Текст книги "Три кольца, или Тест на устойчивость"

Никита почувствовал, что сегодняшний день пора кончать. На сегодня он уже иссяк, у него нет сил даже страдать от своей никчемности. На секунду ему вдруг стало хорошо, как человеку, которому нечего терять. Пусть все проблемы остаются в прошедшем дне, а он, Никита, спасется от них бегством. Погрузится в сон, и они его не догонят!

И вдруг он вспомнил, что должен еще что-то сделать, прежде чем отпустить себя на ночной отдых. Какое-то у него еще есть невыполненное обязательство… Ах да! Доктор Сергей Григорьевич велел ему считать все услышанные на улице ругательства и рассчитываться за них сказками Марусе и Лизе. До чего же не хочется вставать сейчас с места, вновь выходить из спальни в столовую, на яркий свет и новые труды… Но ничего не поделаешь. Врач прав – нужно хотя бы частично восстанавливать в мире баланс злых и добрых слов. Это Никита с трудом, но все-таки может.

Сестренки уже помирились; сидели, обнявшись, в углу дивана, исплакавшиеся и надутые. Было видно, что теперь их негодование направлено не друг на дружку, а на внешний мир, не исполняющий их желаний. Но сейчас Никита расскажет сказку, и это покроет все отрицательные эмоции. Сестренки любят, когда он им рассказывает…

– Идите слушать сказку! – почти весело позвал Никита. Лиза стала вылезать из угла, но Маруся вдруг обхватила ее за шею и зашептала что-то на ухо. Когда они вновь повернулись к Никите, их мордашки были высокомерно замкнутые:

– Ты ничего не можешь рассказать, – заявила малютка Лиза. – Потому что ты дурак…

– Ну и неправильно, – дернула ее за руку Маруся. – Всегда ты напутаешь, Лизка! Не дурак, а сумасшедший! Сколько раз тебе повторять – су-ма-сшед-ший!

Никита хотел сказать им, чтоб никогда больше так не говорили, что это ему очень обидно и к тому же совсем неправильно: у него просто депрессия, а сознание не помутнено, действительность воспринимается адекватно. Но вместо объяснения он бегом вернулся в спальню, грудью упал на кровать и прикусил зубами край подушки. Одним из свойств депрессии является то, что страдающий ею человек не может плакать, даже когда ему очень хочется.

8

Сын дождался Сергея Григорьевича, который все-таки слегка опоздал. Он стоял на лестничной клетке, подпирая спиной подоконник, и задумчиво глядел на уходящие вверх ступени. Его взгляд казался сейчас более мягким, чем при их прежних свиданиях.

– Как хорошо, что ты меня подождал!

– Я же знаю, что ты с работы. Там всякое бывает, – слегка улыбнулся Сережик. – Могли и задержать.

Окрыленный Сергей Григорьевич засуетился, загремел ключами, отпирая входную дверь. Он хотел поухаживать за сыном, повесить в передней его плащ, кепку. Но Сережик ему не дал. Тогда Сергей Григорьевич побежал на кухню ставить чайник. Эх, не хватило ни ума ни времени купить по дороге что-нибудь сладкое!

Наконец они сидели друг против друга за столом, на котором красовались тяжелые фарфоровые кружки с фамильными гербами. Из них пили чай в торжественных случаях, еще со времен родителей Сергея Григорьевича. Сережик тоже должен был помнить эти кружки, ведь он воспитывался в том же доме, теми же людьми. Пожалуй, это и есть сейчас самый крепкий мост между ними – общее воспитание, незримо присутствующие рядом отца и мамочка, они же дедушка-бабушка. Ну и, конечно, родная кровь, и общая принадлежность к сильному полу – Сергей Григорьевич все более укреплялся в мысли, что мальчику понадобился именно мужской совет.

– Видишь ли, отец… У меня тут сложились некоторые обстоятельства…

– Говори все как есть, – предложил Сергей Григорьевич.

– Да ничего особенного… Хотя как сказать! Тебе известно, что я человек холостой.…

– Известно, – с некоторой настороженностью согласился Сергей Григорьевич. Вопрос требовал тонкого подхода − Сережику было уже чуть больше тридцати лет. Конечно, он затянул с женитьбой, и надо только радоваться, если что-то наметилось… Однако тон разговора заставил насторожиться: на свадьбу приглашают не столь кислым голосом, да и лицо при этом бывает другое.

– В общем, тут одна от меня забеременела. Она хочет, чтоб я женился, а я не хочу.

– Почему же? По возрасту тебе пора. И раз уж она ждет от тебя ребенка…

– Потому что мы с ней не пара! – перебил Сережик. – Она нездешняя, гастарбайтер из СНГ. И вообще… Даже если б она была коренная москвичка с отдельной квартирой и ученой степенью в придачу, я б и тогда на ней не женился!

– Что она – наркоманка? Пьющая? – испугался Сергей Григорьевич.

– Вот это ни в коем случае. Она себя ценит – зачем ей в канаве подыхать?

– Абсолютно правильная постановка вопроса, – одобрил Сергей Григорьевич. – Значит, пороков в ней нет. Как женщина она тебе тоже нравится, судя по вашим отношениям…

– Она собой ничего. Только нос длинноват, как у птицы, но в целом это даже пикантно. Короче, внешность вполне проходная…

– Может быть, тебя коробит ее недостаточный интеллект?

– Знаешь, отец, она не дурочка, – покачал головой Сережик. – А в некоторых ситуациях выйдет поумней меня. Хотя бы в плане приспособляемости… Если ей что-то надо от человека, она в лепешку расшибется, чтобы с ним поладить!

– Неряха? Грубиянка? Лентяйка? – продолжал допрашивать Сергей Григорьевич.

– Совсем она не неряха. Выглядит так, словно только что из салона красоты. А насчет лени так: может трудиться не разгибаясь, если, конечно, для своей выгоды. – Сережик недобро усмехнулся. – Что касается грубости – опять-таки, зависит от обстоятельств. Может быть вежливой, а может послать так, что мало не покажется. Вот если бы я сейчас привел ее знакомиться, она бы с тобой так говорила, словно у ней мед во рту… медовая пасека…

– Пасека всегда бывает медовой, – заметил Сергей Григорьевич. – А вообще, все это звучит не столь безнадежно, хотя лично я не приемлю девушек, которые могут далеко послать. Но тут вступает в силу среда, где вращается эта девушка…

– Среда не при чем. Я мог бы взять за себя продавщицу, даже гастарбайтера. У меня нет социальных предрассудков.

– Тогда методом исключения остается одно: эта девушка не нравятся тебе как человек.

– Она авантюристка, – вскинулся Сережик. – И еще предательница. Меня она пока что не предавала, но это ее человеческий тип. Авантюристка и предательница!

– Вот как! Тогда конечно… Но только зачем же ты… стоило ли вообще иметь с ней дело?

Сын смущенно потупился. Сергей Григорьевич и сам понимал разницу между ничего не значащими отношениями с женщиной и категориями женитьбы, отцовства, выбора своей дальнейшей судьбы. Сережик хотел только ничего не значащих отношений… Ничего-то ничего, но ведь эта особа беременна! Значит, будущий внук Сергея Григорьевича уже стоит за кулисами жизни, готовясь к выходу на сцену. Но получится ли?

– А эта беременность настоящая? – уточнил он на всякий случай.

Сережик развел руками:

– Живота пока не заметно, но ее тошнит по утрам. Это я сам видел. Кроме того, она говорит, что была в консультации. Хотя верить ей надо с оглядкой – при случае любую справку представит, и врачу взятку даст…

– Но если это так… Может быть, у нее вовсе не твой ребенок! – взволнованный данной характеристикой, испугался Сергей Григорьевич. Он хотел помочь своему внуку шагнуть на сцену, готов был протянуть ему руку. Но только чтоб это был действительно его внук.

– Вряд ли ребенок чужой. Видишь ли, отец, я приходил к ней часто… почти каждый вечер приходил и оставался на ночь. А с утра они весь день на работе, эти продавщицы. Там им некогда юбки задирать…

Сергей Григорьевич поморщился: ему, как потомственному интеллигенту, не понравился оборот насчет юбок. Но характерно, что Сережик именно его употребил – значит, само упоминание об этой женщине настраивает сына на грубый лад. Никакой нежности, одно презрение. Безусловно, счастливый брак на этом не выстроишь…

– В общем, ребенок, скорее всего, мой. Но она сказала, что не будет рожать, если я на ней не женюсь. И поскольку я не женюсь…

Вот теперь все встало на свои места. Сергей Григорьевич понял, что именно угнетает сына – воспитанный дедом с бабкой и уже шагнувший за тридцать лет, Сережик жалел своего еще не родившегося ребенка. Он пришел к отцу за моральной поддержкой, за тем, чтобы разделить ответственность. И сейчас ждет от Сергея Григорьевича одобрения в уже принятом решении: мол, какой там ребенок, бросай эту бабу и ищи подходящую себе невесту! Будет другой ребенок, а первому, значит, не суждено… Если бы сын пришел с этим к Нелке, еще неизвестно, как бы повернулось. А мужчине с мужчиной проще, тут обойдется без излишней сентиментальности. Но вот как раз ее-то и чувствовал сейчас в себе Сергей Григорьевич. Значит, другой ребенок – пожалуйста, милости просим в жизнь, а первого – под нож? Ведь и он тоже из рода Савицких, несет в себе частицы отца, мамочки, их с Нелкой, Сережика…

– Если я не женюсь, она просит денег на аборт, – добавил сын. – Большую сумму.

– Разве это дорого стоит?

– Смотря где оперироваться. Сейчас есть такие клиники, там тебе температуру померят, и уже уйдешь с пустым кошельком. Но деньги я мог бы достать, не в этом дело…

– Знаешь что? Мы дадим ей денег, только не на аборт. Пусть рожает, а мы обязуемся систематически помогать – материально и в смысле быта. Нянчить, гулять и прочее.

– Значит, тебя не смущает, что ребенку придется расти без отца? – прищурился Сережик.

– Почему же? Я как раз сказал, что отец должен участвовать в его жизни! Ты будешь приходить к нему не реже чем раз в неделю, по воскресеньям…

– А тебе не кажется, что этого, при нормальном порядке вещей, недостаточно? – Сын явно намекал на собственную биографию. Возможно, он утомился от безвыходности своих проблем и теперь хотел разрядиться, упрекая отца. В их сегодняшней беседе впервые зазвучала резкая нота.

– Не будем сейчас об этом. Или ты считаешь, аборт более отвечает интересам ребенка? – стараясь говорить ровным голосом, спросил Сергей Григорьевич.

– Если сделать аборт, этого ребенка вообще не будет, так же как и всех его интересов!

– Не знаю, не знаю… Есть мнение, что зародыш во чреве матери уже является личностью. У него имеются чувства и мысли, точнее, неосознанное понимание происходящего. На уровне ощущений…

– Да ты что, отец? – Сережик стал выглядеть испуганным: очевидно, это были его собственные скрытые опасенья, которые он хотел в себе заглушить. – Что ты говоришь? Ведь этот зародыш не больше точки! Какое у точки может быть понимание, даже и неосознанное?!

– Вроде бы никакого… Но вдруг существует некий умственный зигзаг, вроде принципа рулетки…

– Какого еще принципа? – подозрительно переспросил Сережик.

– Если рулетка распрямится, она покроет собой большие расстояния, а до тех пор умещается в маленькой коробочке. Вот так и в ребенке уже все есть – потенциально… Качественно он уже человек, а количество необходимых клеток доберет в свое время, и наряду с этим будет происходить его дальнейшее развитие.

– Почему же тогда многие женщины спокойно ложатся в клинику, а многие мужчины их туда спокойно провожают? Что мы с тобой, умней всех?

– Насколько я знаю, в восьмидесяти процентах стран мира аборты запрещены. Но именно самые развитые, самые, так сказать, цивилизованные страны попадают в другие двадцать процентов. Вот тебе обратная сторона прогресса, – развел руками Сергей Григорьевич.

– Выходит, прогресс на моей стороне! Он не признает аборт убийством!

– Если тебя это утешает…

Но Сережика это утешало лишь отчасти. Возможно, прежде он сам приводил себе доводы Сергея Григорьевича, несмотря на то, что представлял сейчас в споре противоположенную сторону. В конце концов, его тоже воспитывали отец и мамочка, а уж они-то должны были лечь костьми, лишь бы не допустить ликвидации еще не родившегося младенца. По их мнению, это было равно убийству. Когда-то давно Сергей Григорьевич коснулся при них этой темы и получил в ответ заверение, что душа ребенка, уничтоженного в утробе матери, не может попасть в рай, поскольку он еще не крещеный!

– Я ничего не утверждаю, – пожалел сына Сергей Григорьевич. – Но давай рассуждать вместе. Всякий вопрос подразумевает два решения – «да» и «нет», верно? Так вот в данном случае эти «да» и «нет», на мой взгляд, изначально неравноценны.

– Почему?

– Потому что если зародыш ребенка не является человеком, то ошибиться не страшно. Не стал, так станет, когда мать выносит его и родит. А вот ошибиться в другую сторону…

– Ну и что же мне теперь делать? – после паузы спросил Сережик. – Ведь она поставила условие: либо я женюсь, либо даю ей деньги… на аборт! – Последнее слово он теперь выговаривал с некоторым испугом.

– Предложи третий вариант: пусть рожает, а мы берем на себя обязательства в отношении ребенка. Можно оформить нотариально, – предложил Сергей Григорьевич.

– Да уж, с ней без нотариуса не обойдешься, – проворчал Сережик. – А денег она запросит столько, что всю жизнь потом будешь спину гнуть.

– Можно поторговаться, но все-таки это лучший выход. Другого, во всяком случае, не вижу.

На этом их разговор закончился. Сережик допил остывший чай и стал собираться домой. Оказывается, они проговорили не один час, и теперь тему следовало временно закрыть, хотя бы для того, чтобы потом вернуться к ней на свежую голову. Прощаясь, Сережик обещал вскоре позвонить и вообще держать отца в курсе событий.

Проводив дорогого гостя, Сергей Григорьевич спохватился, что за всеми волнениями сегодняшнего вечера совершенно забыл свою собственную проблему. Вспомнить о ней было в высшей степени неприятно. Вот он предлагает Сергею помощь в воспитании малыша, собирается ставить внука на ноги, а сам, можно сказать, без пяти минут сумасшедший. Эти одинаковые кольца, которые он видит на пальцах у разных женщин…

Галлюцинации сопровождают многие психические расстройства, и каждое из них – серьезное; кому и знать об этом, как не ему. Все-таки Сергей Григорьевич решил вызвать в диспансер пациенток, на которых он замечает эти кольца. Поговорить еще раз, расспросить… Пока их три: Даша, Маргарита, Марина Кирилловна. Пожалуй, он начнет с Даши.

9

На следующий день девушка пришла в диспансер. Он в первую очередь посмотрел ей на руки. Кольца не было. Но это дела не меняло: ведь одно из свойств галлюцинации как раз в том, что сейчас она есть, а сейчас пропала. Сегодня Сергей Григорьевич не видит кольца, а завтра может увидеть опять – при том, что на самом деле этого кольца не существует в природе.

И все-таки остается малюсенькая надежда, один шанс из ста, что кольца настоящие. Допустим, все три женщины, недавно побывавшие у него на приеме, наделены одним вкусом по части украшений… Но даже если так, каким образом Даша и Марина Кирилловна могли достать эти кольца? Ведь Маргарита сказала, что привезла свое с русского севера…

– Как вы себя чувствуете, Даша? – спросил он, стараясь говорить бодрым голосом.

– Знаете, лучше! Больше не рыдала как тогда. И справку отдала, спасибо вам, доктор!

– Не за что, я ведь вас совсем не лечил. Так и подумал, что это просто эпизод, не более того. Бывает, постоянные эмоциональные нагрузки как бы образуют в человеке затор и нужна разрядка…

На Дашино улыбавшееся лицо вдруг набежала тень, она подвинулась ближе к Сергею Григорьевичу и сбивчиво заговорила:

– Знаете, вам я расскажу. Можно вам рассказать? У меня есть друг, Олег, ну, вместо мужа… Я вам про него уже говорила. Так вот он… – Дашин голос пресекся, нижняя губа дрогнула – ей опять захотелось плакать.

Сергей Григорьевич выслушал не такую уж редкую историю о том, как ведет себя мелкий пакостник Олежка, нахально паразитирующий на женской привязанности. Есть такие типы, уверятся, что их любят – и давай изводить любящее существо, уязвимое именно в силу своей привязанности. По малости это присуще многим, особенно гордым девушкам, которые хотят, чтобы в их честь совершались подвиги, избалованным женщинам, стремящимся стяжать право казнить и миловать мужчину. А при переходе количества в качество получается один из видов садизма, что, возможно, имело место в данном случае. Даша изводилась от каждого жестокого слова, каждого признака равнодушия либо пренебрежения. А так называемый друг, похоже, специально выводил ее из себя, забавляясь ее отчаянием. Ей давно следовало расстаться с ним, но мешало глубокое чувство. Как говорится, любовь зла…

– … вот потому я и в Поморье поехала одна, без Олега… после той ссоры! Но только вышло, что опять сама себя наказала, каждый день будто на иголках: как он там, что?… Вот и получился отдых, после которого надо потом в себя приходить. Наверное, я и ревела тогда от этого, очень уж нервы расшатались…

– Вполне возможно. Это бывает, что стресс копится внутри и потом вырывается, как фонтан, без всякой видимой причины… Постойте – так вы отдыхали в Поморье? – вдруг спросил он, словно очнувшись.

– Да, летом. Я же вам говорю: поехала одна, без Олежки…

– Я понял, понял… – Сергей Григорьевич аж заерзал на месте, так ему не терпелось задать конкретный вопрос. – Простите, Даша, а у вас есть поморское колечко из кости? Вроде я его видел прежде у вас на руке?

– Ну да. Я как раз и привезла его оттуда, где отдыхала. – Даша была удивлена поворотом темы, но отвечала без переспросов. Вообще она была девушка, с которой легко иметь дело. Такие тоже подчас выпадают на долю психиатров, хотя и не часто.

– А где же оно сейчас? – спросил окрыленный, но еще боящийся верить в удачу Сергей Григорьевич.

– Дома. Я его пока не ношу… – По лицу Даши снова скользнула тень. – Олег мне вчера говорит: в тебе только и есть хорошего, что это колечко. Оно ему сразу понравилось, как только я привезла. А мне вчера так обидно стало: если, говорю, больше ничего хорошего во мне нет, так пускай я буду совсем плохая. Сняла кольцо и спрятала. Только на это меня и хватило…

Таким образом, разговор снова свернул к Олежке. Возликовавший в душе Сергей Григорьевич заставил себя сосредоточиться на проблемах Даши и дал ей несколько психологических советов. Так сказать, из раздела общения со сложным спутником жизни. Однако сам он не был уверен в их эффективности – как ни опекай девочка своего Олега, как ни старайся исполнять любые его желания, все равно из этого ничего не выйдет. «Осел останется ослом, хотя осыпь его звезда́ми», – любил цитировать в подобных случаях отец Сергея Григорьевича. Кажется, это стихи Державина. Пакостник Олежка бунтовал не потому, что его не устраивало в жизни нечто конкретное, а исключительно из желания трепать нервы любящей женщине. Ему следовало не угождать, а ставить его на место. Но он был несоизмеримо сильнее Даши именно потому, что совершенно ее не любил. А она со своей великой любовью оказывалась незащищенной, словно безоружный солдат перед ползущим на него танком.

Сергею Григорьевичу следовало работать с этой девушкой, воздействуя на ее мироощущение. Когда ее волевой потенциал возрастет до уровня решительных действий, вот тогда-то шакал Олежка и подожмет хвост. Потому что при всех прочих Даша кормит его и поит, позволяет не работать, жить в ее квартире и вообще делать все, что ему захочется. Где еще парень найдет такую лафу?

– Значит, договорились, Дашенька? Вы будете приходить ко мне раз в неделю, может быть, два раза. Тогда мы с вами все не спеша обсудим и выработаем план действий…

Девочка ушла просто сияющая, а его самого вновь захлестнула радость собственного благополучия. Прямо хоть в пляс пускайся: кольца действительно существуют, что у Даши, что у Маргариты! И обе привезли их с севера! Значит, он не подвержен галлюцинациям!

Правда, оставалась еще Марина Кирилловна. Каким-то образом к ней тоже попало подобное кольцо, и следовало срочно выяснить, каким. Но в данный момент учительница наверняка была на работе. Он решил позвонить туда, не объясняя, что звонят из психоневрологического диспансера. А то у нее могут возникнуть неприятности. Но если дождаться вечера и позвонить ей домой, прийти она сможет только завтра. А ждать до завтра у него не хватало терпения. В карте было записано место работы: школа номер такая-то. Он узнал по справочному телефон и набрал номер.

– Добрый день, школа, – отозвалась секретарша, судя по голосу, молодая девушка.

– Добрый день. Я хотел бы поговорить с Мариной Кирилловной, учительницей истории.

– А кто ее просит? – сбился с официального тона девичий голосок. – Она сейчас на уроке.

– Будьте добры, позовите ее ненадолго…

– А кто…

По привычке он чуть не брякнул «Из диспансера», но вовремя спохватился. Собственная радость иногда делает человека эгоистом, начисто забывающим интересы других.

– Знакомый, – вдруг сказал он с мужской твердостью в голосе, позволяющей истолковать этот слово определенным образом.

С какой стати он позволил себе такую вольность? Может быть, распирающее его изнутри ликование вылилась в потребность озорства, желания слегка ошарашить эту милую девушку – вот, мол, знакомые звонят не только таким молоденьким, как ты. А может быть, это озорство шло еще дальше. Кажется, ему вдруг захотелось взволновать таким образом саму Марину Кирилловну – ведь тоже еще интересная женщина, рано отказываться от определенных радостей жизни. Хотя она-то как раз отказывается; достаточно на нее посмотреть, чтобы это понять.

– Знакомый? – заинтересованно ахнула собеседница.

– Ну да. Можете сказать – Сергей Григорьевич…

– Хорошо, я ее сейчас найду!

Пока длилась пауза, Сергей Григорьевич легонько усмехался на самого себя – вот уже и репутацию учительнице испортил. Впрочем, испортил ли? Судя по тому, как восприняла его звонок секретарша, данное обстоятельство пойдет ей только на пользу. Пусть общественное мнение считает, что Марина Кирилловна пользуется мужским вниманием: тогда, глядишь, и другие станут поглядывать в ее сторону. Есть же у них в школе какие-то мужчины…

– Сергей Григорьевич? – раздался в трубке удивленный женский голос.

– Здравствуйте, Марина Кирилловна. Простите, что позвонил вам на работу, и не волнуйтесь. Я только хотел спросить: не могли бы вы после занятий ко мне зайти?

– Могу, но хоть намекните – по какой причине…

– Абсолютно нет повода для беспокойства! Скажем так: это нужно мне, а не вам. Своим приходом вы поможете мне решить одну проблему…

– Буду рада, если смогу помочь. Только у меня не получится прийти рано. Мне нужно быть в школе до шести, потом еще доехать…

– Сегодня я не тороплюсь, Марина Кирилловна. Буду ждать столько, сколько потребуется. Значит, договорились? Благодарю вас, и до встречи!

Весь остаток дня он находился в приподнятом состоянии духа: еще бы, ведь так приятно ждать последнего, практически гарантированного подтверждения того, что ты не сошел с ума! После шести часов диспансер затих. Сергей Григорьевич усмехнулся, вспомнив, как совсем недавно принимал в схожей обстановке Маргариту. Оставалось надеяться, что на этот раз никто не бросится его душить – во-первых, по теории вероятности, а во-вторых, личность Марины Кирилловны давала некоторые гарантии. Она человек благородного труда, положительный и справедливый. Вообще хороший человек. А хорошие люди должны идти друг другу навстречу, помогать в жизни. Он не поставил учительницу на учет, она по первой просьбе спешит участвовать в его проблемах… Все правильно, все как следует быть…

Она пришла в половине седьмого. Он приготовился встретить волевую, собранную учительницу, а увидел внутренне поникшую женщину, прилагающую все старания к тому, чтобы скрыть свое состояние. Неужели она все еще боится постановки на диспансерный учет? Или ее самочувствие за это время ухудшилось?

– Ну как, Марина Кирилловна? Зайцы-комары больше не беспокоят? – осторожно пощупал он больную тему.

Она постаралась в ответ улыбнуться, но улыбка вышла натянутой:

– Честно сказать, бывает. Проскальзывает в речи что-нибудь странное…

– А сами замечаете, когда проскальзывает?

– Нет, я не замечаю. Ученики потом говорят.

Она вздохнула и сложила ладони на коленях – своеобразный жест смиренного огорчения. Он сразу увидел у нее пальце то самое кольцо, костяное с резным узором. И решил спросить напрямую. Почему-то ему верилось, что с ней, как и с Дашей, можно обойтись без дальних подходов:

– Простите, вы отдыхали летом в Поморье?

– Да, – несколько удивившись, подтвердила она. − Откуда вы знаете?

– Можно узнать, где именно?

– В пансионате «Белые ночи».

– А в каком месяце вы там были? – Сергей Григорьевич хотел сопоставить, совпала ли ее смена с Дашиной и Маргаритиной, то есть знакомы ли его дамы между собой. Он уже знал, что Маргарита посещала «Белые ночи» в июне, а Даша – в августе.

– С середины июля двенадцать дней. У меня была путевка на половину срока.

– Понятно. – Значит, друг с другом они там не встречались. – А скажите, это кольцо… вот которое у вас сейчас на руке…

– Я привезла его как раз оттуда. Сувенир на память…

– Но где вы его взяли?

– Один человек приносил в пансионат свои поделки, – повторила Марина Кирилловна уже дважды рассказанное Сергею Григорьевичу, Дашей и Маргаритой. – Местный житель, помор. Они, знаете, издавна этим занимаются, режут по кости…

– То есть занимались, – с тонкой улыбкой поправил он учительницу истории. – Сейчас, вероятно, далеко не каждый из поморов…

– А как же тогда преемственность? – со слабой улыбкой парировала она. – Конечно, не каждый… Но этот и был особенный. В нем чувствовалось что-то фольклорное. И еще, знаете…

– Продолжайте, – попросил Сергей Григорьевич.

– Если вы им интересуетесь, вам надо знать. Он выглядел не вполне нормальным. Как бы из числа ваших потенциальных пациентов…

– Дурачок, что ли?

– Не то чтобы совсем – этот человек достаточно ориентирован в жизни. Но в то же время что-то такое в глазах…

– Понимаю, – кивнул Сергей Григорьевич. – Глаза – зеркало души, то бишь психеи. По-русски психики. И что, этот господин где-нибудь работал или только изделия свои продавал?

– Кажется, он работал в пансионате, на какой-то технической должности. Но думаю, что еще больше денег добывал своими поделками. Ведь они вправду талантливы. Вы посмотрите на резьбу: то ли ветки переплетаются, то ли волны плещут, то ли водоросли под водой колышутся…

– То ли змеиная свадьба, – шутя продолжал Сергей Григорьевич, все еще во власти того прекрасного настроения, когда после счастливо миновавшей опасности хочется взахлеб радоваться жизни. Когда же и радоваться, как не теперь, когда выяснилось, что вся история с кольцами оказалась просто-напросто совпадением!

– Может быть, и так. Но все равно кольцо удивительное, – не согласилась собеседница и покрутила резной ободок на пальце. – Я ношу его как обручальное, – вдруг добавила она, опустив глаза, словно продолжая рассматривать узоры.

– Что—о?! – изумился Сергей Григорьевич. – Как это обручальное? С кем, позвольте спросить? С мастером-дурачком, который его сделал?

– Нет, конечно. Само собой, не с ним, – Марина Кирилловна чуть усмехнулась, слегка пригладила юбку, переложила с места на место сумочку – все это для того, чтобы скрыть смущение. – С северным краем, с самой природой Поморья. Ну, это просто игра у меня такая… шутка…

Сергей Григорьевич смотрел на нее во все глаза. Тысячу раз интересная вещь психология, преподносящая столь неожиданные сюрпризы! Ведь совсем другим человеком представлял он себе эту Марину Кирилловну, а она оказалась тонкой натурой, незащищенной и мечтательной. Надо же, придумала игру, как маленькая. Обручилась колечком с северным краем. Во всем этом было что-то непонятное и вроде не очень умное, но в то же время неистребимо женственное и потому прекрасное. Оказывается, женские мечты проникают сквозь все жизненные перипетии − вот как молодая, слабая на вид травка пробивается сквозь асфальт. Его пациентка, вполне самостоятельный современный человек (иному в школе не ужиться), остается в душе наивной средневековой мечтательницей, склонной к мистицизму. Но такой, наверное, и должна быть настоящая женщина…

– Вы еще что-то хотели у меня спросить? – осторожно прервала она затянувшуюся паузу.

– Нет, благодарю вас, – рассеянно ответил он. – Больше, кажется, ничего. Но мы с вами должны заняться вашим здоровьем. Если позволите, я еще подумаю, чем вам можно помочь, и потом позвоню.

– Если можно, домой, – попросила она, смягчая просьбу извинительной улыбкой.

– А что, пошли пересуды? – твердым голосом осведомился Сергей Григорьевич. Ему вдруг захотелось с пристрастием и подробно рассуждать на эту тему, все определить и расставить на свои места.

– Не то чтобы уже пошли, но начало положено, – с той же улыбкой отозвалась Марина Кирилловна. – Ведь знаете как в школе: все учительницы, весь женский персонал строго следит за личной жизнью каждой из нас. И если кого-то спрашивает мужчина, о котором коллектив до сих пор не знал, это уже, знаете ли, сенсация.

– Так у вас школа или монастырь под надзором матушки-директрисы? – с чувством воскликнул Сергей Григорьевич.

– Для учительниц, возможно, и монастырь. А подростки влюбляются, ссорятся, мирятся… одним словом, делают что хотят…

– Я бы брал с них пример. Им все можно, а учителям ничего нельзя. Даже стоять на диспансерном учете! – пошутил Сергей Григорьевич. – Такая строгость нравов может просто свести с ума!

– Вы правы, поэтому я здесь и нахожусь. – На ее лицо вновь легла печальная тень.

– Мы вас вылечим, – заверил Сергей Григорьевич, не посмев обойтись в этой фразе без множественного числа. Однако поймал себя мысленно на том, что ему бы хотелось говорить о ней лично, именно о ней, в единственном числе.

Оставшись один, он подвел итоги. Во-первых, с ним все в порядке: нет никаких галлюцинаций, поскольку кольца существуют на самом деле. Во-вторых, на свете, оказывается, не перевелись еще женщины, совмещающие в себе средневековье и современность. В-третьих, надо было помочь одной такой Евиной дочери с профессиональных позиций, да и с человеческих тоже… в общем, необходимо помочь. И тут он впервые осознал, что ситуация складывается крайне необычно. Она заслуживала внимательного анализа: три совершенно разных по характеру женщины, никогда прежде не обращавшихся к психиатру, отдыхали летом в одном и том же пансионате. Каждая из них привезла с собой сувенир: резное кольцо из кости, сделанное местным умельцем. А после этого у всех троих начались психические проблемы, у каждой свои.

С этими мыслями Сергей Григорьевич шел домой, готовил себе ужин, смотрел, не вникая в суть, вечерние новости. Даже вопросы, связанные с собственным сыном, словно бы отодвинулись в сознании на второй план. Три кольца не давали ему покоя. Но перед сном, в последний момент между забытьем и действительностью, смешалось все, волновавшее Сергея Григорьевича в последние дни. Сережик приводил женщину с большим животом, у которой из-под платья падала подушка – пустой номер, никакого ребенка. «Она ненормальная? – с легким акцентом спрашивал Руслан Маратович, до которого удалось наконец дозвониться. – Это Маргарита ненормальная, да? С головой у ней не в порядке? Да она просто ведьма!» «Надо сходить в церковь», – сказал Никита, а оказавшиеся рядом отец и мамочка одобрительно закивали. Следом вошла Марина с вытянутой рукой и, указывая на свое кольцо, объявила: «Это обручальное!»