Текст книги "Ленни Голд в поисках самого себя. Агни"

– Ничего, спи, Лоло, спи, дорогой. Я потом все равно у тебя все повыспрашиваю.

Они переночевали, и с утра двинулись в Австрию, переправившись по мосту через по-летнему ленивую, разморенную жарким летом реку.

На этот раз чивани огласила цель поездки. Ею был Зальцбург, родина великого Моцарта.

Зальцбург

Зальцбург оказался небольшим, но очень красивым городком, разделенным рекой на две части – старый и новый город. О его красоте и значимости несколько сот лет заботился не один правитель-архиепископ.

Но чивани хотела не столько продемонстрировать достопримечательности, сколько прямо-таки жаждала окунуть своего ученика в свет обожаемого ею Моцарта, а после этого показать менее приятное: связь между алкоголем и одержимостью.

– Запомни, дорогой, чтобы внимание было чистым, твоя печень должна быть здоровой. Употребляй в еду только свежие и качественные продукты. Избегай всего, что избыточно: слишком жирного, слишком крепкого, слишком острого, слишком соленого, слишком сладкого, слишком кислого. А самое главное, Лоло, ты ни в коем случае не должен есть гнилое и пить гнилое. А потому след исключить из употребления алкоголь и напрочь забыть о его существовании. Хотя спирт, сам по себе, очень и очень дельное открытие.

Она показала на столпы белого света над двумя местами города:

– Сначала посмотрим, где жил и творил Моцарт, а потом я покажу тебе, как средство для очищения поверхностей и обеззараживания превратилось в инструмент одержимости, не без вмешательства демонических сил, я думаю.

Они начали неспешную экскурсию со старого города на левом берегу реки у подножия горы и немедленно погрузились в очарование старины. Сразу же за мостом начались узкие средневековые улочки, ведущие к маленьким уютным площадям с фонтанами, статуями, римскими мозаиками, клумбами, где на ярко-зеленой траве цветы росли не стихийно, как в природе, а в определенном человеком порядке, высаженные так, что создавали сложный орнамент. Под вывесками с давней историей ютились фамильные магазинчики, лавки и мастерские. Несколько стародавних, до сих пор действующих церквей перекликались мелодичным звоном колоколов.

Чивани затянула Ленни в одну из них. Они устроились на задней скамье, насладились неповторимым светлым, словно воздушным интерьером и отсутствием прихожан, послушали, как кто-то невидимый репетировал «Реквием» Моцарта на великолепном органе, декорированным фигурами музицирующих ангелов. Играли непрофессионально, то быстро, то медленно, вроде как вчитываясь в ноты, все время запинаясь на одном и том же месте. Но как только Ленни и чивани направили на него свое внимание, мелодия выровнялась, плавно перетекла через труднодоступное место и полилась дальше свободно и без затруднений. Чивани закрыла глаза:

– Да… этот реквием… не воплощение скорби, любви и веры, как некоторые любят комментировать. Это прощание с телом, которое одновременно так любило простые человеческие радости и наслаждалось божественными, которое так болело из-за недопонятости и пренебрежения, которое так страдало от погружения в грязь и несчастья, и которое сопротивлялось скоротечности жизни, проявляя непреходящее. Это прощание с эмоциями, которые веселили, и которые давали возможность услышать людям хотя бы слабый всплеск божественного. Это прощание с разумом, который смог так просто втиснуть в маленькие значки на нотной бумаге божественные мелодии, который мог управлять пальцами так, что эти мелодии освобождались и звучали не только для него, но для всех, кто желал их слушать и впитывать, который радовался сам и через музыку давал радость другим.

Чивани, кивнув на скульптуры ангелов, сказала:

– Наверное, они подыгрывали Моцарту, когда никто не видел.

Они послушали реквием еще пару раз, с улыбкой отметили, что исполнение стало намного лучше, и решили двигаться дальше.

Фасады чудесно сохранившихся трехэтажных, слепленных между собой домов времен средневековья казались очень узкими, но на самом деле такими не были, так как продолжались вглубь, образуя внутренние обустроенные пространства для зимних садов, мастерских и лавок. Каждый дворик был маленьким произведением искусства с колоннами, балюстрадами, перголами, арками, цветами в аркадах, каждый со своей неповторимой атмосферой.

Им не понадобилось спрашивать у местных жителей дорогу к дому Моцарта.

Струящийся белый свет вокруг дома призывно манил их к себе. Когда подошли ближе, Ленни даже почудилось, что в свете звучала какая-то легкая, солнечная мелодия. Но когда он окунулся в свет, музыка заполнила каждую его клеточку. Ленни даже перестал дышать, боясь спугнуть ее.

– Это Моцарт создал такую атмосферу, или он изначально жил в ней? Если он жил в свете, в постоянном окружении музыки, он не мог не творить ее. Ему требовалось только записывать ее. А если это он создал такую ауру, то какой же силой он обладал? И вообще, был ли он человеком?

– Да… для посвящения ничего делать не нужно, кроме как отказаться от своего эго и условностей.

Они поднялись по узкой крутой лестнице. Дверь в квартиру, из которой сделали бесплатный городской музей выдающемуся земляку, была открыта. И если до нее была некая подготовка, то сразу за порогом начиналось глубинное погружение в ауру творчества.

Все в семье Моцарта были музыкантами, композиторами и певцами разной степени одаренности. Их посещали друзья музыканты, профессионалы и аматоры, любители музыки, покровители талантов. Здесь всегда сочиняли, музицировали, импровизировали. Эта атмосфера оказалась многократно сильней воздействия аур людей, живших здесь до создания музея, и праздных посетителей после начала его работы.

Затаив дыхание, чивани и Ленни прошли скромную кухоньку. Обошли комнаты с невысокими потолками, с непритязательной обстановкой. Главное место в каждой комнате занимали музыкальные инструменты.

– Ни один предмет здесь не принадлежал самому Моцарту, кроме нот и писем, – произнес Ленни.

– Откуда ты знаешь?

– А ты разве не видишь?

– Нет, а ты видишь?

– Ты забыла, что я человек земли, ведь все вещи, которыми мы пользуемся, сделаны из минералов, растений и животных. У них у всех изначально разный цвет, свет и интенсивность излучения энергетического поля. Они немного меняются, когда человек обрабатывает их. И изменяются сильно, если сделаны дваждырожденным. Тогда предмет начинает еще и светиться. Конечно, звучит странно – свет в свете. Как бы тебе объяснить? Это как красный свет вдруг становится освещенным изнутри. Он остается красным, но… становится более яркий и насыщенный.

– Забавно. Вообще-то те, кто видит ауру вещей, одержимы мертвыми духами. Но ты…

– Хочешь, научу? Мне земля показала.

– Как?

– Ну…

Перед глазами мелькнуло воспоминание. Как он, десятилетний мальчик, по заданию учителя сидел и силился что-то увидеть. Он то выпучивал глаза, то смотрел на все через ресницы, то одним глазом, то другим. И вдруг ласковые руки Бхуми закрыли ему глаза. А когда она их убрала, он начал видеть свет от всего, что его окружало.

– Ты видишь всегда?

– Нет, когда захочу или в опасной ситуации, или в абсолютной темноте.

– Полезное умение, однако. Учи.

– Сейчас. Если Бхуми позволит.

Ленни обратился к ней за разрешением дать увидеть чивани ее энергетические излучения.

– Она велела закрыть тебе глаза.

– Ты мне закроешь или я сама?

– Сама.

Чивани с готовностью узнать что-то совсем новое для себя, закрыла глаза, почувствовала легчайшее прикосновение к своему лицу, будто паутинка, несомая ветром, щекотно скользнула по коже, вызвав желание почесаться.

– Можешь открыть глаза.

– Матерь божья! Как это возможно?

Все вещи в комнате излучали свет, свойственный только своей природе. У предметов из камня один цвет, из растений – другой, из животных – третий. Разные породы и виды отличались лишь оттенками и интенсивностью цвета. Но ни одна не светилась.

Они снова обошли все комнаты. Белый свет изливался только от стопки нот и писем, написанных рукой самого Моцарта и сентиментально перевязанных им красной ленточкой.

– Как удобно. Вот было бы хорошо всегда видеть и цвет, и свет, и духов стихий…

– И мертвых духов, и демонов…

– Теперь я всегда смогу видеть свет предметов или это только на один раз?

– Пока я с тобой. Так сказала Бхуми.

– Ага. Ну ладно. Надеюсь, я еще долго буду получать удовольствие от твоего общества.

– А я от твоего.

Они поулыбались, довольные друг другом.

– Кстати, на другом берегу есть еще одна квартира Моцарта, где он жил несколько лет, пока не переселился в Вену. Пойдем?

– Конечно! Мне нравится находиться в его музыкальной ауре.

В новый город они решили идти пешком, а не нанимать извозчика. По дороге наслаждались архитектурой, чистотой, погодой, общением. Чивани жадно расспрашивала о стихии земли, о способностях, которыми та наделяла своих почитателей.

В доме Моцарта в новом городе комнаты были намного просторнее, светлее и, казалось, прозрачнее, чем в доме, где он родился. И тут главенствовали музыкальные инструменты как предметы, способные передать божественное через музыкальный гений. И тут ничего не касалась рука Моцарта, ничего не было освящено его прикосновением. Только незавершенная копия портрета едва заметно светилась.

– Что-то есть в этом портрете взаправдашнего. Да? Чуть-чуть.

Чивани была очень довольна тем, что видит. Она крутила головой во все стороны, разглядывая предметы глазами с новоприобретенным видением. То раскрывала их широко, то прищуривалась, глядя сквозь ресницы, и предовольно улыбалась. Изредка слышалось:

– Дааа, что сказать? Уважил, так уважил!

А Ленни блаженствовал, купаясь в атмосфере святости, растворяясь в мелодии любви, от которой каждая его клеточка вибрировала ответной любовью.

– Как можно не любить Моцарта? Ведь он сам свет! Даже сейчас, спустя более ста лет, здесь все насыщено его светом. Смотри, здесь написано его рукой: «Чем уродливее жизнь вокруг, тем прекраснее должна быть музыка». Опять и опять я думаю, кем должен быть человек, чтоб его творение пережило его?

Наконец, чивани откликнулась все с той же улыбкой:

– Не богом, точно. Но… связующим звеном между людьми и богом. Между людьми, которым не дано слышать бога, и богом, которому хочется быть услышанным. Я думаю, что такие личности как Моцарт не могут умереть насильственной смертью, только разве, если сами не решат, что хватит с них этой жизни, где никто не хочет их слушать, вернее, слышать, только если полностью пресытятся глупостью людей, или если не найдут хотя бы одного достойного ученика.

– Но у него хотел учиться Бетховен, насколько я помню.

– Он был дваждырожденным. И Моцарт, наверняка, это знал, потому и не стал его учить, а только дал направление.

Чивани перевела разговор, пальцем указав на клавесин, потом на скрипку, спросила:

– Ты играешь?

Ленни отрицательно качнул головой.

– Нет. Мама пыталась меня научить, но я был слишком не музыкальным. Лишь названия нот и знаю.

– Поешь?

– Только в душе.

Они бы еще долго оставались в благословенном месте. Но день начинал клониться к вечеру, а у них было намечена еще одна цель, осуществление которой для чивани было определенно важно.

Как только они вышли из дома, чивани бросила Ленни:

– Ты купи нам в том кафе фирменные конфеты Моцарт-кюгель, а я схожу за фруктами, пока торговцы еще не начали собираться, – и она направилась в направлении рынка.

Ленни остался один на площади. Широко улыбаясь, он крутил во все стороны головой и, прищурившись от солнца, рассматривал все с ненасытным любопытством.

Недалеко от него расположилась на земле гигантская шахматная доска с огромными шахматными фигурами. Возле нее стояли жители города, игроки и болельщики, углубившись в перипетии турнира. Рядом на лавочках тоже играли в шахматы, задумчиво склоняясь над досками, и не обращали ни малейшего внимания, ни на жару, ни на снующих мимо людей, ни на стаи воркующих голубей, безбоязненно расхаживающих под ногами.

Недалеко от площади – пекарня. Она до сих пор работала от старинной, шумной водяной мельницы, над которой возвышалась статуя святого покровителя пекарей. Оттуда веяло ароматом свежеиспеченных булочек с корицей.

За пекарней виднелся небольшой рынок, где продавались цветы, сувениры, мед, продукты, туда отправилась чивани, издалека маяча яркой цыганской одеждой.

Везде было чисто, чинно, благонравно и провинциально флегматично.

Ленни почувствовал, как аппетитный запах булочек разбудил желание их попробовать, но направился к кафе, на которое указала чивани.

Из открытой двери заведения мощным потоком вырывались запахи ароматного кофе, шоколада, орехов, марципана, захватывали и не отпускали, пока разохотившийся посетитель чего-нибудь не попробует.

Как только Ленни ступил на порог, ангел Ленни тотчас же укрыл подопечного крыльями. Через мгновение мальчик понял, почему. Войдя с жары в затененное кафе, он сразу же попал под пристальное внимание красивого молодого человека с тонкими чертами лица. До его прихода тот весело флиртовал с симпатичной, очень стройной девушкой, раскрасневшейся от мужского неравнодушия, одетой в цветастый сарафан на тонких бретельках. Но юноша внезапно потерял к ней всякий интерес, полностью забыв о ее присутствии, только что волнующем его.

Он прямо вонзил взгляд голубых глаз в Ленни, изучающе рассматривая лицо, руки, каждую деталь одежды. Мальчик же чувствовал себя от этого разглядывания одновременно крайне неуютно, но и очень заинтересованно. Радостные впечатления от так замечательно проведенного дня вдруг испарились, а в области солнечного сплетения сразу же появилось чувство опасности.

Но задание, которое надо было выполнить, обязывало к действиям. Ленни осмотрел зал, увидел цель своего прихода – сверкающую витрину со сладостями, и направился к ней, боковым зрением ловя легкое движение поворота головы внезапно появившегося пристального наблюдателя. Тот неотрывно проводил его взглядом до стойки с продавцом.

Девушка, заметив полное отсутствие интереса к своей особе и слишком явную заинтересованность совсем юным симпатичным парнишкой, разочарованно что-то прошептала, презрительно скривив ярко накрашенные губы, и тихонько отошла в сторону.

Молодой человек этого даже не заметил, не спуская глаз с Ленни, который уже покупал, заказанные чивани конфеты. Потом он стремительно встал из-за столика и решительно двинулся к мальчику, небрежно положил руку на витрину, облокотившись на нее.

– Мы где-то встречались? – Голубые, прозрачные глаза с расширенными зрачками скользили по лицу Ленни, рассматривая каждую черточку уже вблизи. Мягкая легкая рука с длинными пальцами легла поверх руки Ленни, протянутой забрать сдачу. Сжала неожиданно сильно, не давая ни пошевелить, ни убрать. Ленни почувствовал, как сила, чем-то похожая на силу Адольфа Гитлера, однако, гораздо слабее, пытается атаковать его. Но он повернул голову, глянул снизу вверх, скользнул по лицу внимательным взглядом, не упускающим ни одну мелочь, ответил на вопрос неожиданно для себя холодным тоном:

– Нет, я бы помнил.

– Наши семьи знакомы?

– Нет.

Рот незнакомца открылся для очередного вопроса.

– Нет.

Глаза незнакомца сузились, в них прочитался еще вопрос.

– Нет.

– Но… братишка, откуда-то я тебя знаю, однако.

И оба напряглись при слове «братишка». Нечаянно слетевшее с губ слово вызвало у обоих какой-то неясный, но ощутимый резонанс. Ленни одновременно и знал этого человека, и не знал. Возможно, то же самое было и у незнакомца. Что-то могущественное мешало мальчику вырвать руку из мягких тисков. Он почувствовал на лице легкий ветерок, шевельнувший волосы, глянул за плечо незнакомца, чтобы посмотреть, что вызвало этот внезапный порыв. И увидел черного ангела, сидящего за столиком, за которым только что сидел этот юноша, с таким же тонким, ироничным и жестоким лицом. Он насмешливо помахал Ленни кончиком крыла. Молодой человек мельком глянул назад и снова впился гипнотическим взглядом в мальчика.

– Ты его видишь?

Ленни прекрасно знал, о чем идет речь, но притворился, что не понял.

– Кого?

Ему сопротивлялись?! Ноздри молодого человека затрепетали, напряженная улыбка сделала лицо притворной видимостью добродушия. Он резко обернулся назад и снова уставился на Ленни. За его спиной сидели в одинаковых позах, с одинаковым выражением лица уже два ангела.

– Кто ты?

– Простите, вы должны представиться первым.

Говоря «вы» почти своему сверстнику, старшему на каких-то несколько лет, Ленни хотел отдалить от себя человека с черным ангелом, имеющего способность дублироваться.

– Йозеф. Но если тебе вдруг захотелось официальности, то господин Менгеле. Ну, а твое имя?.. – Голос звучал вкрадчиво и одновременно настойчиво.

– Йозеф, – отвергнутая девушка легла на витрину между ним и Ленни лицом к молодому человеку, облизнула острым язычком ярко-красные губы, – неужели я, – она провела указательным пальчиком по шее, груди, сняла лямку сарафана и полу оголила упругую грудь, – нравлюсь тебе меньше, чем этот мальчишка?

Она глянула через плечо на Ленни, кокетливо смерила его взглядом, высчитывая шансы.

– Он милый, конечно, спору нет, но… как же я?

Опять повернулась к Йозефу.

– Анита, – Йозеф сглотнул слюну, – я поговорю с тобой позже.

– Да? А вот тот дядечка поговорит со мной сейчас.

Она оттолкнулась от витрины, медленно расстегнула пуговицы сарафана и оголила грудь полностью, исподлобья глядя на отвергнувшего ее ухажера. Резко отвернулась от него и пошла, виляя бедрами, к уже хмельному завсегдатаю, на которого указала. Тот смотрел на нее с явным вожделением.

Ленни стыдливо прикрыл глаза и не глянул бы на нее, но… на ее голой спине показались два прорезающихся черных крыла, без перьев, будто ощипанные и потому жалкие, с сомнительной способностью летать. А вслед за ними появилась спиной очень красивая ангел-хранительница с соблазнительными формами, высокой грудью, узкой талией, широкими бедрами, голая под короткой, свободной и прозрачной туникой. Увидев ангела Ленни, она сначала испугалась и прикрылась, но потом кокетливо улыбнулась, засунув указательный палец в рот, как маленькая девочка. Затем перевела взгляд на ангела Йозефа и вместо приветствия начала танцевать перед ним непристойно искусительный танец. Анита, медленно спуская вниз сарафан, делала то же самое перед мужчиной, которого выбрала для маленькой мести.

– Анита Бербер! Как тебе не стыдно!

Еле слышно сквозь сжатые зубы прошипел Йозеф.

– А что? Тебе же не стыдно предпочитать мне маленьких мальчиков. А налей-ка мне бокальчик.

Неожиданный собутыльник мгновенно наполнил бокал трясущейся от возбуждения рукой. Она залпом опрокинула в себя вино, хмельно засмеялась. Пожилой хозяин выскочил из-за стойки, возмущенно желая выпроводить из кафе распоясавшуюся девицу. Но увидев блудливый, манящий взгляд и молодую грудь ближе, застыл на месте, только безмолвно, как рыба на воздухе, открывая и закрывая рот.

Анита звонко и довольно засмеялась, запрокинув голову, подставляя мужским взглядам длинную шею, и явно этим наслаждаясь.

– Могу показать еще и…

Чивани вихрем ворвалась в полутемное кафе, увидела все, бросила пакеты с фруктами на прилавок, отвернула голову Ленни в другую сторону, с неожиданной для парня с магнетическим взглядом громкостью встряла между вкрадчивым допросом и раздеванием:

– Позолоти ручку, молодой-интересный, и узнаешь свое прошлое и будущее.

Парень с явной неохотой и внезапным приступом раздражительности перевел взгляд на объект, издающий человеческие звуки, отвлекающий его.

– Ты, грязная свинья, – тонкие губы от закипевшей внутри злости еле раскрывались, издавая шепот, похожий на шипение, – да как ты смеешь?

Убийственным, как ему казалось, взглядом он смерил ее с ног до головы, под конец поднял взгляд на лицо и застыл. Слова застряли за сомкнувшимися зубами. Ее могучий белый ангел навис над ними.

– Ну так… молодой-интересный?

Выражая нетерпение и понуждая к ответу, она с силой вырвала из ослабевшей хватки руку Ленни, но сама его кисть не отпустила. Черных ангелов за столом стало трое, но они ничего не собирались предпринимать, только с любопытством ожидали реакцию подопечного. Ангел Йозефа правильно оценил противника и рассчитал ситуацию: он проиграл бы, даже если бы его стало в десять раз больше.

Йозеф уже спокойно и с саркастической заинтересованностью произнес:

– Прошлое, пожалуйста, раз на то пошло.

– А позолотить?

– Отпустишь руку, позолочу.

Он одной рукой быстро достал дорогой кошелек, туго набитый деньгами, и бросил крупную купюру на витрину. Сверху положил ладонь.

– Деньги твои, если удивишь.

– Ты познал свет, хотя у тебя демоническая природа. Ты обрел такие знания, которые демонам обычно не открываются. Ты всегда был умнее, сильнее, способнее и удачливее своих собратьев. У тебя был шанс выбрать между добром и злом, но ты предпочел зло.

– Как-то слишком туманно и неопределенно о прошлом? Может с будущим будет поконкретней?

– Доктор-убийца.

– О, это идея, надо будет поразмыслить на досуге.

– Да-да, поразмысли. Хотелось бы сказать, что тебя повесят, но ты утонешь.

И не глядя больше в его сузившиеся глаза, отбросив его ладонь, как будто она жгла руку, выхватила купюру, собрала пакеты, схватила Ленни под руку и чуть ли не силой потащила его прочь из кафе.

– А кто этот пацан? – Успел задать последний вопрос Йозеф.

– Ты правильно чувствуешь, – бросила она через плечо уже на выходе. И через пару минут они оказались вне его поля зрения.

Ленни отдал конфеты чивани.

– Кто он?

– Ты сам знаешь кто.

– Но я не знаю. Я первый раз его вижу. Но такое ощущение, что не первый. Я не знаю, кто он и знаю. Как такое может быть?

– Это зов крови. Я так понимаю: он в прошлой жизни был твоим либо очень близким родственником, либо хорошим другом, либо заклятым врагом. Что ты чувствовал, когда он держал тебя за руку?

– Я не чувствовал к нему ненависти, это точно.

– Значит, не враги.

– Я чувствовал определенную близость, внутреннюю радость, как будто я его потерял, долго искал и вот нашел. Но не поделился бы с ним сокровенным.

– Не друзья.

Глаза Ленни глядели вперед, но ничего не видели из-за того, что он вспоминал ощущения.

– И когда он назвал меня братом, это было так… как будто он и был братом. Я хорошо чувствовал, что он тоже удивился своим ощущениям.

– Молодец. Теперь ты знаешь, что у тебя был брат в одной из прошлых жизней.

– А почему мне нельзя с ним пообщаться?

– Он опасен. Сам видел. И сейчас он гораздо сильнее тебя. Его магические способности и потусторонние знания пока что скрыты от него самого. Но совсем в недалеком будущем они раскроются ему. И подозреваю, он воспользуется полученными познаниями не во благо.

Немного помолчали.

– Как ты думаешь, почему он не видел твоего ангела?

– Нет?

– А моего видел и явно испугался?

– Ну…

– Потому что это его первый опыт такого видения в этой жизни. Он не верит даже в то, что и его ангел существует. Он думает, что сходит с ума. Но его способность «размножать» хранителя в зависимости от степени гнева, говорит о потенциальной силе. Сейчас он очень молод и едва начал изучать медицину. Но он будет великолепным врачом, гениальным диагностиком, к сожалению, его природа даст о себе знать, как только он увидит первую кровь. Он еще натворит дел, поверь. Его будут бояться даже среди своих.

– Но ты говорила, что у него есть шанс.

– Да, есть. Но если он встретится с… великим убийцей – чивани усмехнулась, – то шанс не будет использован.

– Откуда ты знаешь Гитлера?

– Гитлера? – Фамилия с трудом укладывалась в ее голове. – Имя не знаю, но имела честь погадать ему однажды. Он тогда совсем молоденьким был. Бегал за каждой красивой девушкой. Как этот в кафе сейчас.

– Мне кажется, что если бы мы пообщались подольше, то…

– Ты думаешь, он смог бы перешагнуть через свою брезгливость, высокомерие, садистские наклонности и жажду власти?

– Я хотел бы дать ему тот самый шанс, о котором ты только что сказала.

– Хорошо.

Доброе лицо стало непроницаемым, как морщинистая маска, не отражало даже доброту.

– Я подожду тебя… – Она оглянулась в поисках свободного места на скамейках в тени, – там. Что ты будешь делать?

– Просто поговорю, – Ленни пожал плечами.

– Пока он не видит твоего ангела – это тебе на руку, будет думать, что ты не такой, как он, и поэтому будет расслаблен. Но твоего ангела видит его хранитель, а уж он будет делать все, чтобы защитить подопечного от тебя и твоего влияния.

Йозеф чувствовал себя ни довольным, ни недовольным. Скорее озадаченным. Он проводил глазами цыганку, которая-таки зацепила его, и рыжего пацана, который притягивал к себе странным образом. Перевел тяжелый взгляд на Аниту. Она, второй раз отвергнутая, обиженная его невниманием, надув губки застегивала пуговицы на сарафане, локтем отпихивая льнущего к ней пьяного мужика. Хозяин вернулся за стойку и занялся своими делами, но взгляд от нее не отводил. Йозеф усмехнулся.

– Что ты делаешь вечером? – Обратился он к Аните, медленно переводя взгляд с ее губ на шею и грудь, острый кончик языка облизнул тонкие губы. Она вскочила и бросилась к нему, кокетливо поправляя волосы, опять заулыбалась сверкающей зазывной улыбкой.

– Для тебя всегда найду время.

– Тогда до вечера.

Он оттолкнулся от витрины, на которую до сих пор опирался, и вышел быстрым шагом, уже не видя, как Анита радостно захлопала в ладоши. Выйдя из полутемного кафе на освещенную вечерним солнцем площадь, зацепился взглядом за яркое пятно цыганского наряда и рыжую голову. Опять усмехнулся и, засунув руки в карманы широких брюк, направился к дому недалеко отсюда.

Да, он все-таки был под впечатлением от встречи с цыганкой и тем странным парнишкой, который так ему и не представился. Его всегдашняя бесшабашность покрылась дымкой задумчивости.

Придя домой, он сразу же поднялся в свою комнату на втором этаже. Уселся за стол, облокотился на локти и думал, думал, думал, время от времени оглядываясь на ангела.

Его хранитель вальяжно развалился в кресле, чуть съехав со спинки, вытянув ноги, скрестив руки на груди и опустив глаза. Но как только Йозеф поворачивался к нему, он поднимал глаза, ожидающе глядел на него исподлобья, тонкие губы расплывались в лукавой усмешке.

Йозеф, наконец, что-то надумал, осмелел и резко повернулся к ангелу лицом, глядя на него в упор. Теперь все было иначе. Ангел увидел решимость протеже разрешить раз и навсегда вопрос его, ангела, присутствия. Ободряющим кивком головы и приглашающим жестом дал понять, что готов к взаимодействию. Впервые Йозеф не испугался, а удивленно и настороженно принял его как данное и начал экспериментировать. Он встал и решительно пошел к нему.

Ангел соскочил с кресла. Высокий, тонкий, гибкий и обворожительно красивый, на пару голов выше. Шагнул навстречу и застыл, пытливо глядя на подопечного. Тот приблизился и первое, что сделал, попробовал к нему прикоснуться. Палец скользнул в пустоту, но, когда он отдернул руку, брешь в черном дымчатом теле мгновенно затянулась. Йозеф приготовился сунуть в ангела руку, но, когда поднес ее вплотную, того рядом уже не оказалось. Он был за спиной и, наклонив голову, ждал.

– Я понял, ты не любишь прикосновений. Я тоже.

Но когда обернулся и увидел ангела, быстро и смело воткнул в него руку. Но та наткнулась на непроницаемую для нее преграду. Треснули костяшки, и Йозеф запрыгал, тряся рукой от боли:

– Как ты это делаешь?

На лице ангела появилась ироничная улыбка.

– Нет, сначала объясни, кто ты?

И это был приказ, стерший улыбку, и Йозеф, глядящий ему в глаза, получил безмолвный ответ, который потряс его.

– Хватит. На сегодня хватит с меня. Ты можешь сделать так, чтобы я тебя не видел? Нет? Я сам научусь не видеть тебя, когда захочу. Угу. И скоро так привыкну к твоему присутствию, что оно будет мне необходимо всегда. Я правильно тебя понял?

Ангел усмехнулся одним уголком рта.

– Правильно.

Йозеф пригладил рукой красивые волнистые волосы.

– А ты можешь танцевать? Можешь. Научи. Сейчас. Скоро у меня бал.

Приказной тон ему казался естественным. Таким образом он говорил со всеми в семье, кроме матери. Она была настолько властной женщиной, что не подчиниться ей было подобно медленному, изощренно болезненному самоубийству. Каждый член семьи, единожды испытав это на собственной шкуре, решил, что лучше подчиняться ее требованиям с первого раза.

Он подошел к Йозефу, усмехнувшись, взял его руку и положил ее на свою талию. Испытующе заглянул в глаза подопечному, и тот окунулся в омут видений. Он увидел круговорот лиц, битв, магических ритуалов. И когда очнулся, то твердо знал, что тот, кто перед ним стоит, не враг, но верный помощник, без которого его жизнь будет в опасности.

– Прости, – командного тона как не бывало, – и начнем.

Ангел повел уверенно, и Йозеф без напряжения вошел в ритм движений вальса, будучи от природы музыкальным и легко обучаемым.

Увлеченный танцем, Йозеф не услышал скрип ступеней и не позволил напрягшемуся ангелу отвлечься. Кто-то поднимался к нему. Дверь рывком распахнулась, и гневный вопрос с порога: «Что тут происходит?» повис в воздухе. Побледневшая от гнева мать увидела вспотевшего, но довольного сына, вальсирующего в объятиях черного ангела. Йозеф резко остановился, с испугом повернулся к матери, потом успокоился, с трудом восстанавливая дыхание, как можно небрежнее ответил:

– Не твое дело.

– Ч…ч…чтооо? – Глаза матери сузились, губы сжались в щель, исказив красивое лицо в уродливую маску. За ее спиной взметнулись и затрепетали два черных крыла. Черная ангел-хранительница взвилась над ней, и они синхронно ринулись к сыну. Одновременно с молниеносным размахом отвесили Йозефу звонкую увесистую оплеуху, такую сильную, что юноша отлетел к стене, ударившись о нее всем телом. Он не удержался на ногах и рухнул на пол, но тут же вскочил.

Мать с ангелом ринулась к стене, намереваясь продолжить выбивать неожиданное неповиновение. Но его ангел устремился к хранительнице и остановил, занесенную для удара руку. Одновременно Йозеф схватил руку матери и, глядя на нее исподлобья, не только удержал удар, но и заставил ее вскрикнуть от боли. Она, тяжело дыша от гнева, заглянула в глаза сына, посмотрела на свою руку в его руке, оглянулась на ангелов, усмехнулась и неожиданно ударила его другой рукой под дых. Йозеф скрючился, а она еще добавила удар коленом в наклоненное лицо. Из носа сына хлынула кровь, но мать только хищно облизнулась, еще раз оглянулась и на мгновенье застыла от удивления, увидев двух хранителей своего непослушного чада, которые держали ее вырывающуюся хранительницу за крылья. Этого мига оказалось достаточно, чтобы тут же упасть на колени от удара, который нанес ей сын. Вскочивший Йозеф схватил ее сзади за шею, готовый свернуть ее, и капая кровью из разбитого носа ей на волосы, прошипел: