Текст книги "Голос"

– Замечательно, пора учиться разговаривать, теперь будет с кем.

– А я умею!

– Ну да, заметно.

– Ха, разучилась немного. Ничего, наверстаю. Ой, это мама! – Настя спрятала фотографию.

Настя завтракала на кухне. Тополя, росшие возле домов напротив, верхушками поднимались над пятиэтажками. Форточка открыта, и с улицы доносились шум вдалеке проезжающих машин и шелест уже желтевших листьев. Низковатый, уверенно-спокойный шелест плотных листьев большого дерева. Не тот, которым берёзки шепчутся! Настя любила его слушать. Хорошо! И день сегодня ясный. Настя вышла на улицу. Четыре остановки и вот он, новый дом. Изучали, кроме специальных, ещё и общеобразовательные предметы, поэтому учебный день заканчивался после шестнадцати часов, так что училище и вправду стало вторым домом. Обеденный перерыв длился целый час, можно вскипятить чай, и студенты усиленно жевали бутерброды, запивая их горячим напитком. Некоторые ходили в столовку, те, кому финансы позволяли.

–А эта «анатомичка» интересная женщина, – делилась впечатлениями Ира, – искусством интересуется, картинами всю стену завесила.

Перед началом занятий, Алевтина Ивановна, преподаватель анатомии, демонстрировала красоту мужских и женских тел, в основном без одежды, изображенных художниками Возрождения, репродукции которых действительно занимали всю стену коридора перед её кабинетом. Сама Алевтина Ивановна, молодая ещё дама, была женщиной в теле, в связи с чем, по-видимому, особенно восхищалась формами запечатлённых красавиц. И, хотя на взгляд Насти было что-то странное в том, чтобы полюбовавшись телами целиком затем идти разбирать их по частям, она не могла отказать «анатомичке» в увлеченности своей профессией, говорила та чётко, разнообразно и интересно.

– И хорошо, что на муляжах учиться будем. Покойников боюсь! – Продолжила Ира.

–Да, занимательная мадам, – решила поддержать разговор Настя, – и физик тоже интересный. Мог бы выступать со своими талантами, деньги зарабатывать. Сколько таких на телевидении!

– Да, и всё в уме, и умножает, и делит, и корни квадратные извлекает. А числа-то какие!

– Точно. Я бы и число не запомнила, не то, что действия с ним какие-то проворачивать.

В разговор вмешалась девочка из параллельной группы:

– У него жена больная, потому он и работает в училище, а не в институте, здесь без учёной степени зарплата выше.

Девчонки переглянулись, сочувственно покачав головами. И всё– таки Настю всегда удивляла способность иных людей узнавать подробности чужой жизни за такой короткий промежуток времени.

– И в морг мы ещё пойдём, на экскурсию. – Добавила она.

– Ну что, на литературу? – « Бутербродники», собрав пожитки, поплелись на второй этаж.

Преподаватель, Белла Сергеевна, женщина лет пятидесяти, подтянутая, со вкусом одетая, знакомила класс с темой урока:

– Владимир Маяковский!

По классу прокатился ропот недовольства.

– Что это за стихи? А трактор в поле тыр-тыр-тыр, а мы, товарищи, за мир!

–У него нет таких строк. Не любите Маяковского?

– Фу, кошмар, нет! – раздались голоса.

С загадочной полуулыбкой, глядя куда-то в бесконечность, Белла Сергеевна произнесла:

– Его нельзя не любить!

Видимо, тон её голоса прозвучал так интригующе, что класс замер. Белла Сергеевна продолжала:

– Красавец мужчина, высокий, под два метра, статный. А взгляд? Жгучий, пронизывающий, завораживающий! И паинькой он никогда не был, одни жёлтые штаны чего стоили.

Аудитория – женская, и эффект – потрясающий. Девчонки слушали, открыв рот.

– Писал сценарии к фильмам и сам в них снимался, «Барышня и хулиган», например. А его муза, Лиля Брик? Он посвятил ей почти все свои произведения, хотя она была замужем.

Загадочным шёпотом учительница поведала:

– Тройственный союз, Маяковский, Лиля Брик и её муж.

Девчонки недоверчиво переглянулись.

– Да-да, тогда это было модно. А когда художник Репин восхитился броской внешностью Маяковского, а особенно его пышной шевелюрой, и пригласил для написания портрета, поэт пришёл обритым наголо. « Где же ваши вдохновенные волосы?» – посетовал Репин и картину так и не написал.

Девичьи лица расплылись в улыбках.

– Необузданные страсти кипели в его душе, не мог он писать обычные стихи о лютиках-цветочках! Только свой стиль, даже размер стихотворный свой. Вот хотя бы на смерть Есенина: «Пустота… Летите, в звёзды врезываясь…», каждое слово словно выстрел, его стихи – это он сам!

Ещё долго и с чувством Белла Сергеевна вела разговор о жизни и смерти Маяковского, его творчестве. Эта речь не могла не оставить следа в душах, пусть даже не во всех. Настя сидела завороженная.

– Да, – шептала она на ухо Ире,– такого в школе не расскажут!

Опустив глаза в учебник, она словно впервые увидела знакомые строчки.

После занятий Настя с Ириной обсуждали услышанное.

– Всё равно стихи странные, словно спотыкаешься и много непонятного, – сетовала Ира.

– Возможно, но так смотреть на произведения! Как на человека, вот интересно. Только вот, жизнь втроём, думаешь это правда?

– Вряд ли она станет выдумывать такие вещи.

– Что на выходных делаешь?

– Завтра, как обычно, на дачу.

– Тогда до понедельника.

–Пока!

Настя всматривалась в прохожих, разглядывала мужчин. Какие там жёлтые штаны? Всё серо-чёрное или синее с лампасами.

-Папа, эта Белла Сергеевна такая замечательная! Никогда не думала о книге, как о душе человека. Только изложение фактов, событий, – Настя засмеялась, – с политической точки зрения. Или любовь к природе родной страны. Всё! Другой трактовки не было!

– Рад, что нашелся человек, который открыл тебе глаза. Но всё-таки она сплетница, эта твоя Белла Сергеевна.

Вечером, когда мама вернулась с работы, Настя подбежала к ней:

– Ой, какой интересный день сегодня был! Маяковский…

Мама перебила недовольным голосом:

– Песок тут в прихожей, что подмести не можешь!

– Да? А я не заметила.

– Ну конечно, где тебе замечать! Ещё и жрать готовить нужно. У других дети как дети, и уберут, и приготовят, а с тебя как не было толку, так и нет!

– Так ты же сама меня на кухню не пускала, я же пыталась научиться, а ты расшумелась, что я продукты перевожу, велела больше ничего не трогать! А как же научиться, если не трогать?

– Другие же умеют!

– Так, наверное, их учит кто-то. Давай вместе готовить, я и научусь.

– Хм, нужна ты мне на кухне!

– Ну вот, приехали! – Возмущённо ответила Настя, разведя руками.

– Это ты как с матерью разговариваешь, а? – Зло глядя на дочь, вопрошала мать, – поговори мне ещё, вылетишь из дома и иди куда хочешь!

Настя со страхом посмотрела на маму, серьёзно она говорит или нет? Промолчала.

– То-то, помалкивай!

Настя ушла в спальню, чтобы не попадаться матери на глаза.

До следующего утра они не разговаривали.

Настя проснулась от громкого бряцания посуды на кухне. Услышала мамин голос, она что-то вполголоса ворчала.

«Вот сейчас встану, она опять чем-нибудь будет недовольна. Лучше притворюсь, что сплю, полежу подольше».

Через некоторое время раздался мамин голос:

– Ну, что разлеглась? До обеда валяться будешь? Суббота, убираться пора!

Настя ползала с тряпкой по углам комнаты. Мать ходила следом:

– Ну как ты моешь? А!? Живей надо, шевелись! Да не пропускай!

Настя цепенела, просто впадала в ступор, от бесконечных замечаний, и даже простое дело становилось невыполнимым. Вскоре с уборкой было покончено, мать продолжала ворчать:

– В магазин сходить надо, а ты опять что-нибудь не то купишь!

–Ты список напиши.

– Что список? Разбираться надо в том, что покупаешь! Придётся самой.

– Но как же научиться разбираться, если не покупать?

– Другие –то могут!

– Так не с неба же им знания свалились!

– Да просто ты бестолочь, вот и всё!

У Насти перехватило дыхание, в груди всё сжалось в комочек и вырвалось вдруг:

– Да просто ты не любишь меня!

– А за что тебя любить? За что?! Что в тебе хорошего-то?

Слёзы хлынули из глаз, срывающимся голосом Настя лепетала:

– Я уеду!

–Это куда же?

– К тёте!

– Ты думаешь, тебя там ждут? Никому ты не нужна! Слышишь? Ни-ко-му!

Мать взглянула на часы.

–Ну вот, в магазин я уже не успеваю! На работу пора!

Она поспешила в спальню, не глядя на дочь. Настя села в кресло, глотая слёзы. «Никому, никому не нужна,»– снова и снова слова звенели в голове и стук сердца. Звуки извне с трудом проникали в сознание. И всё-таки она услышала, как закрылась входная дверь.

Настя стремительно бросилась в кухню. В голове по-прежнему стучало, шумело и … скрипка? Почему скрипка? Этот высокий звук.

«Вот оно. Ящик под подоконником. Здесь мама хранит лекарства. Это от давления, подойдёт».

Настя, тяжело дыша, высыпала содержимое тёмного флакончика на ладонь, маленькие белые таблетки. «Всё будет быстро, просто засну, когда она придёт с работы, будет уже поздно». Перебирая их, посмотрела в окно, налила в стакан воды. Тополь. Сияющее золото листьев на фоне ярко-синего осеннего неба. Ветер слегка шевелил листву, солнце отражалось от неё, играя бликами. Слух постепенно возвращался. Шелест, такой знакомый, любимый. Голоса – дети играют на площадке. Чирикают воробьи на фонарном столбе. Настя вдохнула эту жизнь, впустила её в себя. Стало легче дышать. Глотнула воды из стакана. Словно что-то спустилось на неё. Умиротворение? Такое длинное слово. Нечто большее было во всём, что она сейчас видела. Не умея понять, что, она всеми силами цеплялась за желание разгадать, в чём тут дело. Взглянув на таблетки, и снова на улицу, она собрала их обратно в стеклянную баночку, закрыв, вернула на место. Сил не осталось совсем, добравшись до дивана, она провалилась в сон.

В понедельник, после занятий, мать встретила Настю у порога.

– Пошли в универмаг.

–Зачем?

– Да зарплату половину деньгами выдали, остальное – талонами на вещи. Тянули бумажки, кому что достанется. Я ковёр вытянула!

–А нам нужен ковёр?

– Молчи уже! Лучше, чем торшер какой-нибудь. Хотела постельное бельё, но женщины ходили получать, – дрянное, ткань, как марля.

Ковёр оказался четырёхметровый. Тащить пришлось две остановки, – в автобус с ним не влезешь. Лавируя между пешеходами, мать и дочь уверенно продвигались к цели, стараясь не потерять весомую часть зарплаты по дороге.

– Что ты с ним делать будешь? – По-прежнему недоумевала Настя, пытаясь удержать предательски выскальзывающий рулон.

– Пусть стоит! Тебе приданое будет.

– Ах, даже так!

–Не болтай, иди уже.

Ковёр занял почётное место в углу возле балкона. И что-то подсказывало Насте, что ему суждена долгая, но бесполезная жизнь.

– Пока деньги есть, надо тебе пальто зимнее присмотреть. Завтра сходим.

«ЦУМ» кишел людьми. Мама с Настей направились в отдел верхней одежды. Выбор оказался небогатый. Либо зелёное, сшитое трапецией, либо серое прямое. Серое – меланж, сзади хлястик. Зелёное – грязно-изумрудное, темноватое, какое-то старушечье.

– Это в самый раз, – указала мать на зелёное.

– Может, другое.– Настя пыталась возразить.

– Да ну, шинель какая-то, ерунда!

– Но оно модное, такое сейчас носят.

– Будут у тебя свои деньги, будешь покупать то, что нравится! Ну– ка, в плечах нормально, длина хорошая. Ну и ноги у тебя! Нельзя было, что б отцовы достались! Так нет же! Худышки-палочки и колени торчат! Ладно, мы сюда за пальто пришли.

А Настя думала, не займёт ли пальто место рядом с ковром, хотя вряд ли, зимой холодно, нравится-не нравится, носить придётся. Через день мама принесла с рынка золотой самодельный крестик, в государственных магазинах их ещё не было.

– Вот, надень.

– Это зачем?

– Сон плохой про тебя видела, будто ты падаешь куда-то. Только освятить надо. Вот в выходной в церковь и поезжай.

– Я никого и ничего там не знаю!

– Спросишь!

Видимо, спорить было бесполезно. С некоторых пор мама стала молиться по вечерам, шёпотом, украдкой, словно боясь, что кто-нибудь услышит. Откуда-то взялись церковные брошюры и иконки.

В воскресенье мать отправила Настю в храм. Церковь была маленькой, собственно, это перестроенный деревянный дом, на который сверху нахлобучили купол. Просторный двор вокруг, чистенько прибранный, заполняли прихожане и служители. Настя бывала здесь однажды. Ей было шесть:

– Поехали, окрестим тебя.

Слово было незнакомое. Настя замотала головой: «Нет»!

– Там батюшка тебе голову в купели омоет.

Видела она однажды батюшку, когда с папой на рынок ездила, весь чёрный, с бородой.

–Нет, не поеду.

– Тебе свечку дадут!

Свечку? Настя до страсти обожала свечки!

–Гореть будет?

–Да, зажгут свечу, и будешь с ней ходить.

– Едем.

Так Настя оказалась крещёной.

Настя стояла во дворе храма с крестиком в руках, оглядываясь по сторонам, к кому обратиться? Мимо шагал высокий, худой старик, на вид лет сто, но походка бодрая.

–Извините, не подскажите, где можно крестик освятить?

Старец обратил на неё свой взор. Именно так! Ясные, голубые, добрые глаза излучали свет. Настя растаяла.

– Давай мне, – священник подхватил крестик и устремился в храм. Настя засеменила следом.

«Конечно, это же отец Алексий! Она читала о нём в местной газете. Соловки, КарЛАГ, остался здесь, основал церковь. Легенда! Такая жизнь, а он всё равно светится, на людей с любовью смотрит!»

– Вот, держи! – старец протянул Насте цепочку.

– Спасибо,– тихо ответила она. Возможно, слишком тихо, потому что отец Алексий нахмурился, а в следующую секунду уже умчался куда-то.

«Подумает, что я неблагодарная какая-нибудь»,– Переживала Настя, так ей понравился этот дедушка.

За окном пролетали снежинки. Настя стояла возле балконной двери. Уже декабрь.

– Вот, посмотри! Костюмчик – отпад, а здесь платье шикарное!

На кресле возле журнального столика сидела бывшая одноклассница, Марина. Зашла навестить, захватив с собой глянцевый журнал мод.

–Угу, очень красиво, да-да, и мне нравится, – стараясь изобразить интерес, кивала Настя. Не то чтобы она не интересовалась модой или не любила красивые вещи, но всё это было где-то далеко, совсем не про неё.– Эти брючки симпатичные и пиджачок,– указала она на светлый брючный костюм.

– Только белый, куда в нём пойдёшь.

«Можно подумать, в чём-то из этого журнала нам есть куда ходить».

–Ну да, не совсем практично.

На журнальном столике лежали «Домби и сын» и «Преступление и наказание». Тут же из-под книжки, выглядывала фотография отца.

– Ты что, это читаешь? – Указав на Достоевского, Марина поморщилась.

–Перечитываю.

–Ну, это ж скукотища!

– А мне очень понравилось, читала запоем, не могла оторваться. И Раскольников просто брат родной, родственник.

О, этот взгляд! «Не поняла, а не пора ли тебе, девушка, к психиатру?» – Марина как рублём одарила.

«Пора, пора». Настя увидела краешек фотографии, отец лукаво выглядывал оттуда. «Что? Не про бензовоз же ей рассказывать, а без этого всё равно не поймёт».

– Как там Виктория Ивановна? – сменив тему, спросила Настя. – Ты знаешь, в прошлом году забавный случай был, писали сочинение, а я сдала пустой лист. Так она мне двойку не поставила, отметила, что я отсутствовала. Пожалела, что ли?

– А может, просто не заметила. У неё проблемы в семье, муж пьёт, каждый день скандалы, уже не первый год. Она же в нашем доме живёт, нам всё слышно и видно.

– Вот как! «А кто не пьёт?»

–Мой папа не пьёт!

Настя сдержала улыбку.

– Повезло. Что дают на литературе?

– Что проходим? Тургенева, «Отцы и дети».

– А, Полина Виардо, любовь втроём. Нашу литераторшу эта тема равнодушной не оставляет. И Полину эту она терпеть не может, интересно, почему.

– Полину?

– Ну да, она замужем, Тургенев её любит безответной любовью, вам об этом не рассказывают? А нам без этого не рассказывают. И думаю, в этом есть смысл. Видишь в книге то, чего раньше не замечал.

– А нам Виктория Ивановна «Мастер и Маргарита» приносила, теперь, говорят, и в библиотеке есть, слышала?

– Да. Так, говоришь, в библиотеке есть? – Настя загорелась идеей. – А наша-то Белла в этом вопросе отстала.

– Ой,– Марина взглянула на часы, – уроки ещё делать, домой пора.

– Ну, пока! «Как там? Что-то ведь нужно сказать. А!» – Спасибо, что зашла.

Настя с Ирой ехали домой после занятий.

– Женщина!– кто-то тронул Настю за плечо, она обернулась, – Ой, девочка, – удивлённо подняв брови, воскликнула пассажирка, – передай на билет.

Настя вздохнула. К зелёному пальто прилагался пуховый платок, делая картинку совсем удручающей.

– Где Новый Год встречать будешь?– задала вопрос Ира. Настя пожала плечами:

– Дома, наверное.

– А давай у меня, телевизор посмотрим, с моими познакомишься.

–Это удобно? Я не помешаю?

– Ой, брось! Приходи!

«Привет, пап! Извини, давно не говорила с тобой. Задают много, и школьные предметы, и медицинские, и почитать надо! Времени – в обрез. Но ничего, каникулы скоро, поболтаем. А, Новый Год я буду встречать не дома, представляешь? Пока»!

Настя с Ирой лежали на диване и смотрели «Голубой огонёк». Обильная еда и немного шампанского не лучшим образом сказались на мыслительном процессе, но что-то в голове ещё шевелилось. Диван и телевизор, ужас! Но так хорошо Настя давно себя не чувствовала, без этого постоянного внутреннего напряжения. Блаженство! И дом, и люди вокруг были чужими, но они ничего от неё не хотели, не требовали. Им ничего не нужно доказывать. Настя лежала, улыбалась и слушала песенки.

– Что? – Ира заметила блаженную Настю.

– Нет, ничего, просто хорошо! – улыбка ещё шире расплылась на Настином лице.

Ира рассмеялась: – Приходи почаще. У нас после каникул практика, ты знаешь? – сменив тему, спросила она, – по уходу, но уколы тоже делать будем. В мягкое место, вену пока не доверят, я спрашивала. Скорее всего, в Восстановительном Центре, там больные тяжёлые, работы много, персонала не хватает, студентов на практику всегда ждут.

Ира всё говорила и говорила, а Настя, давно потеряв нить разговора, плыла где-то далеко, начинался новый год.

– Собирайся, живее, живее! – Мама подгоняла Настю.

– Мороз трескучий на улице!

– Ничего, одевайся теплее, не замёрзнешь.

Крещение в этом году выпало на выходной, мать отправила дочь за святой водой. Утро, солнце не встало, лишь розовый отсвет на сугробах, на покрытых инеем деревьях. Тихо, безветренно, словно и деревья, и сугробы, и город ещё спят. Или заколдованы. Скрип-скрип, скрип-скрип, сжимая пластмассовый бидончик в руках, Настя шла, ощущая себя героиней сказки. На остановке она появилась второй, нос пощипывало, холод проникал сквозь обувь. Повезло! Автобус нужного маршрута!

В церкви оказалось неожиданно много людей. Тесное помещение было забито так, что трудно протолкнуться. А, вот очередь.

– Кто последний за святой водой?

Настя запомнила женщину, за которой встала, вскоре и за Настей выстроилось несколько человек. Тут в церкви началось движение, батюшка вошёл в храм с чем-то вроде ведёрка с водой и предметом, похожим на малярную кисть стал крестообразно обрызгивать прихожан. Все повернулись к нему, стараясь подставить лицо под живительную влагу. Головы, головы вокруг, вздох, похожий на стон, пронёсся в толпе. Казалось, единое существо, многоголовое, дышит, стенает и движется следом за священником. Настя отвернулась, ища глазами место в очереди. «Вот она, моя женщина», – Настя пыталась протиснуться поближе к ней, но путь неожиданно преградила тётка в грязно-жёлтой куртке.

– Можно пройти? Я здесь стояла.

– Чо? Стояла она! Граждане! – тётка перешла на крик. – Посмотрите, до чего наглая молодёжь пошла!

Существо повернуло свои головы и уставилось на Настю, в глазах интерес.

–Влезть хочет без очереди! Да не на ту напала!

Существо глядело с осуждением.

– Но я занимала очередь за этой женщиной. – Настя пыталась защититься.

– Вот, смотрите на неё! – Существо глазело. – Врёт и не краснеет!

– Но…

–Да ладно вам, это же церковь! – Кто-то дёрнул Настю за рукав, обернувшись, она увидела худенькую женщину средних лет.– Стой рядом со мной и всё.

«Никто не вступился. Почему поверили этой тётке, а не мне? Наглой меня ещё никто не называл». Слёзы обиды пытались вырваться, вцепившись ногтями в руку, Настя не пускала их наружу. Окружающие давно потеряли к ней интерес, но страх остался. Ура, сосуд был наполнен, Настя устремилась наружу. На пустой остановке она не вспоминала о холоде, что-то горело в груди. Наконец автобус, «Икарус» с «гармошкой», со скрипом открыл перед ней свои двери. Внутри было пусто, лишь две женщины на передних сидениях вели оживлённый разговор. Их голоса эхом разносились по салону. Настя села неподалёку, поставив бидончик на пол и придерживая его ногами.

– Он, как всегда, великолепен, особенно в этой роли.

– Согласна, но и…. замечательно справилась! Обожаю!

– В следующем месяце «Три сестры» давать будут…наслаждение….

–… непременно… это праздник… наш лучший… репертуар….

Они говорили о театре, как Настя поняла, драматическом. Женщины излучали радость, какую-то наполненность, для каждой свою, которой они делились друг с другом. Слова, словно цветы, продолжали сыпаться, прерываясь грохотом застывшего металла. Замерзшие окна не позволяли увидеть, где они едут. А автобус летел вперёд, подпрыгивая на неровной дороге, продолжая громыхать. Насте стало тепло в этой холодной машине, словно она случайно попала в другую реальность, почему то близкую ей. Давно отпустило. И чувство, ещё неосознанное, но сильное вдруг появилось внутри. Предчувствие нового, хорошего. Словно на миг она попала в другой мир, бесконечно родной и знакомый. Может не новый? Возможно, из прошлой жизни? Почему-то утерянный, но так необходимый… «Квартал! Чуть свою остановку не проехала!» Настя выбежала из автобуса. Как жаль! Он уехал, надо возвращаться.

Каникулы пролетели быстро. Началась первая практика. Студентов разделили на подгруппы по четыре-пять человек, распределили по отделениям. Настя с Ирой попали в первое спинальное. Люди с травмами спинного мозга, относительно свежими и не очень. Кто-то передвигался на колясках, кому-то предписано лежать на животе, потому что рано двигаться, кто-то учился ходить. Восстановительный центр, возможно последняя надежда на выздоровление, принимал пациентов со всей республики.

– Это сестринская, здесь будете переодеваться, – одна из медицинских сестёр, молоденькая, представилась Людой, знакомила практиканток с отделением,– тут процедурная, это бытовая, здесь стирают.

– Стирают что? – одна из студенток задала вопрос.

– Рубашки пациентам постираете, если попросят, ухаживать за ними некому, в обязанности санитарки стирка не входит.

– А в наши входит?

– Нет, но может кто-то проявит заботу?

Вопрос повис в воздухе.

– Ладно, пошли в процедурную.

Стайка перебазировалась в кабинет, выложенный кафелем.

– Вот шприцы, иглы к ним, – медсестра показывала стерильные укладки,– всё после инъекций требует обработки, проходили?

– Да! – стройный хор голосов дружно ответил.

– Обращаться осторожно, шприцы стеклянные, иглы многоразовые, туповаты, втыкать с силой, иначе кожу не проткнёте. Да не переживайте так, – заметив выражение ужаса на лицах подопечных, воскликнула сестра, – большинство наших пациентов ниже пояса ничего не чувствует. Итак, берём лист назначений, находим ампулы с нужным лекарством, набираем в шприц и колем! Всё просто! Так как пациенты у нас неходячие, то всё, что нам нужно развозим по палатам на этой тележке. Понятно? Первые дни процедуры выполняем под контролем медсестры. Всё, за работу.

– Большинство? – Настя с удивлением и вопросом глядела на Иру. – А как понять, кто чувствует, а кто нет? Опытным путём?

Ира пожала плечами. Медсестра, накидав на тележку пачки с ампулами и стерильные укладки, покатила её по коридору. Девчонки засеменили следом.

– Ой, к нам сегодня цветник! Красавицы! Какой чудный день!

– А ты всё балагуришь, Вася. Так, пациенты, готовимся, – въезжая в палату, уверенно произнесла Люда. На койках произошло движение, народ стягивал штаны. – Ну, кто первый? – вопрос был адресован практиканткам.

– Давайте я попробую, – Ира вышла вперёд.

Ампула была открыта, шприц набран.

–Здесь у нас Серёжа. Держи шприц перпендикулярно к поверхности, растяни кожу, давай!

Ира ткнула, игла упёрлась в худую ягодицу. Пациент не реагировал.

– Сильней, резче!

Ира, наконец, протолкнула иголку внутрь.

–Теперь вводи! Вот!

Ух, Иринка приложила вату к месту укола.

– Следующий Игорь, – Люда подкатила тележку к кровати с худым брюнетом на ней. – Ты? – Спросила она Настю, оказавшуюся ближе всех. Деваться было некуда, Настя собрала шприц, натянула внутрь лекарство. Раз!

– У-о-о-у! – Игорь истошно завопил. От неожиданности Настя дёрнула шприц, пытаясь проколоть эту странно толстую кожу у такого худенького парня, но иголка согнулась, войдя на две трети в мышцу.

– Ай, ой! – продолжал стонать больной.

– Вводи лекарство! – уверенно и настойчиво шепнула медсестра Насте. Через несколько секунд с процедурой было покончено. Взмокшая и покрасневшая, Настя вылетела из палаты, прислонившись к стене, она пыталась прийти в себя. Через некоторое время из палаты выкатилась вся процессия.

–Да не переживай ты так! – Люда спокойно гладила её по плечу, – не так уж ему и больно, – внимание хочет привлечь. А кожа у них такая из-за болезни и уколов бесконечных.

Отчего-то слова медсестры совсем не успокаивали.

– Пойдём, ещё раз попробуешь, да не трусь! – добавила она, наткнувшись на Настин затравленный взгляд, – все так начинают.

Вторая попытка прошла более удачно, хотя дрожь не покидала Настю до конца дня. Собираясь домой, она заглянула в первую палату. «Как там этот Игорь?» – она с волнением всматривалась в лица. – «Вот, разговаривает, улыбается». Игорь сидел в инвалидном кресле, размахивая руками, рассказывал что-то. Понаблюдав за ним ещё несколько секунд, Настя побежала в сестринскую.

Дома, в гостиной, стояла большая квадратная картонная коробка. Мама суетилась возле неё.

– Говорят, скоро из магазинов все товары исчезнут, вот, решила купить. – С улыбкой и возбуждением она вскрывала упаковку.

– Телевизор! У тебя сегодня праздник!

– Ну-ка, помоги!

Вдвоём, не без труда, они извлекли нового члена семьи из ящика и водрузили его на тумбочку, откуда таинственным образом успел исчезнуть старый телевизор.

– ??

– Пётр Васильевич из соседнего подъезда забрал, он ремонтом техники занимается, на детали его разберёт. А мне он новую стиральную машину обещал достать по заводской цене.

Вечер прошёл тихо, наслаждались качеством изображения, смотрели всё подряд.

Лишь перед сном Настя достала фотографию отца.

– Трудный день был сегодня. До сих пор, как вспомню, всё сжимается в груди. А он симпатичный, этот Игорь. Глаза карие, большие, печальные!

– Это ты мне рассказываешь?

– А кому? Я со всем к тебе бежала. Грудь начала расти. «Папа, смотри!»– помнишь? А ты смеялся.

– Но теперь ты не маленькая, глупенькая девочка. Или всё-таки глупенькая?

– У него есть шанс встать. О! Поняла, на кого он похож! На Евгения Дворжецкого! А знаешь, лучше скажи, что это было в автобусе? Может, показалось? Молчишь? Молчишь. Тогда спокойной ночи.

Вторую неделю шла практика. Настя катила инвалидное кресло вниз по пандусу. В нём сидел Вася Веселов из первой палаты. Ему было под тридцать, коренастый, среднего роста, густые, вечно лохматые волосы, улыбка. Вася рассказывал анекдот про тёщу.

– …Что, мама, даже чаю не попьёте?

Настя улыбалась, Вася гоготал. Наконец, они прибыли в зал лечебной физкультуры. Первый тренажёр – станок, похожий на брусья, перекладины на уровне подмышек. Как переменилось Васино лицо! Так смотрят дети, когда хотят попросить, но не знают, позволят ли им, и в то же время решительность и упорство. Медсестра помогла Васе подняться и «подвесила» его на станок. Веселов с усилием напрягал непослушные ноги, стоять у него уже получалось, оставалось заставить их ходить. Тут Настино внимание отвлёк другой пациент, подъехав на инвалидной коляске.

– Не отвезешь меня в отделение?

– Да, конечно.

Путь наверх оказался не из лёгких, несмотря на пологий пандус. Больной, видимо, любил поесть, и Настя вся взмокла, пока тащила его на четвёртый этаж. В отделении Ира окликнула её.

– Пойдём, народ рубашки сдал.

Стирали они вдвоём из пятерых, отрабатывавших в отделении. Пока тёрли воротнички, в бытовку «зарулил» Сергей. Настя с Ирой опустили взгляды в тазики, изображая усердие. Но Серёже, судя по всему, было всё равно.

– Трудитесь? Ну, трудитесь, работайте. А я фильм смотрел недавно, – начал он гнусавым голосом, растягивая слова, – девушка любила парня, он женился на другой, попал в аварию, перелом позвоночника, жена его бросила, а та, другая, подобрала, на ноги поставила, да ещё ребёнка запланировали! Чушь собачья! – зло, переходя на крик, выдал Сергей и продолжал. – Насочиняют, нюни разведут, счастье привалило!

Сергей был из безнадёжных. Люда говорила, наркоман, жена была, после аварии бросила. Теперь он изливал душу любому, кто не успевал вовремя исчезнуть.

– Это жизнь? Какая это жизнь? – Сергей шлёпнул ладонями по подлокотникам кресла. Разволновался, нога «запрыгала» на подножке коляски. Он схватил её обеими руками, пытаясь унять. Тут на выручку пришла Люда.

– Сергей, вот ты где! На массаж пора! – и увезла его прочь.

Девчонки облегчённо вздохнули.

– Чувствую себя так, словно я его в это кресло усадила, – сетовала Ира, – а ведь он пьяный был за рулём!

– И на меня всегда страх нападает, едва увижу его. Какой-то он, как привидение. Не то, что Вася Веселов. – Настя улыбнулась.

– Да, этот фамилию оправдывает, – Ира рассмеялась. – Ну, всё, завтра наша очередь «процедурить», – добавила она, выливая воду из тазика.

Утром следующего дня, «заправив» тележку, девочки покатили её по палатам.

«Так, Игорёк, сейчас приготовим». – Настя выбирала для него иглы тоньше, острее, без зазубрин.

– Готово! – уверенно сказала она, прикладывая вату к месту укола.

– Смотри-ка, научилась. – Всё ещё с недоверием констатировал Игорь.

«А, всё-таки, какие у него глаза. И волосы, густые, чёрные, длинные. Симпатичный, ну, по крайней мере, сравнивая с другими. А руки, как у музыканта».

– Вы музыкой не увлекаетесь, гитара там или ещё что…? – Вслух спросила она.

– Нет, не приходилось.

Настя вздохнула и продолжила работу.

В конце дня, перед уходом, она снова оказалась возле первой палаты. Мужчины, составив коляски в круг, играли в карты. Игорь мило улыбался, изучая свой расклад, Вася приправлял речь шуткой, Сергея в этой компании не было. Настя украдкой разглядывала Игоря, в душе потеплело.

Выходя из здания больницы, она вдруг увидела полноватого мужчину, очень похожего на того, которого катила с таким трудом четыре этажа, только «ходячего». «Может, брат? Завтра спрошу».

Первое, что Настя увидела, заходя в отделение на следующий день, «хвостик» на голове одного из пациентов.

«О, женщина!» Настя поспешила в сестринскую.

– Люда, а я думала у вас мужское отделение, а тут – пациентка!