Текст книги "Всеобщая история, обработанная «Сатириконом»"

Государства, основанные славянами

Славяне жили на огромной равнине от реки Эльбы до Волги и Дона и от Балтийского моря до Адриатического залива и архипелага. У них было много псевдонимов: сарматы, венды и даже анты. Под псевдонимом «гунны» они во времена Аттилы набросились на Европу. Историки дают следующую меткую характеристику славян: они были многочисленны, румяны, жили друг от друга на большом расстоянии, почитали стариков и имели деревянные щиты. Таковы были их достоинства. А недостатки заключались в следующем: излишняя впечатлительность, отсутствие единодушия и отсутствие конницы. Впрочем, некоторые историки несколько расходятся в своих показаниях, путая недостатки с достоинствами. Следы этой неопределенности и неустойчивости в характеризации славянской души мы находим еще и теперь в значительной фразе: особых примет нет.

Славяне поклонялись божествам разных рангов. Верховное существо называлось различно: Перун, Сварог, Святовит и т. п. В наше время славян называли бы декадентами, а тогда называли язычниками. Все зависит от моды!

Своим богам славяне приносили в жертву плоды и животных «У некоторых племен, – сообщает историк, – встречаются и человеческие жертвы, например в Киеве Перуну». Эти слова надо понимать буквально. Нравы славян допускали многоженство, и когда муж умирал, одна из жен – особенно любимая – должна была сжечь себя на костре вместе с трупом. Это и была та «верность до гроба», о которой так много пишут поэты. В позднейших веках истории она вообще не встречается.

Славяне делились на несколько групп, и каждая группа с редкой настойчивостью отстаивала свою самобытность. Чем более походили одна на другую две соседние группы, тем сильнее была их вражда. Обозревая бесчисленные войны прошедших веков, нетрудно вывести такое историческое правило: «Сила, с какой отталкиваются два соседних народа, прямо пропорциональна квадрату их родственности». В Богемии жили чехо-моравы.

В династии Пшемыслевичей, утвердившейся в Чехии, мелькают ряды имен. Все они отстаивали свою независимость от немцев и в пылу отстаивания не замечали, что все более и более начинают походить именно на немцев. Уместно помянуть добрым словом Отокара II, память которого должна быть особенно почтена петербургскими дачниками: он первый додумался до того, чтобы продавать в рассрочку поземельные участки – как то делается теперь на станции Вырица и по Финляндской железной дороге. Участки эти он продавал немецким колонистам, разумеется, продолжая «отстаивать самобытность».

Из славян, обитавших в бассейне рек Вислы и Одера, составилось Польское государство. Блистательный период польской истории составляет царствование Болеслава Храброго. Он пытался завладеть Чехией и создать великое западно-славянское государство. Но это осталось прекрасной мечтой о несбыточном. Иловайский вполне серьезно полагает, что если бы поляки и вообще западные славяне остались православными, им жилось бы прекрасно. А теперь они сами виноваты в своей судьбе, полагает он.

Полабские и балтийские славяне не составили ни одного значительного государства. Они только и знали, что делиться на мелкие княжества и общины. За это были оставлены на второй год по классу политического преуспеяния.

Метрическое свидетельство дунайских болгар неясно. В нем не то подчистки, не то пробелы. Историки, однако, настаивают на их славянском происхождении; доказательство этому видят в том, что болгары носили усы. Во времена царя Симеона Болгария считала себя счастливой. Народ воевал с венграми, а в свободное время занимался переводами книг. Надо думать, что в то время переводы оплачивались значительно лучше, чем в XX веке у нас.

С болгарами воевали сербы, которые также носили усы. Основатель династии неманей, великий жупан Стефан, был очень недурным дипломатом и партерным акробатом; побежденный византийским императором Мануилом Компеном, он явился к нему и, «растянувшись во всю длину своего огромного роста», вымолил себе пощаду. Иловайский мудро называет такой образ действий «умением подчиняться обстоятельствам».

Крестовые походы

Крестовые походы – своеобразнейшая полоса в истории человечества. Можно с уверенностью сказать, что если Луна имеет или имела свою историю, то Каталаунская битва могла быть, и гвельфы и гибеллины – также, и «его местоимение» Генрих Птицелов – также, но крестовые походы – никогда.

Прежде всего откуда на Луне взяться евреям? А для того чтобы осуществить настоящий священный крестовый поход – необходимо убивать евреев. Это во-первых. Во-вторых… Впрочем, по порядку.

Начать с того, что цель крестовых походов была вовсе не в том, чтобы убивать встречных евреев, а в том, чтобы освободить гроб Господень из рук магометан. Евреи же просто попадались по дорогам, и их убийство нисколько не утомляло благородных рыцарей, имеющих на одежде изображение красного креста. В конце концов это была обычная еврейская замашка: надоедать своим присутствием господам и беспокоить занятых людей, которые их и знать не хотят.

О первом крестовом походе рассказывают так: пустынник Петр Амьенский, вернувшись из Иерусалима, босиком обошел Италию и южную Францию, всюду рассказывая об издевательствах турок над гробом Господним и подстрекая к походу. На самом же деле это был не Петр, а Урбан, и не пустынник, а папа, и не босиком, а в туфлях, и не обходил рыцарей и духовенство, а позвал их к себе в Клермон. Папа, подготовляясь в течение месяца, экспромтом произнес замечательную речь и авансом выдал всем участвующим прощение в тех грехах, какие они несомненно совершат на пути в Иерусалим.

Сначала выступили в поход толпы простого народа под предводительством Петра Амьенского (уже настоящего) и рыцаря Вальтера, у которого за душой не было ни гроша и которого не то насмешливо, не то добродушно называли Вальтер Голяк. Когда вдали показывался какой-нибудь город, крестоносцы спрашивали:

– Послушайте, это Иерусалим?

– Нет.

– Нет? А евреи в нем есть?

– Есть.

– А можно их перебить?

– Да сделайте ваше одолжение.

И шли дальше, стараясь как можно обстоятельнее использовать высокое доверие папы, заранее давшего отпущение грехов. Почти все они были перебиты венграми и погибли от болезней.

Но это была, так сказать, только генеральная репетиция. Настоящее крестовое ополчение премьеры поднялось несколько месяцев спустя. Здесь между прочими рыцарями был и Готфрид Бульонский – имя, которое по неизвестной мнемонической причине остается в памяти русского интеллигента даже тогда, когда все прочие имена и цифры древней, средней и новой истории им давно забыты. Собственно говоря, одним этим и замечателен благочестивый герцог. Но популярность его в среде русской интеллигенции огромна.

Крестоносцы по дороге завоевывали города. А дорога была длинная – три года прошло, прежде нежели войско достигло Иерусалима. Важнейшим из завоеванных городов была Антиохия, прежняя столица Сирии. Здесь, между прочим, нашли копье, которым было прободено ребро Спасителя. Подлинность копья была под большим сомнением. Священник Петр, нашедший его, предложил подвергнуть себя суду Божьему – через испытание огнем. Сложили два огромных костра, оставив между ними промежуток в фут шириною. Петр с копьем в руке медленно прошел между пылающими кострами. Толпа пришла в восторг и, накинувшись на него, стала рвать в клочья его одежду – на память. Более глубокие почитатели в качестве сувенира отрывали от несчастного Петра куски мяса. Через несколько дней Петр, не выдержав подобной любви, умер. Тогда было решено, что копье, конечно, подлинное, но он сам был подложный.

Наконец подошли к Иерусалиму. После упорного сопротивления город был взят, причем крестоносцы, пылая неукротимым желанием попасть в рай, без пощады избивали магометан и евреев; кони рыцарей ходили по колена в крови – так облагородило крестоносцев величие высокой идеи. На третий день войско, собравшись у гроба Господня, плакало от умиления: это были чувствительные мягкие сердца.

Из завоеванных земель было составлено особое Иерусалимское королевство; оно существовало около двухсот лет. Увы! Там все было как и дома: короля не слушались, рыцари ссорились, духовенство было невежественно, законы несправедливы, и народ находился в угнетении. Старая сказка про белого бычка рассказывалась сначала. На помощь государству были образованы рыцарские ордена: иоанниты, тамплиеры и тевтоны, которые усердно сражались с неверными. Но от их усердия мало было проку.

Второй крестовый поход был очень несчастлив: войско изнемогало от болезней и голода; изредка только удавалось поймать какого-нибудь еврейчика и зарезать. О крови неверных, доходящей до колен лошадей, нечего было и мечтать. Миновали счастливые дни Аранжуэца! Уныние охватило благочестивых рыцарей, и они, неутешенные, обманутые в своих ожиданиях, умирали в непроходимых горах.

Через сорок лет стало известно, что Иерусалим находится в чужих руках. Султан Саладин, взяв город, пощадил христианских жителей, без нужды никого не убивал, а иерусалимскому королю Гвидо возвратил свободу. По этим-то поступкам христианская Европа и узнала, что святым городом овладели некто иные, как неверные. Папа, испуганный за судьбу города, велел проповедовать третий крестовый поход. Первым поднялся Фридрих Барбаросса, но утонул в Малой Азии; вслед за ним отправился французский король Филипп-Август и английский король Ричард Львиное Сердце. У Ричарда, кроме огромной физической силы, не было никаких дарований. Он только умел драться, рычать и сердиться. В наше время его не пустили бы в порядочный чемпионат борцов. Вернуть Иерусалим Ричарду Львиному Сердцу, разумеется, не удалось, но зато он навел страх на детей всей округи.

Стали готовиться к четвертому крестовому походу, но он окончился скорее комически, нежели трагически. Крестоносцы собрались в Венеции, чтобы на венецианских кораблях переправиться в Палестину. Во главе ополчения стал старенький старичок дож Дандоло. Так как старичок этот был совершенно слеп, а отчасти также глух, он город Зару (в Далмации) принял за Палестину. Крестоносцы осадили город и, только взяв его, убедились в своей ошибке. Сконфуженные, они пошли дальше и, увидев Иерусалим, бросились на него, стали грабить и жечь.

– Где тут гроб Господень? – спросили они после тщетных поисков.

– Опять не попали! – ответили им. – Это вовсе не Иерусалим, а Константинополь.

Вторичная ошибка сильно охладила рыцарей. Они решили не гнаться за этим неуловимым Иерусалимом, а пока что основать здесь же, на месте, Латинскую империю. Впрочем, эта новоиспеченная империя просуществовала всего неделю.

После этих неудач многие решили, что Иерусалим вообще куда-то затерялся и найти его немыслимо. Было предпринято еще несколько походов, но неудачно. Дошли до того, что в существование Иерусалима стали верить только дети (поход детей)… Да было уж и не до того: с востока явилось совершенно новое племя – монголы – и двигалось на Европу. Надо было шкуру спасать, а не увлекаться фантазиями. Однако на короткое время Иерусалиму повезло: во Франции заболел Людовик IX Святой. Он принимал различные лекарства: ел мел, пил настой из трав и мазал себя медом с солью. Но средства эти не помогали. Осталось последнее, сильнейшее средство – крестовый поход. Людовик дал обед предпринять поход, и, действительно, ему на другой же день полегчало. Но из этого похода, дважды повторившегося, решительно ничего не вышло: король умер, а святая земля очутилась в руках у мамелюков; медицина же раз навсегда отвергла крестовые походы как средство от королевских болезней.

В наше время даже самые наглые шарлатаны-доктора не решаются никому предложить это лекарство.

Франция и Англия во второй половине средних веков

В конце Х века французский престол заняла линия Капетингов. Нелегко было этой династии пробиться в люди; в те времена можно было быть королем, но не быть принятым в обществе. Капетинги решили расширить свое дело. Они не стыдились своего королевского достоинства, но не брезговали и другими занятиями: покупали земли, воевали, строили, занимались судебными и общественными делами. Своих бедных родственников выгодно женили и выдавали замуж и в конце концов стали на ноги. Надменные бароны, разумеется, свысока смотрели на это сборище королей и, где могли, обижали их.

Хитрая династия стала играть в социал-демократизм и этим расположила к себе французский народ. Разумеется, полиция стала коситься на династию, но на стороне королей по счастливой случайности было духовенство. Полиции пришлось смириться.

Известен Людовик VI по неделикатному прозванию «Толстый». Ему доктора прописали усиленный моцион, и потому он без устали сражался со своими же баронами. К концу своей жизни он настолько похудел, что умер.

Его сын Людовик VII также был монархистом. Он вступил в брак с принцессою Элеонорою, но скоро развелся с ней. Элеонора была наследницей обширных владений в юго-западной Франции. Она вторично вышла замуж, на этот раз за Генриха Плантагенета, графа Анжуйского. Генриху повезло: он наследовал английскую корону. И вышло, что английский король, владея французскими землями, считался вассалом первого мужа своей жены. Чтобы распутать этот политико-матримониальный узел, началась война, которая окончилась только через сто лет, то есть тогда, когда кости первого мужа и второго мужа и первой жены и их детей и внуков давным-давно истлели в могиле.

Из Капетингов замечателен Людовик IX, он же Святой. Людовик прославился тем, что любил сидеть под дубом. Другие деревья он менее любил. Он реформировал судопроизводство и был так справедлив, что одного бедного барона, повесившего трех человек, приговорил к штрафу. Эта строгая мера повергла в ужас французских баронов, и с тех пор жизнь человеческая вздорожала.

Внук Людовика IX Филипп IV Красивый вступил в борьбу с папой Бонифацием VIII. В Европе очень интересовались вопросом: кто из них кого переотлучит? Оказалось, что победил Филипп; были этим особенно довольны женщины, так как Филипп был красив, а Бонифацию шел восемьдесят шестой год. Папа вскоре умер – как показало медицинское вскрытие – «от стыда и позора» (Иловайский).

Филипп возвел на папский престол Климента V, очень покладистого и послушного наместника Петра на земле. Филипп уговорил папу, что для его здоровья полезнее жить в Авиньоне, чем в Риме. Семьдесят лет подряд папы, поправляя здоровье Климента V (впрочем, давно умершего), прожили в Авиньоне, и это называется почему-то «вавилонским пленением пап». Во время своего спора с Бонифацием Филипп созвал «государственные чины» (etats generaux).

Здесь впервые в совете короля явились горожане – «третье сословие». Это были предки той самой французской интеллигенции, которой впоследствии известный русский писатель Максим Горький плюнул в лицо.

При наследнике Филиппа IV Филиппе Валуа началась знаменитая Столетняя война с Англией, которая в отличие от Тридцатилетней продолжалась ровно сто лет.

Генрих II Плантагенет с большим умом управлял Англией. Так, по крайней мере, утверждают. Немало огорчений приносило ему духовенство. В Англии духовенство, между другими привилегиями, пользовалось также правом не подлежать светскому суду, а также не садиться под дубом или другим каким деревом, как то было во Франции при Людовике Святом. Благочестивые монахи, убив крестьянина, или ограбив дворянина, или обесчестив женщину, или обокрав горожанина, оставались почти безнаказанными. Отсюда народ стал выводить заключение, что жизненное назначение духовенства – это убивать, грабить и воровать, а не молиться. Чтобы искоренить подобное, во всяком случае преувеличенное, мнение, Генрих II стал вмешиваться в церковные дела. Но встретил опасного противника в лице своего прежнего друга, кентерберийского архиепископа Фомы Бекета. Этот Фома прежде, чем сделаться архиепископом, много ел и пил, но когда им сделался – мало ел и мало пил.

После его смерти, в которой был повинен Генрих II (и что он, между прочим, клятвенно отрицал), около гроба стали совершаться чудеса. Оба сына Генриха прославились, каждый по-своему. Первого называли Львиное Сердце, а второго – Иоанн Безземельный. У Ричарда было хоть львиное сердце, а у Иоанна – никакого. Кроме того, у него отняли все земли, и он, таким образом, очень походил на шахматного короля. Английские бароны и горожане вскоре объявили ему шах и мат, заставив подписать «Великую хартию вольностей» (1275 г.). В этой хартии, между прочим, были такие параграфы:

§1. Не могут быть налагаемы новые подати без согласия представителей духовенства и вельмож.

Примечание. Допускаются исключения.

§2. Никакой свободный человек не может быть посажен в тюрьму иначе как по приговору суда.

Примечание. Допускаются исключения.

§3. Подданные получают право силою воспротивиться нарушению законов.

Примечание. Но за это их наказывают по примечанию §2.

При Иоанне Безземельном еще, «слава Богу, не было парламента», но при преемниках его уже, «слава Богу, были и конституция и парламент». Английский парламент составлен по образцу биплана Райта: он состоял из двух палат – верхней и нижней. Значение английского парламента так велико, что до сих пор русские прокуроры разъясняют его многим общественным деятелям, предлагая поразмыслить о нем в одиночестве и на досуге.

«Таким образом, – рассказывает Иловайский, – в Англии и во Франции история королевской власти приняла два противоположных направления. Во Франции короли, соединившись с горожанами, усилили свою власть и потеряли дворянство, в Англии горожане соединились с дворянством и ослабили значение короля». Это совсем как в сказке: пойдешь налево – дворянство потеряешь, пойдешь направо – горожан потеряешь. А останешься на месте – Иловайский о тебе некролог напишет.

В начале Столетней войны французы хвастливо говорили:

– Англичане пороху не выдумают.

Но они выдумали, и в сражении при Креси впервые со стороны англичан в дело пущен был порох. Французы, ошарашенные неожиданностью, бежали.

Вообще вначале французам не повезло. Их били со всех сторон. Против дворянства поднялось сельское население. Произошло страшное восстание, известное под именем «Жакерия». Крестьяне жгли замки и убивали баронов. Одновременно с этим в Париже поднялось торговое и ремесленное сословие. Восстание было скоро подавлено, и с тех пор во всех странах строжайше запрещены всякие бунты и восстания, как в деревнях, так и в городах. Запрещение это сохраняет силу по сей день. С Англией был заключен мир, причем французам удалось перехитрить своих врагов.

– Мы вам вернем короля, а вы нам уплатите столько-то и столько, – предложили англичане.

– Королей у нас достаточно, а денег мало, – ответили французы. – Берите себе короля на здоровье.

И англичане удержали Иоанна Доброго, который им абсолютно ни на что не был нужен. Но он был так добр, что скоро умер.

При сыне его Карле Мудром дела французов улучшились. Выгодно сбыв своего отца англичанам, Карл этим поправил государственный бюджет. Кроме того, под рукой случился рыцарь Бертрэн Дюгеклен, который, по причине своего безобразия, был очень храбр и вернул Франции почти все юго-западные провинции.

Сын Мудрого оказался сумасшедшим, однако не настолько, чтобы не иметь детей. При его сыне Карле VII появилась удивительная личность, которая до сих пор не перестает провоцировать актрис и даже актеров (впрочем, только русских), подстрекая их на подвиг; это – Жанна д'Арк.

Франция находилась на краю гибели, а Жанна д'Арк сидела под дубом. Но она там никого не судила, а только мечтала. Город Орлеан был осажден англичанами, и покойная Благочестивая Екатерина и Маргарита, следившие за внешней политикой, четыре года подряд толковали Жанне, что они помогут ей спасти Францию – по два года на каждую покойницу. Но родители Жанны и слышать не хотели, чтобы дочь в подобном обществе пошла на Орлеан. Это были люди невежественные, не читавшие истории и потому не знавшие, чем закончится этот поход. Наконец покойные благочестивицы так пристали к Жанне, что она без спроса ушла к парикмахеру. Это был добрый человек и патриот. Он в долг отрезал ей волосы и даже достал ей мужское платье. Впрочем, прекрасные волосы Жанны он потом с выгодой продал одной немолодой даме, нуждавшейся в накладке.

Жанна отправилась в замок Шинон, где в то время находился король. Она просила вверить ей отряд. Но двор, вместо того чтобы немедленно удовлетворить ее просьбу, стал донимать ее экзаменом по богословию. Бедная девушка, как выяснилось, больше всего в жизни терпела от экзаменов. Часть епископов и богословов уже готовы были назначить ей переэкзаменовку на осень, но король сжалился над Жанной и дал отряд воинов.

Жанна с белым знаменем в руках пробралась в Орлеан, воодушевила французов, и англичане были отбиты. По этому поводу даже написаны стихи, которые все хвалят и никто не читает. Жанна считала свою миссию оконченной. Боясь возможности повторения экзаменов, она хотела удалиться в деревню. Но по настоянию короля осталась в войске. Это был очень неосторожный шаг. Начались неудачи. Она повела войско на Париж, но нападение было неудачно, она была ранена и попалась в руки англичан. Здесь оправдались ее самые мрачные предчувствия: ее действительно стали экзаменовать!

– Любит ли праведная Маргарита англичан? А праведная Екатерина? А Господь Бог? Бедную Жанну д'Арк срезали! О переэкзаменовке не могло быть и речи. Англичане решили сжечь ее на площади. Но ее смерть повредила англичанам больше, чем ее жизнь. Французы, и без того ненавидевшие своих врагов, понатужились и стали их еще больше ненавидеть. Борьба продолжалась до 1456 года и окончилась изгнанием англичан из Франции.

Карл VII, герой, о судьбе которого заботились две давно умершие праведницы – Екатерина и Маргарита, тот, ради которого Жанна д'Арк пожертвовала своими волосами и жизнью, оказался самым обыкновенным, заурядным, толстым, вялым и ленивым человеком. Он скоро сообразил, что ждать каждый раз помощи от праведниц не совсем благоразумно, а лучше завести собственное постоянное войско. Увы, с первого же дня своего существования это регулярное войско стало называться «жандармами»! Вот какие неожиданные последствия имел романтический подвиг прекрасной Жанны д'Арк.

Сын этого первого шефа жандармов, Людовик XI, был большой оригинал. К феодалам он испытывал нечто вроде идиосинкразии, преследуя их где и как мог. Смирнейших из них он не подпускал ко двору. Его лучшими друзьями были цирюльник и палач. В последние годы своей жизни он превратился в маньяка. Жил среди болот и лесов в укрепленном замке, занимаясь тем, что мучился угрызениями совести. Ему мерещились заговоры и бунты. Он держал целую армию шпионов, и азефы того времени хорошо наживались. Чтобы скрыть свое болезненное состояние, он посылал покупать дорогих собак, львов и коней: пусть-де говорят, что король интересуется охотой. При нем состояли какие-то подозрительные астрологи, спириты, маги… Однако при нем же впервые завелась правильная почта, он заботился о судопроизводстве и о шоссейных дорогах, почему-то сближая эти два понятия.

Между тем в Англии вспыхнули жестокие междоусобия; причиной этому было то, что у одной стороны воюющих в гербе находилась алая роза, а у другой белая. Война Алой и Белой розы имела целью уменьшить число представителей королевского дома и феодального дворянства, а уцелевших – разорить. Цель эта, после долгих эволюций, была блестяще достигнута. Особенно много пришлось повозиться с добродушным королем Генрихом VI. Его добродушие и незлобивость были так велики, что он не обижался, когда его свергали с престола. Он только отряхивался и опять усаживался на трон. Ему никак не могли втолковать, что в порядочной истории так не поступают, и его друг, граф Варвик, недоуменно пожимая плечами, возвращал ему корону Англии. Этот Варвик вообще занимался тем, что приискивал короны желающим, за что его прозвали «Kingsmaker», что значит «делатель королей». Он даже готовился заказать особую вывеску, на которой был изображен господин в королевском одеянии с двумя розами в руках – белой и алой – и внизу подпись: «Сих дел мастер. Вход рядом, через акушерку».

Но вывеска эта не увидела света, так как граф был убит, сражаясь за одного из своих протеже.

Борьба шотландцев с англичанами за свою независимость происходила мелким шрифтом и имела непосредственной целью дать материал одному английскому драматургу, который, по мнению таких авторитетов, как Лев Толстой и Бернард Шоу, лишен был всякого дарования. Драматург этот писал стихами, но не имел никакой фантазии, и поэтому английские и шотландские короли и полководцы Ричард II, Ричард III, Макбет и другие должны были прийти ему на помощь. Полагают, что этого драматурга звали Вильям Шекспир. В русских провинциальных театрах его почтительно называют Василий Иванович и в бенефис заезжего трагика любознательная публика его громко вызывает.