертвую женщину, лежащую на земляном полу. Дело сделано. Она нашла ее. Отец крепко сжал руку дочери.

– Это она к тебе приходила? – шепотом спросил отец.

– Она! Все хорошо, она больше не придет!

– Что же они с тобой сделали? Твари поганые. Что ж они на тебя повесили, – вспомнил про бабку Степаниду разозленный Геннадий и сделал несколько шагов в сторону, ближе к выходу, но властный мужской голос остановил его.

– Здравствуйте, моя фамилия – Корнев! – медленно подошел следователь к Геннадию и Надюхе. – Так что вы там искали на развалинах?

– Так играли же… В кладоискателей. Приехали наши племянники на выходных. Надо же их чем-то развлекать…

– Сколько лет племянникам? – спросил Корнев.

Геннадий помялся. Пожал плечами и неуверенно пробормотал:

– Четыре и три… А может, пять и четыре… Ну так вот… Потом играли в минеров. Наденькин дедушка был на войне минером… Хотели понарошку мину разминировать. Копнули, а тут вот что… Ну, я детей и увел быстро. Они и не поняли ничего.

– Рубленая рана головы. Яма неглубокая, видно, копать было тяжело, и сверху камнями забросали, – продолжал диктовать медэксперт.

– Скажите, может вы помните, – обращаясь к Геннадию, спросил следователь Корнев, – никто из ваших соседей или знакомых не пропадал в последние годы?

– Как же не пропадал, – вспомнил Геннадий, – Аронова. Машка. На Пролетарской жила. Пропала года три назад. Только все считали, что она мужа бросила и с любовником сбежала.

Медэксперт отошел от трупа, выдохнул с облегчением и вздохнул полной грудью свежий воздух.

– Вспомнил я! – воскликнул Корнев. – Муж ее в розыск подавал. А уж убивался по ней… Но женился на молоденькой девице аккурат через три месяца. Говорил: «Один жить буду – сопьюсь мигом!»

– А тут и пиджачок его весь в крови, – поддел лопатой полуистлевшую ткань сержант, – прикрыл женушку, чтобы не замерзла.

К церкви подъехала труповозка и стала пятиться задом к самому большому пролому в стене полуразвалившегося здания.

– Все! Грузите, – скомандовал медэксперт сержантикам.

– Пойдем, доча, домой пора. Голодная с утра, -потянул за собой Надьку Геннадий.

– Эй, гражданин Сенин, я вас на следующей неделе вызову, как свидетеля, – крикнул вдогонку Геннадию следователь.

***

Зинаида серьезно опаздывала на работу и вымещала свою злость на дочери:

– Да что ты плетешься-то? Ногами-то шевели! Нет, ты что, издеваешься надо мной? Тьфу ты! Опять где-то витает… У всех дети как дети, а эта… У-у-у!

А Надька уже представляла себе картину другой ее жизни. Она думала: «Вот была бы ее мамка певицей. Могла бы спать сколько хочешь и не опаздывала бы никуда. Работа такая… И жили бы они в красивой квартире! И пол бы мыла не мамка, а вовсе даже прислужница. И еду бы она им готовила. Ей манную кашу, а мамке чай с бутербродами. А квартира бы у них была с двумя комнатами…. Нет, с тремя! Всем по комнате. И был бы у нее целый ящик с игрушками… и пианино… А как же, мамке без пианино нельзя! Певица все-таки. Вот она встанет, шкаф откроет, а там платьев… завались. И она не знает даже, какое надеть! А я тут подхожу, волосы в бигудях… А зачем мне в бигудях, у меня и так сплошные завитушки. Вот подхожу я к ней и говорю: «Маман! Оденьте серое, с розами. Сегодня на концерте оно будет выглядеть что надо! А она мне: «Чтобы я без тебя делала, доченька моя!»

Тычок в спину вывел Надюху из мечтаний. Зинаида, как только показались ворота детского сада, тут же рванула на остановку, подтолкнув дочку, чтобы пошевеливалась.

Надя издалека увидела свою подружку Марину, катающуюся на калитке туда-сюда, туда-сюда. Дверца противно скрипела, но девочке это совсем не мешало.

– Никогда она раньше меня не встречала, – подумала Надюха, – а может, и не меня она ждет…

– Надька, ты зачем опаздываешь? Завтрак уже! Римка жрать опоздавшим не дает. Все в банку себе складывает. Пойдем, сядем, я тебе чего-то сказать хочу.

Марина взяла подружку за руку и повела на скамейку, под покосившийся, с облупившейся красной краской деревянный грибок.

– Я, Надька, уезжаю, – выпалила Маринка.

Надька выпучила глаза и долго не могла осмыслить – куда ее подружка может уехать? Может, в Ленинград?

– Ну чего ты на меня уставилась, как рыба об лед?

– Уезжаешь? Надолго? – вдруг дошло до Надюхи.

– Мамка нашла мне нового папку. И мы с ним едем на Север.

– На Север? Где живут пингвины и белые медведи?

– Да-а! – неуверенно, но гордо ответила Марина.

– Как тебе повезло! – засветилось радостью лицо подружки.

Марина вздохнула, и глаза ее наполнились слезами:

– Папку жалко!

– У тебя ведь хороший папка! Он пива не пьет!

– Мама говорит, что он зануда и… нужда. И еще – от него мухи дохнут.

– А твой новый папка – хороший?

– Не знаю. Бабушка маме говорит, что он далеко пойдет… Начальник! Куда пойдет? Зачем пойдет? Мы же не пешком на этот север пойдем?

– Я буду скучать по тебе! – прижалась Надя к Маринке и, почувствовав ее тепло, замерла и мелко задрожала. На минуту она потеряла сознание, но пришла в себя быстро.

– Ой, как я испугалась, я думала, что ты умерла. Хотела сейчас Римку кричать! – рассказывала напуганная непонятным поведением подруги Марина.

– И хорошо, что не позвала, – прошептала Надюха, и изо всех сил обняла подружку.

Потом, помолчав, посмотрела на нее и тихо сказала:

– А ведь мы еще увидимся, ты вернешься сюда, но не скоро!

***

Надя опять заболела. Доктора уже поставили ей диагноз: хронический бронхит и бронхоэктатическая болезнь легких. Она лежала на своей оттоманке, рассматривала трещины, расползающиеся по потолку, и горестно вздыхала. Ей стало жарко, она откинула одеяло и очень захотела пить. За столом, неестественно согнувшись, сидел Геннадий. Неловко, больной рукой он держал картошину, другой срезал ножом кожуру.

– Папка, посиди со мной! – прошептала девочка.

Геннадий бросил картошину в кастрюльку с водой, подошел к дочери и неловко присел на краешек кровати.

– Что же ты, мой маленький Ленин, все болеешь? Уж лучше бы я болел вместо тебя! – заплакал Геннадий, отворачиваясь от дочери и закрывая лицо здоровой рукой.

– Папка, не плачь! Ты и так наскрозь больной. Если бы ты водку с пивом не пил, то я бы тебя любила! – тихо сказала Надя.

– Ленин ты мой золотой!

– Пап, а откуда у нас в комнате, ну, в тот раз, водяные шарики взялись?

– ???

– Мне так страшно было… А чего ты на меня так смотришь?

– Эээээ, так это…

– Я-я-я-??? Как же это я так сделала? Эх, Римму бы Захаровну под такой «дождик», и чтоб не врала, что я деньги у нее брала. Я не брала у нее денег, пап! Ты мне не веришь?

Геннадий промолчал и стал подтыкать дочери одеяло.

– Не веришь…

Надюха отвернулась к стене и поковыряла разводы на обоях, похожие на ежика, где, по ее мнению, у него должен быть хвостик. Вскоре это занятие ей надоело, она повернулась к отцу и спросила:

– Папка, а тебе сны снятся?

– Сны? А черт его знает…

– А мне, папка, очень часто снится один сон… Город весь такой темный, из камней. И люди все ходят в длинных и темных одеждах. И злые дяди тетеньку ведут. Волокут ее по земле связанную. Я ее ноги вижу – все в крови. А другие, плохие очень люди, камни в нее кидают. Ей так больно…

– Камни… значит… – проявил интерес отец.

– Кричат: «Ведьма, ведьма!» Ей очень больно. Я лицо ее не вижу, а только длинные волосы, белые… – девочка показала на себе эти длинные волосы и замолчала. Потом резко села и крикнула:

– Папка! Это я!

– Это всего лишь сон. Сказка! Просто сон. Проснулась, и ты здесь!

– Нет, ты не понимаешь, это… я шла! В меня камнями кидались! Все тело болит. Вот, даже синяки есть!

Надька откинула одеяло и стала осматривать свое тельце. Геннадий опять жалостно всхлипнул.

– Ну, где же? Были же! И еще я вижу костер большой, и все кричат: «Сжечь ведьму! Сжечь!» – громко продолжала девочка. – Я даже помню запах горелого мяса.

– Ленин ты мой маленький! Ладно, градусник принесу, жар у тебя… Геннадий неловко встал, опрокинув кастрюльку с одиноко болтающей в воде картофелиной, и, укрыв дочь одеялом, направился за термометром.

***

В квартире Фрумы Зинаида затеяла грандиозную генеральную уборку с перестановкой. «Вот хлеба не давай этой Зинке, дай только сделать перестановку», – говорила про нее свекровь. Приведя в порядок спальню, Зина принялась за шкаф. Сильно намочив пол, она толкала платяной шкаф к противоположной стене. Передвинув обеденный стол к окну, она отошла в сторону и залюбовалась своим творением. Фрума сидела у книжного шкафа на стуле, протирала корешки запылившихся книг и наблюдала за Зинаидой. Надюшка, сидя с ногами на диване, играла в пуговички. Фрума дала ей целую коробочку. Это было несметное богатство! Пуговички и золотые, и серебряные, и красные, и с дырочками, и на ножке, и с ободочком. Клад, да и только…

– Зиночка, мы шкаф-то двигаем, а у суседушки – то спросили? – вспомнила Фрума.

– Чего? А-а-а-а! Надька сказала, он на антресолях живет.

– Надо бы там лишний хлам выкинуть, а то ему, может, тесно… – забеспокоилась хозяйка.

– Надо, так выкинем. Ну вот, совсем другое дело! И места больше и уютней, и в кухню вам ближе ходить! – весело сообщила Зинаида. Видя, что генеральная уборка подходит к концу, из соседней комнаты выглянул зашуганный Арон Моисеевич. Он терпеть не мог, когда женщины затевали глобальную уборку.

– Фрумушка, ты не устала? Хватит тебе уже. Отдохни! – проявил заботу Арон и подошел к жене.

– Милый, да я ж сидя! – ответила жена, ласково потрепав его по руке. Арон Моисеевич тут же скрылся в спальне, прихватив с собой роман Жюля Верна.

– Вот смотрю я на Вас, – позавидовала Зинаида хозяйке, – счастливая Вы! Муж Вас любит, не пьет, деньги хорошие зарабатывает. Повезло Вам. А у меня не жизнь, а каторга!

– Зиночка, как же так получилось, что Вы, такая красивая, талантливая, вышли замуж за Геннадия? – поинтересовалась Фрума.

– Если бы Вы знали, Фрума Натановна, что такое жить в курятнике…

Зинаида помолчала и смахнула слезу со щеки.

– Да, да, в курятнике. Дом сгорел, и остались мы с маленькой полуголодной сестрой без гроша в кармане, с отцом, который как пришел с войны, так и пьет, не просыхая. Он после смерти матери женился на сущей ведьме, намного старше его, и про нас вообще забыл. Да и ребенка она ему родила – Мишеньку. Приходилось помогать, Серафима-то ничего не умела. Ни стирать, ни варить… Да еще и беременность моя… В общем, все было так плохо… Хоть в петлю! И тут тебе предлагают деньги, дом, работу, но… в придачу – сына. Инвалида. К тому же недееспособного… ну, Вы меня понимаете? Он не может… это… по мужской части. А я любить хочу! Иметь нормальную семью, денег, наконец! – пожаловалась новой подруге Зина.

– Все будет, Зиночка, все будет! Зато ангел Вам послан с неба! – поддержала ее Фрума.

– Нда… Зачем только… Опять подслушиваешь взрослые разговоры? – строго спросила Зина у дочери.

– И ничего я не подслушиваю… – ответила тихо Надька, перебирая пуговички из красивой шкатулочки доброй Фрумочки.

– Вот и не подслушивай. Сейчас ведро вылью и – кра-со-та-а-а!

– Спасибо, Зиночка, спасибо, родная! И хлам весь выбросила, и с хлорочкой все намыла, и с синькой все перестирала… Заканчивай уже, и давайте пить чай. Арон, можешь выходить! Генералка закончилась! Ну надо же, как же мужики боятся уборки…

– Мы сегодня, Фрума Натановна, чай пить не будем! – заявила Зинаида. Надюха встрепенулась, выразительно подняла брови и удивленно посмотрела на мать.

– Надо еще к отцу сходить, щей им сварить да полы у них помыть. Мишенька там, поди, голодный сидит.

– Понимаю, Зиночка, понимаю. Арон! – крикнула Фрума Натановна мужу, – неси деньги. И сверток.

Радостный, что уже все закончилось, Арон Моисеевич, вышел из спальни и протянул девушке деньги:

– Вот, Зинаида Александровна, пять рублей! И примите от нас подарочек!

– Что же это? – удивилась Зина, с интересом разворачивая сверток и доставая из него удивительной красоты комбинацию. На бежевом фоне бордовые розы и коричневые кружева.

– Господи, красота – то какая, – воскликнула Зина, – это ж как дорого – то!

Довольные хозяева заулыбались, и, наслаждаясь своей щедростью, радовались, что смогли угодить этой милой, чудесной девушке.

– Да не дороже денег! Зина, ты нам, как родная! Я к тебе и малышке так привязалась. Возьми и носи с удовольствием! Немецкая! – в заключение сказала Фрума.

На глазах у Зинаиды появились слезы. Она сглотнула ком, появившийся в горле, и порывисто обняла Фруму:

– Никто никогда не дарил мне таких подарков… Никто… – дала волю слезам Зинаида.

***

Зина, держа за руку дочку и радуясь чудесному подарку от хозяев, торопилась к автобусной остановке. От ее взгляда все же не скрылось то, что Надя ведет себя странно и прячет руку в кармане.

– Ты чего там прячешь? А ну, покажи! – потребовала мать.

Надя покраснела и прошептала себе под нос.

– Пу-го-вички.

– Пу-у-го-ви-чки… Пуговички? Ах ты, зараза ты поганая. Пуговички… Фрума-святой человек! Благодетельница наша! А ты у нее имущество воруешь!?

– Я только поиграть. Я не насовсем! – пролепетала девочка, протягивая матери открытую ладошку с тремя пуговичками.

– А ну, иди назад! – грозно велела Зина.

Надька «мухой взлетела» на второй этаж и нерешительно остановилась у квартиры Фрумы. Тихо поскреблась. Потом постучалась. И через некоторое время удивленная Фрума открыла ей дверь.

– Фрумочка, миленькая, прости! Я у тебя имущество украла, – запричитала Надька, – я бы его потом отдала. Поиграла бы, да и отдала. Честное – пречестное!